Глубокому почитанию: слишком много чужих тяжелых слов и

Ценностей навьючивает он на себя, -- и вот жизнь кажется ему

Пустыней!

И поистине! Даже многое собственное тяжело нести!

Многое внутри человека похоже на устрицу, отвратительную и

скользкую, которую трудно схватить, --

Так что благородная скорлупа с благородными украшениями

должна заступиться за нее. Но и этому искусству надо научиться:

Иметь скорлупою прекрасный призрак и мудрое ослепление!

И опять во многом можно ошибиться в человеке, ибо иная

Скорлупа бывает ничтожной и печальной и слишком уж скорлупой.

Много скрытой доброты и силы никогда не угадывается: самые

Драгоценные лакомства не находят лакомок!

Женщины знают это, самые лакомые; немного тучнее, немного

Худее -- о, как часто судьба содержится в столь немногом!

Трудно открыть человека, а себя самого всего труднее;

Часто лжет дух о душе. Так устраивает это дух тяжести.

Но тот открыл себя самого, кто говорит: это мое

Добро и мое зло; этим заставил он замолчать крота и

Карлика, который говорит: "Добро для всех, зло для всех".

Поистине, не люблю я тех, у кого всякая вещь называется

Хорошей и этот мир даже наилучшим из миров. Их называю я

Вседовольными.

Вседовольство, умеющее находить все вкусным, -- это не

лучший вкус! Я уважаю упрямые, разборчивые языки и желудки,

Которые научились говорить "я", "да" и "нет".

Но все жевать и переваривать -- это настоящая порода

Свиньи! Постоянно говорить И-А -- этому научился только осел и

Кто брат ему по духу!

Густая желтая и яркая алая краски: их требует мой вкус, --

Примешивающий кровь во все цвета. Но кто окрашивает дом свой

Белой краской, обнаруживает выбеленную душу.

Одни влюблены в мумии, другие -- в призраки; и те и другие

Одинаково враждебны всякой плоти и крови -- о, как противны они

Моему вкусу! Ибо я люблю кровь.

И там не хочу я жить и обитать, где каждый плюет и

Плюется: таков мой вкус -- лучше стал бы я жить среди

Воров и клятвопреступников. Никто не носит золота во рту.

Но еще противнее мне все прихлебатели; и самое противное

Животное, какое встречал я среди людей, назвал я паразитом: оно

Не хотело любить и, однако, хотело жить от любви.

Несчастными называю я всех, у кого один только выбор:

Сделаться лютым зверем или лютым укротителем зверей, -- у них

Не построил бы я шатра своего.

Несчастными называю я также и тех, кто всегда должен

Быть на страже, -- противны они моему вкусу; все эти

Мытари и торгаши, короли и прочие охранители страны и лавок.

Поистине, я также основательно научился быть на страже, --

Но только на страже самого себя. И прежде всего научился

Я стоять, и ходить, и бегать, и прыгать, и лазить, и танцевать.

Ибо в том мое учение: кто хочет научиться летать, должен

Сперва научиться стоять, и ходить, и бегать, и лазить, и

Танцевать, -- нельзя сразу научиться летать!

По веревочной лестнице научился я влезать во многие окна,

Проворно влезал я на высокие мачты: сидеть на высоких мачтах

познания казалось мне немалым блаженством, --

-- гореть малым огнем на высоких мачтах: хотя малым огнем,

Но большим утешением для севших на мель корабельщиков и для

потерпевших кораблекрушение! --

Многими путями и способами дошел я до моей истины: не по

Одной лестнице поднимался я на высоту, откуда взор мой

Устремлялся в мою даль.

И всегда неохотно спрашивал я о дорогах -- это всегда было

Противно моему вкусу! Я лучше сам вопрошал и испытывал дороги.

Испытывать и вопрошать было всем моим хождением -- и

Поистине, даже отвечать надо научиться на этот вопрос!

Но таков -- мой вкус:

Ни хороший, ни дурной, но мой вкус, которого я

Не стыжусь и не прячу.

Quot;Это -- теперь мой путь, -- а где же ваш?" -- так

Отвечал я тем, кто спрашивал меня о "пути". Ибо пути

Вообще не существует!

Так говорил Заратустра.

О старых и новых скрижалях

Здесь сижу я и жду; все старые, разбитые скрижали

Вокруг меня, а также новые, наполовину исписанные. Когда же

Настанет мой час?