Существование — значимость 6 страница

Инакость женского в языке.  Женщина — иная, судя по словам разных языков, обозначающим и мужчину и человека вообще, или по насмешливым, но не злым пословицам вроде «Курица не птица, а баба не человек», сюда же шутка «Я думал идут двое, ан мужик с бабой», то есть баба не в счет, иная (ПРН, с. 351, ср. на с. 857). Возможный след того, что для мужчины «все женщины одинаковы» в своей инакости, это женский род собирательных существительных, например греческого `εκκλŋσíα и равнозначного русского церковь; «Церковь — невеста Христова». Мужскую точку зрения предполагает русское смерть женского рода (но ср. немецкое der Tod): мать, жена и олицетворенная смерть это три женщины в жизни мужчины. Уменьшительным суффиксом выражена инакость женской руки или ноги в мужских словах ручка и ножка, например целýю ручку (ср. китайское бинтование ступней девочкам). Кстати, ошибочные формы род. мн. чулков вместо чулок и носок вместо носков появляются не просто из-за взаимного влияния близких по смыслу слов, не просто как нажно и нудо  вместо надо и нужно, а как мужское жениться вместо женского выйти замуж и наоборот. Форма чулков — мужская обмолвка, она возникает под влиянием своего, обозначающего мужскую принадлежность слова носки, а форма носок — женская обмолвка под влиянием своего чулки.

Еще примеры на «все как один»:  «И вышли все сыны Израилевы, и собралось общество, как один человек-- И восстал весь народ, как один человек, и сказал:-- И собрались все Израильтяне против города единодушно, как один человек.» — Книга судей (20.1—11), «При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе.» — Деяния апостолов (2.1), но и после «введения единомыслия в России» Юрий Казаков: «Всё пишете… Дадим двести процентов плану! — противно растянул он. — Все как один! Единодушно одобрили…» (Нестор и Кир  , 4); и у Набокова в Отчаянии  , романе против двойничества (2 и 9):

 

Но я действительно так думаю, т. е. действительно думаю, что надобно что-то такое коренным образом изменить в нашей пестрой, неуловимой, запутанной жизни, что коммунизм действительно создаст прекрасный квадратный мир одинаковых здоровяков, широкоплечих микроцефалов, и что в неприязни к нему есть нечто детское и предвзятое--

 

Мне даже представляется иногда, что основная моя тема, сходство двух людей, есть некое иносказание. Это разительное физическое подобие вероятно казалось мне (подсознательно!) залогом того идеального подобия, которое соединит людей в будущем бесклассовом обществе--Мне грезится новый мир, где все люди будут друг на друга похожи, как Герман и Феликс, — мир Геликсов и Ферманов, — мир, где рабочего, павшего у станка, заменит тотчас, с невозмутимой социальной улыбкой, его совершенный двойник.

 

И Мы Замятина с его нумерами: «Это потому, что никто не „один“, но „один из“. Мы так одинаковы…»

 

Каждое утро с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту, — мы, миллионы, встаем как один. В один и тот же час, единомиллионно, начинаем работу — единомиллионно кончаем. И сливаясь в единое миллионорукое тело, в одну и ту же назначенную Скрижалью секунду, — мы подносим ложки ко рту, — и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал Тэйлоровских экзерсисов, отходим ко сну…

 

Мы идем — одно миллионоголовое тело, и в каждом из нас — та смиренная радость, какою, вероятно, живут молекулы, атомы, фагоциты. В древнем мире — это понимали христиане, единственные наши (хотя и очень несовершенные) предшественники: смирение — добродетель, а гордыня — порок, и что «МЫ» — от Бога, а «Я» — от диавола.

 

(2 сл. и 22) — но сказать о себе «мы» может не только «один из», это множественное скромности, но есть и множественное величества, «один» тоже может.

Мировой человек. Отождествление легко переходит в обобщение, множественные все как один незаметно сходятся в единственном «всеедином» человеке, мировом человеке пословицы Мир — велик человек (; мир — велико дело) или Мир — большой человек, ср. Кто больше мира будет? Мир одиначеством велик, Одиночеством мир силен (ППЗ, с. 143 и 157; Кн. поcл  ., с. 74; ПРН, с. 404 сл.; записи Кольцова, с. 275; СРНГ 23, с. 27; СВРЯ, ст. Один), к мир «община, сходка» — сербохорв. задруга  «семейная община», дружина «артель», «войско», согласие «сходка», у раскольников «секта», собор, совет. В пословицах вроде Мирская шея толста, «т. е. много снесет, сможет», и Где у мира рука, там моя голова (ПРН, с. 405) проглядывает тот же мировой человек, на это любезно обратил мое внимание В. Топоров; о мире в связи с Митрой см. его Элемент *MIR-, Мир и воля   и другие работы. О великане, большом человеке в фольклоре и у Рабле см. Формы времени  Бахтина, 4 и 9 (с. 299 сл. / 185 сл. и 389 сл. / 273 сл.). Тысячеглавый, тысячеглазый, тысяченогий первочеловек Пуруша Ригведы (10.90), но и «единое миллионерукое», «одно миллионоголовое тело» из Мы — вот мифологический образ мирового человека. Его продолжает «полнота человечества» у Григория Нисского, объятая уже в Адаме, битовском «громоздком, неопределенно — глиняных черт человеке». А согласно Паскалю «вся вековечная череда людей должна рассматриваться как один и тот же человек, всегда сущий--», и дальше: «этот всемирный человек», homme universel, — Предисловие к трактату о пустоте.  Эта «удивительная мысль», считал Петр Чаадаев (Философические письма  , 7, ср. в 5), «когда-нибудь должна стать не образным выражением отвлеченного положения, а реальным фактом человеческого разума»[21]; так и Вяч. Иванов в Кручах  (3.1: Монантропизм  ) о «постижении, что все мы — единый Адам». Наконец, говорящий «один-единственный человек всех времен» по О. Розенштоку-Хюсси[22] уже не мифологема, а герменевма. Снова Битов:

 

— Лес, оказывается, — с надеждой продолжил Монахов, — не просто много деревьев, а что-то вроде сообщества, даже коллектива. Деревья растут не поодиночке, а как бы всем лесом. Мы этого не видим, поэтому не предполагали, а все деревья связаны между собою корнями в единую систему. И не каждое дерево, а лес в целом существует как единый организм… — И если лес — одно, то отец и он — просто одно дерево. — Монахов ощутил стремительное расширение своего бытия — отворилось — он как бы повис в воздухе над кроватью. — Впервые не порознь выступили дни и переживания его, а все вместе, как и были они — все вместе, всегда: и вчера, и завтра — как сейчас, в едином пространстве, в одной душе, помещающей в себя все души, как и одно дерево вмещает в себя весь лес, поместивший в себя это дерево.

 

— Улетающий Монахов   (Лес, 5), к фольклорной связи человека и дерева см. А. Афанасьев, Поэтич. воззрения  2,19. Мировой человек соотносителен с мировым деревом — о нем см. Топоров, Древо жизни, Древо мировое   и Древо познания   в МНМ 1, Тексты мир. дер.  и другие его работы, а еще Философское дерево  Юнга (ЮСС 13.304–482) — и похож на сердцевину в деревьях по описанию загадки «С лесом вровень, а не видно» (ППЗ, 4, ср. 301 сл., 662 и Заг.,  1701—05, ПРН, с. 956). Вместе люди свободны (слободá: свобода), мировой человек всемогущ, способен на всё, он мудр и глуп, вообще двойствен, ведь он иной, в ком сходятся крайности. Фольклор это словесность мирового человека.

«Как». Из «все к ак один» при схождении множественных всех как одного в одном-единственном перестает следовать, что все не  суть один. Ср. о церк. — слав. яко: «„Яко“  значит „то же“ и даже более.» — П. Флоренский, Страх Божий   (БТ 17, с. 90), сюда же Е. Верещагин, Григ. Конст  . К связи сравнения с отрицанием см. О. Трубачев в ЭССЯ 8, с. 205; 24, с. 93. Фольклорное отрицательное сравнение. Хайдеггер о герменевтическом «как» — Бытие и время  , § 32 сл.

Первочеловек.  Для мифотворческого сознания главное есть старшее, первое по важности есть первое по времени, вот мировой человек и делается первочеловеком. «Полноту (πλ'ŋρωμα) человечества» в Адаме у Григория Нисского (Об устроении человека  , 16, ср. в 22) осторожно толковал Г. Флоровский:

 

Это не значит, что создан был некий всечеловек или всеединый человек.-- Это значит только, что первый человек был создан не как единичная и обособленная личность, но как родоначальник человечества-- Всеединство относится скорее к Божию мановению, нежели к естеству, возникшему «при первом устроении», — «по силе предведения, как бы в одном теле сообъята Богом всяческих полнота человечества», говорит Григорий. Он хочет только подчеркнуть, что образ Божий был дан не только первозданному Адаму, «но на весь род равно простирается таковая сила».-- Естество во всех едино и тожественно, но отличительные свойства раздельны, — Григорий никогда не говорит о их совмещении в Первозданном.

 

— Вост. отцы  , 6.5.7. Мифологема первочеловека соотносительна с мифологемой бога-творца.

«Бесперое двуногое».  С образом мирового дерева связан и человек как бесперое (или бескрылое — ăπτερον) двуногое существо, по определению Платона (Политик  , 266е, и псевдоплатоновы Определения  , 415а), «имевшему большой успех» в его школе. Но киник Диоген «ощипал петуха и принес к нему в школу, объявив: „Вот платоновский человек!“ После этого к определению было добавлено: „и с широкими ногтями“.»[23] —Диоген Лаэртский, 6.40 — глумливую подмену приняли за довод, и напрасно. Добавленное не помешало Сексту Эмпирику (Против логиков  , 1.281 сл.) и Локку, а вслед за ним Лейбницу (Опыт о человеческом разумении  , 3.10.17; Новые опыты о человеческом разумении  , там же и сл.) бранить определение Платона. Но ругатели, среди них и Паскаль (О геометрическом уме и искусстве убеждать  , 1), говорят в своем непонимании больше о самих себе, чем об этом глубокомысленном определении. Человек двуног в отличие от безногих пресмыкающихся, чье место в корнях мирового дерева, и от четвероногих копытных, стоящих у ствола, рядом с человеком, а беспер он в отличие от пернатых птиц на ветвях. К родственной загадке Эдипа см. Вяч. Вс. Иванов, Индоевр. заг. — кенн.  

Единение. «Миром и горы сдвинем», «Миром-собором и чёрта поборем» (РПП, с. 135, и Старин, посл  ., с. 37), мировой человек всемогущ. «Иисус сказал: Если двое в мире друг с другом в одном и том же доме, они скажут горе: Переместись! — и она переместится.» «Иисус сказал: Когда вы сделаете двух одним, вы станете Сыном человека, и если вы скажете горе: Сдвинься, она переместится.»[24] — апокрифическое Евангелие Фомы, 53 и 110, «Сын человека» = Сын Человеческий; ср. Матфей, 17.20, 18.19 сл. К «делать двух одним»: так и в Евангелии Фомы, 27, в Строматах Климента Александрийского, 3.92.2 (из Евангелия египтян), в неканоническом Втором послании Климента Римского коринфянам, 12.2–5 (к этому месту — Флоренский, Столп  , с. 430 сл.), в Послании эфесянам, 2.14–16; на вопрос, что есть друг, Аристотель ответил: «Одна душа в двух телах»[25] —Диоген Лаэртский, 5.20, сюда же мечта героев Музиля, брата и сестры, «быть двумя людьми и одним целым»[26] (Человек без свойств  , 2.41) — мечта о «другом/ином состоянии», о «Тысячелетнем Царстве»; «и будут (два) одна плоть» (Бытие, 2.24), андрогин.

Дурак как мировой человек. Дурак — образцовый мировой человек. Мир «силен как вода, а глуп как дитя», «Мужик умен, да мир дурак», «Ум с умом сходилися, дураками расходилися» (ПРН, с. 406, 441 и 445). Мир столбом стоит, ср. Правда рогатиной/копылом торчит (с. 404 и 198), а можно сказать и *Мир дураком стоит, ср. Дураками свет стоит/красится  (с. 437); дурак тоже стоит: стоёнь «болван, олух, дурень» (СВРЯ, ст. Стоёк), ванька-встанька при Иван-дурак, эпитет дурака стое-росовый. Мировой человек растет на месте подобно дереву, но это общее место, то есть путь, дорога (которая сама загадывается через упавшее мировое дерево или лежачий брус на всю Русь), а «Дорожка глохнет, так и мир сохнет» (ПРН, с. 406), ср. в сказке (НРС, 11) «— Поди, кума, на Русь, — говорит волк лисе--А лиса ни слова в ответ и шмыг на Русь. Выбежала на дорогу--». Мир и дурак оба несудимы: «На мир и суда нет», «Мир несудим, а мирян бьют» — «На пословицу, на дурака да на правду и суда нет», «Дураку закон не писан» (ПРН, с. 404, 195, 246 и 444). А имя Мирон в смотреть Мироном «быть с виду простоватым» и в прикидываться Мирошкой, т. е. дурачком (СВРЯ, ст. Мирон, и ПРН, с. 665), производно не от чего другого как от мир, ср. добавленное Бодуэном де Куртенэ в СВРЯ, ст. Мирить,  «шут. презр.» мирон, мироха, мирошка, т. е. мировой судья; к инакости Мирона (СВРЯ): Мирон — имя — из ряду вон и Ты, Мирон, поди вон. От мир произведено и мирон «незаконнорожденный» или Отец был Флор, а детки Миронычи — по правилу «Если никто, то все», ср. Бог-данушке все батюшки (СВРЯ, ст. Мирон, и ПРН, с. 748), у Достоевского «Божье дитя-сирота — всем родня» (Братья Карамазовы  , 3.2), а еще в Мастере и Маргарите   не помнящий родства Иешуа, «подкидыш, сын неизвестных родителей» (2 и 26), он же евангельский «Сын Человеческий» и «Сын Божий».

Мужик умен, да мир дурак. Владимир Топоров, Элемент *MIR-, высказался против этого «приговора миру» (с. 100):

 

Раньше умен и мудр был мир (ср. имя *Мodro-mirъ) и умом мира был умен и мужик-мирянин, даже если он Иван-дурак. Но в обстоятельствах распадающегося мира мужик усомнился в уме и мудрости мира и решил, что он сам умен или должен стать таковым-- Поэтому меняется и вся ситуация: вместо «коллективного» мирского разума — Сто голов — сто умов и приговор миру: Мужик умен, да мир дурак.

 

Но это ведь тоже пословица, слово самого мира, но двуголосое по Бахтину слово, сказанное «тоном насмешки» над тем, «кто бы так мог сказать» (Лев Толстой и Проблема текста  )[27], то есть над отдельным мирянином. Двуголосых пословиц очень много, они ждут своего толкователя, который не примет пословичную насмешку всерьез — за нелепость или за голую правду. Каждый мужик умен своим умом, мирянин умник и хитрец, а мир и есть Иван-дурак, но и мудрец, в двойственном фольклорном дураке сходятся глупость и мудрость, обе отличные от ума как хитрости.

Богатырь и дурак.  Эпический, былинный образ мирового человека это богатырь с его страшной силой, которая в анекдотах оборачивается смешной глупостью; «Сила есть — ума не надо», «Сила — ума/уму могила», так что мир «силен как вода, а глуп как дитя» (ПРН, с. 431, 834 и 406). Мировой человек в фольклорном изображении снижался от богатыря к дураку, ср. «народноэтимологическое» сближение заимствованного богатырь  с богат-, бог и определение дурака Божий человек, от былинного героя к анекдотическому через героя волшебной сказки, например Незнайку и Фому Беренникова (сюжеты АТ 532 и 1640), то есть через богатыря под видом дурака и дурака под видом богатыря. Это самоизображение познающего себя мирового человека, ведь фольклор — его словесность. Сюда же песня Агафонушка  из Сб. Кирши Дан.   (л. 57 об. — 58 об.), пародия-небылица с анекдотическими богатырями и былинной концовкой А и то старина, то и дёянье. В фольклорном дураке мировой человек смеется над собой, потешные французские стихи XVI века про некоего Оп,  олицетворяющие местоимение (см. Изольда Бурр, Похвала  «Ом»), всё еще фольклорны, но уже угрюмо снижает мирового человека своим «das Man» философ Хайдеггер.

Двойственность дурака. Отрицательно о мире-дураке см. С. Максимов, Крыл, слова₁   с. 360—63 (Мир — дурак  , в переизданиях этой статьи нет); На Горах   Мельникова-Печерского, 2.13 и.15; сюда же рассказ Даля Русский мужик   с концовкой: «Это всё была изнанка, а вот погодите, покажу и лицевую сторону.» А еще О. Давыдов, Кощуна о Народе   в Независимой газете   от 9.4.1991, и «--блаженны уродливые и бездарные, ибо они наследуют Единство.» — Александр Мелихов, Во имя четыреста первого, или Исповедь еврея   — горькая насмешка иного, кого отчуждают от себя другие с их единством — инакостью. Но это «изнанка», мир-дурак-иной двойствен, глупость по Бахтину «глубоко амбивалентна», см. Творч. Рабле  , с. 283/286 сл. и 464/470 сл. Хула без хвалы или хвала без хулы — полуправда о двойственном ином, слова хула и хвала  как раз близкие родственники (ЭССЯ 8, с. 114 сл. и 118 сл.). Ср. замечание Бахтина (Риторика, в меру своей лживости -- — БСС 5, с. 65) в скобках: «слияние хвалы и брани нейтрализует ложь».

«Я сам народ». Мировой человек и светский человек, крестьянский мир и дворянский свет. Светский человек есть душа общества. Он говорил пошлости, говорил о пустяках, только не надо брать «пошлое» — ходячее слово, общее место — и «пустое» в голо отрицательном смысле. Лев Толстой в молодости хотел быть светским человеком, а потом мировым; «я сам народ», сказал его любимый герой Лёвин (Анна Каренина  , 8.15: «— Народ услыхал о страданиях своих братий и заговорил. — Может быть, — уклончиво сказал Левин, — но я не вижу этого; я сам народ, и я не чувствую этого.»). У другого Толстого говорит «Я ведь тоже народ» Поток- богатырь. А Достоевский не поверил Лёвину-Толстому, что он «сам народ» (см. Дневник писателя   за 1877, июль — август, 2 сл.), это Пушкин «сам вдруг оказался народом» (там же, декабрь, 2.2), это Пушкин — «наше всё» (Аполлон Григорьев), русский «всечеловек». Двойственному мировому человеку соответствуют у Достоевского благой всечеловек и дурной общечеловек:

 

Зато как же мы теперь самоуверенны в своем цивилизаторском призвании, как свысока решаем вопросы, да еще какие вопросы-то: почвы нет, народа нет, национальность — это только известная система податей, душа — tabula rasa, вощичек, из которого можно сейчас же вылепить настоящего человека, общечеловека всемирного, гомункула — стоит только приложить плоды европейской цивилизации да прочесть две-три книжки.--

--Не думайте, что я стану доказывать, что душа человеческая не tabula rasa, не вощичек, из которого можно слепить обще-человечка--

 

(Зимние заметки о летних впечатлениях  , 3, ср. общечеловеческий / общечеловечный идеал в статье того же времени Два лагеря теоретиков  ), «Виргинский — общечеловек» при «Виргинский серьезный социалист.» (Бесы  , 2.1.3 и в подготовительных материалах), «Видите ли-с, любить общечеловека — значит наверно уж презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего человека.» (Дневник писателя  за 1873, 5, — еще один пример на «Если никто, то все»); «Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите.» (речь о Пушкине).

Лев Толстой. «Толстой и весь мир — равнозначущие понятия: без такого временного заблуждения всего его существа — ему пришлось бы отказаться от самого важного своего дела.» — Шестов, Предпоследние слова  (6). «Тот внешний мир, в котором живут и умирают персонажи рассказа» Толстого Т ри смерти,  но и герои его романов, сказал Бахтин, «— это объективный по отношению к сознаниям всех персонажей авторский мир. Всё в нем увидено и изображено во всеобъемлющем и всезнающем авторском кругозоре.» — Поэт Дост  ., 2. Ср. Битов в Пушкинском доме  (гл. Отец отца  , курсивное отступление): «Но писать с точки зрения Бога позволял себе лишь Лев Толстой, и мы не будем здесь даже обсуждать, насколько правомочны были эти его усилия.» Совсем язвительно в Бесконечном тупике  (373) Д. Галковского: «Самому Толстому мечталось, что он Бог (скромно говорил „мое Евангелие“). Конечно, в концепцию человека, данную Толстым, сам Толстой не умещается. Это не человек. Но из этого еще не вытекает, что он Бог. Это ошибочка.» — Антидостоевскость, ан-тигерменевтичность Льва Толстого, такая близкая Набокову. Толстовское «остранение» — антигерменевтический прием.

И Вяч. Иванов. Вслед за «Я сам народ» Лёвина-Толстого — Вячеслав Иванов в дневниковой записи П. Журова под 7.1.1917: «Сам Иванов говорит: „Народ — это я, я — народ“. Он не делит на народ — и что-то не народное.» (НЛО, № 10, с. 220), ср. в статье Поэт и чернь  (7 сл. — ИСС 1, с. 713) «--творчество поэта — и поэта-символиста по преимуществу — можно назвать бессознательным погружением в стихию фольклора», а дальше о поэте как «органе народного самосознания» и «воспоминания». Отсюда непомерно притязательные попытки Иванова самому создать миф, похожие на евангелие Толстого.

К Пушкину-всечеловеку — Алексей Ухтомский в письме к Е. Бронштейн-Шур от 16.4.1927, перечитывая Капитанскую дочку  : «Особенно прост, мил и понятен сам рассказчик Гринев, от имени которого говорит сам Пушкин, в самом деле всечеловек, обнимающий своей широкой душой всякого человека!» (ИС, с. 260). Сюда же Абрам Терц о Пушкине как «универсальном человеке Никто».

Всечеловек и общечеловек.   Богатое всечеловеческое противопоставил бедному общечеловеческому и Николай Данилевский, тоже петрашевец, — Россия и Европа  , 6; здесь же (с. 129): «--собственно говоря был только один Всечеловек, — и Тот был Бог.» Вяч. Иванов и вслед за ним С. Аверинцев упоминают Достоевского как писателя, который «обрел» «русское, очень русское» слово всечеловек (Кручи  , 3.1 — ИСС 3, с. 379, и НиЖ, 1987, № 9, с. 65), но парное ему общечеловек не менее русское и «достоевское» слово. Ср. с этими словами «Богочеловек» и «человекобог». Благой всечеловек без дурного общечеловека это хвала двойственному мировому человеку без хулы на него, а ужасный всечеловек Константина Леонтьева (усреднение, «всепретворение в — ужасного всечеловека» как конец человечества — Как надо понимать сближение с народом?  , прим. 1885 года) и das Man «людьё» Хайдеггера, ср. man, der Mensch, der Weltmann «светский человек», это хула без хвалы. У Вл. Соловьева в Оправдании добра (14.3): «От отвлеченного общечеловека философов и юристов сознание переходит в христианстве к действительному всечеловеку  и этим совершенно упраздняет старую вражду и отчуждение между различными разрядами людей.» Ведь «Церковь — тело Христово». Читатель ждет уж хомяковского слова соборность; вот оно, с «симфонической личностью» Карсавина и «соборной народной личностью» Вадима Борисова (Личн. нац. самосозн  ., 2) в придачу. Громадному Пуруше соответствует всечеловек, а Весьчеловек Пришвина в Неодетой весне   (4), «глядевший из прекрасных Ладиных глаз», соответствует пуруше «человеку» в глазу, образу атмана «души» (Брихадараньяка- и Чхандогья-упанишада). Так и первочеловек германцев у Тацита (Германия  , 2.3) Манн, Mannus: das Männchen, das Männlein «человечек в глазу» или русский Иван: иванчики «человечки, мальчики в глазах» — СВРЯ, ст. Иван. Христианский всечеловек и социалистический общечеловек оба просветительные понятия и постольку им противостоит герменевтический мировой человек.

Мировой человек и бог. «Бог есть синтетическая личность всего народа, взятого с начала его и до конца.» — Шатов из Бесов  (2.1.7), пересказывая Ставрогину услышанное от него же, так и в наброске Достоевского Социализм и христианство  : «Бог есть идея, человечества собирательного, массы, всех.» Ср. древнеиндийский прием считать целое из К частей за К + 1-ое. На замечание Ставрогина «вы Бога низводите до простого атрибута народности» Шатов отвечает: «Напротив, народ возношу до Бога, — Народ — это тело Божие.» Но мировой человек, будь то «синтетическая личность всего народа» или «Великое существо» по Огюсту Конту, еще не бог (это не обязательно христианский Бог), он лишь «богоносец», и то не для себя. Человеческому «я»-иному, даже если это «я» всех как одного, нужен бог как иной, но не я сам, чтобы не быть самому богом; шатовское наро-добожие безбожно, а контова «позитивная» «религия человечества» нерелигиозна. Очень верно обо всём этом у Розанова — О «народо»-божии.

Иван-дурак и Пушкин. Есть два русских образа мирового человека, Иван-дурак и Пушкин, причем возвышенного Пушкина писателей дополняет Пушкин глазами Ивана-дурака — сниженный Пушкин детских сказок, нелепых анекдотов и фраз вроде А кто знает, Пушкин? Вот в записи Софьи Федорченко безымянный солдат, представитель Ивана, против Пушкина:

 

Один другому говорит: тот, говорит, не человек, который Пушкина да еще там каких-то не читывал… Ты подумай, чего такое загнул, а?.. Да никто их, почитай, не читывал, а неужли мы не люди?.. Вот он и читал, а ничего в ём путного нету… Хилый телом, и душа хилая. Боится, на себя и на людей злобится… Не человек, а сопля, вот те и Пушкин!.. А промеж нас чистые богатыри есть… Забыть его не могу, изобидел так…

 

— Народ на войне  , 1.3. А вот Набоков, писатель пушкинской стороны, против Ивана в связи с непереносимым Достоевским:

 

Так, любимый герой старинного русского фольклора Иван Дурак, кого считают слабоумным путаником его братья, но кто на самом деле омерзительно хитер и совершенно безнравствен в своих поступках, фигура непоэтичная и отталкивающая, олицетворение тайного пронырства, торжествующего над большим и сильным, Иванушка Дурачок, это произведение народа, которому пришлось страдать за двоих, есть любопытный прототип князя Мышкина, героя романа Достоевского Идиот, положительно прекрасного человека, чистого наивного дурачка, образца смирения, самоотречения и духовного покоя.

 

— Лекции рус. лит.  (с. 103) — в дополнение к возвышенному образу народа-богоносца.

Нас возвышающая правда.   К Пушкину глазами Ивана-дурака см. А. Анненкова, Пушк. простонар.  ; есть неизданная статья Н. Ончукова Фольклор о Пушкине  , о ней в Завет, ск  ., с. 31 сл. Большевицкий софизм Тьмы мелких истин нам дороже нас возвышающая правда, эта по свидетельству Иосифа Бергера «так часто повторявшаяся в тюрьмах и лагерях искаженная пушкинская цитата» — Круш. покол  . (2), вместо подлинного

 

Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман…

 

(Герой  ), тоже идет от Ивана.

 

Стоеросовый

 

Достоевский на каторге услышал это слово и записал его с пояснением (Сибирская тетрадь, 152): Стоеросовый (стоя, прямо растет). Применительно к дереву это по словарю Даля шуточное слово: «Стоерóсовое дерево шутч. растущее стойком. Из какого дерева это сделано? „А кто его знает, должно быть стоеросовое “.» (в ст. Стоёк, так и М. Михельсон, РМР 2, с. 318: «Стоеросовое дерево (шут.) говорят, когда не знают, как звать его (стоя растет). Ср. И древа в том лесу стоеросовые, | на них шишки простые, не кокосовые! — Даль, Сказка о Иване, молодом сержанте.»), а применительно к человеку оно обычно бранное; «Стоеросовый дурак, — ая дура, бран.» — дополнил Даля Бодуэн де Куртенэ. Слово толкуется пословицей Стоя растешь вдвое  (ПРИ, с. 515, и СВРЯ, ст. Вдвое).