XXXVIII 4 страница

На двадцать седьмое и последнее место среди преимущественных примеровмы поставим магические примеры. Этим именем мы зовем примеры, в которыхматерия или действующая причина слаба или мала в сравнении с величиной,вызываемой ею работы или действия. Так что, если даже они и обычны, все жеони представляются чем-то чудесным, одни -- на первый взгляд, другие -- еслирассмотреть их внимательнее. Сама по себе природа доставляет их мало. Но чтоона сможет делать, когда ее тайники будут вскрыты и будут найдены формы,процессы и схематизмы, -- это откроется в будущем. Эти магическиевоздействия (как мы уже теперь можем предполагать) совершаются трояко: илипосредством самоумножения, как у огня и ядов, которые называютспецифическими^[16][4], а также в случае движений, которыепереходят и усиливаются от колеса к колесу; или посредством возбуждениядвижения в другом теле, как у магнита, который возбуждает бесчисленные иглы,нисколько не теряя и не убавляясь в своей силе, у дрожжей и т. д.; илипосредством предупреждения движения, как это сказано про порох, мортиры иподкопы. Первые два способа требуют отыскания согласия, третий требуетизмерения движений. Но есть ли какой-нибудь способ для изменения тел внаименьших, как говорят, частях и для перенесения более тонких схематизмоввещества (что имеет отношение ко всякого рода превращениям тел и открываетискусству возможность в короткое время свершить то, к чему природа ведетизвилистым путем), -- относительно этого у нас нет до сих пор никакихуказаний. Подобно тому как в прочном и истинном мы ищем окончательного исовершенного, так же мы постоянно ненавидим пустое и напыщенное иниспровергаем его, как только можем.

LII

О достоинствах или преимущественных примерах уже сказано. Хотелось бынапомнить, что мы в этом нашем Органоне излагаем логику, а не философию. Аведь наша логика учит и наставляет разум к тому, чтобы он не старалсятонкими ухищрениями улавливать абстракции вещей (как это делает обычнологика), но действительно рассекал бы природу и открывал свойства и действиятел и их определенные в материи законы. Так как, следовательно, эта наукаисходит не только из природы ума, но и из природы вещей, то неудивительно,если она везде будет сопровождаться и освещаться наблюдениями природы иопытами по образцу нашего исследования. Итак (как это явствует из того, что сказано), есть двадцать семь родовпреимущественных примеров, а именно: примеры обособленные, примерыпереходящие, примеры указующие, примеры скрытные, примеры конститутивные,примеры соответствия, примеры уникальные, примеры отклоняющиеся, примерыпограничные, примеры могущества, примеры сопровождения и вражды, примерыприсоединительные, примеры союза, примеры креста, примеры расхождения,примеры дверей, примеры побуждающие, примеры дороги, примеры пополнения,примеры рассекающие, примеры жезла, примеры пробега, дозы природы, примерыборьбы, примеры намекающие, примеры широкого применения, примеры магические.Пользование же этими примерами, в котором они превосходят обычные примеры,заключается вообще или в части познавательной, или в части практической, илив той и другой. Что касается части познавательной, то эти примеры помогаютили чувству, или разуму. Чувству -- как пять примеров светильника. Разуму --ускоряя исключение формы, как обособленные примеры, или суживая и указываяближе утверждение формы, как примеры переходящие, указующие, сопровождениявместе с примерами присоединительными; или возвышая разум и возводя его кродам и общим природам, делая это или непосредственно, как примеры скрытные,уникальные и примеры союза; или постепенным приближением, как конститутивныепримеры; или в слабой степени, как примеры соответствия; или очищая разум отпривычного, как примеры отклоняющиеся; или приводя к большой форме, т. е. кстроению Вселенной, как примеры пограничные; или предостерегая против ложныхформ и причин, как примеры креста и расхождения. В практической части этипримеры или указывают, или измеряют, или облегчают практику. Указывают ониили с чего надо начать, чтобы не делать уже свершенного, как примерымогущества; или на что надо надеяться, если есть возможность, как намекающиепримеры. Измеряют же четыре вида математических примеров, облегчают --примеры широкого применения и магические. Некоторые из этих двадцати семи примеров мы должны уже сразу начатьсобирать (как мы выше говорили)^[165] не ожидая частногоисследования природ. Примеры этого рода --примеры соответствия, примерыуникальные, примеры отклоняющиеся, пограничные, могущества, дверей, примерынамекающие, примеры широкого применения, магические. Ибо они или помогаютразуму и чувству и врачуют его, или вообще наставляют практику. Остальные жепримеры должны быть собраны только тогда, когда мы составим таблицыпроявлений для истолкования той или иной частной природы. Ибо примеры,отмеченные и одаренные этими преимуществами, суть как бы душа среди обычныхпримеров проявления, и, как мы сказали вначале, хотя их немного, онизаменяют собой многое. И поэтому при составлении таблиц они должны бытьизысканы со всем прилежанием и внесены в таблицы. О них необходимо будетупомянуть и в том, что последует. Поэтому и надо было предпослать ихисследование. Теперь же должно перейти к помощи индукции, к исправлению ее, а затем кконкретному, к скрытым процессам, скрытым схематизмам и к остальному, что мыперечислили в двадцать первом афоризме, дабы мы (как честные и верныеопекуны) передали наконец людям их богатство, после того как их разумосвобожден от опеки и как бы стал совершеннолетним; а за этим неизбежнопоследует улучшение положения человека и расширение его власти над природой.Ибо человек, пав, лишился и невинности, и владычества над созданиямиприроды. Но и то и другое может быть отчасти исправлено и в этой жизни,первое -- посредством религии и веры, второе -- посредством искусств и наук.Ведь проклятие не сделало творение совершенно и окончательно непокорным. Нов силу заповеди: "В поте лица своего будешь есть хлеб свой"^[166] --оно после многих трудов (но, конечно же, не посредством споров или пустыхмагических действий) все же отчасти понуждается давать человеку хлеб, т. е.служить человеческой жизни. О МУДРОСТИ ДРЕВНИХ Светлейшему мужу, графу Солсбери ^[1], лорду-казначею Англии и канцелларию университета Кембриджского Все, что посвящается Кембриджскому университету, по праву принадлежит итебе как канцелларию его; все же, что может исходить от меня, должно всецелопринадлежать тебе. И здесь особенно важно, чтобы этот по нраву принадлежащийтебе дар был в такой же степени и достоин тебя; во всяком случае самоемалое, что есть в нем, -- талант автора -- не повредит делу (ведь ты всегдастоль снисходителен ко мне); прочее же также не обесславит его.Действительно, посмотрим ли мы на избранную нами эпоху: древнейшие временавызывают глубочайшее уважение; посмотрим ли мы на форму изложения: парабола-- это некий ковчег, всегда хранящий драгоценнейшие сокровища наших знаний;посмотрим ли мы на предмет нашего труда: это философия -- вторая слава иукрашение жизни и души человеческой. Да позволено мне будет сказать, что,хотя философия в наш век, как будто бы впадая в детство от старости, сталадостоянием чуть ли не одних детей и подростков, она тем не менее, по моемуглубокому убеждению, остается для нас после религии самым важным и самымдостойным человеческой природы. Даже политика, в которой ты проявил себястоль удивительным образом и по своим способностям, и по своим заслугам, ипо своей рассудительности, достойной мудрейшего из государей, -- дажеполитика проистекает из того же источника и составляет значительную частьэтой науки. Ну а если кому-то покажется, что я говорю о вещах общеизвестных,то не мне, разумеется, судить об этом; во всяком случае я стремился, избегаяочевидного, устаревшего, общих мест, дать что-то полезное в житейскихтяготах и приоткрыть тайны науки. Поэтому пусть будут банальности достояниемзаурядных умов, возвышенный же ум не останется, быть может, безразличным кмоему труду и даже (как я надеюсь) найдет в нем нечто новое. Но, стараясьнайти в этом сочинении нечто достойное тебе, я боюсь, как бы мне не перейтиграницы скромности: ведь это же мой собственный труд. Ты же прими его какзалог и свидетельство моих чувств к тебе, моего уважения и глубочайшейпризнательности и удостой защиты твоего имени. Зная, как много у тебя важныхдел и забот, я не стану злоупотреблять долее твоим временем и закончупожеланием тебе счастья во всех твоих делах. Оставаясь навеки самым обязанным тебе и своими занятиями, и твоимиблагодеяниями. Фр. Бэкон. Воспитавшему меня преславному университету Кембриджскому Поскольку без философии даже сама жизнь не радует меня, я с полнымправом воздаю вам великую честь, ибо от.вас проистекает для меня этот оплоти утешение в жизни. А посему заявляю, что и сам я, и все, что есть во мне,обязаны этим вам; и тем более нет ничего удивительного в том, если я воздаювам тем же, что получил от вас, дабы в естественном движении этот дарвозвратился вновь к своему источнику. И однако же, не знаю почему, слишкомредкими кажутся тропы, возвращающие к вам, тогда как бесчисленное множествоих вышло от вас. И да не возьму я на себя слишком много (как я полагаю),если выражу надежду, что благодаря некоторому опыту, неизбежно вытекающемуиз моего рода жизни и занятий, я смогу этим своим трудом несколькоприумножить открытия ученых мужей. Во всяком случае я убежден, чторазмышления, перенесенные в практическую жизнь, приобретают немалодостоинства и новых сил и, получая обильный материал, пускают, может быть,более глубокие корни или по крайней мере дают более высокую и пышную крону.И вы сами (я полагаю) не знаете, сколь обширны ваши владения и сколь многоеони охватывают. Однако справедливость требует, чтобы все это считалось вашимдостоянием и воздавало вам честь, ибо всякий успех в значительной мереобязан своему началу. Не требуйте, однако, от человека занятого чего-тоисключительного, какого-то замечательного и необыкновенного плода егодосуга, но примите как знак безграничной любви моей к вам и трудам вашим,что среди терний гражданских дел все это не погибло безвозвратно, носохранилось для вас как ваше достояние. Прощайте. Ваш безгранично любящий воспитанник Фр. Бэкон.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Глубочайшая древность скрыта от нас покровом молчания и забвения(исключая лишь сказанное в Священном писании). Мифы, созданные поэтами,пришли на смену молчанию древности, а за мифами последовали, наконец, тесочинения, которыми мы обладаем теперь; так что самые отдаленные и потаенныеуголки древности отделены, скрыты от последующих веков этим покровом мифов,который распростерся между тем, что исчезло, и тем, что существует сейчас.Впрочем, мне кажется, что большинство сочтет эти мои занятия игрой изабавой, полагая, что я претендую чуть ли не на ту же свободу в изложениимифов, что и сами поэты, создававшие их; но я имею, конечно, полное право наэто, дабы несколько скрасить и мои собственные размышления над достаточносложными вещами и сделать более приятным знакомство с ними других. Для меняне является тайной, сколь податливую материю представляет миф, как легко егоможно привлечь, а то и притянуть в подтверждение разных точек зрения и какоебольшое содержание заложено в нем, так что прекрасно можно найти в нем итакой смысл, о котором никогда раньше и не помышляли. Мне вспоминаетсятакже, что уже с давних пор прибегают к подобного рода толкованиям: ведьнемало было тех, кто, желая в своих изобретениях и выдумках опереться наавторитет древности, пытался для этой цели привлечь сказания поэтов, так чтоэтот пустой обычай весьма распространен и отнюдь не нов. Ведь в свое времяХрис[Author ID1: at Sun Jan 2 16:37:00 2000 ]зипп, как толкователь снов,старался приписать древнейшим поэтам взгляды стоиков, и еще более неуклюжеалхимики пытаются приложить к своим опытам шутливые и забавные рассказыпоэтов о превращениях. Все это, повторяю, нам достаточно известно, и мызнаем этому цену: знаем с каким легкомыслием и сколь произвольно пользуютсянекоторые аллегориями, и все же мы не хотим на этом основании отказаться отнашего намерения. Прежде всего нелепости и произвол, допускаемые здесьнекоторыми, не означают, что вообще жанр параболы не заслуживает уважения.Ведь это было бы и дерзко и нечестиво, ибо религия охотно прибегает к такогорода покровам и тайнам, и тот, кто пытается их уничтожить, мешает общениючеловеческого с божественным. Но посмотрим на это дело с точки зрениячеловеческой мудрости. Во всяком случае я честно и искренне заявляю: ясклонен считать, что весьма многим мифам, созданным древнейшими поэтами, ужеизначально присущ некий тайный и аллегорический смысл. Меня заставляетдумать так и преклонение перед прошлым, и то, что в некоторых мифах я нахожуудивительные и совершенно очевидные подобие и связь с обозначаемыми в нихвещами как в самом сюжете мифа, так и в значении имен, которыми наделеныдействующие в них лица, так что невозможно отрицать, что этот тайный смыслуже с самого начала был заложен в мифе и старательно завуалирован егосоздателями. Действительно, может ли быть кто-либо настольконепроницательным, настолько слепым к очевидному, чтобы, услышав миф о том,как Фама (Молва) после гибели гигантов явилась на свет как их сестра, непонял бы, что речь идет о подстрекательских слухах, тайно распространяемыхпартиями, как это бывает всегда после поражения мятежей? Или, услышав о том,как гигант Тифон вырвал жилы у Юпитера и унес их и как Меркурий похитил их унего и вернул Юпитеру, сразу же не обратил бы внимание на то, что этоговорится об удачных мятежах, подрывающих и богатство и авторитет королей,хотя спустя немного времени любезные речи и мудрые указы постепенно, как бынезаметно, смиряют умы подданных и восстанавливают силы государей? Или,услышав о том, как в знаменитом сражении богов против гигантов осел Силенасвоим ревом обратил в бегство последних, не подумает, что этот рассказсовершенно ясно имеет в виду далеко идущие замыслы мятежников, которыебольшей частью рушатся из-за нелепых слухов и ложного страха? Наконец, длякого может остаться неясным смысл и значение имен, если Метида, женаЮпитера, ясно обозначает рассудительность, Тифон -- надменность, Пан --Вселенную, Немезида -- возмездие и т. п.? И пусть никого не смущает тообстоятельство, что здесь порой что-то примешивается из истории, или кое-чтоговорится лишь ради красоты, или же допускаются хронологические ошибки, илииз одного мифа что-то переносится в другой и вводится новая аллегория. Ведьвсе это неизбежно, ибо мифы были созданием людей, живших в разные эпохи ипреследовавших различные цели: одни жили раньше, другие -- позже, однихинтересовала природа, других -- гражданские дела. У нас есть и другоенемаловажное доказательство скрытого и тайного смысла мифов. Некоторые измифов столь бессмысленны и нелепы по своему сюжету, что уже издалека можноуслышать в них параболу, громко заявляющую о себе. Ведь миф,представляющийся вероятным, можно считать придуманным для интересного иприятного изложения событий так, как они могли происходить вдействительности, ну а то, что никому и в голову не придет помыслить илирассказать, по-видимому, создано с другими целями. Как, например, назватьвыдумку о том, что Юпитер взял в жены Метиду, и, как только заметил, что онабеременна, сразу же проглотил ее, и поэтому сам стал беременным и родил изголовы своей вооруженную Палладу? Я полагаю, ни одному человеку даже во снене могло присниться такое чудовищное, неукладывающееся в сознанииизмышление. Прежде всего для нас имеет особое значение и особенно важно то,что большинство мифов, как нам кажется, ни в коем случае не созданы теми,кто их распространяет и передает, т. е. ни Гомером, ни Гесиодом, ни другими.Ведь если бы нам было совершенно ясно, что эти мифы возникли в ту эпоху исозданы теми авторами, которые их излагают и от которых они дошли до нас,то, я думаю, нам никогда, не пришло бы в голову ожидать или предполагать притаком их происхождении что-либо великое или "возвышенное" Но, есливнимательнее взглянуть на это, стянет ясно, что эти мифы излагаются ипередаются как уже созданные раньше, воспринятые от других, а не как толькочто придуманные. Более того, поскольку писатели почти одной и той же эпохипо-разному передают одни, и те же мифы, нетрудно сообразить, что общее в нихвзято из древнейших преданий, то же, в чем они разнятся, есть собственноесоздание этих авторов. И это обстоятельство еще более увеличило нашеуважение к мифам: как будто они стоят вне времени и являются не созданиемсамих поэтов, а чем-то вроде священных реликвий, дыханием лучших времен,проникшим в поэзию греков из преданий еще более древних народов. Ну а есликто-то будет и дальше возражать против того, что аллегория в мифе всегдабыла чем-то привнесенным извне, чуждой, а отнюдь не органически присущей емус самого момента возникновения, мы не станем докучать тому, а оставим егопри той категоричности суждения, на которую он претендует, хотя она болеепохожа на тупость и скорее подобна свинцу, и атакуем его (если он толькоэтого окажется достойным) совершенно другим способом. Люди двояко пользуютсяпараболами и, что более всего удивительно, в прямо противоположных целях.Параболы могут затемнять и скрывать. смысл, но могут раскрывать и прояснятьего. Если мы не будем говорить о первой цели (дабы не вступать в спор) идопустим, что древние мифы смутны и сочинены лишь ради развлечения, все жеостается вне всякого сомненья вторая цель, и никакой произвол фантазии, ниодна ученая посредственность не смогут помешать тотчас же принять этотспособ поучения, так как он основателен и трезв, свободен от пустыхпретензий, в высшей степени полезен, а иной раз и необходим науке. Ибо,когда речь идет о новых открытиях, далеких от представлений толпы и глубокоскрытых от нее, нужно искать более удобный и легкий доступ к человеческомупониманию через параболы. Поэтому в древности, когда открытия и заключениячеловеческого разума -- даже те, которые теперь представляются банальными иобщеизвестными, -- были новыми и непривычными, всюду мы встречаемвсевозможные мифы, загадки, параболы, притчи, к которым прибегали для того,чтобы поучать, а не для того, чтобы искусно скрывать что-то, ибо в то времяум человеческий был еще груб и бессилен и почти неспособен восприниматьтонкости мысли, а видел лишь то, что непосредственно воспринимали чувства.Ведь как иероглифы старше букв, так и параболы старше логическихдоказательств. Да и теперь, тот, кто хочет в какой-нибудь области осветитьлюдям что-то новое, и притом сделать это не грубо и труднодоступно,обязательно должен пойти по тому же самому пути и прибегнуть к помощисравнений. Потому мы заключим наши рассуждения следующими словами. Мудростьпрошлого была или великой, или счастливой. Великой, если она силой вымыславоплотилась в фигуру, или троп; счастливой, если люди, думая совсем одругом, сумели дать материал и повод для столь глубоких наблюдений иразмышлений. Мы же считаем, что наши усилия (если они в чем-нибудь могутбыть полезны) и в том и в другом случае будут достаточно уместны, потому чтомы сделаем более понятными или мысли древних, или сам предмет исследования.Конечно, я не могу не знать, что и другие уже брались за это дело, но, есливам интересно мое мнение (я говорю отнюдь не высокомерно, а лишьоткровенно), все эти труды, хотя и очень значительные, и очень сложные,почти совершенно утратили свое значение, ибо эти люди, плохо знающиепредмет, вся ученость которых не идет дальше известных общих мест, сводилисмысл парабол к каким-то избитым общим истинам и не смогли постичь ни ихистинного значения, ни их настоящих особенностей, ни их глубочайшего смысла.Мы же (если не ошибаюсь), говоря новое слово о вещах, уже давно известных, иоставляя в стороне все лежащее на поверхности и очевидное, будем стремитьсяк более глубокому и более важному.