В смутные времена

Результаты всеобщих выборов 1830 года выявили настроения общества. Байрон и его радикалы уловили дух времени, а партия вигов рассыпалась, как карточный домик. Однако руководимые лордом Веллингтоном тори – именно их аристократическим привилегиям угрожало предложенное радикалами “меритолордство” – заняли жесткую позицию. Палата общин отложила рассмотрение “Билля о радикальной реформе”, а восьмого октября Палата лордов его отклонила. Король отказался увеличить число пэров Англии за счет радикалов, которые могли бы провести спорный билль; более того, он пожаловал титул Фицкларенсам, что вызвало горькое замечание Байрона: “Насколько же лучше в современной Британии быть королевским ублюдком, чем философом. Но грядут большие перемены”.

Страсти в обществе быстро накалялись. Бирмингемские, ливерпульские и манчестерские рабочие, вдохновленные идеями Бэббиджа о профсоюзной собственности и кооперативах, организовали массовые факельные шествия. Промышленная радикальная партия, отрицая насилие, призвала к нравственному увещеванию и мирной борьбе за выполнение законных требований рабочего класса. Однако правительство проявило упрямство, и обстановка непрерывно ухудшалась. Насилие прорывалось все чаще и чаще; сельские “шайки Свинга” и пролетарские луддиты громили поместья аристократии и капиталистические фабрики. Перебив все стекла в домах Веллингтона и прочих консервативных лордов, лондонские погромщики подстерегали на улицах экипажи аристократов и забрасывали их булыжниками. Были сожжены чучела англиканских епископов, голосовавших в Палате лордов против билля. Ультрарадикальные заговорщики, распаленные страстными речами известного атеиста П. Б. Шелли, громили и грабили церкви.

Двенадцатого декабря лорд Байрон внес новый, еще более радикальный “Билль о реформе”, в котором предлагалось лишить британскую аристократию – в том числе и его самого – всех наследственных прав и привилегий. Тут уже тори не выдержали, Веллингтон включился в подготовку военного переворота.

Кризис расколол нацию. В страхе перед надвигающейся анархией, колебавшийся прежде средний класс твердо встал на сторону радикалов. Была объявлена налоговая забастовка с требованием отставки Велгингтона, а также организовано массовое изъятие вкладов из банков. Деньги переводились в золото и исчез л из обращения, национальная экономика со скрипом остановилась.

После трехдневного бристольского мятежа Веллингтон приказал армии подавить “якобинство”, не стесняясь в средствах. Последовавшая бойня стоила жизни трем сотням людей, в том числе – трем видным членам парламента от радикалов. Узнав об этом, разъяренный Байрон – теперь он называл себя “гражданин Байрон” – появился на лондонском митинге без сюртука, даже без галстука, и выступил с призывом ко всеобщей забастовке. Подчинявшаяся консерваторам кавалерия разогнала этот митинг, были убитые и раненые, однако Байрон сумел ускользнуть. Через два дня в стране было объявлено военное положение.

Далее Веллингтон обратил свой немалый военный талант против своих же соотечественников. Первые восстания против “режима тори” – так мы его теперь называем – были подавлены быстро и эффективно, все крупные города контролировались военными гарнизонами. Армия сохраняла верность триумфатору Ватерлоо, а аристократия, к вящему своему позору, также встала на сторону герцога.

Однако верхушка радикалов избежала ареста, опираясь на тайную, хорошо организованную сеть преданных членов партии. К весне 1831 года надежды на скорое военное разрешение конфликта окончательно исчезли. В ответ на массовые повешения и высылки поднялось молчаливое сопротивление, и вспыхнула партизанская борьба. Режим лишил себя последних крох общественной поддержки, Англия билась в судорогах классовой войны.

“Смутные времена: популярная история”, 1912 г. У. Э. Пратчетт, д-р филос., Ч.К.О.