Многообразие и единство мировой культуры. Духовный портрет современного мира 2 страница

Так, в 1843 г. Бруно Бауер — один из столпов Мла­догегельянства, выпускает книгу “Воспоминания о во­семнадцатом столетии и сообщение о кризисе девят­надцатого”. И на протяжении всего прошлого века эта нота о всеобщем кризисе настойчиво повторялась. Стоит напомнить Шопенгауэра — проповедника и про­возвестника всемирного пессимизма, воспевающего упадок жизненного чувства своего времени, Гойю — пророка ужаса, Кьеркегора — апологета страха, Ницше, предрекающего гибель.

Жестокую и неприглядную картину кризиса эпохи XIX века, как она представлялись Ф. Ницше, впечат­ляюще начертал Карл Ясперс в работе “Ницше и христианство”. Эту устрашающую картину потом много­кратно пересказывали: крушение культуры — образование подменяется пустым знанием; душевная субстанциональность — вселенским лицедейством жизни “понарошку”; скука заглушается наркотиками всех видов и острыми ощущениями; всякий живой духов­ный росток подавляется шумом и грохотом иллюзорного духа; все говорят, но никто никого не слушает; все разлагается в потоке слов, все пробалтывается и предается. Ницше говорил все это о духовном кризи­се эпохи, ему принадлежит беспощадный диагноз “Бог умер”. Де в мире нет больше святынь, нигилизм покрывает все и вся, ценности былой истории рассы­пались, новые не сформировались.

И это все утверждалось тогда, когда еще не были не только выявившимися, но и даже наметившимися объективные, предметные, вещественные глобальные проблемы. Это все заявлялось, когда идея прогресса еще бушевала в массовом сознании и лелеялась ин­теллектуалами. Это все говорилось в восьмидесятые годы прошлого века. Далеко же смотрел Ницше и мно­гое увидел. И не случайно, не выдержал его разум напора этих тревожных нот.

Пришел XX век. И с новой силой идеологи и тео­ретики, люди искусства и литераторы стали выносить мрачные оценки действительности- Конечно, основа­ния для того были. Что и говорить — век тяжел, противоречив. Крови, слез, пота пролито реки. Но краски заката так щедро брошены на всю историю века, что и впрямь стоит задуматься над тем, что все люди мира втянуты в засасывающую воронку кризис­ных событий.

Диагнозы безнадежности, утверждения о бессмыс­лице и последних днях Человечества множатся. Еще в прошлом веке тот же Ф. Ницше говорил, каким жалким, каким призрачным, каким мимолетным, ка­ким бесцельным и произвольным исключением явля­ется в природе человеческий интеллект. Да и его но­ситель — человечество. Были вечности, когда его не было, будет время, когда от него и следа не останет­ся. И в нашем веке все экзистенциалисты, люди умуд­ренные и скорбные, хором и поодиночке говорят о леденящем одиночестве каждого, о нашей “брошенности” в чуждом мире, о непрочности и зыбкости су­ществования.

Все безысходно, на всем тлен, ждать нечего, спра­шивать “куда” и “зачем” просто не имеет никакого резона. Над нами царит ощущение страха, преддве­рия хаотичности, катастрофы.

Но так ли это? Поразмышляем над тем, а что соб­ственно имеется в виду, когда говорится о кризисе?

Обратимся к классике. Хотя бы к К. Марксу. Уж он-то о кризисах написал немало. И наряду с анали­зом экономических и политических их модификаций дал и общетеоретические определения. По его мне­нию, в социальной системе кризис имеет место тогда, когда распадается единство моментов, ставших самос­тоятельными, и необходимо воссоздание цельности. При этом в прошлом в обществе кризисы разреша­лись с применением тех или иных форм социального насилия (от угроз до применения оружия). Насиль­ственное разложение единства или столь же насиль­ственное воссоединение уже разделенного — такими были кризисы бытия. Кризис, конечно, есть распад целостного, системы, ее деструкция, результат разви­тия внутреннего противоречия или внешнего удара, ведущий либо к уничтожению, либо к переходу в но­вое состояние.

О том, что кризис не всегда зло, говорили мысли­тели разных направлений. Питирим Сорокин в книге “Человек и общество в условиях бедствия”, написан­ной в годы второй мировой войны, утверждал, что бедствияне являются исключительным злом, наряду с их разрушительными и вредными действиями они играют конструктивную и положительную роль в ис­тории культуры и творческой деятельности человека. Для человечества катастрофы имеют великое обучающее значение.

Но в этом же ракурсе размышлял В. И. Ленин в годы первой мировой войны, когда говорил, что всякий кризис означает (при возможности временной задержки и регрессии) ускорение развития; обострение противоречий; обнаружение их; крах всего и т. д. В этом, как он полагал, полезные черты всякого кризиса. Конечно, оценки П. Сорокина и В. И. Ленина обнадеживают. Но не следует забывать, что они написаны в доатомную эпоху, в пору, когда не обозначилась экологическая угроза, когда мы были беззаботны в отношении космических опасностей, когда еще не было глобальных проблем (продовольственной, водной, ресурсной, демографической, урбанистической и иных). Как говорится,их бы слова, да Богу в уши, их бы устами, да мед пить. Но все же, размышляя дальше о глобальном кризисе, отдадим предпочтение не тем, кто зовет сложить руки и покорно ждать краха, а тем кто готов искать выход, верит в разум и волю челове­чества.

Едкая и ироничная украинская пословица “Не тратьте, куме, сил понапрасну, да идите ко дну” не может быть взята как выразительное умонастроение духа людского в конце нашего бурного века.

Кризис сейчас все же есть. Трещит и пощелкивает, угрожающе кривится вся мировая система — от хо­зяйства до высших идеологий. Правде надо смотреть в глаза. Не отворачиваться. Уже не раз упоминавшийся нами мудрый немецкий философ, один из самых яс­ных умов века, Карл Ясперс говорил: “Кажется, се­годня раскалывается то, чем был мир человека тыся­челетиями”. Все находится в состоянии кризиса, такого кризиса, который не поддается обозрению, ох­вату на единой основе и излечению, который прихо­дится переносить, принимать как наш удел. И это не миф, не запугивание обывателя. Не наживание ин­теллектуального капитала на щекотании нервов бла­гополучному среднему классу в преуспевающих стра­нах. Хотя у многих подвизающихся в желтой прессе, масс-культе, масс-медиа, поп-философии и паранауке такой мотивчик несомненно прослушивается. Но не У таких масштабных и честных мыслителей, как К. Яс­перс, И это кризис не одной какой-либо сферы, не одной страны или региона. Это всеохватывающий, под­линно глобальный, системный, предопределяющий не­обходимость осмысления путей выхода из него всем сообществом, Родом, человечеством.

О глобальном характере кризиса можно судить понекоторым проблемам, так сказать, землешарного раз­маха. И начал бы я, может быть, неожиданно, с того вопроса, который обычно не включается в число так называемых глобальных проблем. Я начал бы с эк-стернальной угрозы, то есть с внешней угрозы чело­вечеству. Нет, нет. Не с НЛО, не с “зеленых человеч­ков”. Правда, начиная с Г. Уэллса и до нынешней плеяды наших и зарубежных фантастов идея о на­шествии инопланетян тысячекратно обыграна. Все это пока, как мы уже раньше говорили, более гипотетич­но, чем реалистично. Нельзя полностью ее отвергать, но сегодня нет оснований некритично и безапелляци­онно ее принимать.

Есть другие, уже реальные вещи.

30 июля 1908 года небосвод прорезал и опустился в безлюдной тайге Тунгусский метеорит. Подсчитано, что задержись он на три часа или упади на четыре тысячи километров западнее, Москва тяжко постра­дала бы. С этих размышлений открывается роман зна­менитого современного фантаста Артура Кларка “Сви­дание с Рамой”. Его встревожила эта тема. И его последним произведением стал вышедший в 1993 г. роман “Молот Господень” — на эту же тему. Но об этом же писал не менее знаменитый Айзик Азимов в романе “Немезида”, этому же посвящен бестселлер Л. Нивела и Д. Пурнела “Молот Люцифера”. Что это было? Темные предчувствия? Интуиция больших фан­тастов? И при чем здесь кризисы земные? Да притом, что объединенная мощь человечества сегодня реально могла бы по своим техническим возможностям отвес­ти от нас такую угрозу.

О том, что это не игра праздного ума и не легко­мысленные надежды людей малосведущих, можно су-Дить по позиции Эдварда Теллера. Личность более чем известная, “отец” американской водородной бомбы, один из наиболее значительных физиков-ядерщиков века. В октябре 1994 г. он принял участие в конфе­ренции в Челябинске в ранее сугубо засекреченном нашем атомном центре. Проблема ее “Защита Земли от столкновения с опасными космическими объектами”. В своем интервью после конференции он заявил, что оборона против больших и малых космических тел — общая задача человечества. И действительно, встревоженность летом 1994 г. лобовой атаки кометы Шумейкер-Леви-9 на планету Юпитер, открытие ко­меты Махгольц-2, которая через несколько десятиле­тий может пройти в опасной близости от Земли, — все это требует не только размышлении, но и дейст­вий. Кометы и большие астероиды — реальность. Они угроза, они большая опасность. Их наличие должно было бы объединить людей. Но... Но люди остаются разъединенными. Начинаются взаимные страхи. Об антиметеоритной, антикометной обороне всерьез ни­кто не думает.

И, пожалуй, отсутствие единства человечества пе­ред лицом внешней угрозы (так называемым “экстернальным кризисом”) — это и показатель внутреннего глубокого неблагополучия. Инерционная тупиковость взаимного недоверия, подогревание давних конфрон­тации групповых интересов сегодня в глобальных мас­штабах стали жизненно опасной для бытия всего рода людей.

Говоря о кризисе, охватившем всю планету, можно (да и нужно) разумеется выделить его составляющие. Прежде всего — разлаженность отношений человека и природы (экологический кризис), спутанность в эко­номической ситуации (общий кризис мировой эконо­мики), государственно-политическую разбалансированность, беспорядок в международных отношениях (политический кризис), духовную смуту (идеологичес­кий кризис) и т. д. О некоторых этих аспектах пла­нетарного кризиса речь у нас еще пойдет в последую­щем изложении.

Но в целом можно было бы сказать так. Мы столк­нулись со всеобщим “кризисом порядка” (применяя меткое выражение академика Н. Моисеева). Порядка XX века. Все то, что определяло облик нашего столе­тия, заколотилось, закачалось, подпрыгнуло, утрати­ло стабильность, стало неустойчивым. Нет прежней системы безопасности. Те, кого считали прогрессивными, теперь вовсю поносятся как изверги. И, напро­тив, те, кто считался недостойным, вдруг преподносят­ся как величайшие персонажи. Переосмысливается и бойко переписывается история века, да и прошлых веков. Само понятие планетарных отношений сущес­твенно меняется. Мир становится другим. Политичес­кие решения середины века (типа Ялтинских согла­шений) уже рассматриваются как какие-то непонятные древности, с которыми считаться не стоит.

Возникают и стремительно наступают новые про­блемы, которые вскоре потребуют своего разрешения, проблемы, от которых не отвернуться. Иногда гово­рят, что мир встал на дыбы. Они подчас выглядят как региональные, но по существу глобальны. Вот на­пример, простенький вопросик: Кто будет кормить Китай в XXI веке? И как его накормить? Вроде бы сейчас настроение по этому вопросу бодряческое. В Китае голода нет, идет рост благосостояния и он впе­чатляющ. Однако не все так просто. Как-то хорошо было сказано, что Иисус Христос накормил пятью хле­бами и двумя рыбами пять тысяч верующих. Увы, с тех пор это уже никому не удавалось. Вернемся к Ки­таю. В нем проживает на 1993 г. 22% мирового насе­ления. И на его долю приходится только 7% мировой пашни. Население Китая, несмотря на жесткие меры по ограничению его роста, продолжает упорно расти. По имеющимся авторитетным расчетам с 1990 по 2030 год оно возрастет на 400 миллионов и составит 1,7 миллиарда человек. Промышленное развитие Китая (как показывает опыт Японии, Южной Кореи, Тайваня) неизбежно повлечет за собой изменение типа питания, повышение потребления белковых продуктов — мяса, рыбы. Но это, в свою очередь, приведет к потере па­хотных земель. Уже видна нарастающая нехватка воды. Огромное, колоссальное население ставится в зависимость от импорта продовольствия. Но кто мо­жет ему его поставлять? Никто. Никто их не прокор­мит, весь мировой экспорт — 200 млн. тонн зерна. А только Китаю нужно будет минимум 300 млн. тонн.

Призрак голода очень быстро может “опредметиться” и стать жуткой реальностью. Но это лишь часть общемировой продовольственной проблемы, лишь часть вопроса о мировой продовольственной ситуации. Представим вид западных супермаркетов. Глаза раз­бегаются от сотен сортов колбас, сыров, консервов. Но когда вспомнишь, что по самым низким оценкам сегодня в мире ежегодно умирает от голода около 80 млн. человек (II) становится не по себе. По данным французских исследователей, 15% населения мира пи­тается избыточно, 10% — хорошо, 15% — удовлетво­рительно, 50% — недоедает, 10% — голодает. В этом и состоит проявление глобального продовольственно­го кризиса.

Человечество одержало много побед. И в космос выдвинулось. И в глубины атомного ядра проникло. И в компьютерные сети земной шар окутало. А вот с задачей всеобщей сытости так и не справилось. Вели­ка была надежда на “Зеленую революцию”, на мине­ральные удобрения, на гидропонику, на энергонасы­щенную сельхозтехнику, на высокопродуктивные породы, оптимальное соотношение больших и малых хозяйств, совершенствовали инфраструктуру, боролись с сельхозвредителями и болезнями, оттачивали тех­нологию производства пищи. Все это давало и дает результаты. И немалые. Но кардинального решения продовольственной проблемы нет и до сих пор.

В конце прошлого столетия известный химик М. Вертело, упоенный успехами своей науки, горделиво предрекал, что к 2000 году, не будет в мире сельского хозяйства, химия сделает излишним земледелие. Таб­леточная химера оказалась именно химерой, пустой фразой. На все то будущее, куда может заглянуть обос­нованное предвидение, без сельскохозяйственного производства не обойтись. И оно-то во всем мире в серь­езном кризисе. Он глобален. Урожайность сельскохозяйственных культур и продуктивность сельскохозяй­ственных животных подобралась к биологическому пределу, пространства пашни и пастбищ ограничены и из года в год сокращаются. А количество потреби­телей умножается. Иих аппетиты не уменьшаются, а расширяются и разнообразятся. Ситуация с Китаем — это лишь модель для всего человечества. Кризис­ная модель.

Мир продувает холодный ветер реальных опаснос­тей. Леденящий ветер. Наступают на сельхоэугодья города, пригороды и огромные урбанизированные аг­ломерации. Процесс нарастающей урбанизации давно вышел из-под разумного контроля. Иногдаговорят: мегаполисы — бич божий. И в самом деле, они стано­вятся чудовищной свалкой отходов. Например, 16 мил­лионный Нью-Йорк дает в сутки 15 миллионов ки­лограммов мусора. Такие города, как Каир и Мехико, ежедневно увеличиваются более чем на тысячу чело­век. По мнению экспертов, население Мехико еще до 2000 года достигнет 25 миллионов человек. Мегапо­лисы всасывают людей и перемалываютих. Городов-миллионщиков в мире уже несколько десятков. Горо­да-исполины превратились в каменные мешки, отгораживающие людей от света и воздуха. Вместо того, чтобы быть средоточием культуры, рассадниками интеллекта, центрами управления, они становят­ся аморфными скопищами чуждых друг другу людей, порождая самый тяжелый вид одиночества — “оди­ночество в толпе”. Это тоже одна из граней глобаль­ного кризиса.

К 2000 году больше половины человечества будет жить именно в городах. Можно было бы назвать еще немало штрихов, граней, моментов общего глобально­го кризиса. Однако не будем калейдоскопичны, не ста­нем мелочиться и разбрасываться.

Попытаемся свести черты всеобщего кризиса рода людей к некоторым наиболее рельефным чертам, к главным угрозам. И вместе с тем предпримем шаги по наметке возможных путей выхода из этого кризи­са, прорисовке реальных надежд такого выхода.

Еще раз вспомним, что в мире ныне возникла многополярность, на первый план выходит то противо­стояние, которое условно можно было бы обозначить “Север — Юг”. Это противоречие между относитель­но небольшой группой высокоразвитых стран с устойчивой политической системой, освоивших новейшую информационно-компьютерную технологию, с высоким уровнем благосостояния и, с другой стороны, с основ­ной массой стран, живущих в рамках индустриаль­ной, а то и предындустриальной технологии, с массо­вой бедностью, бурным ростом народонаселения, нестабильностью внутренней жизни. Карта мира ме­няется и переписывается. За последние 4—5 лет на ней возникло более 20 новых государств. Вместе с тем возникают объединения типа тех, которые в Европе возникли по Маастрихтским соглашениям.

О характере противостояния “золотого” миллиар­да и четырех миллиардов остального мирового насе­ления можно судить по таким данным. В 1992 году 20% наиболее богатых стран получали 83% мирового дохода, а на долю остальных оставалось всего 17%, при этом на долю их беднейшей части всего лишь 1,4%. Возвращаясь к теме продовольствия, скажем так: люди “золотого миллиарда” кушают плотно, они сыты, хорошо едят. Хотя и там есть голодные и недо­едающие. А. Зиновьев в книге “Запад” (1995 г.) со ссылкой на официальные источники говорит, что в 1987 году в Англии 9 млн. граждан (17% населения) жили в нищете, в Западной Германии 6 млн. не имели средств к существованию, крова и надежды на буду­щее. В США в 1996 г. в нищете жило 33,6 млн. чело­век, т. е. 13,5% населения. Конечно, это не нищета жителя Бангладеш или Сомали, но все же нищета, бедность, выпадение из “стандарта жизни”. А “стан­дарт жизни” там таков, что если бы все люди земли потребляли бы столько зерна, сколько североамери­канцы, то его мировых поставок хватило бы лишь на прокорм скота. А если бы весь мир потреблял (на душу населения) столько рыбы, как японцы, ее мировые запасы были бы уже исчерпаны. Богатые страны явно ведут себя, мягко говоря, расточительно, живут не “по возможностям”.

“Сытый Север” и “голодный Юг”, Юг, который не может обеспечить своих жителей не только едой и кровом, но и духовной пищей. Индия дает миру 1/3 всех неграмотных, Китай — четвертую часть, США и Канада тратят на образование в расчете на душу насе­ления в 90 раз больше, чем многие африканские стра­ны.

Это соотношение никуда не денешь, от него не уй­дешь. Оно — одна из осей глобального кризиса. В этой связи на Конференции ООН по окружающей сре­де и развитию (июнь 1992 г.) премьер-министр Нор­вегии Гру Харлем Брундланд говорила: “Человеческая история достигла водораздела, за которым изменение политики становится неизбежным. Более миллиарда человек, не могущих удовлетворить основные потреб­ности, наши собственные дети и внуки и сама плане­та Земля требуют революции. Она грядет. Мы знаем, что у нас есть возможность предотвратить опасность, хаос и конфликты, которые в противном случае неиз­бежны”.

Что и говорить, слова произнесены веские и суро­вые, правдивые и ответственные.

Однако проходят годы, а ничего существенного не происходит. Гневные предупреждения, тревожные про­гнозы еще не вывели основную массу политиков, да и рядовых людей, из состояния, которое можно было бы назвать метким русским словом “авось”. Авось про­несет, рассосутся сами по себе беды и печали, не гря­нет гром.

Но надо смотреть правде в глаза. Уже наглядно видны, прорезались, определились те тенденции в со­стоянии мира, которые порождают тревогу.

Не случайно возникающие ныне пестрые концеп­ции глобального развития подчас характеризуются как поиск “стратегии выживания”. И когда уже речь по­шла не о том, как “жить”, а о том, как “выжить”, то это не может не вызвать глубокой озабоченности у всех мыслящих людей. Мы столкнулись с жесткими угрозами. В чем же они? И как их отвести, преодо­леть?

Зримые угрозы

 

Век XX стал временем небывалого штурма не­бес, взлета науки, подъема техники, социаль­ных катаклизмов, мировых войн, свершений искусства, метаний культуры. Это богатый, сложный и глубоко противоречивый век. Он порождал блиста­тельные надежды и хоронил их. Он создал жесткие угрозы и развернулих перед содрогнувшимся челове­чеством.

И пожалуй, первая изних — это та, которая связа­на с атомной энергией.

16 июля 1946 года в 5 часов 29 минут 45 секунд в двухстах километрах от глубоко засекреченного цент­ра американских ядерных исследований городка Лос-Аламос был осуществлен первый взрыв наземного атомного устройства. Во всяком случае — первый в писаной истории, ибо есть глухие подозрения, со ссыл­кой на мифологические тексты, что нечто подобное имело место и когда-то раньше. Но для последнего тысячелетия — явно первое. И с этого началась эра атома, атомная эпоха, полоса ядерной политики, вре­мя ядерного страха, угроза ”холокоста” — всеобщей ядерной смерти.

Гарри Трумен — заурядный политик, в ту пору волей случая оказавшийся после блистательного Руз­вельта на посту американского президента, перед Потстдамской конференцией ничтоже сумнящеся изрек: ”Если она взорвется, а я думаю, что так оно и будет, У меня, наверное, появится дубинка для этих парней”. Под “этими парнями” имелись в виду мы — русские, советские — те, кто сломали хребет гитлеровской во­енной машине. Атом вырос из нужд не мирной энер-гетики, а из военного заказа, он пришел на земной шар прежде всего как оружие. И был применен без какой-либо серьезной стратегической или оператив­ной надобности, как оружие устрашения и наведения ужаса в августе 1945 года на японские города Хиросима и Нагасаки.

Вскоре появилось атомное оружие у Советского Союза. А затем, в начале 50-х годов, и термоядерное (водородное). Началась ядерная гонка, пошли подзем­ные, подводные, наземные испытания ядерного орудия. Стремительно накапливались горы ядерных зарядов. Со­вершенствовалась технология их изготовления, спосо­бы доставки к цели, осуществлялась большая “ком­пактность” и “эффективность” боеголовок.

По подсчетам американского журнала “Бюллетень ученых-атомщиков”, с 1945 по 1989 год каждые 9 дней (!!!) где-то гремел взрыв. США производили при­мерно 1 взрыв в 13 дней, СССР — в 23 дня, Франция — в 61 день, КНР — в 277 дней, Великобритания — в 308 дней. Затем началась полоса мораториев на ядер­ные испытания в трех сферах, особенно в воздухе. Но эти моратории все время нарушались. С октября 1995 г. серию испытаний в Тихом океане проводят французы. Их ядерные заряды завершают “срок год­ности”. И требуют замены. Кстати говоря, та же си­туация с российскими ядерными зарядами, изготов­ленными по сходной технологии. Иная картина у США, где до истечения “срока годности” еще далеко, техно­логия их конструирования и изготовления там была иная. Не так давно проводили испытания китайцы...

Все годы после начала атомной гонки и ядерного противостояния стали временем “балансирования на грани”, они породили ситуацию “кануна” гибели, апокалиптических умонастроений, напряженного всматривания в циферблат “атомных часов”. Кто может на­жать на “кнопку”? У кого в руках “ядерный чемоданчик”? Не откажет ли психика у операторов подводных лодок или шахтных установок? Насколь­ко ответственны главы ядерных держав? Надежны Ли технические системы с их электронными замками И хитроумными предохранителями?

Эти вопросы неоднократно встают перед каждым думающим человеком вот уже полвека, когда он от­влекается от суеты обыденности и вдруг ощущает на себе возможное ледяное дуновение грозящей атомной зимы, могущей вначале обрушиться испепеляющим огненным смерчем.

Один из наших известных социологов летом 1995 г., размышляя о ситуации в этой сфере, назвал свою статью “Полвека ядерного полураспада. Доживет ли мир до полного?” Вопрос резонный, ибо ядерная уг­роза, хотя и как-то отдалилась на второй план в сред­ствах массовой информации после снятия прямой рез­кой конфронтации двух сверхдержав, но вообще-то говоря, никуда не исчезла. Она по-прежнему существует.по-прежнему, пожалуй,остается главной изугроз.

Если ядерная волна пойдет по нашему хрупкому миру, от него и осколков не останется. Надо хорошо, очень хорошо, очень глубоко и проникновенно понять, что с 8 часов 15 минут утра (по токийскому времени) 6 августа 1945 года мир, весь человеческий мир жи­вет уже в другом измерении истории. Пепел Хироси­мы выпал на все города мира, на головы всех людей. Тогда для нас, живущих по московскому времени, было 2 часа ночи и мы еще ничего не знали. Жили, как жили. Радовались, что победоносно окончилась война, надеялись на мирную жизнь. Но уже начался отсчет времени новой эпохи. Может быть, одной из самых жестких характеристик этой эпохи стало вне­запно пришедшее к нам трезвое, реалистическое по­нимание того, что род людской стоит под слепой уг­розой уничтожения.

Не я, не Вы, не кто-то из нас — все. То, что от­дельные люди смертны, — это понятно, тоскливо, но понятно. С этим знанием нельзя смириться, но к нему можно притерпеться. Но вот смертность всего челове­чества, полный обрыв его истории, апокалипсис не книжный, не пришедший из библейских преданий, а наяву — это ужасает. Ужасает, как ничто другое. И тогда печать обессмысливания ложится на все деяния человеческие. Все выцветает: любовь, творчество, на. ука, изобретения, житейские радости, дети все, все.

В мае 1946 года оценку начавшемуся ядерному веку дал Альберт Эйнштейн. Он говорил, обращаясь к ученым, что наш мир стоит перед лицом кризиса, кото­рый еще не осознается теми, кто обладает властью принимать большие решения в интересах добра или зла. Развязанная сила атома изменила все, кроме на­шего способа мышления, и поэтому нас влечет к бес­прецедентной катастрофе. Мы, ученые, которые осво­бодили эту безграничную силу, несем огромную ответственность в мировой борьбе за жизнь или смерть, за то, чтобы направить атом на пользу человечеству, а не на его уничтожение.

С тех пор как были сказаны эти слова, прошло пол­столетия. И все полстолетия мир качается на жутких качелях между жизнью и смертью. То слышишь о возможностях “несанкционированного ядерного кон­фликта”, то о “звездных войнах”, то о том, что нали­чие атомной бомбы — это самый дешевый способ из­бежать войны. И становится мучительно, возникает ситуация массового психологического напряжения, высокой тревожности, разъедающего пессимизма, не­верия в какое бы тони было будущее.

Масла в огонь тревоги подлил Чернобыль. Его мер­цающие блики пали на общественную атмосферу как грозные предвестники. Оказалось, что “мирный атом” таит в себе опасности во много больше, чем военный. И возникает коллизия. Без атомной энергетики чело­вечество уже сейчас и сегодня жить просто не в состо­янии. Когда-то может быть будут привлечены и экономически и технологически отработаны альтер­нативные источники (термальные воды, ветер, солн­це, может быть прямое поступление энергии из кос­моса или что-либо еще неведомое). Может быть. Даже должно быть. Но пока без атома — деться некуда. А даже мирный атом необуздан. Уже сейчас в мире ми­нимум 12% энергии идет от АЭС. В ряде стран до 50%. Но как быть? Ведь все еще сохраняется угроза термоядерного пожара. Призрак “судного дня”, “омницида”, глобального уничтожения всех и вся все еще бродит по планете. Возможности возникновения “всесжигающего пламени” и последующей “ядерной зимы” отнюдь не абстрактны, у них есть зримые черты.

Еще 38-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН объ­явила подготовку и развязывание ядерной войны ве­личайшим преступлением перед человечеством. В Дек­ларации ООН 1981 года О предотвращении ядерной катастрофы было заявлено, что с законами человечес­кой морали и высокими идеалами Устава ООН несо­вместимы любые действия, подталкивающие мир к ядерной катастрофе. Тем не мене ядерные вооруже­ния не прекратились. Как мы уже говорили, морато­рий на подземные ядерные испытания то и дело нару­шался то Китаем, то Францией, то другими членами “ядерного клуба”. Люди Земли еще не перестали быть заложниками атомной мифологии и ядерных мань­яков. Далеко не все еще осознали, прочувствовали, что ядерная мощь не столько мускулы, сколько рако­вая опухоль.

Джонатан Шелл, автор знаменитой книги “Судьба Земли” с горечью говорил: “Мы сидим за столом, спо­койно пьем кофе и читаем газеты, а в следующее мгно­вение можем оказаться внутри огненного шара с тем­пературой в десятки тысяч градусов”. И заветы, ценности, идеалы, тонкие движения души — все ока­жется бессильным перед разверстой пастью атомного чудовища. И это не мультипликационные “ужастики”, не сказки-страшилки, а трезвая оценка налично­го положения вещей.

Действительно. Договоры о сокращении стратеги­ческих ядерных арсеналов подписаны, пока они мол­чаливо соблюдаются, но еще полностью ни одним ядер­ным государством не ратифицированы, не приобрели всеобщего статуса закона. Реально пока что уничто­жено лишь несколько процентов огромных ядерных запасов. Процесс ядерного разоружения может растянуться на неопределенно длительный срок. А только на территории США и бывшего СССР в середине 1995 года насчитывалось что-то около 25 тысяч ядерных боеприпасов.

Сейчас вроде бы уменьшилась опасность прямого военного столкновения ядерных “сверхдержав”, но при этом не исчезла, а даже увеличилась угроза слепой технологической случайности — “чернобыльского ва­рианта”. Кстати говоря, до сих пор неизвестны твер­до установленные причины катастрофы на Припяти. Есть немало версий, но версия еще не истина. Любая ^ехника, как свидетельствует история, когда-нибудь ломается. И абсолютной гарантии от повторения Чер­нобыля или еще более ужасающей трагедии никто не дает. Нельзя забывать, что на планете сейчас работа­ет более 430 атомных электростанций и их количест­во умножается. Армения восстановила свою АЭС, при­остановленную во время Спитакского землетрясения 1988 года. Китай намерен построить 15 новых стан­ций.