Епифаний Премудрый, Иосиф Волоцкий, Сказание о святых иконописцах

Как писал Д. С. Лихачев, «конец XIV в. и начало XV в. –...эпоха крутого подъема, время разнообразного и напряженного творчества, время интенсивного сложения русской национальной культуры... Именно в этот период складывались своеобразные черты русской государственности, русской культуры, русского характера». И, конечно, Москва, будучи столицей княжества, никак не могла остаться в стороне от этих формирующих процессов.

Выше упоминалось о том, что еще при Симеоне Гордом митрополит Феогност пригласил греческих мастеров для росписи московского Успенского собора, а позднее артели «греческих учеников» трудились в церквях Спаса на Бору и Архангельской. Наивысшего расцвета русская религиозная живопись достигла в творчестве византийского мастера Феофана Грека и его ученика Андрея Рублева.

Феофан до приезда на Русь «своею рукою подписал» церкви в Константинополе, Халкидоне и других византийских городах, а в русских землях работал не только в Москве, но и в Новгороде Великом, Коломне, Новгороде Нижнем; всего на Руси он прожил более 30 лет. В Москве Феофан и его ученики расписали церковь Рождества (1395), Архангельский собор (1399) и Благовещенский собор (1405).

Восторженный панегирик Феофану составил книжник Епифаний Премудрый.

Когда я был в Москве, жил там и преславный мудрец, философ зело искусный, Феофан Грек, книги изограф опытный и среди иконописцев отменный живописец, который собственною рукой расписал более сорока различных церквей каменных в разных городах: в Константинополе, и в Халкидоне, и в Галате, и в Кафе, и в Великом Новгороде, и в Нижнем. В Москве же им расписаны три церкви: Благовещения святой Богородицы, святого Михаила и еще одна. В церкви святого Михаила он изобразил на стене город, написав его подробно и красочно; у князя Владимира Андреевича он изобразил на каменной стене также самую Москву; терем у великого князя расписан им неведомою и необычайною росписью, а в каменной церкви святого Благовещения он также написал «Корень Иессеев» и «Апокалипсис». Когда он все это рисовал или писал, никто не видел, чтобы он когда‑либо смотрел на образцы, как делают это некоторые наши иконописцы, которые от непонятливости постоянно в них всматриваются, переводя взгляд оттуда – сюда, и не столько пишут красками, сколько смотрят на образцы; казалось, что кто‑то иной писал, руками писал, выполняя изображение, на ногах неустанно стоял, языком же беседуя с приходящими, а умом обдумывал далекое и мудрое, ибо премудрыми чувственными очами видел он умопостигаемую красоту. Сей дивный и знаменитый муж питал любовь к моему ничтожеству; и я, ничтожный и неразумный, возымев большую смелость, часто ходил на беседу к нему, ибо любил с ним говорить.

Сколько бы с ним кто ни беседовал – много ли или мало, – не мог не подивиться его разуму, его притчам и его искусному изложению. <...>

Феофан, подобно многим мастерам на службе у великого князя, был «пришлым», однако за годы, проведенные в Москве, обрусел настолько, что уже не воспринимался как «чужак». Вдобавок он воспитал немало учеников из числа русских живописцев, и самым известным из них стал Андрей Рублев. «Чернец Андрей», как называет художника летопись, учился не только у византийского мастера, но и у своего соотечественника и старшего современника Даниила Черного. Исторические свидетельства о жизни и творчестве Андрея Рублева крайне скудны. Летописи сообщают, что в 1405 году – совместно с Феофаном Греком иПрохором с Городца – Андрей Рублев участвует в росписи Благовещенского собора Московского Кремля, а в 1408 году Андрей Рублев и Даниил Черный руководят работами по росписи Успенского собора города Владимира. Вместе эти живописцы создали так называемый Звенигородский чин – иконостас Успенского на Городке собора в Звенигороде, а в 1425–1427 годах участвовали в росписи Троицкого собора в Троице‑Сергиевой лавре. О деятельности Рублева в Троицкой пустыни Житие Сергия Радонежского сообщает: «Позднее в той обители был игуменом Александр, ученик упомянутого выше игумена Саввы, муж добродетельный, мудрый, славный весьма; был там и другой старец, по имени Андрей, иконописец необыкновенный, всех превосходящий мудростью великой, в старости честной уже, и другие многие... Создали они в обители своей церковь каменную, весьма красивую и росписями чудесными своими руками украсили ее на память об отцах своих, а церковь и сегодня все видят, во славу Христа Бога». Последней работой мастера некоторые источники называют роспись Спасского собора Андроникова монастыря.

Иосиф Волоцкий оставил упоминание об отношении современников к творчеству Даниила Черного и Андрея Рублева:

Блаженный же Андроник великими добродетелями сиял, и с ним были ученики его Савва и Александр, и чудные пресловутые иконописцы Даниил и ученик его Андрей... и толику добродетели имуще, и толико рвение о постничестве и об иноческом жительстве, якоже им божественной благодати сподобиться... и на самый праздник светлого воскресения на седалищах сидя и перед собою имея всечестные и божественные иконы и на те неуклонно взирая, божественную радость и светлость обретая, и не токмо в тот же день такое же творили, но и в прочие дни, когда живописи не предавались... Сего ради владыка Христос тех живописцев прославил. <...>

Сказание о святых иконописцах, памятник XVII века, сообщает некоторые подробности о жизни «чернеца Андрея» и упоминает о шедевре художника – иконе «Троица», созданной на сюжет «гостеприимство Авраама»:

Преподобный отец Андрей Радонежский, иконописец прозванием Рублев, многие святые иконы написал, все чудотворные, как же пишут о нем в Стоглаве святого чудного Макария митрополита, что с его письма надлежит писать иконы, а не своим умыслом. А прежде оный жил в послушании у преподобного отца Никона Радонежского. Он повелел по себе образ написать пресвятой Троицы в похвалу отцу своему, святому Сергию чудотворцу. Преподобный отец Даниил, сподвижник его, живописец славный, зовомый Черным, с ним святые иконы чудные писал везде неразлучно и при смерти пришел к Москве в обитель Спасскую и преподобных отцов Андроника и Саввы, и расписали церковь стенным письмом и иконы, призыванием игумена Александра... и сами сподобились тут почить в Господе. <...>

Позднее в московском искусстве громко прозвучало еще одно имя – мастера Дионисия, но это случилось уже при великом князе Иване III. Постепенно иконопись, пришедшая на Русь из Византии, сделалась по‑настоящему национальным русским искусством; показательно свидетельство путешественника XVII века Павла Алеппского, который еще имел счастливую возможность лицезреть многие фрески и иконостасы русских церквей в первозданном виде: «Русские иконописцы не имеют себе подобных на лице земли по своему искусству, тонкости и навыку в мастерстве... Ум человеческий не в силах постигнуть их (икон. – Ред.) сущность и оценить их превосходное выполнение».