Е издание, дополненное 8 страница

С той поры прошло уже более ста лет. От завода Пичугина, основанного на южной стороне первым, остается лишь «пионерский» дом на ул. Косарева, 9. Нынешней осенью спилены его ровесники – два гигантских тополя. Завод Некрасова просуществовал дольше, до 60-х годов. Еще недавно в помещении его конторы находилась диспетчерская трамвайного управления.

А вот Михайловский завод до сих пор действует. Хотя из прежнего оборудования сохранилась одна Михайловская труба. Впрочем, это говорит о качестве кирпича тех лет. Сейчас мало кто назовет этот завод Михайловским (теперь это ТЗСМИ). Зато все знают Михайловскую рощу у Комсомольского проспекта. Петр Васильевич в свое время обустроил ее для всеобщего пользования. А то, что она сохранилась как излюбленное горожанами место отдыха, – уже заслуга Е.К. Лигачева.

Михайлов был истинным меценатом от Бога. На его пожертвования существовали приюты. В годы пожаров и наводнений он первым откликался на нужды бедняков и выделял деньги. Надо сказать, сегодняшние «кирпичники» не уступают ему. Нынешние руководители кирпичных заводов – и директор ЗАО «Карьероуправление» Е.М. Собканюк, и директор Копыловского керамического завода С.В. Звонарев (оба – депутаты Государственной Думы Томской области) продолжают традиции меценатства.

Петр Михайлов дважды избирался на должность городского головы. В годы его правления применялись не только привычные методы мощения улиц галькой, но и самые оригинальные. Так, например, переулок Тецковский (ныне Кооперативный) был замощен все теми же Михайловскими кирпичами. Умер Михайлов в 1906 году. Но и после его смерти вдова построила детскую больницу из кирпича. Теперь это поликлиника № 1.

Михайлов в Томске был вторым по уровню богатства (после Кухтерина). Но от своей щедрости он не беднел. Для него было величайшей честью работать во благо и процветание Томска. Он вкладывал душу в свои кирпичи –символ тепла и домашнего уюта. Кирпич делают люди с доброй душой, этот принцип существует издревле. Недаром еще в санскрите слово «кирпич» – «иштяка» – особо культивировалось и связывалось со словами «ишана» –«святой» и «иш» – «Бог». Да и русское слово «кирпич» происходит из санскритского «кирпата» – «плита», которое, в свою очередь, восходит к слову «кир» – «главный».

Технический прогресс принес нам бетон и железобетон. Мода на новый материал пыталась восторжествовать. Сорок лет назад был перестроен кинотеатр им. Горького. Его бетонный фасад тут же вознесли в образец эстетики и даже писали в нашей газете: «Посмотрите, как прекрасен он в сравнении со старьем, зданием Нижнего гастронома!»

Строительная отрасль в Томске сегодня на подъеме. И развивается она благодаря традициям, которые были заложены еще в позапрошлом веке. Ведущие заводы, производители кирпича – современные многопрофильные предприятия, предлагающие потребителям широкую номенклатуру стройматериалов, имеют свою неповторимую, новую историю.

И КОЛЯСКА ЩЕГОЛЬСКАЯ С ШИКОМ ЕХАЛА ПО ТОМСКУ

 

По официальной статистике, в дореволюционном Томске было больше лошадей, чем людей, – вот почему конь стал эмблемой города. Естественно, конь был единственным движителем сухопутного транспорта, вплоть до постройки железной дороги.

 

Древние арии в Азии придумали колесницу, недаром на флаге Индии изображено колесо. Вот и у нас в Томске в начале ХХ века функционировало 20 мастерских, изготавливавших экипажи всевозможной формы и различного применения, – от простейших телег до карет: длинные телеги-роспуски, двуколки-таратайки, с сидениями «боком» к движению шарабаны, с плетеным из ивовых прутьев кузовом тарантасы, легкие рессорные ходки.

В изготовлении экипажа, как правило, участвовали и кузнецы, и плотники, и столяры. Поэтому первые известные в истории Томска мастера-каретники были универсалами: и кузнецами, и столярами, и даже малярами.

Одним из таких универсалов был крестьянин, прибывший из вятского Уржума, Герасим Патрушев. В 1875 году ему было 33 года, а его сыну, Викулу, – 11.

Дома, принадлежавшие Патрушевым, до сих пор стоят на Большой Подгорной под номером 41. Здесь же, во дворе, сохранилась и Патрушевская кирпичная мастерская. Вот только место для усадьбы было выбрано Герасимом не совсем удачно: в этом месте ул. Большая Подгорная делает изгиб в сторону горы, и усадьба Патрушевых расположена у самой горы. В 1895 году после сильного июльского ливня гора обрушилась на конюшню и сразу придавила 20 стойл с лошадьми.

Зато по соседству с Патрушевым находились солидные учреждения. Наискосок от него была огромная усадьба Минского, в доме которого располагался областной суд, а рядом с Патрушевым позже – сыскное отделение. Да еще недалеко, через квартал, на Кузнечном взвозе, 3, столяр Бурков тоже содержал экипажную мастерскую.

Отсюда, из усадьбы в конце пер. Русаковского (Ванцетти) дружный коллектив мастерской Патрушева по выходным дням направлялся по нынешней ул. Шишкова на ул. Петропавловскую в дома терпимости, где вежливые ученики-подростки платили не только за себя, но и за своих учителей, подмастерьев.

Сами Патрушевы были уважаемыми в городе мастерами. Герасим в 1882 году был избран головой ремесленного управления. Его сын, Викул, позже был присяжным поверенным.

В 1891 году Патрушевы сделали и установили железную ограду вокруг недавно созданного городского сада. Она простояла до середины ХХ века, высокая (1,5 метра) и узорчатая.

Многие железные детали для новомодных экипажей Патрушевы получали из столицы кузнецов Урала Воткинска (в ХХ веке он стал «столицей» пушек).

В 1898 году Викул Патрушев получил из Воткинска первые образцы ходков на рессорах, а затем стал делать их в своей мастерской.

В 1912 году Викул Патрушев взял в аренду большую территорию усадьбы мещан Гвинейских на углу (северо-западном) нынешних пер. Ванцетти и ул. Карла Маркса (эти домики и сейчас еще есть). Здесь, на берегу Вильяновского озера, он открыл вторую площадку по производству экипажей.

После революции мастерские были национализированы. Но сами Патрушевы продолжали жить на Большой Подгорной. Один из них, Владимир Викулович, поселился на Киевской, 8, в доме Злобина рядом с Хандориными из Ялуторовска, один из потомков которых в наши дни стал генеральным директором СХК.

Ныне ул. Большая Подгорная очень удобна для автомобильного движения и неудобна для пешеходов: тут вообще нет тротуаров. Несутся здесь разные марки-иномарки с таким же шиком, с каким летали патрушевские экипажи по Томску, грозя смять случайных пешеходов.

Вторым по значимости экипажным мастером Томска был Николай Каракулов. В 1886 году он прибыл из Воткинского завода и поселился в доме Воронцова на северо-восточном углу нынешних пер. Ванцетти и ул. Карла Маркса. Для своей мастерской он арендовал место бывшего Богомолова на нынешней ул. Розы Люксембург и пер. Совпартшкольном. Но площадей для мастерской тут явно не хватало, и он арендовал дополнительно место во дворе нынешнего Штамовского института. Но и этим Каракулов не ограничился. В 1900 году он открыл большую мастерскую в конце нынешней Розы Люксембург, на правой стороне ее и сразу за Дальне-Ключевской. Усадьба простиралась до самой Большой Подгорной.

В конце ХIХ века Каракулов купил место, ранее занимаемое художником Кошаровым, и занял весь квартал от угла ул. Розы Люксембург до ул. Большой Подгорной – всю северную сторону нынешнего переулка 1905 года. Здесь в 1897 году он чуть не погиб вместе со всей семьей: кухарка по ошибке вместо сахара насыпала в пирог мышьяк! Но вовремя пришел личный врач, и семья была спасена.

На производстве экипажей Каракулов так разбогател, что в начале ХХ века купил самый лучший дом на углу нынешних пр. Ленина и пер. Кооперативного. Здесь и ныне располагаются шикарные магазины и лаборатории. До Каракулова этот дом принадлежал купцу Стахееву. А в начале ХIХ века усадьба Мыльникова простиралась тут от нынешней пл.Ленина до пер. Кооперативного.

Назовем и других экипажных мастеров старого Томска. Соседями Патрушева были Бурковы на Кузнечном взвозе, 3. Их глава семьи, Егор Андреевич, родился тут в 1832 году. Продолжатель его дела, Михаил, – в 1849-м. Они были отменными мастерами и в кузнечном, и столярном, и в экипажном делах.

Напротив Бурковых, в доме № 2 по Кузнечному взвозу проживал еще один экипажный мастер – Горбунов. Здесь же во дворе была его мастерская в начале ХХ века.

На Шумихинском переулке, во рву, напротив Семинарского переулка (ныне Юрточный) в 1885 году и позже находилась экипажная мастерская с кузницей мастера Федора Анькова. В ХIХ веке Шумихинский назывался «местом за монастырской стеной».

Если подняться вверх по Монастырской улице (ныне ул. Крылова), то на левой стороне ее между перекрестками с ул. Никитина и пр. Фрунзе можно увидеть несколько старинных домов, один из которых в стадии сноса. Во дворе его сто лет назад была келья святого Феодора Кузьмича (Александра I). А рядом с этим домом усадьба Маслюковой была (дом до сих пор жив). В этой усадьбе в начале ХХ века была экипажная мастерская Баженова – в нескольких шагах от кельи святого старца.

Недалеко от этого места на пр. Фрунзе в 2006 году снесли дом Потехина рядом с домом профессора богословия, известного на всю Россию автора книг Беликова. Отставной солдат из близлежащих казарм Кондратий Потехин поселился тут в 1867 году. Его дом был четвертым от угла ул. Гоголя. Третьим – дом Беликова, а вторым от угла – дом Круликовских, один из потомков которых, Николай Николаевич, до сих пор здравствует, но только в новых кварталах. Был доцентом-математиком.

Сын Кондратия, Антон Потехин, открыл здесь в 1878 году свою экипажную мастерскую.

Потомки Потехиных тоже живы. Они дружат с потомками купца Сосулина, друга Батенькова.

Действовали в истории Томска и экипажные артели, объединявшие несколько мастеров. Так, например, на пер. Батенькова во втором доме от ныне сгоревшего углового находилась в начале ХХ века мастерская «Замков Андриан и компания». Входил в нее и мастер Владимир Эсаулов, который в 1912 года арендовал для своей мастерской усадьбу у Замкова на переулке Уржатском, 11.

На нынешней ул. Яковлева, 29, и на месте рядом стоящей школы была раньше, в конце ХIХ века, большая кузнечно-слесарная мастерская братьев Медведчиковых. Старший из них, Гаврила Иванович Медведчиков, открыл здесь свою фирму с 1879 года. Принимал он заказы по изготовлению железных ворот, дверей, ставен, решеток, винтовых лестниц, котлов и дымовых труб.

Нынешняя ул. Яковлева очень оригинально застраивалась в ХIХ веке. Так как она во многих местах была перерезана рвами с текущими по ним ручьями, то в ее средней нынешней части долго оставалась незастроенной и начиналась она не от башни, как сейчас, а от Войлочной заимки.

И только Медведчиков начал застраивать ее с другого конца. Но тут мешал ров, пересекавший ул. Яковлева напротив дома Медведчикова, № 29. Сюда часто сваливались и разбивались экипажи. А их хозяева тут же обращались за помощью в экипажную мастерскую Медведчикова.

Таким образом, работы у братьев хватало. На Яковлева, 18, у Леонтия Медведчикова была своя кузница. Кроме того, у их отца на Кустарном, 5 и 7, были две большие кузницы, где в компании с названной семьей работал мастер Шелпеков.

А вот уже в ХХ веке здесь, на ул. Яковлева, в Ново-Кузнечном ряду славилась семья кузнецов-цыган Лекатарчуков. Их отец, Прокопий, был церковным служащим, а сыновья и внуки – кузнецами. Многие старожилы до сих пор помнят этих кузнецов. Хорошо бы выяснить, чем занимается нынешнее поколение Лекатарчуков?

БЕЗ НИХ НИКАК НЕ ОБОЙТИСЬ

 

Хороших шорников, зеркальщиков, портных всегда высоко ценили томичи

В предыдущем очерке мы говорили об экипажах и их мастерах. Но ни кареты, ни телеги не может быть без конной «одежки» – сбруи, которая, как и на человеке, должна сидеть пригнано, ласково и нежно облегая тело.

Сейчас уже в городе почти нет человека, кто бы подробно знал конскую сбрую. И в музее порой можно слышать из уст экскурсовода: «Вот на лошади сиделка…».

Да и в деревне уже мало кто знает, как запрягать лошадей: кругом тракторы и машины.

И только у горсада можно полюбоваться шикарной сбруей прогулочных экипажей. Но и тут они проходят уже готовенькие, запряженные. И потому разглядеть сбрую по частям на ходу почти невозможно. Надо видеть всю технологию запрягания. Видеть, как надевают на коня оголовье, – узду, хомут, аккуратно раскладывают по телу шлею и шлейки, как под брюхом застегивают подпругу. И еще неповторимо оригинальная операция: стоя на одной ноге, другой упираются в клещи хомута и затягивают супонь.

Все эти вещи делал один мастер – шорник. Последнее слово происходит от «шкура» – «кожа», так как все части сбруи, кроме хомутных клещей и удил, делались из кожи.

Самая знаменитая семья шорников – Селивановы – проживала с 1820 года на Большой Подгорной, недалеко от угла нынешней Сакко. А в 1820 году это место называлось «Нижним Лугом у края города»... Первым из семьи Селивановых тут поселился Василий. Его сын Флегонт в 60-х годах стал купцом, а его сын, Николай Флегонтович, уже имел большую шорную мастерскую.

Другая известная шорная мастерская Евграфова располагалась на нынешней Шишкова, 2, в усадьбе Барсукова.

И третья известная в городе шорная находилась на улице Крылова. Ей владел Владовский. Поставлял шорникам самые лучшие кожи Бронников, кожевенный мастер, имевший свою мастерскую в конце нынешней Розы Люксембург за Тихим переулком (который стал купцом).

Кроме кожевников, были скорняки, обрабатывавшие шкуры и сами шьющие шубы. Были и оригинальные скорняки, особенно в Заозерье (ныне за Центральным рынком).

Один из них, проживавший на нынешней Войкова за переулком Дербышевского (там, где сейчас школа № 17), Петр Тихонов содержал черных собак, забивал их и из собачьих шкур мял одеяла, которые рекомендовал в качестве попон для лошадей.

Другой оригинал по фамилии Юшков был страстный охотник на медведя. Он жил на Картасном, 7. Он же был отличным скорняком и продавал медвежьи шубы. А на фронтоне его дома до сих пор можно увидеть вырезанную морду медведя. Над ней устремлена ввысь стрела – символ охотника.

Из кож шили сумки и ридикюли в мастерской Гусева на улице Загорной, 70, на углу Лермонтова. Этот уголок Томска, где ныне находится Станция туристов, 120 лет назад назывался Гусевским местом.

Применялись кожи и при изготовлении гармоней. Вошли в историю города такие известные мастера, как Хохрин и Коковихин. Но еще раньше их был известен мастер Пырсиков, в 1890 году проживавший на нынешней улице Горького, 28, еще с 60-х годов XIX века. Пырсиковские гармони были, естественно, популярны среди татар Заистока.

Павел Яковлевич Хохрин, родившийся в 1854 году, стал известен как гармонный мастер уже в конце XIX века, а в 1900 году – как владелец гармонной мастерской на улице Загорной, 12. Здесь же в одном из его домов располагалось женское приходское училище.

Хохриным принадлежали еще дома на Загорной, 9, и на переулке Даниловском, 9.

Рядом с Хохриным на Загорной, 14, в 1902 году имел гармонную мастерскую Федор Коковихин. Позже его потомки жили на Загорной, 56.

Сапожных мастерских так много было, что их трудно перечесть, но одна из них особо выделялась и позже переросла в фабрику обуви. Она находилась на нынешней Крылова, 1, или Советской, 2. Сейчас здесь роют котлован для какой-то стройки у самой трамвайной остановки «пл. Батенькова».

140 лет назад здесь была усадьба купца Абеля Мордуховича. С 1900 года тут располагается еврейское общество и действует сапожная мастерская Каплан, с 1908 года называющаяся фабрикой. Здесь же мастер Сегельман изготовлял зонтики.

Коль речь зашла о галантерее, то надо отметить огромную массу мастеров зеркал: создается впечатление, что зеркалами были обеспечены все томичи сто лет назад поголовно.

На той же «улице мастеров» Загорной, 29, в доме Дятлова была зеркальная мастерская Савельева. Там же на Болоте на нынешней Шишкова, 30 (двухэтажный красивый дом с резным орнаментом), располагалась зеркальная мастерская Смольянинова. А на Горшковском, 12, в доме столяра Буркова работал зеркальщик Талызин. Если подняться на Воскресенскую гору, то на улице Бакунина,13, можно назвать место зеркальщика Колычева, а на Октябрьской, 13, – Кутьянова.

И наконец крупная зеркальная мастерская была у Лейзера Боровского на Аптекарском, 7.

Таковы древние улицы мастеров Томска, мастеров, может быть, и не таких уж крупных, как, скажем, владельцы заводов, но и без них в те годы нельзя было обойтись.

И ПОСТРИГУТ, И БАНКИ ПОСТАВЯТ

 

В одном из предыдущих очерков мы говорили о мастерах, изготовлявших зеркала. Последние всегда являлись главным атрибутом у парикмахеров, которые в старину назывались цирюльниками.

В XIX веке были в моде так называемые тупейные художники – те же парикмахеры, делавшие прическу. А слово «тупэ» – «челка, чуб, хохол» пришло к галлам с нашего скифского Востока. Но цирюльник в XVIII и XIX веках имел и права лекаря: он мог не только стричь-брить, но и лечить – ставить банки, пиявки, удалять зубы. Помните, как героя «Капитанской дочки» Петю Гринева гарнизонный цирюльник вылечил от раны, нанесенной тому Швабриным на дуэли?

Вот и томский губернский батальон два века назад имел своих цирюльников. Жили они отдельно от казарм своими домами в городе.

Так, в 1818 году батальонный цирюльник Влас Ниварич жил в самом (нынешнем) центре Томска, на перекрестке нынешних улицы Нахановича и пр. Ленина. Кстати, это место для парикмахерских всегда во все времена оставалось традиционным, или, как выражались в старину, наторгованным. Но город к югу от Ушайки бурно рос, и в центре для людей батальона места не было, о чем не раз жаловался городской архитектор Деев. И в ответ на просьбу служивых губернатор Фролов постановил: «Предписываю отводить места нижним чинам в Солдатской Слободке, минуя главные кварталы города».

Цирюльники батальона тоже считались «нижними чинами», и в 1820 году жена батальонного цирюльника Ирина Рахманова в «заявлении царю» (такова была форма заявки на строительство в городе) писала: «Имею намерение выстроить дом на Верхнем Посаде...». Фактически ее будущая усадьба находилась на углу нынешних Красноармейской и Никитина – отсюда начиналась Солдатская Слободка, где городская управа предоставляла участки для солдат и «нижних чинов». И третий цирюльник батальона, Дементий Ведерников в 1825 году поселился в той же Солдатской Слободке «подле Игумновки».

В конце XIX века в городе располагались уже не только «батальонные», но и самостоятельные цирюльники. Так, в 1890 году на углу Большой Подгорной и Карповского переулка имел большой дом цирюльник Карлицкий (здесь ныне возведена огромная многоэтажка).

В 1893 году на том самом месте, где в начале XIX века находилась первая батальонная цирюльня, на Ямском, 16 (ныне Нахановича), открыл свою парикмахерскую Григорий Ицкович. В 1900 году он владел домом на нынешней Шишкова, 1. Династия парикмахеров Ицковичей была такой, что даже в середине 60-х годов XX века в этой парикмахерской работал правнук Григория Ицковича.

Теперь уже нет того дома, где была эта парикмахерская. Зато рядом – Дом быта с подобной же службой.

В начале XX века на углу нынешних Советской и Фрунзе, в доме купчихи Ольги Болотовой открылась парикмахерская, дамский зал которой просуществовал до наших дней, где в последние 20 лет делала прически женщинам мастер-модельер Ольга Кокорина. Теперь тут полиграфическая фирма «Милон». А в 1901 году с болотовской парикмахерской конкурировала «пожарницкая», расположенная наискосок в доме Федорова. Последняя работала даже в выходные дни, чего не делали другие. Несмотря на это, она долго не просуществовала: ушли мастера в лучшие залы.

В том же 1901 году были открыты два больших зала на перекрестке нынешних Фрунзе и Красноармейской – так называемые «дамский» и «мужской». Первый был на Фрунзе, 43, а второй – на Красноармейской, 29. И тот и другой тяготели к людным местам: на северо-восточном углу перекрестка находилась баня Боруха, которая позже перешла к Фефербауму. А после революции на месте бани действовал рынок. Оба парикмахерских зала просуществовали до 70-х годов XX века.

В 1908 году, после открытия всех корпусов технологического института, потребовалась парикмахерская и в этом районе. Она была открыта на нынешней ул. Кузнецова, напротив места, где сейчас школа №8. А какие были парикмахерские и мастера после революции! Автору данных строк довелось недавно познакомиться с человеком, начавшем работать парикмахером еще в 1935 году.

Через три года Фоме Климову исполнится 100 лет.

– 71 год назад моим первым местом работы стала баня на ул. Шишкова, – рассказывает Фома Артемьевич. – В те годы парикмахерами были, как правило, только мужчины. Вот и моими первыми учителями были Берк, Судман, Базаркин. Работа наша специфична тем, что весь день стоишь на ногах в напряженной позе, и многие делают разрядку нервам: своей разговорчивостью с клиентами. Правда, в 1937 году многие из моих учителей и товарищей на этом «погорели»: их расстреляли за излишнюю болтливость – было к чему прицепиться, чтобы объявить «врагом народа».

Слушаю я Фому Артемьевича и вспоминаю, как в бане на ул. Герцена работал старик, выживший из страшного 37-го, который без отрыва от работы мог без умолку рассказывать о новостях и событиях прошлых лет, да так, что ожидающие очереди клиенты с жадностью слушали его, отложив в сторону журналы и газеты, всегда лежавшие на столиках в парикмахерской.

– Так уж получилось – кого-то расстреляли за болтливость с клиентами, кто-то заболел, кто-то ушел на пенсию и меня просили подменить выбывшего товарища. А временная подмена, бывало, затягивалась на годы. Таким образом я проработал во всех, как ты говоришь, «исторических» парикмахерских: и на Песках в Шубинской бане, и на Октябрьской улице в бане Березина, и во второй Громовской на Герцена, и на левой стороне Аптекарского переулка, перед одноименным мостом (одна из старинных бань купчихи Окороковой).

А в парикмахерской на углу Макушина и Пушкина мне пришлось обучать двух парней глухонемых – Мишу Кондратьева и Петю Полякова. Для элементарного общения с клиентами мои глухонемые имели на стене возле зеркала большую таблицу, где крупным шрифтом перечислялись все бывшие в те годы модные прически и стрижки: полька, бокс, полубокс и прочие. Бывало, садится в кресло новый клиент, а Петя ведет расческой по таблице и следит, когда клиент согласно кивнет головой – по той строке и стричь...

В войну и меня призвали в армию, но в течение всей войны я стриг и брил раненых в госпитале на Киевской (потом там было военное училище).

Это место было самой дальней точкой в городе от моего дома: я всю жизнь, считай, проживал в одном доме на Монастырских Лугах (ныне Заливная). Почти как в Париже: там Елисейские Поля, а у нас – Луга, и прямо в центре города. И моими соседями были интересные люди. Так, один из них, Василий Шушканов имел отдельный в ограде большой «дворец» только для певчих птиц.

– Прошло уж много лет, как я совсем на пенсии, – говорит в заключение Фома Артемьевич, – но до сих пор берегу свои инструменты, как память о людях, с кем работал.

Ныне в Березинской бане на Октябрьской можно увидеть коллегу Фомы Людмилу Федоровну Семенцову. Ее стаж парикмахера – 30 лет.

ИСТОРИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ

 

ВОТ ЭТА УЛИЦА, ВОТ ЭТОТ ДОМ…

 

130 лет назад наш Томск встретил Новый год в необычном для того времени виде: все улицы и дома имели новенькие таблички с названиями улиц и номерами домов.

 

Теперь уже не надо было говорить, определяя координаты своего жилища: «около Кухтерина», «против Соболевской», «на Ямах», «позади Суховой». Достаточно было иметь привычный ныне адрес, чтобы найти в городе дом нужного человека.

К нумерации домов наш город готовился больше года. Еще в апреле 1877 года на имя канцелярии министра внутренних дел поступило указание: «Сделать распоряжение установить нумерацию домов не далее 1 августа 1877 года».

Срок исполнения, конечно, был нарушен: такова провинциальная бюрократия. Лишь 3 августа 1878 года был представлен официальный отчет: «Пермяковым Марком Алексеевичем написано малых досок жестяных для домов – 242, больших досок для улиц – 49. Для прибивки названных досок выделено круглых гвоздей 8 фунтов. За написание малых досок выплачено 48 рублей 40 копеек. За написание больших досок – 19 рублей 60 копеек. За прибивку всех досок – 34 рубля 80 копеек. Счет составил Павел Кубаркин».

Внимательно читая этот счет, можно удивиться: если домов было две с половиной сотни, а улиц – 49, то что же, на каждой улице – по пять домов?

Дело в том, что длинными в те годы были лишь Миллионная, Магистратская (Розы Люксембург), Большая Подгорная и Солдатская улицы. Остальные были короткими. Кроме того, в отчете явно видно, что пронумерованы лишь главные улицы. Об остальных в Петербург доложили, но фактически нумерацию не сделали. И потому в течение последующего десятилетия адреса домов по-прежнему называются примитивно условно: «живу у Конного базара», «у Кузнечного рва», «возле Подковщиковой».

Зато по данным архива можно судить о размерах улиц Томска 1878 года. Скажем, нынешняя улица Яковлева (в те годы – Алексее-Александровская) доходила лишь до нынешнего Больничного переулка. Дальше ей не давал ходу ров, по которому вытекала из Плетневской рощи речка Ачинка. Другая часть улицы Яковлева, идущая вниз к Песочной, в те годы называлась Петровской. Счет ее шел снизу на горку, а кончалась Петровская уже у оврага. Там, где ныне начинается Ключевской проезд. На участке улицы Яковлева от Больничного переулка до Ключевского проезда домов не было.

Улица Белозерская тоже обрывалась на берегу речки Ачинки. Зато начиналась она от улицы Карла Маркса вместо нынешней улицы Островского, поднималась на Шубинскую гору и выходила туда, где ныне начинается Белозерская. Далее ее не пускал ров Ачинки.

До этого же рва доходил и Белозерский переулок, называемый сейчас Школьной улицей. По другую сторону рва тянулись самые древние в Томске кирпичные заводики, или «кирпичные сараи». Но о них мы поговорим отдельно.

Улицы, расположенные к югу от Ушайки, были в те годы невелики. Так, нынешние улицы Алтайская, Лебедева, Никитина, пр. Фрунзе едва доходили до ул. Киевской, а ул. Герцена – только до Тверской. Улица Карташова и пр. Кирова заканчивались на нынешнем рынке «Дзержинский»: дальше шел лес. А нынешняя ул. Учебная завершалась еще ближе, на перекрестке с улицей Кулева.

Ныне, как известно, Набережная р.Ушайки заканчивается у Каменного моста. В те годы она тянулась по берегу до нынешнего Комсомольского переулка. Последний вместе с пер. Пионерским и ул. Кононова вели счет домов от Благовещенского (ныне Батенькова) переулка.

Улицы Почтамтская, Дворянская (Гагарина) и Спасская (часть Советской) начинали счет своих домов от Новособорной площади. Но ул. Садовая (южная часть нынешнего проспекта Ленина) вела счет домов от Лагерного сада. Кстати, военные лагеря, состоявшие из полутора десятков казарм, тянулись по южной стороне нынешней ул. Нахимова вплоть до 3-горбольницы и до улицы Вершинина.

Особенное положение было у улицы Акимовской. Она (ул. Шишкова) пересекала Ушайку и тянулась до Тверской. Эта последняя ее часть ныне зовется ул. Петропавловской.

Особо надо отметить принцип нумерации левой и правой сторон каждой улицы. В 1878 году он был европейским: левая сторона улицы имела нечетные номера, правая – четные. Так принято во всей Европе, а также в европейской части России, в Москве и Петербурге.

Но в 90-х годах ХIХ века городская Дума Томска решила все улицы «вывернуть наизнанку»: с этого момента и по наши дни на левой стороне улиц идут номера четные, а на правой – нечетные. Такой же принцип нумерации домов существует и в Новосибирске, и в Кемерове, то есть как бы по-азиатски, по-сибирски, в противовес Европе: мы, мол, не такие!

«Перекинуть» номера с одной улицы на другую вроде бы и нетрудно. Но многие наши улицы несколько раз «вывертывались наизнанку», меняя начало и конец. Так, например, уже названная выше Садовая «наизнанку вывертывалась» два раза: в конце ХIХ века она вела счет домов уже не от сада военных лагерей, а от Новособорной площади. В 60-х годах ХХ века счет домов на ней опять начался от Лагерного сада.

С началом первой нумерации домов в 1878 году утвердились, наконец, и названия улиц, которые ранее «обзывались» произвольно, кто как хотел. Переулок Плеханова могли назвать и Монастырским, и Исаевским (по имени купца, усадьба которого находилась на месте нынешней гостиницы «Сибирь»). Нынешний проспект Ленина, его южную часть, тоже называли раньше по-разному: и Садовой, и Большой, и Университетской улицами.

Итак, 130 лет назад вроде бы раз и навсегда томичи строго определились в названиях улиц. Эх, не знали они, что через полвека начнется вакханалия с переименованиями. Почти все улицы Томска получили новые, порой неблагозвучные названия: Лыткина, Ильмера, Мюнниха…

Но каким-то чудом Бог миловал от переименования улицы Тверскую и Киевскую, Большую Подгорную с переулками Карповским и Баранчуковским. А ведь Баранчуков был «буржуем», не замеченным в горисполкоме!

А Обруб сохранил свое название. Кстати, в названии Обруба кроется богатейший смысл. Ведь это не только место обруба горы. Словом «обруб» в западных славянских городах всегда называли границу города, его окраину. Вот и в ХVII веке он был естественной окраиной города, расположенного на Воскресенской горе.

 

А ТОМИЧИ НИКОГДА НЕ УНЫВАЛИ!