Е издание, дополненное 10 страница

Где-то в мире под черным флагом ходят пираты. А у нас в Томске черный флаг как сигнал бедствия вывешивали над домами люди, терпящие бедствие от наводнения. А подступиться к ним было невозможно: дома затерты льдом. Даже посланные к ним солдаты в страхе вернулись назад. Это было 1 мая. Тогда томичи-добровольцы Петлин, Шипицын и Янкелевич, рискуя жизнью, стали пробиваться сквозь льды к домам с черными флагами. Сам Петлин жил напротив нынешней центральной аптеки, Шипицына усадьба, только что купленная им, простиралась от Дворянской до Почтамтской, с выходами на обе улицы, там, где сейчас памятник Пушкину стоит в сквере. (Кстати, это место до сих пор – сквозное с ул. Гагарина на пр. Ленина). Мастерская Янкелевича была на нынешней ул. Батенькова, последний дом на правой стороне.

В помощь пострадавшим городская Дума выделила 2 тысячи рублей. Организаторами сборов при церквах стали жены крупных купцов: Вера Вытнова, Анна Некрасова, Елизавета Родюкова, Анна Кухтерина, девицы Иваницкие. Егор Михайлович Голованов, хозяин ныне Нижнего гастронома, в те годы –обувного магазина, телеграфировал в Москву просьбу о помощи. Московские купцы откликнулись и выслали, кто сколько мог, — от 100 до 300 рублей.

Надолго запомнились томичам пожары 1882 года. Первый произошел в мае – выгорел весь Заисток. Пожар длился всю ночь, и мог бы сгореть весь город. Но, к счастью, ветер дул в сторону реки, головешки летели на воду Томи. Утром перед томичами предстала ужасная картина: Заисток представлял собой сплошное поле дымящейся золы. Уцелели лишь два каменных здания – Красная мечеть и рядом с ней дом Судовской (в наше советское время там и там располагался ликеро-водочный завод). Судовская, незамужняя, приняла к себе одного из погорельцев и вышла за него потом замуж.

Так уж сложилась судьба нашего города, что на той же неделе сгорел еще один его исторический район – Заозерье. Здесь на пожаре ссыльный поляк, участник восстания 1863 года, Орнштейн спас из огня ребенка Вивеи Вагиной, жившей на нынешней ул. Мельничной, 15.

И снова томичи проявили отзывчивость к погорельцам. Поступили пожертвования: от Федора Пушникова – 100 руб., от Евграфа Кухтерина – 150 руб., от Ненашевых – 100 руб. Братья Королевы сначала выделили 500 руб., затем – 2 тысячи. Захарий Цибульский дал 5 тысяч.

В газетах тех дней печатались списки погорельцев: Туктаровы, Камальэтдиновы, Измайловы, Алимовы, Баязитовы – их потомки до сих пор живут в Заистоке. Имя почетного гражданина Томска Андрея Немчинова мало известно нашим краеведам. А ведь он в том году больше всех пожертвовал погорельцам – 25 тысяч рублей и 10 тюков кирпичного чая.

После этого страшного пожара отцы нашего города, выражаясь по-нынешнему, сделали соответствующие выводы. Чтобы хоть как-то локализовать пожары в будущем, городская Дума решила высаживать на улицах Заистока тополя. Кроме того, произведено было в 1887 году с этой же целью, так сказать, прореживание кварталов Заистока, а точнее – проделано образование кварталов и новых поперечных переулков к трем единственным улицам – Источной, Татарской и Королевской. В результате появились два Безымянных переулка, параллельных Татарскому.

Усилили после этого и городскую пожарную охрану. Даже епископ Томский Петр записал весь свой штат священников, дьяконов и прочего причта в добровольное пожарное общество, располагавшееся на нынешней ул. Яковлева (позже, при советской власти, она носила название улицы Красного пожарника).

Тут до сих пор мы говорили о разовых благотворительных акциях видных томичей, совершавшихся ими в моменты массовых народных бедствий.

Но были в Томске богадельни и приюты, содержавшиеся тоже на деньги купцов. Одним из старинных приютов был асташевский Мариинский на юго-восточном углу ул. Р. Люксембург и пер. Совпартшкольного. Его содержала жена золотопромышленника А.П. Асташева с 1844-го по 1853 год. Но открыт этот приют был на капитал тоже золотопромышленника Андрея Попова – 11 тысяч рублей. В приюте около сотни детей. До 1874 года приют последовательно содержали отец и сын Асташевы, с 1875-го по 1886-й – Цибульские.

Следующим по древности был расположенный в конце Владимирского переулка (ныне Тимакова) Владимирский приют, который с 1855 года назывался Тюремным, так как предназначен был для детей арестантов Содержащей тюрьмы – Губернского тюремного замка. Попечительницей приюта была жена купца Михайлова Аделаида. Михайловы же построили еще один дом для приюта и предназначенную для него Рождественскую церковь. Владимирским он стал называться с октября 1882 года, когда был причислен торжественно к ведомству императрицы Марии. В этот день внесли: Петр и Аделаида Михайловы по 100 рублей в фонд приюта, Семен Валгусов – 200, Илья Фуксман – 300, Николай Вяткин – 100. Большой дом Вяткина находился на месте нынешнего магазина «1000 мелочей». В нем были и магазины, и даже располагалась одно время городская Дума.

Хронологически следующим надо назвать приют Королева, открытый ровно 130 лет назад весной 1874 года на углу нынешних пр. Кирова и ул. Вершинина (этот дом и сейчас еще «жив»). Живы и ныне здравствующие в Томске потомки Королевых, своей деятельностью достойные предков. Надеюсь, читатель позволит мне рассказать о них.

Брат мой, заслуженный работник культуры Сергей Александрович Королев, однажды сказал мне:

– Ты, я вижу, серьезно занимаешься томской стариной. Так и быть, познакомлю тебя с прямыми потомками купцов Королевых. Полвека назад я встретился с ними и даже сначала не знал, что они Королевы, так как фамилия их была другая, украинская. Не сразу они мне признались в своей загадочной родословной: в те годы это было сопряжено с большим риском.

Но однажды, когда я уже с ними был хорошо дружен, Александр Ильич вдруг усадил меня рядом со своей женой Ниной и стал долго-долго и пристально к нам приглядываться: то на меня посмотрит, то на нее, то на меня, то на нее. Как будто уличить в чем-то нас хочет... Я тоже с удивлением гляжу на него и на нее. Нина спокойно сидит и с грустью в лице смотрит на мужа.

Наконец он произнес:

– Нет. Вы непохожи. Наверное, просто однофамильцы...

– Да в чем дело? – удивился я.

И тут они рассказали мне всю историю происхождения Нины. Ведь она внучка купца Королева. Ее мама после революции осталась единственной уцелевшей из купеческой семьи.

В последние дни семья тихо жила в собственной богадельне на ул. Солдатской (сейчас здесь кожно-венерологический диспансер). Однажды ночью чекисты пришли за ними. Феня спала в крайней комнате и успела выпрыгнуть в окно и убежать по ночному Томску к знакомой бабушке, жившей за тюрьмой. С тех пор никто из семьи не появлялся. Вероятно, все были расстреляны.

– Сын Нины Илья нынче стал крутым предпринимателем, я тебе дам его телефон. Постарайся с ним встретиться, – сказал в заключение мой брат Сережа, композитор Королев.

– Да, моя баба Феня из семьи купцов Королевых, – говорит мне Илья Александрович. – В свое время она закончила Смольный институт. Сюда убежала от ареста. Мы с вами сидим в ее избе, построенной ею собственноручно. Правда, ей помогал один мужчина, с которым она потом прожила всю оставшуюся жизнь. В 1925 году у них родилась моя мама Нина. У меня сейчас большой хороший дом. Но я берегу избу моей бабы Фени: это единственная память о ней. Да еще вот фотопортрет.

С этими словами Илья Александрович положил на стол большой портрет женщины, во взгляде которой чувствуются и мужество, и целеустремленность, и какая-то святая печаль.

– А вот фотография моей мамы Нины, купеческой внучки, – продолжал рассказ Илья, – Мама работала на ГПЗ контролером. А отец родом из украинского города Бара (в истории он известен боями с турками). Мой отец закончил Николаевский пединститут и военное училище.’ В томский Штамовский он попал по ранению. Работал снабженцем на Бактине, а в 40-х годах – в угрозыске на ул. Пушкина, 10. Вот в тот-то момент они и познакомились с мамой: он пришел к ней в дом, чтобы защитить ее от бандюг, да тут и остался...

Мы с Ильей посетили могилу его бабушки Феоктисты. Как у всех, у нее цвели белые ландыши. Но мне они напоминали Смольный, где она когда-то училась. А такие же белые цветочки рябины у ворот могильной оградки – о горечи ее плодов, о горечи судьбы бабы Фени.

Но живы королевские гены у правнука, который уже в солидных годах, имея внуков, смог доказать свое происхождение предпринимательской успешной деятельностью.

ВОРОВСКОЙ МИР СТАРОГО ТОМСКА

 

В Томске 100-120-летней давности, как и сейчас, наиболее распространенными формами кражи были квартирные. Единственное их отличие от нынешних: крали не средь бела дня, а по ночам. Проникали в квартиру не путем подбора отмычек или взламывания замков, а чаще через окно. Ведь в те годы многоэтажек не было, а к окнам второго этажа приставляли лестницы.

 

Через окно воры выбрасывали добро, если хозяин спал. А если проснется и заметит воров, то им через то же окно удобно было удирать. Бывали случаи, хозяин просыпался в тот момент, когда вор выбрасывал в окно последнюю вещь и, спугнув вора, сам вынужден был перетаскивать все вещи в дом.

Ровно сто лет назад обокрали профессора технологического института Карташева, жившего в доме Посохина на ул. Солдатской рядом с акуловским домом (в последнем – ныне стоматологическая поликлиника). Пока наш профессор спал, воры обчистили его квартиру. Но Карташев больше всего сокрушался от того, что воры выпили всю его любимую наливку.

В том же году был ограблен магазин Ван Ху Сина, помещавшегося в квартале купчихи Болотовой (между нынешними улицами Советской и Гагарина, пр. Фрунзе и Новособорной площадью).

Домовые кражи были таким привычным явлением, что накануне Нового года томичи в шутку желали друг другу счастья и… не стать жертвой воров, которые не гнушались ничем. Так, в августе 1884 года была полностью «очищена» ворами Духосошествиевская церковь (она находилась на северо-западном углу нынешних улиц Карла Маркса и Совпартшкольной). Но вор вскоре был пойман. Это был некто Воронин. Кстати, в те годы имена воров в газетах назывались открытым текстом. К примеру: «…на Малой Кирпичной проживает конокрадка дворянка Петрунелия Куликовская. Выявил ее помощник пристава Баранов» или «Осужден мещанин Цукерман за изнасилование. Дали ему 5 лет арестантских рот». Или вот еще: «У хозяина кирпичного завода Пичугина, живущего при заводе (ныне детский клуб «Звездочка» в конце ул. Усова), воры увели очень ценную корову стоимостью в 100 рублей, но она убежала от них с чересседельником на рогах. Вор коров – Евграф Хвостов!»

Известны были в городе питейные заведения – притоны воров. «Московский тракт, 49. Хозяин Остапенко – атаман банды цыган». Были пивные, где воров укрывал хозяин от погони. Так, после того, как воры нападали на прохожих у монастыря, а за ними гнались, воры убегали по рву речки до самого ресторана с громким названием «Москва», находящегося на нынешнем пр. Фрунзе, на месте, где сейчас прокуратура (!). «Москва» их спасала!

Дурной славой пользовался дом на юго-западном углу пер. Нечевского и ул. Солдатской. В 1880 году хозяева этого кабака, муж и жена Заиграевы, были убиты солдатами за то, что перестали поить их в долг.

Новый хозяин злачного места господин Шварц был другого типа дельцом: он открыл здесь дом терпимости «Дешевка». В долг ничего не давал. Зато запанибрата играл с клиентами в карты и всегда их обыгрывал. А если проигравшие были недовольны, бил их нещадно. Хотя доставалось и ему, если гости были с ножами. Вообще Солдатская Слободка (так назывался нынешний пр. Фрунзе с прилегающими к нему кварталами на участке пр. Фрунзе от ул. Крылова до ул. Тверской) славилась обилием мошеннических притонов. И неудивительно, что здесь, на северо-восточном углу ул. Крылова и пр. Фрунзе, бедную келью Феодора Кузьмича (по легенде – царя Александра I) воры посещали в 1902 г. два раза: в январе украли ковер, в апреле утащили ризу Феодора Кузьмича и подсвечники стоимостью в 100 рублей.

В трактире Бондюгина на углу Набережной р. Ушайки, 28, и Конной площади тоже был притон бандюг, которые обдирали до нитки случайных посетителей этого заведения. По другую сторону ул. Почтамтской (ныне пр. Ленина), на северо-западном углу ул. Гагарина и пер. Нахановича, ныне построен «стеклянный» дом. На этом месте сто двадцать лет назад располагалась пивная Бриллиантщикова с балтийским названием «Рига», где пьянки и драки совершались иногда по-викингски: жиганы рубили друг друга топорами!

Все бы ничего, но когда в середине 80-х годов было совершено ужасное убийство семьи Канна, томская общественность не на шутку возмутилась: окружающие центр города пивные воспитывают и вскармливают-вспаивают головорезов!

А убийство семьи Канна по своей жестокости стало событием конца ХIХ века в Томске. Лавочка и при ней жилое помещение Канна находились в маленьком продолговатом особнячке, там, где ныне вновь открыта остановка «Кинотеатр им. М.Горького», у сквера рядом с телефонной станцией. Утром рано семья только позавтракала. Молодая нянька ушла с детьми в комнаты. Супруга Канна хлопотала на кухне, а хозяин готовился открывать лавку. И тут ворвались люди в масках. Мужа и жену били ломиками по головам. Затем прошли в комнату и там перебили всех детей вместе с нянькой подсвечниками. Забрали ценности и исчезли. Все это произошло в самом центре города. Воров-убийц никто не заметил. Первым обнаружил случившееся соседский приказчик, посланный хозяином к Кану за какой-то мелкой покупкой.

Ровно сто лет назад на ул. Загорной, 6, напротив ул. Акимовской (ныне Шишкова), произошло ограбление часового магазина вооруженной бандой в седьмом часу вечера. К счастью, обошлось без жертв.

Одним из примитивных, но часто применяемых видов «оружия» грабителей был тогда кистень. Даже в песнях тех лет он упоминался: «Под этой большою сосною гулял молодец с кистенем…». Представлял он собой половинку кирпича, обвязанную веревкой, другой конец которой грабитель наматывал себе на руку. Кистенем пользовались «пешие» бандиты. Где-нибудь на повороте дороги они подкарауливали проезжавший воз, ловко заскакивали ему на задок и со всего размаха били кистенем по голове седока. Затем перебирались в кошевку и гнали коней в удобное для них место, где можно было обобрать и выбросить убитого.

Прадед автора данных строк однажды попал в подобную ситуацию, проезжая мимо села Киреевского, славившегося своими бандитами, так называемыми «киреевскими волками». Но прадед мой всю жизнь был активным участником кулачных боев. Силой и ловкостью он отличался во всей волости и за пределами ее. «Киреевский волк» тоже заскочил к нему на задок кошевки и ударил моего прадеда Евстафия кистенем. Однако Евстафий только почесал свой затылок и произнес:

– Дивно! Вроде бы зима, а комары кусаются.

Затем он протянул руку назад и, схватив за шиворот «киреевского волка», «бякнул», по выражению Евстафия, его на дно кошевки.

– Так вот какой комар! Сидеть тебе на дереве!

С этими словами он взял бандюгу за волосы и плотно затянул вокруг них веревочной петлей. Затем остановил коня и с вором под пазухой подобрал нужную березу. Потом аккуратно повесил его на дерево. Позже этот облысевший «волк» служил приказчиком в том же Киреевске и часто рассказывал о небывалом богатыре, лишившем его по молодости волос.

Сто двадцать лет назад бандиты с кистенями нападали на повозки, спускавшиеся с Раската (так назывался в те годы Октябрьский взвоз), прибывавшие в Томск по Иркутскому тракту, делающие поворот на ул. Магистратскую (ныне ул. Р.Люксембург).

Но это все пешие грабители. Конные же, разъезжавшие в кошевках, владели другой тактикой нападения. Они «удили» пешеходов по вечерам на темных улицах! У них в руках были тоже веревки, на концах которых привязаны острые большие крючья. Проезжая мимо пешехода, грабитель набрасывал крюк за шею и цеплял за воротник шубы пешехода. Затем человека на такой «удочке» вдергивали в кошевку, оглушали дубинкой по голове и увозили в укромное безлюдное место. Если «добыча» была поймана вблизи центра, увозили ее на лед Томи и там вытряхивали из шубы. Если же человек попадал на крючок в Солдатской Слободке, то его вытряхивали в ров за так называвшейся в то время Ерлыковской церковью, по дну этого рва протекала Игумновка.

Когда в Томск провели железную дорогу, вокзалы находились далеко за чертой города. Этим тут же воспользовались бандиты. Они стали нападать на пассажиров, прибывавших вечерними поездами. Так, например, между станцией Межениновка, она же Степановка (ныне Томск-I), и нынешней площадью Дзержинского стоял густой лес, удобный для разбойников. С другой стороны, между станцией Томск (ныне Томск-II) и Иркутским трактом тоже оставались густые заросли, в которых прятались бандиты.

У некоторых мелких жиганов в летнее время был очень простой метод нападения на прохожих: они швыряли в глаза человеку горсть песка. Пока тот протирался, они быстро шмонали его по карманам и убегали.

Еще одной специфической для ХIХ века формой кражи был подкоп. Очень часто совершались подкопы под лавки, расположенные на базаре. Рыли их воры с берега реки Томи (базар в те годы находился на месте нынешнего «Белого дома»).

Но и вблизи сегодняшнего рынка 120 лет назад, на ул. Водяной, 8, под лавку купца Загрязного воры тоже сделали подкоп для последующего ограбления.

Самым длинным был подкоп под магазин Королева сто лет назад. Королевский дом находился на углу нынешнего переулка Батенькова и Набережной р.Ушайки. Воры начали подкоп с того места, где нынче проходит трамвай по Пионерскому переулку. Поработали они изрядно. Но подвел их нелепый случай. На том месте в зале магазина, где воры из тоннеля пробивались сквозь пол наверх, стояла машина «Зингер». Она и грохнулась со страшным шумом на пол… и разбудила сторожа. Тот поднял тревогу, и ворам после стольких трудов пришлось срочно удирать.

У отдельных главарей были домашние подземные ходы из подпола. К примеру, из подвала дома № 12 на Белозерском переулке в разные стороны шли два подземных хода.

Первая в Томске летчица-парашютистка Анна Сазонова рассказывала мне, как она в 1920 году, будучи беспризорницей (родители погибли во время Гражданской войны), нашла в северо-восточном углу Университетской рощи под обрывом берега речки Медички в кустах подземный ход в подземелье, смело пошла по нему и обнаружила большой склад продовольствия. Для нее эта находка была как нельзя кстати. Она долго тайком кормилась там, пока в городе ее случайно не заловили чекисты. Можно предположить, что тот склад принадлежал губернскому правлению. Кто сделал подземный ход к берегу Медички – так и осталось тайной.

Но вернемся к жиганам ХIХ века. Еще один вид преступления – изготовление фальшивых денег. Сто лет назад в Семилужках и Белобородове (последнее – в черте нынешнего Северска) лили фальшивые рубли. А некий Яворский, проживающий на ул. Кондратьевской, 10 (ул. Лермонтова нынче), по дешевке торговал фальшивыми ассигнациями.

Конечно, полиция, как могла, боролась с преступностью. Был в те годы знаменитый сыщик, исполнявший обязанности полицмейстера, Аршаулов, проживавший на ул. Воскресенской, 5 (Октябрьской). Ему хватало порой одних суток, чтобы раскрыть преступление.

120 лет назад полиция провела даже небольшую «реформу» в тактике ночной охраны города: распорядилась, чтобы ночные сторожа не стучали колотушкой, а свистели, завидев вора.

Кроме полицейских, активно боролись с ворами и сами горожане. Особенно приказчики, служившие в магазинах. Эти приказчики зачастую выполняли обязанности зазывал. Ведь большинство крестьян были неграмотными. Товар для них рекламировался необычно по нашему времени: в витрине Второвского пассажа (ныне магазин «1000 мелочей») слева был выставлен огромный валенок полутораметровой высоты, а справа – соответствующая ему по размеру шапка. Эти вещи были приметны аж из-за Ушайки и служили самой простой и доходчивой рекламой.

Другим средством рекламы были приказчики-зазывалы. Берет такой приказчик вежливо крестьянина под ручку и говорит:

– Ну зайди к нам, землячок. Посмотри товар – авось что-нибудь да купишь. А коли не купишь, так другим расскажешь…

А вот когда вор попадался с поличным, эти приказчики первыми кидались на помощь пострадавшему:

– Погоди, землячок, погоди! Я его сейчас рукавом поглажу!

Смотришь, так «погладит» вора, что тот с копыт долой! Оказывается, у всех приказчиков так было заведено: у каждого в рукаве вшита двухфунтовая гирька. Не цацкались с жиганами и полицейские. Они тоже поступали «вежливо»:

– Посторонись, землячок, я вора плетью перепояшу!

Так «перепояшет», что вор только успевает ладонями глаза закрывать.

Вот такие истории приключались сто лет назад.

В ГОРОДСКОМ САДУ

 

Сейчас в нашем городе с полумиллионным населением есть единственный горсад, существующий уже более 110 лет.

 

Третью часть его ныне занимают аттракционы. Просто так прийти и, присев на скамеечку, отдохнуть практически невозможно. Да и какой отдых на фоне скрежещущих и воющих механизмов? Буфф-сад теперь превратился в обыкновенный зеленый проходной двор. Единственная радость – есть скамеечки. В масштабах истории совсем недавно, несколько лет назад, появились скамейки и в Лагерном саду. Слава Богу, аттракционов тут не ставили никогда. Итого, три сада. А как было с публичными садами раньше?

... Полтора века назад первым стал приглашать томичей –только званых – предприниматель с чудным именем Философ Горохов, владевший большой усадьбой, где ныне размещаются Дом офицеров, центральная аптека и автобаза. На месте последней он разбил сад с беседками, водопадом ручья, текущего из родника, и прудом, по которому плавали гондолы. Позже Горохов оказался несостоятельным должником. Сад, естественно, перестал привлекать томичей своими увеселениями.

Ходили томичи на прогулку и в так называемую в те годы городскую рощу (ныне Университетская). В начале 70-х годов в ней прямо у входа, а точнее, на полпути к нынешнему главному корпусу ТГУ, находился дом Благородного собрания. В углу рощи, там, где ныне над зданием медуниверситета красуется угловая башня, было здание полицейской управы Юрточной части. Так что гулянье томичей было безопасным. К западу от этой Юрточной части, напротив будущего Королевского театра, находился театр, основанный городским головой Филимоновым в 1848 году.

Однако никаких увеселительных мероприятий в городской роще не устраивалось. Томичи здесь просто прогуливались под защитой полиции.

Лесная зона начиналась на северо-восточной его стороне, сразу от Вознесенского кладбища (ныне «Сибкабель»), там, где сейчас проходит Вокзальная улица. А на юго-восточной стороне лес подступал к месту, где сейчас ФСБ.

Но даже в самом конце XIX века, когда у Томска появились две железнодорожные станции — Томск (Томск-II) и Межениновка-Степановка (ныне Томск-1), обе станции были отделены от города густым лесом, через который и днем было проезжать небезопасно. А уж ночью тем более никто из пассажиров ехать не решался: бандиты нападали, грабили и убивали. Вот и получается: живя у леса, томичи боялись… выходить в него на прогулку. Разбойников боялись так же, как мы сейчас – клещей. Оставалось выходить на прогулку в городскую рощу.

Первым решил проблему увеселительных садов на коммерческой основе предприниматель Дистлер. В 1883 году он расчистил запущенный гороховский сад, восстановил пруд, поставил уютные беседки, открыл летний театр, ресторан, нанял женщин, как тогда выражались, «не знающих классические древние языки», но быстро заводящих знакомство.

Вход в сад Дистлера был платным. В театре ставились спектакли легкого жанра. Пьяная публика бесновалась, и однажды театр сгорел... к радости интеллигентной общественности. У Дистлера осталась номерная баня.

Для томичей побогаче предприниматель Горланов открыл другой увеселительный сад с названием «Алтай». Кстати, у Горланова в распоряжении были и цирк, существовавший на месте известной томичам Громовской бани, и гостиница «Россия» (там ныне облвоенкомат).

А сад «Алтай» по своему месторасположению действительно отвечал своему названию: он находился в нижней части нынешней улицы Учебной, на ее северной стороне, у подножия двух гор с темным между ними ущельем. Так как сад «Алтай» находился за чертой города, то сюда могли съезжаться только состоятельные люди. Ресторан сада «гудел» круглосуточно. Пьяные купцы куражились и «шутили». Об одной из таких «шуток» неизвестный автор написал стихотворный фельетон:

– Горело сердце у купчины.

Распространялся винный пар,

Схватил он трубку (есть причина!)

И в телефон: «Пожар! По­жар!»

Отряд пожарников несется,

А наш купчина лишь смеется.

Платить придется ему штраф?

Но с честью показал он «ндрав»!

В этом «интернациональном», как называл его сам Горланов, саду часто устраивались фейерверки, один из которых окончился плачевно для жены ресторанного повара: ей выбило глаз.

Здесь, поближе к «тузам», постоянно выступал оркестр известного Маломета: «тузы» денег на музыку не жалели.

А на пьяные оргии «Алтая» позже стали жаловаться жильцы Приютского переулка. Газеты писали: «Певица оглашает воздух самым грубым непристойным куплетом. Да… С «горлановщиной» нужно бороться. Этот притон разврата действует по целым ночам».

Тогда к томской интеллигентной публике обратилось начальство местного резервного батальона (в мирное время в Томске стоял всего лишь один батальон) и стало зазывать томичей на свои празднества в Лагерном саду под музыку духового оркестра. Но такие случаи были редки. Просто посещать Лагерный сад было опасно, случалось, и солдаты нападали на женщин и насиловали их (находясь тут летом, вдали от дома терпимости «Дешевка», который они посещали в иное время года, были готовы воспользоваться случайно попавшимися женщинами).

Потребности томской интеллигенции в приличном саде отдыха удовлетворил исполняющий обязанности начальника губернского правления Петухов. Он открыл сад для гуляний публики в квартале у монастыря.

– Ведь тут же, в этом саду, в конце века появилась семинария. Как же они уживались? – спрашивают краеведы.

Уживались. Ведь Петухов и поставил целью сделать сад местом спокойного отдыха, без горлановских и дистлеровских оргий. (Кстати, Дистлер был сто лет назад ограблен неким Резниковым. Последний украл у Дистлера сундук с драгоценностями. А в 1913 году Дистлер жаловался уже на Громова: «Построил шикарную баню и всех клиентов от меня увел»).

Играл в петуховском саду и небольшой оркестр – всего пять музыкантов, и те… без нот. Зато в летнем театре сада шли спектакли.

Случайно оказавшиеся в этом саду хулиганы чувствовали себя неуютно: их преследовала полиция. Хулиганы и прочая шпана убегали отсюда оврагом, тянувшимся вдоль восточной стороны улицы Крылова (нынешнее название Монастырской) и и укрывались в ресторане-притоне с громким названием «Москва», который находился на ул. Нечаевской (ныне пр. Фрунзе).

Для жителей Томска, обитающих в Белозерье, городская Дума планировала создать сад увеселений на территории Плетневской рощи (ныне квартал от водонапорной башни до Больничного переулка вдоль улицы Яковлева). Тут добровольное пожарное общество иногда устраивало гулянья.

Здесь впервые в городе стали танцевать под граммофон, особенно тогда, когда уставал духовой оркестр. Но вторым горсадом Плетневка так и не стала.

Зато постоянным центром увеселений стал горсад у нового собора. В те годы он выглядел не так, как сейчас. Там, где сейчас размещены аттракционы, находилась лютеранская кирха Святой Марии, построенная в 1859 году. Ее вход смотрел на Лютеранскую улицу, которая проходила там, где сейчас идет главная дорожка аттракционов от ворот с ул. Советской. Сто двадцать лет назад на этой улице даже устраивался... мясной базар. Лютеране относились к этому терпимо, но Дума понимала всю нелепость положения, и вскоре мясной базар у кирхи прикрыли.

Зато озеро, ранее тянувшееся по площади Новособорной вдоль губернского правления и уходившее в горсад, засыпали, оставив лишь «декоративный» кусочек от него в самом саду.

Сто лет назад в горсаду уже вертелась карусель. Кстати, она действовала долго. Даже во время войны (1941-1945 гг.) ее можно было увидеть. Выглядела она необычно: во время вращения напоминала бесконечный вагон с купе, в которых сидели пассажиры за столиками и выглядывали в окошечки. В 1903 году в горсаду играл оркестр приказчиков купца Гадалова. Ему принадлежал весь квартал между ул. Гагарина и пр. Ленина, пр. Фрунзе и Новособорной площадью. Лишь один уголок из квартала позже был продан Кухтерину (ныне мэрия). Кроме того, Гадалову принадлежали дома на ул. Бакунина с № 16 и до конца.

Гулянья в горсаду проходили тоже степенно. Правда, один лишь раз в результате давки посетители вытоптали клумбу, но и то по причине необычного зрелища: сто лет назад в Томске гастролировали «два сильнейших в мире» мальчика. Адольф весил 140 кг и поднимал 7 пудов. Фридрих весил ровно 100 кг, но ничего не поднимал: он был еще «маленький».

Через два года в Томске был сооружен водопровод. Одну из водоразборных башен поставили тут, напротив кирхи. Она красовалась еще в 60-х годах XX века: в ней располагались штаб местной дружины и опорный пункт милиции, следящей за порядком в горсаду.

В советские времена вход в сад был платным. Летом, с первого июня по воскресеньям, на открытой эстраде выступал (еженедельно!) симфонический оркестр, созданный Малометом-сыном. В 50-х годах дирижировал Кац, позже возглавивший Новосибирскую оперу. Но обычай выступать по выходным сохранялся долго. Концерт обычно шел в форме загадки: после каждого номера дирижер спрашивал у публики: «Кто определит, что и кого мы играли?»