Младенец вносит свой вклад

 

О новом журнале «Хорошее настроение» люди со вкусом и с понятием говорили, что это самый веселый, самый умный, самый литературный из дешевых еженедельников, какой когда‑либо издавался в Англии. И Питер Хоуп, редактор и один из совладельцев его, был счастлив это слышать. Уильям Клодд, издатель и второй совладелец, не приходил в особенный восторг от этих похвал.

– Смотрите, как бы вам не переборщить по части литературности, – говорил Уильям Клодд. – Золотая середина, вот чего надо держаться.

Люди – люди со вкусом и с понятием – говорили, что «Хорошее настроение» заслуживает поддержки читающей публики больше, чем все остальные еженедельные журналы, вместе взятые. Люди со вкусом и с понятием – по крайней мере некоторые из них – шли даже дальше, они подписывались на журнал. Питер Хоуп, уносясь мыслями в будущее, предвкушал богатство и славу.

Уильям Клодд, больше озабоченный настоящим, говорил:

– Не кажется ли вам, милейший, что наше издание слишком уж первосортное, а?

– Почему вы так думаете?

– Да взять хотя бы распространение. За последний месяц мы выручили…

– Если вам все равно, нельзя ли без цифр? – попросил Питер Хоуп. – Цифры меня почему‑то всегда угнетают.

– Не могу сказать, чтобы и меня они особенно радовали, – согласился Клодд.

– В свое время придет и это, – утешал его Питер Хоуп. – Надо воспитать публику, поднять ее до нашего уровня.

– Насколько я заметил, публика меньше всего склонна платить за то, чтобы ее воспитывали.

– Что же нам делать?

– А я вам скажу. Нужно взять мальчишку рассыльного.

– Разве это может способствовать распространению журнала? – удивился Питер Хоуп. – И потом, мы ведь решила первый год обходиться без рассыльного. Это только лишний расход. К чему?

– Я имею в виду не просто рассыльного, – возразил Клодд, – а юношу вроде того, с которым я вчера ехал в одном вагоне в Стрэтфорд.

– Чем же он замечателен – этот ваш юноша?

– Ничем. Он читал последний номер «Библиотеки дешевых романов». Это издание покупают по крайней мере двести тысяч человек. И он – один из них. Так он сказал мне. Покончив с книжкой, он вытащил из кармана последний выпуск «Балагура» – в розничной продаже стоит полпенни, распространение тоже имеет большое, до семидесяти тысяч. И читал его, давясь от смеха, до самого Стрэтфорда.

– Но…

– Погодите минутку. Я сейчас объясню вам. Этот юноша – представитель читающей публики. Я поговорил с ним. Ему нравятся больше всех как раз те газеты и журналы, которые имеют наибольшее распространение. Он ни разу не ошибся. А остальные – насколько они ему известны – он называет «трухой». Ему нравится то, что нравится массе. Сумейте угодить ему, – я записал его имя и адрес, он согласен поступить к нам на восемь шиллингов в неделю, – и вы угодите читателям. Не тем, что просматривают случайный номер, взяв его со стола в курительной клуба, и говорят вам, что «журнал, черт возьми, отличный», но тем, что платят за него пенни и уносят его к себе домой. Вот такие читатели нам и нужны.

Питер Хоуп, талантливый журналист и редактор с идеалами, был шокирован, возмущен. Уильям Клодд, человек деловой, без идеалов, оперировал цифрами.

– И об объявлениях надо подумать, – настаивал он. – Я, конечно, не Джордж Вашингтон*, но что пользы врать, когда и сам себе не веришь, не говоря уж о других? Доведите мне тираж до двадцати тысяч, и я берусь вам убедить публику, что он перевалил за сорок. Но, когда мы и до восьми не можем долезть, у меня руки связаны… совести не хватает.

[* – В хрестоматийных рассказах о детстве Вашингтона (первого президента США) часто говорится о том, какой это был правдивый мальчик.]

– Вы давайте публике каждую неделю столбцов двенадцать вполне доброкачественного литературного материала, – вкрадчиво убеждал Клодд, – но подсластив это двадцатью четырьмя столбцами варенья. Только так и можно кормить читателей – воспитывать их незаметно для них самих. А пилюля без варенья? Да они ее и в рот не возьмут. Клодд умел настоять на своем. Пришел день, когда в редакции «Хорошего настроения» появился Филипп – в обиходе Флип – Твитл, официально в качестве рассыльного, на самом деле, без его ведома, в качестве присяжного литературного дегустатора. Рукописи, которыми зачитывался Флип, принимались. Питер стонал, но довольствовался тем, что исправлял в них наиболее грубые грамматические ошибки: опыт решено было провести добросовестно. Шутки и анекдоты, над которыми смеялся Флип, печатались. Питер, для успокоения совести, увеличил свой взнос в кассу помощи неимущим наборщикам, но это помогло ему лишь отчасти. Стихи, вызывавшие слезы на глазах Флипа, шли в разрядку. Люди со вкусом и с понятием жаловались, что «Хорошее настроение» не оправдывает их надежд. Тираж еженедельника медленно, не неуклонно возрастал.

– Вот видите! Я вам говорил! – восклицал ликующий Клодд.

– Прискорбно думать… – начал Питер.

– Думать вообще прискорбно. Отсюда мораль – поменьше думать. Знаете, что мы сделаем? Мы с вами разбогатеем на этом журнале. И, когда у нас заведутся лишние деньги, мы, наряду с этим, будем издавать другой журнал, специально для интеллигентной публики. А пока…

Внимание Клодда привлекла пузатая черная бутылочка с ярлыком, стоявшая на письменном столе.

– Когда это принесли?

– С час тому назад.

– Для рекламы?

– Кажется.

Питер поискал на столе и нашел письмо, адресованное: «Уильяму Клодду, эскв., заведующему отделом рекламы журнала «Хорошее настроение». Клодд разорвал конверт и пробежал письмо.

– Прием объявлений еще не кончился?

– Нет. До восьми часов.

– Отлично! Присядьте‑ка и черкните об этом пару строк. Только сейчас же, не то забудете. На страничку «После обеда».

Питер сел к столу и поставил в заголовке: «Стр. п. о.».

– А это что, – спросил Питер, – какое‑нибудь вино?

– Особый портвейн, который не ударяет в голову.

– По‑вашему, это преимущество?

– Конечно. Больше можно выпить.

Питер начал писать: «…обладает всеми качествами хорошего старого портвейна, без его вредных свойств…» Я ведь его не пробовал, Клодд.

– Это ничего. Я пробовал.

– И что же? Хорошее вино?

– Отличное. Пишите: «…восхитительное на вкус и бодрящее». Это наверняка будут цитировать.

Питер продолжал писать: «Мы сами отведали его и нашли восхитит…»

– Клодд, ей‑богу же, следовало бы и мне попробовать. Ведь я его рекомендую от своего имени.

– Да вы кончайте, а то я не успею сдать в набор. Потом возьмете бутылочку к себе домой и пейте на здоровье.

Клодд, по‑видимому, очень торопился. Это только усилило подозрения Питера. Бутылка стояла тут же, под рукой. Клодд хотел было перехватить ее, но не успел.

– Вы не привыкли к таким, безалкогольным напиткам, – протестовал он. – Вы в нем не разберетесь.

– Во всяком случае, я почувствую, «восхитительное» оно или нет, – заявил Питер, откупоривая бутылку.

– Объявление в четверть страницы и заказ на тринадцать недель. Не будьте ослом и поставьте бутылку, не то еще опрокинете.

– Я именно и хочу ее опрокинуть, – возразил Питер, сам первый смеясь своей шутке. Он налил себе полстакана и отпил глоток.

– Ну что? Нравится? – свирепо осклабился Клодд.

– Вы уверены… вы уверены, что бутылка та самая? – пролепетал Питер.

– Совершенно уверен. Выпейте еще. А то вы не распробовали.

Питер рискнул сделать еще глоток.

– Вы не думаете, что его лучше было бы рекомендовать как лекарство, – ну, например, такое, которое не мешает иметь под рукой на случай нечаянного отравления? Это бы их не устроило?

– Подите и предложите им сами. Я умываю руки. – Клодд взялся за шляпу.

– Мне жаль, мне очень жаль, – вздохнул Питер. – Но я, по совести, не могу…

Клодд злобно швырнул шляпу на стол.

– Будь она проклята, эта ваша совесть! А о кредиторах своих вы никогда не думаете? Что толку от того, что я для вас из кожи лезу, когда вы на каждом шагу связываете мне руки?

– Не благоразумнее ли было бы, – сказал Питер, – обратиться к более солидным объявителям, которым не нужны такие уловки?

– Обратиться! – фыркнул Клодд. – Вы думаете, я к ним не обращался? Ведь они, что овцы. Залучите одного – к нам придет все стадо. А пока вы этого одного, первого, не залучили, остальные и слушать вас не станут.

– Это правда, – задумчиво проговорил Питер. – Я давеча толковал с Уилкинсоном из фирмы Кингсли. Он посоветовал мне попытать счастья у Ландора. Сказал, что, если мне удастся убедить Ландора, чтобы он давал нам объявления, может быть, и он сможет уговорить своих патронов.

– А пойди вы к Ландору, он бы посоветовал вам сперва заручиться согласием Кингсли.

– Все в свое время, они придут. – Питер не терял бодрости. – Тираж наш с каждой неделей поднимается. Скоро от них отбоя не будет.

– Не грех бы им поторопиться, – проворчал Клодд. – А то пока у нас нет отбоя только от кредиторов.

– Статьи Мак‑Тира обратили на себя общее внимание, – напомнил Питер. – Он обещал мне еще ряд статей.

– Джауит, вот кого бы залучить, – вздохнул Клодд. – Остальные пойдут за ним, как стадо гусей за вожаком. Нам бы только добраться до Джауита, а дальше все будет просто.

Джауит был фабрикант знаменитого «мраморного» мыла. Уверяли, будто на рекламу он тратит четверть миллиона в год. Джауит был столпом и опорой периодической печати. Новые издания, сумевшие заручиться объявлениями о мраморном мыле, жили и процветали; новые издания, которым было отказано в этих объявлениях, хирели и гибли. Джауит – и как бы залучить его; Джауит – и какой бы найти к нему ход; это была главная тема, обсуждавшаяся на совещаниях большинства новых редакций, в том числе и редакции «Хорошего настроения».

– Я слышала, – сказала мисс Рэмсботем, еженедельно заполнявшая последние две страницы журнала «Письмом к Клоринде», которая вела уединенную деревенскую жизнь и которой мисс Рэмсботем, по‑видимому вращавшаяся в высшем свете, рассказывала всякие новости и сплетни, всякие остроумные и неостроумные выходки своих аристократических друзей, – я слышала, – сказала мисс Рэмсботем однажды утром, когда в редакции, как всегда, зашла речь о Джауите, – что старичок неравнодушен к женским чарам.

– Я давно об этом думаю, – сказал Клодд. – Тут бы нужно сотрудницу, а не сотрудника. Уж даму‑то, во всяком случае, не вышвырнут за дверь.

– Как знать, – возразил Питер. – Если эта идея привьется, такие господа начнут брать в швейцары женщин с хорошо развитой мускулатурой.

– Ну, это пока они еще додумаются… – не сдавался Клодд.

Помощница редактора насторожила ушки. Однажды – уже давно – помощница редактора ухитрилась добиться того, что не давалось ни одному из лондонских журналистов – интервью с видным иностранным политическим деятелем. Она этого не забыла – и никому не давала забыть.

– Мне кажется, я бы могла достать для вас это объявление, – сказала помощница редактора.

Редактор и издатель заговорили в один голос очень решительно и твердо.

– А почему нет? Ведь сумела же я тогда проинтервьюировать принца…

– Знаем. Слыхали, – перебил ее Клодд. – Будь я в то время твоим отцом, я бы этого не допустил.

– Как же я мог не допустить? – возразил Питер. – Ведь она мне ни слова не сказала.

– Надо было получше смотреть за ней.

– Усмотришь за ней! Вот погодите, будет у вас своя дочка – тогда узнаете.

– Когда у меня будет дочка, я сумею заставить ее слушаться.

– Ладно! Знаем мы, какие дети бывают у холостяков, – иронически усмехнулся Питер Хруп.

– Предоставьте это мне, – молила помощница редактора. – На этих же днях вы получите объявление.

– Если ты принесешь его, я брошу его в корзину, – решительно объявил Клодд.

– Вы же сами говорили, что даме это могло бы удаться.

– Даме, но не тебе.

– Почему же не мне?

– А потому.

– Но если…

– Мы увидимся в типографии в двенадцать, – бросил Клодд Питеру Хоупу и поспешно вышел.

– Вот идиотство! – возмутилась Томми.

– Мы редко сходимся, – заметил Питер Хоуп, – но в данном случае я с ним вполне согласен, добывать объявления – вовсе не женское дело.

– Но какая же разница между…

– Огромная разница.

– Вы же не знаете, что я хотела сказать.

– Я знаю, к чему ты ведешь.

– Но позвольте же мне…

– Я и так тебе слишком много позволяю. Пора мне взяться за тебя как следует.

– Я предлагаю только…

– Что бы ты ни предлагала, ты этого не сделаешь, – был решительный ответ. – Если кто придет, скажи, что я буду в половине первого.

– Мне кажется, что…

Но Питер уже ушел.

– Как это на них похоже! – жаловалась Томми. – С ними невозможно разговаривать: когда начинаешь им объяснять что‑нибудь, они уходят. Меня это до того злит!

Мисс Рэмсботем смеялась:

– Бедная Томми, как они тебя угнетают!

– Как будто я маленькая! Не сумею сама уберечь себя! – Подбородок Томми задрался кверху.

– Да будет тебе, – успокаивала ее мисс Рэмсботем. – Меня так вот никто не останавливает и ничего мне не запрещает. Я бы охотно поменялась с тобою, если б могла.

– Я бы только зашла в кабинет к старику Джауиту – и через пять минут у меня было бы объявление. Уж я знаю, я умею обращаться со стариками.

– Только со стариками? – смеялась мисс Рэмсботем.

Дверь отворилась.

– Есть кто‑нибудь в редакции? – осведомился Джонни Булстрод, просовывая голову в дверь.

– Как будто вы не видите, что есть, – огрызнулась Томми.

– Так уж как‑то принято спрашивать, – пояснил Джонни Булстрод, более известный среди друзей под кличкой Младенец, входя и притворяя за собою дверь.

– Что вам нужно? – осведомилась помощница редактора.

– Ничего особенного, – ответил Младенец.

– Не вовремя пришли – теперь только половина двенадцатого.

– Что с вами сегодня?

– Я зла, как черт, – призналась Томми.

Детская рожица Младенца приняла сочувственно‑вопросительное выражение.

– Мы страшно возмущены, – пояснила мисс Рэмсботем, – что нам не позволяют сбегать на Кэннон‑стрит и выманить у старика Джауита, фабриканта мыла, объявление для нашего журнала. Мы уверены, что стоит нам только надеть нашу лучшую шляпку, и он не в состоянии будет отказать нам.

– И вовсе незачем выманивать, – сказала Томми. – Стоило бы только повидаться с ним и показать ему цифры, и он сам прибежит к нам.

– А Клодда он не примет? – спросил Младенец.

– Никого он теперь не принимает и ни в какие новые газеты не хочет давать объявлений, – ответила мисс Рэмсботем. – Это все я виновата. Я имела неосторожность пустить слух, что он не может устоять перед женским обаянием. Говорят, будто миссис Саркитт удалось выпросить у него объявление для «Фонаря». Но, конечно, может быть, это и неправда.

– Жалко, что я не мыльный фабрикант и не имею возможности раздавать объявления, – вздохнул Младенец.

– Да, очень жалко, – согласилась помощница редактора.

– Я бы все их отдал вам, Томми.

– Мое имя – мисс Хоуп, – поправила его помощница редактора.

– Извините, пожалуйста. Но я как‑то привык уж называть вас Томми.

– Я буду вам очень признательна, если вы отвыкнете от этого.

– Простите…

– С условием, чтоб это не повторялось.

Младенец постоял сперва на одной ноге, потом на другой и, видя, что ничего из этого не выходит, сказал:

– Я, собственно, просто так заглянул – узнать, не нужно ли вам чего.

– Нет, благодарствуйте.

– В таком случае, до свиданья.

– До свиданья.

Когда Младенец спускался с лестницы, детское личико его имело такое выражение, как будто его поставили в угол. Большинство членов клуба Автолика хоть по разу в день заглядывало в редакцию узнать, не нужно ли чего‑нибудь Томми. Иным везло. Не далее как накануне Порсон – толстый, неуклюжий, совершенно неинтересный мужчина – был послан ею в Плэстоу справиться о здоровье мальчика из типографии, которому повредило машиной руку. Юному Александеру, писавшему такие стихи, что многие в них даже и совсем не находили смысла, было дано поручение обойти всех лондонских букинистов в поисках Мэйтлендовой «Архитектуры». А Джонни, – с тех пор как две недели назад его попросили прогнать шарманщика, который не желал уходить, – не получал никаких поручений.

Раздумывая о горькой своей участи, Джонни свернул на Флит‑стрит. Тут на него налетел мальчик с картонкой в руках.

– Извините… – мальчуган заглянул в лицо Джонни и прибавил: – мисс, – после чего, ловко увернувшись от удара, скрылся в толпе.

Младенец, обладавший детски смазливым личиком, привык к такого рода оскорблениям, но сегодня они ему особенно досаждали. Почему у него, в двадцать два года, не растут хотя бы усы? Почему в нем росту всего только пять футов и пять с половиной дюймов? Почему проклятая судьба наделила его бело‑розовым цветом лица, за который товарищи по клубу дразнят его Младенцем, а уличные мальчишки пристают к нему, выпрашивая поцелуй? Почему у него голос, как флейта, более подходящий для… Внезапно у него мелькнула блестящая мысль. Джонни бросилась в глаза вывеска парикмахерской, и он поспешил зайти.

– Постричься, сэр? – осведомился парикмахер, окутывая его простыней.

– Нет, побриться.

– Извините. – Парикмахер поспешил заменить простыню полотенцем. – И часто вы бреетесь, сэр?

– Да.

– Тэк‑с… Хорошая сегодня погодка.

– Очень хорошая.

От парикмахера Джонни направился к костюмеру Стинчкумбу, на Друри‑Лэйн.

– Я участвую в пантомиме, – объявил ему Младенец. – Пожалуйста, подберите мне полный костюм современной молодой девушки.

– Найдется, – сказал костюмер. – У меня есть как раз то, что вам надо. Пожалуйте.

– Имейте в виду, – предупредил его Младенец, – что мне нужно все, от ботинок до шляпки включительно, – и корсет и юбки, словом, вся обмундировка.

– О, у меня здесь полное приданое. – Костюмер уже доставал вещи из холщового мешка и выкладывал их на прилавок. – Вот, прошу примерить.

Младенец удовольствовался тем, что примерил платье и ботинки.

– Словно на вас шито, – восхищался костюмер.

– Немного широко в груди.

– Это ничего. Подложите парочку полотенец – ничего не будет заметно.

– Вы не находите, что этот костюм слишком криклив?

– Криклив? Помилуйте! Он на редкость элегантен.

– Вы уверены, что тут все, что нужно?

– Будьте благонадежны. Хоть сейчас надевать.

Младенец оставил задаток. Костюмер записал его фамилию и адрес и обещал через час прислать ему вещи на дом. Младенец, вошедший во вкус этой игры, купил себе новые перчатки и сумочку и направился на Боу‑стрит.

– Мне нужен дамский парик, светло‑каштановый.

Парикмахер предложил ему два, на выбор. Второй, по мнению парикмахера, давал полную иллюзию.

– Он выглядит естественнее, чем ваши собственные волосы, ей‑богу, сэр! – уверял парикмахер.

Парик тоже обещали прислать через час. Теперь, кажется, все. По пути домой Младенец приобрел еще дамский зонтик и вуаль.

Четверть часа спустя после ухода Джонни Булдстрода от костюмера, в тот же самый магазин зашел некий Гарри Беннет, актер и также член клуба Автолика. В магазине никого не было. Гарри Беннет постучал тростью об пол и стал дожидаться хозяина. На прилавке лежала целая куча женского платья, а сверху листок с фамилией и адресом. Гарри Беннет, от нечего делать, подошел ближе и прочел фамилию. Потом разворошил тростью кучу, разбросав по прилавку разные принадлежности дамского туалета.

– Что вы делаете! – воскликнул вошедший в эту минуту костюмер. – Это сейчас надо посылать.

– На кой черт Джонни Булстроду понадобилось это тряпье? – спросил Гарри Беннет.

– А я разве знаю. Должно быть, участвует в любительском спектакле. Это ваш приятель?

– Да. А из него выйдет прехорошенькая девушка. Интересно бы взглянуть.

– Ну что ж, попросите у него билет. Да осторожнее же – не запачкайте.

– Попрошу, – сказал Гарри Беннет и стал выбирать костюм для своей новой роли.

Парик и костюм были доставлены Джонни на квартиру не через час, а через три часа; впрочем, он другого и не ждал. На одеванье ушел почти час, но вот он, наконец, стоял перед зеркалом, совершенно преображенный. Джонни остался доволен: из зеркала платяного шкафа на него глядела высокая, красивая девушка – пожалуй, немного кричаще одетая, но бесспорно шикарная.

– Интересно знать, нужно ли сверху надеть пальто, – размышлял Джонни, в то время как солнечный луч, скользнувший в окно, осветил его изображение в зеркале. – Впрочем, пальто у меня все равно нет, так что нечего и раздумывать.

Солнечный луч погас. Джонни захватил сумочку и зонтик и осторожно приотворил дверь. В коридоре ни души. Джонни, крадучись, спустился с лестницы и на нижней площадке подождал. Из кухни в подвале доносились голоса. Чувствуя себя, словно сбежавший преступник, Джонни тихонько нажал на ручку входной двери и выглянул на улицу. Шагавший по тротуару полицейский обернулся и посмотрел на него. Джонни поспешно отскочил назад и затворил дверь. Послышались шаги: кто‑то поднимался из кухни. Очутившись между двух огней и не имея времени раздумывать, Джонни выбрал более близкий путь к спасению и выскочил на улицу. Ему показалось, что вся улица на него сейчас набросится. Навстречу ему скорым шагом шла женщина. Что она ему скажет? Что он ей ответит? К удивлению Джонни, женщина прошла мимо, словно и не заметив его. Не понимая, какое чудо его спасло, он сделал несколько шагов по тротуару. Два юных клерка, обогнавших его, обернулись, но, встретив его испуганный и сердитый взгляд, видимо сконфузились и пошли своей дорогой. Джонни начинал думать, что люди менее сообразительны, чем он опасался. Приободрившись, он благополучно дошел до Холборна. Здесь было людно, но на него никто не обращал внимания.

– Извините, – сказал Джонни, наткнувшись на толстого пожилого господина.

– Это я виноват, – улыбнулся толстяк, поднимая упавшую шляпу.

– Извините, – повторил Джонни минуты две спустя, нечаянно толкнув высокую молодую даму.

– Не худо бы вам полечиться от косоглазия, – строго заметила дама.

«Что это со мной такое? – думал Джонни. – Как будто туман какой перед глазами. Ах да! Это вуаль, черт бы ее побрал».

Джонни решил дойти до конторы Мраморного Мыла пешком. «Так, постепенно, я успею освоиться с этим дурацким костюмом, – думал он. – Надо надеяться, что старикашка будет на месте».

Дойдя до Ньюгет‑стрит, Джонни остановился и прижал руки к груди. «Странная какая‑то боль, – подумал он. – Сейчас бы коньяку глотнуть, да, наверно, нельзя – народ испугаешь».

«Все время теснит в груди, – уже с тревогой говорил себе Джонни на углу Нипсайда. – Уж не болен ли я?.. Тьфу, да ведь это чертов корсет давит… Не удивляюсь, что девицы иной раз бывают так раздражительны».

В главной конторе Мраморного Мыла Джонни приняли чрезвычайно любезно. Мистера Джауита сейчас нет, но он обещался быть к пяти часам. Не угодно ли барышне подождать, или, может быть, она зайдет попозже? Барышня решила – раз уж она здесь – лучше подождать. Вот в этом кресле барышне будет покойнее. Как прикажет барышня – закрыть окно или оставить его открытым? Не желает ли барышня посмотреть последний номер «Таймса»?

– Или «Шутника»? – предложил самый юный из клерков, за что и был моментально выпровожен за дверь.

У многих из старших клерков нашелся повод пройти через приемную. Двое даже остановились, весьма пространно обмениваясь замечаниями о погоде. Джонни начинало это нравиться. Приключение сулило ему много радостей. К тому времени, когда хлопанье дверей и беготня клерков возвестили о приходе шефа, Джанни уже с удовольствием предвкушал свидание с ним.

Оно было кратко и не вполне оправдало ожидания Джонни. Мистер Джауит очень занят – он, собственно, принимает только по утрам, но, разумеется, для дамы… Не сообщит ли мисс…

– Монтгомери.

– Не сообщит ли мисс Монтгомери мистеру Джауиту, чему он обязан удовольствием?..

Мисс Монтгомери сообщила.

Мистеру Джауиту, видимо, было и смешно и досадно.

– Право же, – сказал мистер Джауит, – это не дело. От нашего брата мужчины мы умеем себя оградить, но если нас атакуют дамы – право же, это даже недобросовестно.

Мисс Монтгомери стала просить.

– Я подумаю, – вот все, что обещал мистер Джауит. – Зайдите ко мне еще раз.

– Когда?

– Какой сегодня день? Четверг? Ну, скажем: в понедельник. – Мистер Джауит позвонил и отечески потрепал по плечу гостью. – Послушайтесь моего совета, барышня, – предоставьте дела нам, мужчинам. Вы хорошенькая девушка. Вы можете устроиться иначе – и лучше.

Вошел один из клерков. Джонни встал.

– Так, значит, в понедельник? – переспросил он.

– В четыре часа. Будьте здоровы.

Джонни ушел, несколько разочарованный, хотя в конце концов дело обошлось не так уж плохо. Как бы то ни было, придется подождать до понедельника. А теперь скорей домой, переодеться и поесть. Он кликнул извозчика.

– Квин‑стрит, номер двадцать восьмой… Нет. Не так. Остановитесь на углу Квин‑стрит и Линкольнс‑Инн‑фильдс.

– Правильно, мисс. На углу оно, понятное дело, удобнее, – сплетен меньше.

– Что такое?

– Не обижайтесь, мисс. Все мы были молоды.

На углу Квин‑стрит и Линкольнс‑Инн‑фильдс Джонни вышел и, думая совсем о другом, машинально сунул руку туда, где он привык находить карман. Потом он опомнился.

«Да взял ли я с собой деньги?» – соображал Джонни.

– Посмотрите в сумочке, мисс, – посоветовал извозчик.

Джонни посмотрел. Сумочка была пуста.

– Может быть, он в кармане, – вслух подумал Джонни.

Извозчик намотал вожжи на ручку кнута и расположился поудобнее.

– Где‑нибудь он должен же быть, – бормотал себе под нос Джонни. – Я помню, я видел его. Простите, что заставляю вас ждать, – обратился ой к извозчику.

 

– Не извольте беспокоиться, мисс, – дело привычное, мы за подождание берем только по шиллингу за четверть часа.

– Надо же случиться такой глупости… – бормотал Джонни.

Двое мальчуганов и девочка с грудным ребенком на руках остановились, заинтересованные.

– Ступайте отсюда, – сказал извозчик. – Подрастете – тогда узнаете, какие бывают в жизни неприятности.

Мальчуганы отошли немного и опять остановились; к ним присоединилась неряшливо одетая женщина и еще один мальчик.

– Есть! – крикнул Джонни, не в силах удержать восторга, когда рука его, наконец, скользнула куда‑то внутрь. Девочка с ребенком на руках пронзительно захохотала, сама не зная чему. Но радость Джонни мгновенно погасла – дыра оказалась не карманом. Выходило, что карман можно найти, только если снять юбку и вывернуть ее наизнанку.

И тут, когда надежды почти не оставалось, Джонни вдруг нашел его. Увы! Он был пуст, как и сумочка.

– Мне очень жаль, – обратился Джонни к извозчику, – но, по‑видимому, мой кошелек остался дома.

Извозчик сказал, что это старая штука, и начал спускаться на землю. Зрители, которых набралось уже одиннадцать человек, насторожились в ожидании скандала. Впоследствии Джонни сообразил, что мог бы предложить извозчику свой зонтик: он стоил уж конечно больше восемнадцати пенсов. Но такие мысли приходят в голову задним числом. В данный же момент он видел единственное спасение в бегстве.

– Эй вы, подержите‑ка кто‑нибудь лошадь! – крикнул извозчик.

Дюжина рук услужливо выхватила у него вожжи, и задремавшая было кляча стала бешено порываться вперед.

– Эй! Остановите ее! – кричал извозчик.

– Упала! – в восторге заорали зрители.

– На подол себе наступила, – пояснила неряшливо одетая женщина. – В этих юбках бегать – не дай бог.

– Нет, ничего, встала! – взвизгнул юный водопроводчик и в упоении шлепнул себя по ляжке. – Ох, и здорово бежит, черт ее подери!

К счастью, площадь была безлюдна, а Джонни был мастер бегать. Высоко подобрав левой рукой юбки, верхнюю и нижнюю, он мчался через площадь со скоростью пятнадцати миль в час. Мальчишка из мясной кинулся ему наперерез, расставив руки, чтобы загородить дорогу. Мальчишку этого потом три месяца дразнили тем, как «барышня» швырнула его наземь. К тому времени, когда Джонни добежал до Стрэнда, погоня осталась далеко позади. Джонни опустил юбки и перешел на более женственный аллюр. Через Боу‑стрит и Лонг‑Эйкр он благополучно добрался до Грейт‑Квин‑стрит и на пороге своего дома покатился со смеху. Приключения его были очень забавны, но все же он не жалел, что они пришли к концу. Даже и самые остроумные шутки могут надоесть. Джонни позвонил.

Дверь отворилась. Джонни хотел войти, но рослая костлявая женщина загородила ему дорогу.

– Вам чего? – осведомилась костлявая женщина.

– Хочу войти, – объяснил Джонни.

– А зачем это вам понадобилось?

Вопрос показался Джонни нелепым, но, поразмыслив, он сообразил. Перед ним была не миссис Пегг, его хозяйка, а, видимо, какая‑то ее приятельница.

– Да вы не беспокойтесь. Я живу здесь. Просто я забыл взять с собой ключ, только и всего.

– Тут во всем доме ни одной женщины нет. И не будет, – решительно заявила костлявая женщина.

Все это было очень досадно. Джонни совершенно не предвидел таких осложнений. Он так радовался, что добрался до дому. А теперь придется объяснять… Хоть бы по крайней мере не дошло до клуба!..

– Попросите миссис Пегг выйти сюда на минутку.

– Ее дома нет.

– Как – дома нет?

– Уехала в Рамфорд, если желаете знать, – с матерью повидаться.

– В Рамфорд?

– Сказано вам: в Рамфорд, чего же еще?

– Когда… когда она вернется?

– В воскресенье вечером, к шести часам.

Джонни взглянул на костлявую женщину, представил себе, как он будет рассказывать ей истинную, неприкрашенную правду, а она не поверит ни единому его слову. И вдруг его осенило.

– Я сестра мистера Булстрода, – робко сказал Джонни. – Он ждет меня – он знает, что я приеду.

– Да ведь вы, кажется, говорили, что живете здесь.

– Я хотела сказать, что он живет здесь, – еще более четко пояснил бедный Джонни, – во втором этаже, вы же знаете.

– Знаю. Есть такой. Но только его сейчас дома нету.

– Дома нету?

– Ушел – еще в три часа.

– Я пройду в его комнату и подожду его.

– Никуда вы не пройдете.

На минуту у Джонни мелькнула мысль отшвырнуть ее и силой войти, но вид у костлявой женщины был грозный и решительный. Выйдет скандал – чего доброго, пошлют за полицией. Джонни часто хотелось увидать свое имя в печати, но сейчас он такого желания почему‑то не испытывал.

– Пожалуйста, впустите меня, – взмолился Джонни. – Мне больше некуда идти.

– А вы погуляйте – проветритесь. Он, наверное, скоро вернется.

– Но дело в том, что…

Костлявая женщина захлопнула дверь.

У подъезда ресторана на Веллингтон‑стрит, откуда доносились всякие вкусные запахи, Джонни остановился, чтобы собраться с мыслями.

– О черт! Куда же это я девал свой зонтик? Я… нет, нет! Должно быть, я обронил его, когда этот осел хотел меня задержать. Ну и везет же мне, ей‑богу!

У следующего ресторана, на Стрэнде, Джонни опять остановился.

– Как же мне дожить до воскресенья вечером? Где я буду ночевать? Дать телеграмму домой? Черт побери, ведь мне же не на что даже телеграмму послать. Вот потеха, честное слово!.. – Сам того не замечая, Джонни стал говорить вслух. – О, поди ты к…

Последние слова Джонни обращены были к долговязому рассыльному, вздумавшему было выразить ему сочувствие.

– Вот так здорово! – изумилась проходившая мимо цветочница. – А небось корчит из себя благородную!

Торговец, продававший пуговицы и запонки с ларька на углу, вздохнул:

– Нынче все благородные…

Мысль, сперва неясная, потом все более и более отчетливая, увлекала Джонни по направлению к Бедфорд‑стрит. «Почему бы и нет? – говорил себе Джонни. – Пока еще ни у кого не явилось подозрения. Почему именно они должны догадаться? Если они узнают меня, они меня задразнят насмерть – но почему непременно они должны узнать? А что‑нибудь предпринять необходимо».

Он быстро пошел дальше. У подъезда клуба Автолика он минутку помедлил, потом набрался храбрости и толкнул входную дверь.

– Мистер Херринг – мистер Джек Херринг здесь?

– Вы найдете его в курительной, мистер Булстрод, – ответил старик швейцар, не поднимая глаз от вечерней газеты.

– Будьте добры, попросите его на минутку выйти сюда.

Старый Гослин поднял голову, снял очки, протер их и опять надел на нос.

– Скажите, пожалуйста, что его спрашивает мисс Булстрод – сестра мистера Булстрода.

Когда старый Гослин заглянул в курительную, там шел серьезный спор о Гамлете – был он помешан или только притворялся.

– Мистер Херринг, вас спрашивает дама.

– Кто меня спрашивает?

– Дама, сэр. Мисс Булстрод, сестра мистера Булстрода. Она дожидается внизу.

– Я даже не знал, что у него есть сестра, – сказал Джек Херринг, вставая с места.

– Погодите минутку, – сказал Гарри Беннет, – затворите‑ка дверь. Не уходите. – Швейцар притворил дверь и вернулся обратно. – Дама в сиреневом платье с кружевным воротничком и тремя воланами на юбке?

– Точно так, мистер Беннет.

– Это он сам – Младенец.

Вопрос о помешательстве Гамлета был мгновенно забыт.

– Я нынче утром заходил к Стинчкумбу, – объяснил Гарри Беннет, – и видел на прилавке полный женский костюм, который собирались отправить Джонни на квартиру. Платье – то самое. Это он вздумал подшутить над нами.

Члены клуба переглянулись.

– Я вижу здесь большие возможности, если только взяться за дело умеючи, – помолчав, заметил Шотландец.

– Правильно, – поддержал его Джек Херринг. – Подождите меня здесь, – жаль будет, если мы испортим дело.

Через десять минут Джек вернулся и шепотом стал рассказывать.

– Необычайно грустная история: бедная девушка сегодня приехала из Дербишира повидаться с братом, не застала его дома, – оказывается, он ушел в три часа, и она боится, не случилось ли с ним чего‑нибудь! Хозяйка уехала в Рамфорд, к матери, и оставила вместо себя какую‑то старую каргу, которая не пускает бедняжку в комнату брата подождать его.

– Как это печально, когда невинное, беспомощное существо попадает в беду! – вздохнул Сомервилль, по прозвищу Адвокат‑без‑практики.

– Это еще не самое худшее, – продолжал Джек. – Бедную девочку обокрали, даже зонтик стащили, и она сидит без гроша: не обедала и не знает, где бы ей переночевать.

– Ну, это он уж того, переборщил, – заметил Порсон.

– Мне кажется, я понимаю, – сказал Адвокат‑без‑практики. – Случилось вот что. Он решил потешиться над нами, нарядился барышней и вышел из дому, не захватив с собой ни денег, ни ключа от входной двери. Хозяйка, может быть, действительно уехала в Рамфорд, а если даже не уехала, все‑таки ему пришлось бы звонить, объясняться. Чего же он просит – соверен взаймы?

– Даже два.

– Ага, это он хочет купить себе костюм. Не давай ему, Джек. Наш долг – показать ему все безрассудство таких нелепых эскапад.

– Ну, покормить его обедом все же следовало бы, – вставил словечко добрый толстяк Порсон.

– Я предлагаю вот что, – усмехнулся Джек. – Давайте, сведем его к миссис Постуисл. Она мне до известной степени обязана – это я устроил в ее лавочке почтовую контору. Препоручим его ее материнским заботам, – пусть там переночует, а завтра мы начнем его «развлекать», и вы увидите: ему первому надоест эта шутка.

План понравился, – семеро членов клуба Автолика пошли проводить «мисс Булстрод» до ее новой квартиры, и все завидовали Джеку Херрингу, удостоившемуся чести нести ее сумочку. Все семеро дали понять «мисс Булстрод», что они душою рады услужить ей, хотя бы из дружеского расположения к ее брату – «удивительно милый мальчик! Правда, умом не блещет, ну да это ведь не его вина». Однако «мисс Булстрод» особой признательности, по‑видимому, не чувствовала. Она твердила свое – может, кто‑нибудь даст ей взаймы два соверена, тогда она никому больше не доставит хлопот. Но на это они, в ее же интересах, не соглашались. Джек напомнил ей, что ведь один раз ее уже обокрали. Лондон – город опасный для молодых и неопытных. Гораздо лучше, если они будут оберегать ее и заботиться о ней – много ли девушке надо? Очень неприятно отказывать даме в таком пустяке, но благополучие сестры их дорогого товарища превыше всего. «Мисс Булстрод» сокрушалась, что отнимает у них столько времени. Джек Херринг возражал, что ни один порядочный англичанин не пожалеет о времени, потраченном на то, чтобы выручить из беды прелестную девушку.

Прибыв на место, Джек Херринг отозвал миссис Постуисл в сторонку.

– Это сестра одного нашего хорошего знакомого, – сообщил Джек Херринг.

– Красивая девушка, – одобрила миссис Постуисл.

– Я утром опять зайду. А пока что вы не спускайте ее с глаз и, главное, не давайте ей денег взаймы.

– Понятно, – сказала миссис Постуисл.

«Мисс Булстрод» отлично поужинала холодной бараниной и бутылкою пива, откинулась на спинку стула, заложила ногу на ногу и, глядя в потолок, мечтательно заметила:

– Интересно знать, какой вкус в папироске. Мне часто хотелось попробовать.

– Прескверный вкус, особенно если кто не привык, – ответила миссис Постуисл, сидевшая тут же, с вязаньем в руках.

– А я слыхала, что некоторые девушки курят.

– Ну, это что уж за девушки!

– Я знала одну очень милую девушку, – продолжала «мисс Булстрод», – которая всегда выкуривала папироску после ужина. Она говорила, что это успокоительно действует на нервы.

– Будь она на моем попечении, она бы этого не говорила, – заметила миссис Постуисл.

«Мисс Булстрод» беспокойно заерзала на своем стуле.

– Знаете, что? Я не прочь прогуляться перед сном, – сказала она.

Миссис Постуисл отложила вязанье.

– Ну что ж, пойдемте.

– Зачем же вам беспокоиться? Вы, наверно, устали.

– Ничуть. Мне тоже будет полезно подышать свежим воздухом.

В некоторых отношениях миссис Постуисл оказалась весьма удобной спутницей. Она не задавала вопросов, а только отвечала, когда ее спрашивали, что в этот вечер бывало не часто. Через полчаса «мисс Булстрод» сказала, что у нее разболелась голова и, пожалуй, ей лучше вернуться домой и лечь спать. Миссис Постуисл тоже нашла, что это будет самое благоразумное.

– Да уж, конечно, лучше, чем без дела шататься по улицам, – проворчал Джонни, притворяя за собой дверь своей спальни. – Завтра я должен добыть себе папирос, хотя бы для этого пришлось обокрасть ее кассу. Это что же такое? – Джонни на цыпочках подкрался к двери. – Черт побери! Заперла!

Джонни сел на кровать и принялся обдумывать свое положение. «Я, кажется, никогда не выпутаюсь из этой истории!.. – Он расшнуровал корсет. – Слава тебе господи! – прошептал он благочестиво, любуясь тем, как тело его постепенно принимает нормальные очертания. – Но, кажется, я успею привыкнуть к нему раньше, чем мне удастся от него избавиться».

Ночью ему снились самые нелепые сны.

Весь следующий день – пятницу – Джонни оставался «мисс Булстрод», надеясь, вопреки рассудку, что ему удастся вернуть себе свободу, ни в чем не сознавшись. Весь клуб Автолика, по‑видимому, влюбился в него.

«Мне казалось, что я сам слабоват по части женского пола, – размышлял Джонни. – Но эти идиоты! Можно подумать, будто они никогда не видали женщины!»

Они являлись поодиночке и небольшими группами и изъявляли свои чувства. Даже миссис Постуисл, привыкшая все принимать спокойно и без рассуждений, на этот раз сказала Джеку Херрингу:

– Когда это вам надоест, вы меня предупредите.

– Как только мы разыщем ее брата, разумеется, мы тотчас же свезем ее к нему.

– А вы бы поискали его там, где его можно найти.

– Что вы хотите сказать? – удивился Джек.

– А ничего – то, что сказала.

Джек посмотрел на миссис Постуисл. Но лицо у нее было не из выразительных.

– Ну что – как у вас идет дело с почтовой конторой? – осведомился Джек.

– Почтовая контора для меня – большое подспорье, и я не забыла, что обязана этим вам.

– Полноте, я не к тому.

Они приносили подарки – недорогие, больше так, для памяти или в знак уважения: конфеты, букетики, флаконы духов: Сомервиллю «мисс Булстрод» намекнула, что, если он действительно хочет доставить ей удовольствие, а не просто «заливает» – за это жаргонное словечко она извинилась, выразив опасение, что позаимствовала его у брата, – то пусть бы он принес ей коробку папирос Мессани N2. Сомервилль огорчился. Он, может быть, отстал от века, но… «Мисс Булстрод» оборвала его на полуслове, подтвердив, что так оно и есть, а потом надулась и замолчала.

Юную гостью водили в Музей восковых фигур. Водили на самый верх Монумента. Водили в Тауэр. Вечером ее повели в Политехникум смотреть «Духа Питера».

– Вот этим так весело, – говорили с изумлением и завистью другие туристы.

– Ну, барышне‑то не видно, чтобы было очень весело, – возражали более наблюдательные.

– Да, она у них какая‑то угрюмая, – соглашались дамы.

Стойкость, с какою «мисс Булстрод» переносила таинственное исчезновение своего брата, повергала ее поклонников в изумление и восторг.

– Может, телеграфировать вашим родным в Дербишир? – предлагал Джек Херринг.

– Ради бога, не надо! – горячо протестовала «мисс Булстрод», – они страшно перепугаются. Самое лучшее будет, если вы одолжите мне два соверена и дадите мне возможность вернуться домой.

– Ах нет, что вы! Вас, чего доброго, опять ограбят. Я поеду провожать вас.

Но «мисс Булстрод» уже передумала:

– Может быть, Джонни завтра вернется. Он, вероятно, поехал погостить к кому‑нибудь из знакомых.

– Ему не следовало этого делать, раз он знал, что вы приедете.

– Ну уж он всегда такой…

– Если б у меня была молодая и красивая сестренка…

– Ах, как вы мне надоели! Поговорим о чем‑нибудь другом.

Джек Херринг, в особенности, выводил из терпения Джонни. Он, видимо, с первого взгляда был покорен красотой «мисс Булстрод», и в начале это даже забавляло Джонни. В уединении своей девичьей светелки Джонни теперь горько корил себя за то, что своим кокетством поощрял ухаживания Джека. От восхищения Херринг быстро перешел к влюбленности и теперь смотрел совсем идиотом. Настолько, что, не будь Джонни так поглощен своими заботами, это могло бы показаться ему подозрительным. Но после всего случившегося он ничему уже не удивлялся. «Слава богу, – говорил он себе, гася свечу, – эта миссис Постуисл, кажется, надежная женщина».

В тот самый момент, когда Джонни склонил на подушку усталую голову, его товарищи в клубе обсуждали план развлечений на завтрашний день.

– Я думаю, – говорил Джек Херринг, – самое лучшее будет утречком свести ее в Хрустальный дворец. Утром там никого не бывает.

– А днем в Гринвичский госпиталь, – посоветовал Сомервилль.

– А вечером послушать негритянский оркестр, – предложил Порсон.

– Вряд ли это удобно для молодой девицы, – усомнился Джек. – Они иной раз отпускают такие шуточки…

– Мистер Брэндрем завтра вечером читает «Юлия Цезаря», – сообщил Шотландец ко всеобщему сведению.

– О чем это вы совещаетесь? – спросил только что вошедший Александер‑Поэт.

– О том, куда бы повести завтра вечером мисс Булстрод.

– Мисс Булстрод? – не без удивления переспросил Поэт. – Вы говорите о сестре Джонни?

– Вот именно. А ты откуда знаешь? Ведь ты же был в Йоркшире.

– Вчера вернулся. И ехал с нею вместе.

– Ехал с нею вместе?

– Да, от Мэтлок‑Бата. Да что с вами со всеми? У вас такой вид…

– Присядь, – пригласил его Адвокат‑без‑практики. – Давайте обсудим все спокойно.

Александер, заинтересованный, сел.

– Ты говоришь, что вчера приехал в Лондон с мисс Булстрод. Ты уверен, что это была мисс Булстрод?

– Уверен? Да я ее с детства знаю.

– Когда ты приехал в Лондон?

– В половине четвертого.

– И что же с нею сталось? Куда она должна была ехать с вокзала?

– А я не спросил ее. Видел только, как она садилась в кэб. Я торопился и… что это такое с Херрингом?

Херринг вскочил и, схватившись за голову, быстро шагал из угла в угол.

– Не обращай внимания. Мисс Булстрод – ей сколько лет?

– Восемнадцать – нет, уже девятнадцать исполнилось.

– Она такая высокая, красивая?

– Да. А что, с ней что‑нибудь случилось?

– Ничего. С нею‑то ровно ничего не случилось. Весело проводит время, и только.

Поэт был рад это слышать.

– Час тому назад, – начал Джек Херринг, все еще сжимая голову руками, как бы для того, чтоб удостовериться, что она на месте, – час тому назад я спросил ее, может ли она когда‑нибудь полюбить меня. Как вы думаете, можно рассматривать это как предложение руки и сердца?

Все члены клуба сошлись на том, что это равносильно предложению.

– Но позвольте. Почему же? Я просто так спросил, без всякой цели.

Члены клуба в один голос заявили, что это увертка, недостойная джентльмена.

Времени терять было нельзя. Джек Херринг тут же сел писать письмо мисс Булстрод.

– Но я не понимаю… – начал Поэт.

– Господа, да уведите его куда‑нибудь и объясните ему! – простонал Джек Херринг. – Я не в состоянии думать, когда кругом такой шум.

– Но почему же Беннет?.. – прошептал Порсон.

– А где Беннет? – крикнуло сразу несколько голосов.

Беннета со вчерашнего дня не видали.

Письмо Джека «мисс Булстрод» получила на другое утро, за завтраком. Прочитав его, «мисс Булстрод» встала и попросила миссис Постуисл дать ей взаймы полкроны

– Мистер Херринг наказывал мне ни под каким видом не давать вам денег, – сказала миссис Постуисл.

«Мисс Булстрод» протянула ей письмо.

– Прочтите это, и вы, может быть, согласитесь со мной, что ваш Херринг осел.

Миссис Постуисл прочла письмо и принесла полкроны.

– Я бы вам советовала первым делом побриться – конечно, если вам не надоело валять дурака.

«Мисс Булстрод» сделала большие глаза. Миссис Постуисл преспокойно продолжала завтракать.

– Не говорите им! – умолял Джонни. – По крайней мере сейчас не говорите.

– И не подумаю. Мне‑то какое дело.

Двадцать минут спустя настоящая мисс Булстрод, гостившая у своей тетки в Кенсингтоне, изумлялась, читая наскоро набросанную записку, которую доставил ей в конверте рассыльный: «Мне нужно поговорить с тобой – наедине. Не кричи, когда увидишь меня. Ничего особенного не случилось. Объясню в двух словах. Любящий тебя брат Джонни».

Двух слов оказалось мало, но в конце концов Младенец все объяснил.

– Долго ты еще будешь смеяться? – спросил он.

– Но ты такой уморительный в этом наряде, – оправдывалась сестра.

– Они этого не находили. Я их здорово провел. Держу пари, что за тобой никогда так не ухаживали.

– А ты уверен, что провел их?

– Приходи в клуб сегодня вечером в восемь часов и увидишь. Может быть, потом я сведу тебя в театр – если ты будешь умницей.

Сам Младенец явился в клуб около восьми часов. Его встретили очень сдержанно.

– Мы уж хотели разыскивать тебя через полицию, – сухо заметил Сомервилль.

– Меня вызвали неожиданно – по очень важному делу. Страшно признателен вам, господа, за все, что вы сделали для моей сестры. Она только что рассказала мне.

– Ну полно, стоит ли об этом говорить?

– Нет, правда, я вам страшно благодарен. Не знаю, что бы она делала без вас.

Члены клуба наперебой уверяли, что это сущие пустяки. Их скромность и упорное нежелание вспоминать о своих добрых делах были прямо трогательны. Они все время старались перевести разговор на другую тему.

– Особенно восторженно она отзывалась о тебе, Джек, – упорствовал Младенец. – Я никогда не слыхал, чтоб она кем‑либо так восхищалась.

– Ты же понимаешь, голубчик, что для твоей сестры… все, что я был в силах…

– Знаю, знаю; я всегда чувствовал, что ты меня любишь.

– Ну полно же, будет об этом! – умолял Джек Херринг.

– Только вот письма твоего сегодняшнего она как‑то не поняла, – продолжал Младенец, игнорируя просьбу Джека. – Она боится, что ты счел ее неблагодарной.

– Видишь ли, – принялся объяснять Джек Херринг, – я опасался, что две‑три моих фразы она могла истолковать неправильно. И я написал ей, что бывают дни, когда я как будто не в себе – сам не знаю, что делаю.

– Это неудобно, – заметил Младенец.

– Очень. Вот и вчера был один из таких дней.

– Сестра мне говорила, что ты был очень добр к ней. Сначала ей показалось не очень любезным с твоей стороны, что ты не хотел одолжить ей немного денег. Но, когда я объяснил ей…

– Конечно, это было глупо, – поспешил согласиться Джек. – Теперь я это вижу. Я сам нынче утром пошел объясниться с ней. Но ее уже не было, а миссис Постуисл советовала мне лучше и не объясняться. Я так ругаю себя…

– Голубчик, за что же ты ругаешь себя? Ты поступил благородно. Она нарочно хотела сегодня зайти в клуб, чтобы поблагодарить тебя.

– Ни к чему это, – сказал Джек Херринг.

– Вздор! – сказал Младенец.

– Нет, право. Ты извини меня: но все‑таки я лучше не выйду к ней. Лучше мне с ней не встречаться.

– Да она уже здесь, – возразил Младенец, беря из рук швейцара визитную карточку. – Ей это покажется странным.

– Нет, право, я лучше не пойду, – жалобно повторил Джек.

– Это невежливо, – заметил Сомервилль.

– Иди сам.

– Меня она не желает видеть.

– Как не желает? – возразил Младенец. – Я забыл сказать, что она обоих вас желает видеть.

– Если я ее увижу, – сказал Джек, – я скажу ей всю правду.

– А знаешь – я думаю, это будет проще всего, – решил Сомервилль.

Мисс Булстрод сидела в вестибюле; и Джек и Сомервилль нашли, что ее теперешнее, более скромное платье гораздо больше ей к лицу.

– Вот они, – торжественно возвестил Джонни. – Вот Джек Херринг, а вот и Сомервилль. Представь себе, я едва убедил их выйти повидаться с тобой. Милый старый Джек, он так застенчив.

Мисс Булстрод поднялась с кресла и сказала, что не знает, как благодарить их за всю их доброту к ней. Мисс Булстрод, по‑видимому, была очень растрогана; голос ее дрожал от волнения.

– Первым делом, мисс Булстрод, – начал Джек Херринг, – мы считаем необходимым признаться вам, что все это время мы принимали вас за вашего брата, переодетого в женское платье.

– А‑а! – воскликнул Младенец. – Так вот в чем дело? Если б я только знал… – Он запнулся и горько пожалел о своих словах.

Сомервилль схватил его за плечи и поставил рядом с сестрой под газовым рожком.

– Ах ты… негодник! – сказал Сомервилль, – Да ведь это все‑таки был ты.

Младенец, видя что игра проиграна, и утешаясь тем, что не он один одурачен, сознался во всем.

В тот вечер – и не только в тот вечер – Джек Херринг и Сомервилль были с Джонни и его сестрою в театре. Мисс Булстрод нашла Джека Херринга «очень милым» и сказала об этом брату. Но Сомервилль, Адвокат‑без‑практики, понравился ей еще больше и впоследствии, когда Сомервилль, уже утративший право на свое прозвище, подверг ее допросу, призналась ему в этом сама.

Но все это не имеет отношения к нашей истории. Кончается она тем, что в условленный день, в понедельник, мисс Булстрод явилась под видом «мисс Монтгомери» к Джауиту и заручилась для последней страницы «Хорошего настроения» объявлением о мраморном мыле на шесть месяцев, по двадцати пяти фунтов стерлингов в неделю.

 

Электронная книга издана «Мультимедийным Издательством Стрельбицкого», г. Киев. С нашими изданиями электронных и аудиокниг Вы можете познакомиться на сайте www.audio‑book.com.ua. Желаем приятного чтения! Пишите нам: audio‑[email protected]