Мы говорили о погребальном обряде как обряде перехода Необходимо выяснить, как, собственно, представляет обряд человека, совершающего этот переход: какая часть его существа уходит в мир «дедов» или «душ» — и какая должна быть предана земле, уничтожена. Речь идет о смертном и бессмертном в человеческом существе как это представляется в традиционной славянской картине мира. Одна из функций обряда состоит в окончательном разделении этих частей, души и тела, которое начинается с «выхода» души из тела (см, далее об особых актах, призванных помочь этому выходу в случае «трудной смерти»). В древнейших формах обряда мы встречаем действия, которые можно определить как «убийство тела умершего», уничтожение смертной части человека В позднейшем обряде такого рода обрядовое уничтожение — точнее, порча тела (перерубанне и т. п.) — распространяется только на «нечистых», «ходячих» покойников.
Традиционные представления о теле очень сложны. Мы коснемся только некоторых из них, существенных для обряда. В теле как смертной половине человека, сохранение которой после кончины вредоносно и опасно для живых (ср. характерный термин «заложного» — блг. плътеник), обрядовые действия и поверья выделяют некоторые части как «бессмертные» — или, что то же, уже при жизни принадлежащие смерти. Это прежде всего касается костей, волос, ногтей, зубов. Особенно отмечены обрядовыми действиями ногти. По отсутствию ногтей узнается вампир; во время обмирания душа уходит под ноготь; ногти собираются и полагаются в гроб. «Мертвые встанут после трубы Михаила, выгребаясь из могил ногтями, собранными при жизни» (орл [Трунов 1869, 41]); «Ногти нельзя бросать небрежно, бросать в печь. Следует класть остриженные ногти за пазуху: когда на том свете заставят собирать срезанные при жизни ногти — найдешь их при себе» (витеб. (Никифоровекий 1897, 78J); «Волосы и ногти берегут в особом месте, так как на том свете в каждом волоске потребуют отчет. Некоторые тотчас сжигают их» (сев. [Бурцев 1902, II, 163]). Обширный материал поверий, связанных с ногтями и волосами (см. [Успенский 1982,110]). Что касается зубов и костей, их связь с загробным миром отражает медицинская магия: заговоры от зубной боли, как известно, апеллируют к «мертвому телу» (и к месяцу); мотивация многих поминальных действий — «от ломоты костей», «не то будут кости ломить».
Обрядовые действия выделяют также пятки (ноги) и мизинец руки, обычно левой. «Колдунам подрезают пятки и туда набивают щетины», сарат. [Зеленин 1914-1916,1252]; пяток (или ног) покойного касаются, чтобы не бояться (чтобы забыть) (с-рус); в «жартах з трупом» бьют по пяткам и щекочут; в «забавах при вмэрци» участников игр бьют по пяткам (например, игра «коваль») (ясел. [Гнатюк 1912, 210 и др.]); пятки отрезают, чтобы «не повампирился» [Пирински край, 416; Доб-руджа 1974,290]. Тема пяток и ног, видимо, связана с мотивом пути и хождения[39].
С семантикой пути-ног связаны обрядовые предписания погребальной обуви. Один из ее терминов босовички (костр. [Смирнов 1920, 104]) как будто подтверждает мнение А. Фишера о том, что изначально славяне хоронили умерших босыми (объяснение этому можно косвенным образом увидеть в «железных башмаках» волшебной сказки, не износив которых герой не достигает цели)[40]. Ср. запрет ходить босыми при мертвеце [там же, 8]. Известен, однако, и противоположный обычай: в гроб кладут еще и запасную пару обуви [там же, 12]; а также компромиссный: бедных кладут в чулках, богатых — в черевичках (курск. [Гнатюк 1912,411]). «Смягченный» вариант босоты—обувь без подков, «чтоб тихо ходить» (снят, [там же, 329]). В некоторых современных вариантах обряда обувь должна быть особой — «бареточки» (влад. [Завойко 1914,93]), в других — обычной и даже соответствующей сезону: «Зимой смекают валенки положить, летом тапочки» (арханг., запись Т. А. Тюриной)[41].
Руки-ноги. Обрядовые установления выделяют руки и пальцы (особенно мизинец). «У опиря душа в левом мизинце» (снят. [Гнатюк 1912, 300], за палец тянут, чтобы «вочи заслипиць» (закрыть глаза); мизинцем умершего сводят «червоные пятна» (родимые) (гом. [Се-дакова 1983, 25]), лечат зубную боль. Ср. интерпретацию В. Я, Проппа: «Отрубление пальца — знак смерти» [Пропп 1946, 78]. См. широко распространенный славянский обычай перевязывать (связывать) руки и ноги покойника (красными) лентами. Символика рук и ног, акцентированная обрядовыми действиями, вероятно, универсальна: «Рука человека — начало его, а конец — пята его» (3 Ездры, 6,10]. Возможно, с этой символикой связаны гипертрофированные руки человеческих изображений на архаических славянских стелах (см. [Белецкая 1978,179][42].
Также обрядовыми актами и терминологией («вóчи промывáцъ», «вóчи заслипúцъ» и др.) выделены глаза. Известны древнейшие славянские стелы с изображением глаз или глаз, превращающихся в листья растений [Толстой 1985, 86]. Глаза в этом случае, как и рука (см. выше) — метафора всего человека. О символике глаз и зрения, выраженной также и в том, что самое частое наказание за неурочное прядение, тканье, шитье, плетение, витье — слепота [Успенский 1982, 176-177], см. ниже.
С такими «нетленными» частями тела, как ногти и волосы, связана и навья кость. Аналогичные славянским представления о навьей кости известны балтийской традиции. Навья кость (калуж., ворон.), нáвить кость (курск.), навья косточка (смол.), новская кость (ряз.), иначе нáростенъ (чернит.), мертвая кость, сухая кость, могильная кость (костр.) может обозначать: косточку плюсны; подкожный жировой шарик, опухоль, затвердение, нарост на коже. Ее свойство — не гнить в могиле и не обладать чувствительностью в живом теле. Она появляется в результате нарушения запретов, связанных с похоронами и поминками: если лазить через ограду во вторник Фоминой недели (поминальной) [Зеленин 1914-1916, 577]; если работать в Новской вторник [Семенов 1898, 231]; если в окно посмотреть на мертвеца, а потом взяться рукой за какую-либо часть тела [Абрамов 1905, 549]; если перейти дорогу похоронной процессии [Гнатюк 1912,413]. Излечивается она также путем контакта с «загробьем»: могильной землей с могилы тезки [Смирнов 1920,24]. Ср. невидимую кость, заключенную в кошке, которая делает человека невидимкой (Бурцев 1902, 73), и по-другому воплощающую мотив видимости-невидимости: кость, черезкоторую можно увидеть дедов на поминках(полес- [ПА-74]).
Оппозиция видимого/невидимого, важнейшая для славянских представлений жизни/смерти, существенна для определения души, духа. пара, сянки — бессмертного начала в человеке по славянским поверьям. Душа, как и души — 'умершие', прежде всего невидима Она может скидываться, припадать в какое-то существо (из круга животных, птиц и насекомых с хтонической символикой): в коня, в синюю утку, в зеленую муху, в бабочку, в птицу или какой-то род птиц особенно[43], в мышь (см. запись автора в Полесье, как при глубоком сне учеловека из горла выбегает мышь [Седакова 1983, 256]), в лум, кривое дерево, нагнувшееся над водой [Богатырев 1919,279], в скрипучее дерево [Никифоровекий 1897,131]. Но в теле живого человека она скрыта: см. укр. косов. сукровище — 'душа' [Гнатюк 1912,253]. Этимологическая семантика славянского кровь (кры, *kru-) 'скрытое', указывает на возможность отождествления души и крови (или нахождения ее внутри крови, совпадающее с библейской традицией) именно по признаку тайного, невидимого, скрытого. Ср. польск: jesli dusza jest, to krew zyva [Moszynski 1967,599].
Славянские поверья, впрочем, помещают душу и в другие места: в сердце, в голову (ср. обряд прокалывания сердца и отрубания головы у упырей), в зрачок, в печень, в душник (ямочку на горле), «под правую мышку» и др[44]. Сами именования дух, душа, пар указывают на отождествление «духовного начала» с дыханием. Душа покидает тело с последним вздохом — или же с последней слезой: «дыхне два раза, слёзки выкоцять з очей», гом. [Седакова 1983, 261]. Отождествление «выхода души» с «выкатыванием слезы» (ср. олонецкий плач: «Выкатилось зреньице да смотреньице / Из белых ясных очей» [Малиновский 1909, 43], говорит о представлении души как зрительной силы (см. ниже мотив слепоты). В связи с «душой»-дыханьем и «душой»-слезой см. обрядовые акты кидания земли на могилу, подышав на нее (блг.), или же бросание туда «слезных платков» (с -рус).
Сложен вопрос о единственности или множественности представления души у славян. Довольно часто встречаются парные названия для невидимой части человека: душа и дух («Одним духом живут разбойники, душа их уже вызвана в ад», купян. [Иванов 1900]); душа и пара («Бо як не прыйдешь на Купала, так выйде з тебе душа и пара»), душа и сянка (при глубоком сне сянка уходит, блг. [Мариноз 1981, 322): душа и ангел умершего (до 40-го дня ангел умершего остается в доме [Бурцев 1902, П. 136]). Одно из этих двух начал может отсутствовать у определенных существ: у нечестивых (как в приведенном выше примере); у женщин (у женщин только голик [Moszynski 1929, II299] «у бабы не душа, а пар» [Куликовский 1890,49]);у некрещеных, у скота. В противоположность иерархии «духа» а «души» в церковной доктрине, народные представления высшим принципом считают душу: именно ее недостает «неполноценным» живым существам. Дух. дыхание имеет значениеприблизительно жизненной силы: « Уяго саусим духу нима», т. е. он близок к смерти [Демидович 1896,2,135].
Сложно выяснить отношения души и тени (блг. сянка, укр. тiнь блр. мара тень умершего ' [Moszynski 1967, П, 586]). По своей семантике тень близка отражению (см. магические действия с отражением, запреты видеть свое отражение в том или ином случае: например, повсеместно распространенный обычай завешивать зеркала в доме умершего сразу же после смерти)[45].
Славянский материал дает возможность говорить о росте человека (т.е. мерке, снятой с него) как варианте тени и отражения: см. многочисленные обрядовые действия с меркой, направленные на ее уничтожение или, наоборот, сохранение для магического потребления, например, в пчеловодстве и др.; интересен западноукраинский материал, где мерку воплощает свеча в рост покойного, карп, сточок (подробнее см. словарную статью «Гроб») см. также в необрядовую магическую медицину, связанную с меркой: «во время припадка падучей (которая имеет название божье)тулье к. — ср. божя 'смерть') бального измеряют ниткой. В сырой земле копают могилу на полтора аршина Разрывают на больном рубаху и вместе с этой ниткой хоронят» [Бурцев 1911,26].
Можно, как нам кажется, предложить объяснение этих двух душ как низшей (тень, рост, отражение, дух) и высшей (душа); соответственно, одной, близкой к телу и являющейся как бы его образом, обобщением, жизненным принципом — и другой, относящейся к сфере «бессмертного» или «смерти». «Первая» душа, тень, двойник, мерка, уничтожается в ходе обряда, как и тело. Оставшись в области живых, она превращается в воплощение самой смерти. Или иначе, она должна последовать за душой (ср.: после второго захоронения уходят и душа и сянка [Маринов 1981,321]). Трудно умирающий человек раздваивается (блг. комр. разполовява се). Интересен термин пара 'душа' (другие значения: 'пар', "влажный воздух'; 'слово' — «ни пары з уст» [Даль]; 'призрак, ходящий по кладбищу, белый туман, который ударит того, кто его встретит', полес [ПА-76]). Как дух, душа, термин этот, связанный со значением 'воздух', "дыхание'[46], позволяет предположить и другую, если не научную, то народную этимологию, связывающую его с омонимом пара 'двойка, чет'. В таком случае в паре оказалось бы отраженным представление души как двойника, несомненное в случае тени и отражения. В. Я. Пропп описал представление смерти в архаическом сознании как похищения, причем «похититель души — одна из душ мертвеца» [Пропп 1946,229].
Сербские исследователи сообщают о древней идее двух душ, доброй и злой, для каждой из которых создается посмертный дом на могиле: для доброй — в головах, для злой — меньший в ногах (или же: для доброй — справа, для злой — слева) [Дудич. 1995,97-98].
Как бы то ни было, неопределенность представлений о душе и ее составе в позднейших славянских поверьях не позволяет настаивать на какой-то одной окончательной интерпретации. Можно отметить только дурное значение удвоенности души или жизненной силы: из них следует посмертное хождение — ср. такие термины заложных, как укр. горл, дводушник, двудомных, атакже представление об опасности тех, у кого два чуловiчка (два зрачка) в глазах (= две души) закарп. [Богатырев 1971, 712], o двужильных ( людяхили лошадях, которые после смерти тянут за собой других).
Семантика двух (точнее, двух на месте одного) вообще связана в поверьях со смертью; см. запреты, неисполнение которых грозит смертью: нельзя мести пол в два веника; нельзя двоим макать вместе в солонку; нельзя крестить двух детей в одной купели (один из этой пары умрет) (костр. [Смирнов 1920,3]). Два яйца в день у курицы — к смерти кого-нибудь из домашних, витеб. [Никифоровский 1897,169]. Один из способов избавиться от навьей кости: «Когда двое едут на одной лошади верхом, подстеречь и сказать: „Вас двое, возьмите к себе третью — навью кость "»[Ворон, сб., 298]. Ср. архаическое поверье о двух домовых в каждом доме (полес. [Атлас, 120]). Семантика двух (пары) связана с привычной ассоциацией чета и смерти в предписаниях обряда (иногда настаивающего на чете — блюд, исполнителей акта и т.п.; иногда, напротив, запрещающего чет: «коб не до пары»,полес). В церковных православных обрядах за упокой ставится четное число свечей, во здравие — нечетное.
Невидимость того, что переживает смерть тела, как мы отмечали, несравнимо важнее для представления души у славян, чем «нематериальность». Мы не можем, собственно, говорить о нематериальности души, как она представлена в обрядовых действиях и поверьях. Погребальный и поминальный обряды изображают потребности «душ» вполне материальными: это еда и питье («кормление могилы», помещение хлеба в гроб и на окно после погребения — «для души», отливание кушаний на поминальной трапезе в отдельный сосуд для умершего и др.); одежда (вкладывание в гроб запасной одежды); тепло (см. ю.-рус. обряды родителей греть); омовение («мертвые моются четыре раза в году» [Шейн 1890,609]; ср. устройство реальной или символической бани в поминальные дни); посещение своей церкви (с пятницы на субботу, ночью — см. [Седакова 1983,260]). Эти действия они совершают невидимо для живых (видеть их запрещено), но результаты посещения оказываются явными: присутствие их оставляет следы на рассыпанной муке или золе; вода или вино в стакане, поставленном для «души», убывает и т. п.
Сначала и до конца погребальный обряд в своих действиях направлен на осуществление окончательного раздела души и тела: с актов, облегчающих «выход души» при агонии, до «проводов души» в 40-й день. См. конкретное действие вытрясения души: «вытрясают душу: трясут гроб на пороге, при выносе, в сенях, в воротах, в поле, при вносе в церковь и выносе» (Юхновский у. Смол. губ. [Добровольский 1894,307]).
