Обыденное и научное познание 4 страница

Поскольку здесь не ставится вопрос о подробном рассмот­рении всевозможных трансформаций представлений о природе и сущности феномена интуиции, постольку укажем только на противоположную тенденцию в ее трактовке, связанную с сенсуализмом, и прежде всего с еще одним мыслителем XVII в. — Локком, согласно которому источником любых человеческих знаний является лишь чувственный опыт.

Правда, он допускал и опосредованное, «демонстративное» знание, но видел в нем лишь вторичную форму, используемую там, где ум не может в силу каких-то причин непосредственно воспринимать соответствие опытных идей друг другу. Следует отметить тот факт, что Локк под «умом» понимал некоторый способ чувственного самосознания. Следовательно, с его точки зрения, чем меньше ступеней, опосредующих непосредственное видение истины, тем больше ясность и достоверность получа­емых человеком знаний. В дальнейшем подобная традиция оказалась существенно связана с чисто созерцательной трак­товкой чувственности и привела к резкому противопоставле­нию рационального и иррационального отношения к возмож­ности получения истинного знания о мире. Но обсуждение подобной эволюции представлений об интуиции выходит за рамки интересующей нас здесь темы. Достаточно подчеркнуть, что анализ современной познавательной практики заставляет всё с большей отчетливостью не противопоставлять интуитив­ное и дискурсивное в нем, а видеть их неразрывную взаимо­связь и взаимодополнительность.

В глобальном смысле эти две формы позцфрщ,,0 разных сторон определяют границы и возможности интеллектуальной активности человека на каждой отдельно шцЦйЦ ступени познания. Действительно, если средства и методу дискурсии направлены на выяснение детального устройства окружающей реальности и наших представлений о ней, то интуитивные представления задают сам общий образ целого, на анализ которого дискурсия затем и направляет свои усилия.

В таком случае необходимо различать те виды.интуиции, которые действуют в познавательной сфере (особенно в сфере научного исследования), и те, которые имеются в виду, когда речь идет о бытовой, художественной, религиозной и прочих ее формах. Детальное обсуждение данной темы превышает возможности этого параграфа, поэтому остановимся только на той характеристике, которая реально и достаточно наглядно позволяет выделить именно познавательную состав­ляющую в общей структуре интуитивных актов.

Представляется, что контексты обыденной, художествен­ной и прочих видов человеческой деятельности не связаны с такой отчетливой потребностью в постоянной проверке результатов интуитивного шага, как это обнаруживается в области познания. Это обстоятельство обусловлено прежде всего тем, что люди заинтересованы в практической приме­нимости и эффективности своих предположений и догадок, а потому стремятся как можно полнее и точнее убедиться в их истинности. И в тех случаях, когда это не удается сделать, догадка выводится за рамки познавательной практики. История науки дает тому не мало убедительных свидетельств.

Правда, преувеличивать и абсолютизировать значимость каких-то конкретных форм подобной проверки тоже опасно. Не случайно такие современные методологи, как Лакатос или Фейерабенд, столь активно настаивали на необходимости сохранять даже такие теории, которые сталкиваются с большой массой противоречащих фактов. Но ни концепция «научно-ис­следовательских программ», ни «методологический анархизм» не смогли указать границы, до которых следует спокойно отно­ситься к познавательным противоречиям. Однако можно пред­положить, что и противоречия различны по своей природе.

Проницательный Бор выделял так называемые «поверх-эстные противоречия», появление которых свидетельствует возможной ошибке в производимых исследованиях (а потому ¹ них необходимо избавляться), и неустранимые («глубинные 1ротиворечия»), указывающее на изменение уровня проблем­ной ситуации в целом. И опыт современного познания дает::новация говорить о том, что сегодня происходит именно |Такое изменение.

Ориентация классического естествознания на построение (описаний мира «каким он есть сам по себе» давно уже (оказалась исчерпанной, и современная наука старается, (скорее, представить природную реальность такой, какой она [становится в результате наших воздействий на нее. Этим [обусловлено и понимание зависимости используемых учеными [средств от каких-то предварительных установок и регулятивов (исследовательской деятельности. И это вовсе не означает сдвига науки в сторону философского идеализма. Просто сама природа человеческого взаимодействия с окружающей реаль­ностью оказалась много сложнее, нежели это представлялось! предшествующим поколениям ученых. Интерпретация харак-1 теристик, с помощью которых современная теория описывает свои объекты, в качестве индуктивного обобщения эмпири­ческих данных давно не работает, что приводит к принятию каких-то постулатов, не связанных с чисто рациональными рассуждениями.

Прежде всего это относится к оценке «достаточности» процедур проверки гипотез, прогнозов и т. д. Вечное подо­зрение, что слово «все» (без которого немыслим никакой научный закон) используется не вполне обоснованно, вынуж­дает, исследователей идти на множество ухищрений, чтобы скорректировать существующую асимметричность между под­тверждением и опровержением выдвинутых предположений. И порой они произвольно принимают решение об их обоснованности, которое нередко впоследствии обнаруживает свою ошибочность.

Вообще проблема подтверждения истинности производи­мых знаний, как известно, связана с созданием одинаковых, повторяющихся условий эмпирической деятельности (без чего

невозможно обеспечить действие критерия воспроизводимос­ти, а значит, и интерсубъективности), что, в свою очередь, предполагает принятие оценки о достаточном сходстве зада­ваемых условий. А такая оценка также не может обосновы­ваться исключительно рациональными средствами. Возникает некий круг, выход из которого возможен лишь с помощью интуитивного шага.

В свою очередь, сама процедура проверки обязательно предполагает использование логически обоснованных правил рассуждения, и, таким образом, дискурсия выступает сред­ством оправдания интуитивного предположения или его блокировки. Взаимодополнительность этих двух форм позна­ния проявляется во множестве контекстов, обеспечивая сложным образом целостность исследовательского поиска, при всей его многоуровневости и комплексности. Для того чтобы понять, как это осуществляется, необходимо хотя бы в самых общих чертах охарактеризовать наиболее важные особенности интуитивных шагов, с одной стороны, и их дискурсивного анализа — с другой.

Прежде всего следует обратить внимание на тот факт, что интуиция в некотором смысле представляет собой «началь­ную» фазу исследования, задавая образ «целого» без явного указания на его устройство, характер связи элементов и даже, достаточно часто, без явного представления о самих этих элементах. Таким образом, возникает как бы контур объект­ной области, для уточнения и детализации которой в дальнейшем применяются средства дискурсии. И в данном случае не так важно — идет ли речь о «непосредственном усмотрении истины» или о «предвосхищении некоторого решения». И в том и в другом случае появляется предметное поле для использования методов последовательного анализа.

Эвристичность исходного интуитивного шага объясняется тем, что, сталкиваясь с достаточно нетрадиционной задачей, исследователь весьма редко может однозначно судить о том, как связаны между собой области известного и неизвестного. Возникающая неопределенность заставляет его осуществлять первые шаги буквально «вслепую», и он редко может указать какие-то рациональные основания предпринимаемых попы-

ж. Но осуществляя их, он получает возможность более втрого оценивать обнаруживаемые соотношения между имею-|щимся в его распоряжении предпосылочным знанием и [формирующимся представлении об искомом ответе.

Вот эти-то предварительные шаги и расцениваются как f интуитивные. Следует при этом уточнить, что сегодня они | связываются большинством авторов не с каким-то «мисти-I ческим озарением», а с изменением степени осознанности так называемого «неявного знания», о котором уже шла здесь речь. Представляя собой не во всех своих фрагментах отдифференцированный и осмысленный опыт взаимодействия людей с окружающим миром, неявное знание играет роль своеобразного «полуфабриката», из которого в различных практических ситуациях возникают (или могут возникать) какие-то, уже фиксированные явным образом, комплексы информации.

Можно представить себе неявное знание в виде нежестко структурированного множества характеристик, выражающих различные степени оценок индивидом своего взаимодействия о конкретной предметной сферой. Вес таких оценок и их ранжированность по отношении друг к другу достаточно размыты и могут изменяться под воздействием требований, которые создает каждая конкретная проблемная ситуация. Причем в зависимости от эффективности разрешения этой ситуации соответствующим образом перестраивается и исход­ный комплекс характеристик, превращаясь в конце концов в осмысленный и стабильно оцениваемый фрагмент знаний. В самом же начале поисковой деятельности связь между элементами данного комплекса не только может не опозна­ваться, но некоторые из них вообще не присутствуют в сознании последователя. Интуитивный шаг в этом случае можно интерпретировать как энтимему — сокращенное рас­суждение, в котором пропущенные части играют роль неосознаваемой подсказки при выборе деталей, из которых строится примерный образ целого. Посылки и заключение такого рассуждения могут быть просто удалены друг от друга но времени. Допустим, в каком-то деятельностном акте, осуществленном человеком в прошлом, реализовывалась связь

между факторами А, В и С. СталкИвмЙйР^ЧМЙЙЯвдствии с
ситуацией, где присутствуют А и В, данМсУЧММвОК может
не помнить об их связи с неразличимым β 1ЙОдй*ДЯвМ случае
С, и тем не менее неосознаваемое воопоМЙнЛШЙ*¹ О прошлом
опыте может вызвать в нем предстаВлениНЬ Необходимости
допустить существование этого С, что 'чвйИиА фМщенивается
в качестве интуитивного шага. ^ ·> у·

Подобные виды «предвосхищения» могут (ЙИтъ связаны с эмоциональными реакциями людей на своё вааимодействие с объектами практической или познавательной ситуаций. Причем эмоции * положительного» знака обычно закрепля­ются, хотя и не осмысливаются до конца. Тогда их действие в интуитивном шаге осуществляется максимальным образом, не входя в то же время в зону действия дискурсивного анализа. Если В импликативно зависит от некоего А и воспринимается как «желательное», то А интуитивно будет расцениваться в качестве «истинного». Таким образом, внезапно возникающий в сознании исследователя образ целого часто оказывается результатом предъявленное™ человеку в явном виде некоторого фрагмента этого целого при отсутст­вии четкого понимания связей данного фрагмента с другими, его места в структуре целого и пр.

Это делает понятным возможность ошибочных предвосхи­щений, что происходит достаточно часто. Ведь то, как человек связывал детали своего опыта в прошлом, было обусловлено конкретной проблемной ситуацией, которая и определяла тогда его поиск. Если же неявное воспоминание об этом прошлом опыте стимулирует интуитивное «озарение» в качественно иной ситуации, то такое озарение может не оказаться в соответствии с потребностями сиюминутной проблемной ситуации и потому привести к результату, оцениваемому как неверный.

Динамичность смыслов, характеризующих системы наших знаний о мире,.возможность их перестраивания и в то же время их устойчивая воспроизводимость — существенные черты человеческого действия в природной реальности вооб­ще. И возможность сохранения каких-то фрагментов прошло­го опыта в новых условиях обусловлена тесной связью |

|нтуитивного познания с таким элементом мыслительной и шковой практики, как метафора. В самом деле, метафора, галкивая между собой различные по природе ряды ассоциа-ш, порожденных в сознании людей при их воздействии на 1ир, постоянно выявляет контекст «как бы совпадений» ифактеристик существенно различной природы. В силу этого Она способна сохранять целостность ассоциативных рядов, |вязанных с тем или иным понятием или образом даже тогда, згда изменяется оценка значимости какого-либо элемента |тих рядов.

При переинтерпретации термина смысловые оттенки, Прежде определявшие способ использования данного термина, йогут становиться неявными, вторичными. В то же время Го, которые раньше не принимались во внимание, становятся Существенными. Но общее отношение между ними сохраня- 9Тся, и потому люди могут одновременно воспринимать и Новый и устаревший смыслы того или иного слова, хотя вряд W способны достаточно отчетливо охарактеризовать саму возможность. Эта особенность и сближает метафори-||иское и интуитивное мышление.

Дело в том, что между семантиками различных контекстов, которых используются различные средства и конструкции (аыка (в том числе и языка научного исследования), на [протяжении всей человеческой истории складываются весьма [многоуровневые отношения. Поскольку слово всегда несет в историю своего употребления, постольку следы прошлых знтекстов способны выступать в роли подсказки, порождаю-цей тот образ целого, с которым и связано интуитивное [предвосхищение. Смысловые структуры мыслительно-языко-Вых контекстов включают в себя существенно различающиеся |И одновременно пересекающиеся уровни — статический, [Позволяющий сохранять значение слов в различных контекс- лх. их употребления, и динамический, в котором выражаются энности каждого нового конкретного контекста. И взаи-[модействие этих уровней различным образом способствует возникновению интуитивного шага в познании.

Возникающее на базе метафорического «отождествления («тождественного» интуитивное видение целого обеспечивает

возможность его последующего расчленения на конструктив­ные элементы, рациональную оценку их значимости, суще-1 ственности, ранжировку по отношению друг к другу, что и] способствует формированию концептуально-дискурсивной! формы представленности объекта познания. При этом инту-1 итивное предвосхищение определяет границы целого, лишь! указывая на пределы, в которых оно существует, но не| обнаруживая характера соотношения этих пределов. Отмече это, физиолог И. П. Павлов, например, понимал под интуи-j тивным результатом видение начального и конечного состой яния задачи при полном отсутствии знаний о промежуточны} ее звеньях.

Практика современного познания в достаточной мере обнаруживает растущее значение ориентации подобного рода Хорошим примером может служить широко используемая ι современной микрофизике так называемая «S-матрица» описывающая начальное и конечное состояние Ηβκοτοροί системы частиц. Сами эти состояния фиксируются эмпири чески, такая матрица лишь обеспечивает возможность cbs зыватъ различные ряды экспериментальных данных, н! выявляя глубинной сущности этой связи. Конечно, сама щ себе такая матрица не обязательно есть результат интуитш ного шага, но показательна тенденция, проявляющаяся создании и использовании формализмов такого рода.

Конструируемые теорией «возможные миры» сегодня ош сывают такие объекты, эмпирическое существование κοτορι вообще гипотетично. Поэтому попытки наглядно представит себе нечто вроде «электрона, размазанного по времени», ид «мега-микро-симметричной вселенной», наталкиваются на щественные, иногда просто непреодолимые трудности, исследователи не могут относиться к продуцируемым и» представлениям как к чисто техническим приемам, в которь выражается некая «игра ума». Потребность в содержательш] интерпретации формальных построений требует каких-1 новых соотношений различных слоев и уровней знания.

И здесь интуитивная идея, не вытекающая из логическ! аргументов или эмпирически-чувственных восприятий, мож оказаться в роли квазинаглядного образа, позволяюще

(язать воедино разрозненные наборы опытных данных еретических моделей. Идея «квантовых скачков электроя Iцветность кварков» и другие подобные средства с той ИЛИ· |ной степенью эффективности позволяют разрешать трудной*» возникающие в современном научном познании. Целое*· jctb, пусть пока лишь воображаемая, не легализированная, даже не всегда понятная, становится стимулом и основой^ Ццльнейшего движения познающего сознания. Все это позво·" |нет говорить о том, что, несмотря на определенные епеци-ι теские различия, выделенные формы интуиции сходным Зразом функционируют на различных уровнях познаватель-|ой деятельности. В то же время дискурсия, реализуемая на 5ыденном, художественном и прочих уровнях, характеризу-

более важными специфическими особенностями. В самом общем виде, как уже отмечалось, о дискурсивном шшлении говорят тогда, когда можно явным образом |ыстроить последовательность шагов, которые привели к |олучению некоторого данного результата. Тем самым пред-алагается существование какой-то системы правил, органи-рующей эту последовательность и регулирующей ее развора-1ивание. Хотя степень обоснованности и упорядоченности (искурсии обыденного или художественного познания гораздо вныпе, чем в научных формах исследования, но если Практик, не занимающийся специальным анализом собствен­ной деятельности, и художник, преследующий свои специ­фические цели, связанные с решением эстетических задач, згут последовательно описать и объяснить какую-то часть Ввоей активности и указать, как полученный ими результат 5условлен ею, мы говорим о дискурсивном аспекте их вятельности.

Очень часто дискурсивное рассуждение отождествляется с рациональным, что не всегда правомерно, поскольку послед­нее связано с оценкой достижимости поставленной цели, в отрицательного результата действие или рассуждение |фяд ли будут рассматриваться как рациональные. Тогда как ({искурсия может и должна описывать и анализировать даже ^правильные (нерациональные в некоторых контекстах) |ойствия, как практические, так и интеллектуальные.

57

В любом случае дискурсия исходит иа' 'ММбходимости следовать каким-то правилам, причем сами ЭТИ ЩЛвила явно или неявно воспринимаются как неизменные >Й 'Уйиверсаль-ные. И хотя общественно-историческая практиИ* свидетель­ствует об утопичности таких представлений, ОНИ Продолжают функционировать в сознании людей. Особенно это характерно для обыденного познания и мышления. Под' воздействием практики науки обыденный уровень тоже постепенно изме­няется, но, как было показано, он обладает большей инерционностью, и в его содержании дольше сохраняются элементы, потерявшие свою значимость в других слоях общественного сознания.

Во всяком случае, о дискурсивных формах можно говорить лишь там, где объяснение своих действий любым человеком j не нарушает законов логики, даже если сам этот человек не j знает их и не может их сформулировать. Поэтому дискур-; сивное рассуждение довольно часто просто сводят к логически правильному, неявно подразумевая под этим возможность! всегда выразить нормы, упорядочивающие то или иное! рассуждение, в аналитической форме.

Такой взгляд во многом обусловлен тем, что для боль-1 шинства теоретиков логика — это наука о формах и структуре! мышления, а потому должна представлять все элементы! интеллектуальных процессов в явном виде и однозначно! описывать все связи между ними. Этот взгляд слишкои размывает границы логического анализа, лишая его специ-; фической конкретности. В самом деле, интуитивные mars тоже являются элементами мыслительных актов, однакс свести их к какой-то формализированной структуре вряд Л1 возможно. Из этого следует, что логические средства мог быть эффективными при анализе рассуждения, уже представ·! ленного в рекурсивной форме.

Правильное понимание логики требует обязательного указа] ния на то, что она описывает и анализирует не «форь мышления» вообще, а лишь те, которые выражены в Языковы структурах. Очевидно, и в познании логика направлена выявление правил рациональных актов интеллектуально^ деятельности человека, выраженных в произведенном 31

описаниях его производства. Связь рекурсии и логики Эусловлена их взаимной «овеществленностью» в системах Шыка, невозможностью существовать вне языковой формы. Поскольку рациональное мышление характеризуется обоб­щенностью, абстрактностью и явной целенаправленностью, цстольку оно неизбежно оформляется в понятийных струк-/рах, реализуется через умозаключения, а это и есть те эрмы, с которыми прямо связана логика. Правда, совре-энная логика весьма отличается от классического варианта, эторый и способствовал формированию представлений о аможности свести ее к жестко фиксированному набору 1равил, автоматическое применение которых абсолютным [образом гарантировало бы получение новых знаний о мире, использования каких-то иных средств и способов. Выяс-|ршлось, однако, что надежды Р. Луллия и Ф. Бэкона Эказались утопичными, как множество других универсальных [Программ.

Появление целого ряда «неклассических» логик, бурное «х развитие в последние годы и растущее понимание того стоятельства, что логически рассуждает все-таки человек, не «абсолютное сознание» само по себе, — все это заставляет 1цо многом по-новому оценить и соотношение рационального 1и «иррационального» интуитивного и дискурсивного в позна­вательной деятельности людей. Отказ от абстракции «всеве­дущего субъекта», оформление подходов типа «автоэпистеми-цвской логики» — свидетельство кардинальных изменений |И представлений о сущности самих логических методов.

Как известно, стандартная классическая логика ориенти-I рована на анализ экстенсиональных отношений между поня­тиями и суждениями, и для нее прежде всего важно выяснить, о какой степени охвата объема понятий может идти речь. Современные цели анализа ориентированы на выявление интенсиональных, т. е. смысловых, связей между различны­ми элементами наших рассуждений, а потому определяются (том, какие части и фрагменты содержания понятий мы |цыделяем в качестве релевантных при решении той или иной ридачи.

Естественно, что различие ориентации порождает и раз­личие способов реализации этих видов логического анализа. Использование экстенсиональных логик представляет собой «монотонный» процесс, т. е. исходит из допущения о том, что принятые правила сохраняют свою эффективность при любом расширении области рассуждения, а потому не допускают возможности противоречий, квалифицируя их исключительно как симптом ошибки, возникшей в рассуж­дении. Интенсиональные же и релевантные логики в большей степени осознают невозможность абсолютно избежать появ­ления противоречивых'описаний и стараются создать средства их блокировки (типа так называемых «паранепротиворечивых логик»), представляя системы конструируемых и используе­мых знаний в виде «как бы» не имеющих противоречий. Но само появление контекста «как бы», характерного для использования метафорических средств, показывает невоз­можность абсолютно жесткого разграничения дискурсивных и интуитивных (теснейшим образом связанных с метафорой) средств познания.

Действительно, при фиксированном содержании понятия исследователь явным образом, вполне дискурсивно может менять соотношение между признаками, входящими в это содержание, различным образом менять оценку их важности, существенности и пр., в связи с изменением контекста решаемой им задачи. Следовательно, со стандартной точки зрения он допускает возможность противоречивой оценки некоторого фрагмента содержания, одновременно характери­зуя его как «важный» и «неважный», при сравнении различных возможных гипотез, играющих роль «возможных миров». Ведь создавая ту или иную теоретическую конструк­цию, современный исследователь не имеет возможности немедленно установить правильность одной из них и отбросить альтернативный вариант. Поэтому он вынужден довольно часто принимать их как равновероятные, даже при их взаимном исключении. Таков характер современной науки.

Дискурсивные элементы в познавательной деятельности ориентированы на установление однозначных связей внутри того «целого», которое возникает в сознании исследователя

в результате интуитивного предвосхищения. Но для выявле­ния и четкого описания таких связей дискурсивное мышление вынуждено разбивать исходное неопределенное целое на ряд фрагментов, в которых наиболее явно выражены хоть какие-то конструктивные особенности. При этом сама оценка «явности» и способ разбиения на фрагменты могут не иметь осознанного характера и не попадают сразу в сферу действия дискурсии. Эта задача чаще всего решается гораздо позднее, когда данная область познания достигает определенной степени «зрелости» и начинает тратить свои усилия на решение задачи самообоснования.

В частности, так обстоит дело в современной математике, которая представляет множество разделов и областей с четко определенными границами, внутри которых действуют стро­гие логические правила, упорядочивающие математическое рассуждение абсолютным (для данной области) образом. И в этих пределах надежды мыслителей XVII в. на выявление оснований, имеющих необходимый и общий характер, реа­лизовались. Но сами эти «куски» весьма слабо состыкованы между собой, что порождает многочисленные трудности в сфере «метаматематики», препятствует свободному переносу методов и результатов одной области в другую.

Поэтому дискурсия оказывается «вторым» этапом позна­вательного поиска, когда предметное поле этого поиска уже в общем обозначено. Разумеется, речь не идет о жестко программированной последовательности данных этапов. Иног­да новые перспективы исследования обнаруживаются как раз в результате дискурсивного анализа. Но общая тенденция познавательной стратегии, как показывает вся история познания в целом и научного исследования в частности, именно такова.

Более или менее однозначно описав устройство выделенных фрагментов знания, дискурсивное мышление переходит к задаче поика надежных и устойчивых связей уже между ними. В конце концов может возникнуть описание целого, осуществленное средствами теоретического (т. е. рациональ­но-дискурсивного) познания, существенно отличающееся от исходного образа, данного интуитивным предвосхищением и

даже принципиально с ним несовместимого. Но именно конечный вариант становится фрагментом общественного знания, сохраняясь в социальной памяти. Исходный же образ может стать частью чьей-то индивидуальной памяти и в случае возникновения соответствующей социальной потреб­ности иногда оказывается источником новых поисковых программ. В этих случаях говорят о «возвращении» к забытым идеям.

Таким образом, дискурсия оказывается наиболее эффек­тивной там, где существуют достаточно четко определенные рамки предметной'области и где применимы стандартные, а потому постоянно воспроизводимые правила организации познавательного поиска и упорядочения его результатов. Разумеется, речь сегодня уже не идет о каких-то абсолютных системах подобных правил. Они изменяются по мере изме­нения всей общественно-исторической практики в целом и роста культурного самосознания. Но в рамках каждого отдельного периода и каждого конкретного направления познавательного поиска отчетливо различима тенденция к сохранению действующих в данный момент правил.

По сути дела дискурсия ориентирована на некий конечный набор познавательных аксиом, касающихся как характерис­тик, с помощью которых описывается некоторая конкретная система объектов, так и программных инструкций, регули­рующих построение подобных описаний, исходя из потреб­ности в надежности используемых средств и методов. Кроме того, использование стандартных блоков рассуждения суще­ственно сокращает сам процесс поиска и позволяет, в случае необходимости, легко выделить любой из таких блоков и проанализировать его конструкцию, если исследователь по­дозревает, что в нем содержится какая-то ошибка.

В этом смысле логика всегда есть средство анализа,' и надежды на создание чего-то вроде «логики открытия», скорее всего, несбыточны. Это не делает ее (а заодно и дискурсивное мышление) чисто техническим инструментом, пригодным только для совершенствования и «ремонта» работающей системы, поскольку анализ имеет и прогностическую функ­цию и дает возможность заранее отсекать какие-то направ-

ления поисковой деятельности и отбраковывать те или иные «предвосхищения», которые появляются в результате инту­итивного шага.

Помимо правил, определяемых законами логики, в науч­ном познании действуют и другие регулятивы, связанные с организацией собственно профессионально-исследовательской деятельности. Они-то и определяют специфику научной дискурсии. Ведь современная наука имеет дело с такими объектами и использует такие средства, которые в других видах познания просто отсутствуют. Правила, которым должен следовать ученый, вовсе не обязательны для практика или художника. Необходимость постоянного прояснения методологических оснований своей деятельности налагает на профессионального исследователя особые требования и в реализации используемых им дискурсивных средств.

Такие критерии, как простота гипотез и моделей, их эмпирическая проверяемость, способность предсказывать новые перспективы дальнейшего поиска, рост информативности, не­ожиданность (т. е. невысокая степень вероятности их прямого следования из имеющихся систем знания) и некоторые другие, создают особый контекст использования и правил логического характера. В современном научном познании все больше распространяется мнение о том, что логические законы пред­ставляют собой не столько предписания действовать определен­ным образом, сколько запреты, ограничивающие пределы построения «возможных миров», в которых реализуется сегодня производимое научной деятельностью знание.