Год от В. И. Ночь с 13-го на 14-й день месяца зеркала Арция. Мунт

Он напился, как свинья, как три свиньи, как целое стадо свиней… Нельзя сказать, что стало весело, но этот проклятый мир с его королями, интригами и родственниками завертелся волчком, исчезая в клубящейся зелени. Жаль, не навсегда – завтра он свое возьмет раскалывающейся головой, тошнотой и прочими прелестями.

Базиль прекрасно помнил, сколько выпил, и, пока пил, отдавал себе полный отчет, чем все закончится, но не останавливался. Не потому, что не мог, а потому, что не хотел. Предпоследний кубок расплескался, и красное вино залило дорогой инкрустированный столик. Лужа напоминала очертаниями капустный кочан, кочерыжкой примыкающий к краю столешницы. Темно-алые капли стекали на пол и на правое колено графа, но отодвигаться было лень. Тартю не сдохнет, если единоутробный брат его будущей жены зальет один несчастный ковер. Сам виноват, нечего было назначать его капитаном новой гвардии да еще навязывать ему в помощники какого-то Эсташа. Вот пусть Эсташ и караулит кошачье отродье, сожри его крысы.

Любопытно, во дворце Анхеля крысы водятся? Раньше вроде не было, ну а теперь наверняка заведутся. Уже завелись – правда, пока бесхвостые…

Граф Мо захохотал, старательно взял кувшин, на сей раз не пролив ни капли, вылил остатки вина в кубок и целеустремленно выпил. Все. Вино кончилось. Конечно, можно позвать слугу и потребовать еще, а можно и не звать. Голова внезапно прояснилась. Похоже, он дошел до той степени опьянения, когда встать невозможно, но ум начинает работать четко и ясно, правда, недолго. Да и толку от этой ясности…

Базилю-Эммануэлю-Фредерику Гризье, графу Мо в двадцать восьмой день месяца Собаки стукнуло двадцать восемь, и всю предыдущую жизнь он был сыном своей матери и братом своего брата. Как и все Вилльо-Гризье, Базиль вырос красавцем, хоть и не столь ослепительным, как Жорес, – и волосы потемнее, и черты порезче. Гризье-младший был сносным воином и отличным охотником, признанным знатоком собак, лошадей и ловчих птиц. Впрочем, охотничьим двором интересы Базиля не ограничивались. Иногда он читал, иногда перебирал струны мандолы или гитары, порой слегка влюблялся и ни к чему и ни к кому не относился серьезно, даже к себе. Зачем, если для того, чтобы думать, интриговать, действовать, есть мать, брат и куча дядюшек и теток во главе с Реви?

Родичи занимались своими делами, не спрашивая мнения младшего из братьев Гризье, что того вполне устраивало. Неприязнь, которую испытывала старая арцийская аристократия к его клану, порой задевала, но Базиль был слишком ироничен, чтобы забивать себе голову чужими оскорблениями. Несколько дуэлей у него, разумеется, случилось, не без этого, но противники семейства Вилльо всю свою ненависть тратили на Жореса, Элеонору и Фернана Реви, которые платили им тем же, а граф Мо… Граф Мо был всего лишь «младшим пуделем»…

Когда мать потребовала от него поехать к Тартю, она так и сказала: «Если уедешь ты, никто не обратит внимания, особенно если ты обставишь все как охотничью вылазку. Если исчезнет Жорес или Фернан, это так не оставят». И он поехал, Проклятый его побери!

От него требовалось одно. Быть рядом с Тартю, хоть и не очень на виду, и, когда все кончится, немедленно дать знать, после чего можно возвращаться к соколам и гончим. Свое дело он сделал, и сделал успешно, но охотиться ему, похоже, расхотелось на всю оставшуюся жизнь. Базиль Гризье в бою не участвовал, равно как и Пьер Тартю, и новый командор рыцарей Оленя. Он только смотрел. Это была первая его война. Гризье, конечно, участвовал в турнирах, хоть и не числился в дюжине первых мечей Арции, слышал он и рассказы о настоящих сражениях, но то, что случилось на Гразском поле, не лезло ни в какие ворота. И дело было не в том, что они чуть не проиграли, а, казалось бы, точно выверенный план повис на волоске… Двинься Рогге на десятинку позже или будь у короля те пять сотен дарнийцев, что завязли во фланговой стычке, Тагэре остался бы королем, а Тартю – ублюдком. Впрочем, он им и так остался.

Граф Мо стоял рядом с Пьером, а его глаза, уши и, к несчастью, нос были в порядке. Базиль всегда гордился тем, что ему все все равно, но видеть на троне Арции обгадившегося при всем честном народе недоноска было унизительно. А уж знать, что ты к этому приложил руку… Граф с ненавистью оттолкнул пустой кубок; тот покатился по столу, превратив «капусту» в раздавленную улитку, и грохнулся на ковер. Базиль зачем-то решил его поднять, но пол издевательски пошатнулся, и Гризье оказался на ковре в обществе пустого кубка и невесть откуда взявшегося черного кота, с интересом уставившегося на свалившегося кавалера.

– Все дерьмо, – раздельно сообщил Базиль негаданному собеседнику, – дерьмо, и больше ничего. Надоело…

Кот выгнул спину, зевнул во всю пасть и прищурил глаза. Он все понимал и презирал род людской. И правильно делал.

– Хорошо тебе, – отчего-то смертельно обидевшись, но не рассердившись, пожаловался человек, – у тебя нет родственников. А если есть, то они к тебе не лезут. И короля у тебя нет… Зато есть хвост и девять жизней, а у меня одна, и та пропащая… Если я сегодня сдохну, никто и не заметит. Разве что порадуются, что одним «пуделем» меньше стало. Никто меня не любит, ну и Проклятый с ним! Мне тоже никто не нужен! Слышишь, ты, животное! Мне! Никто! Не! Нужен!

Кот сел столбиком, навострив уши, и поглядел в глаза пьяному собеседнику.

– Ты меня понимаешь, а говорят – кошки и собаки друг друга не выносят! Не, – Базиль затряс головой, – это люди друг другу гады, а звери, они что… Ну, съедят, если голодные, а чтоб в душу нагадить или предать, это нет! Эх, котяра, да пошло оно все к Проклятому. Не хочу быть капитаном гвардии и этого копленного сына сторожить. Извини, я не про тебя. Тебя б на трон я хоть сегодня посадил. Ты и смотришь по-королевски, и не трус, видать, а этот, этот… Устал я что-то, кот. А может, ты мне снишься, а? Дверь закрыта, окна тоже… Точно, снишься. Тебя нет, и меня нет… И хорошо, что нет. Не хочу быть. И не буду!

Кот потянулся, подошел и неторопливо взгромоздился к Базилю на колени. Тот удивленно тронул лоснящуюся спину.

– Жалеешь? Спасибо… Только нечего меня жалеть! А, гори оно все синим пламенем!