Часть 1. Поездка в крезаторий 2 страница

Если держаться за эти комплексы, то лучше сразу в монастырь. Но если человек держится за них и в то же время завидует другим, у которых нет таких заебов, и еще хочет чего-то добиться и получить, как это делают более раскрепощенные особи, то он только получит по рогам. Чтобы что-то получить, нужно чем-то пожертвовать. Прежде всего, социальными представлениями, и нужно что-то сделать для других, быть им чем-то удобным, тогда всего добьешься.

- Ну, ш,о молокососы, - глумливо сказал дед Бугай, - ща будем проходить боевую и политическую подготовку. Давайте, Сидоров и Петров шаг, вперед. Сегодня вы будете мочить друг друга, а если вы не будете, то сгною в нарядах, а еслиф кто победит, тогда целый день балдеть быдить, сечете, черти?

- А ну-ка быстро драться, - стали пинать их другие деды.

Молодые неуверенно начали наносить друг другу удары. Но тут Сидоров больно попал Петрову по ноге и тот вскипел:

- У, сука, ты шо, - и звезданул ему со всей дури в ебальник.

- Говно! - заорал взбешенный Сидоров и стал изо всех сил тузить Петрова, свалив его на землю:

- Ах, ты, падла, - заорал Петров и укусил Сидорова за ногу.

- А, мразь, - заорал тот и отскочил.

Тут Петров снял ремень и, схватив его, начал хуярить Сидорова тяжелой солдатской тряпкой по голове и выбил ему глаз.

- О-о-о, - завыл Сидоров, упав на бок, держась за выбитый глаз и катаясь на боку от нестерпимой боли. Петров растерянно встал с ремнем в руках, только теперь сообразив, что же он наделал.

- Ну что, - сказал дед Бугай, - хорошо развлеклись, давайте тащите Сидорова в сан часть, а ты, Петров, не переживай. Ну, дадут тебе пару годков дисбата, и все тут.

- Я слышал, Рулонов, ты у нас каратист? - сказал Бугай, положив ему отечески руку на плече.

- Да вроде как занимался, - осторожно сказал Рулон.

- Ну, так вот, в следующий раз нас поразвлекаешь, чтобы скучно служить не было.

«Да тут из нас делают Колизей, - размышлял Рулон, - нас калечат, приносят в жертву. Вот она жизнь. Это большое жертвоприношение Дьявола. Нас заставляют страдать, чтобы кормить невесть каких чертей нашими мучениями, нашими смертями и негативными эмоциями. Нашим миром правят два хуевых бога: один это ложь, а второй – негативные эмоции. Нас собрали в эту сраную армию под эгидой лжи, что мы защитники родины. А нас тут держать, как скот, и мы должны служить здеся для утехи негативных эмоций, партийной номенклатуры КПСС. Они трясутся за свою задницу, а мы их защищай. Они хотят себе нахапать новые земли, еще, черт знает, что, а мы давай воюй, паны дерутся, а с холопов шапки летят. Гады, засранцы, хотя они тоже пешки. Пешки чертей, злых духов, планетарных сил, тоже марионетки, как и мы. И что тут я могу сделать сам. Сам Бог ничего не может изменить, остается только просветлевать, глядя на это со стороны, не отождествляясь и борясь с ложью и негативными эмоциями в себе. А то вот как Петров в пылу гнева сделаешь что-то и будешь потом расплачиваться всю жизнь. И когда я поборю своего демона лжи людских предрассудков и зло негативных эмоций, я стану свободным и вырвусь из колеса сансары, ведь я могу попасть на место Сидорова. Вот он уже лишился глаза да и все тело нам природа так дала на время поносить, помучиться в нем пособирать тут в суе всякий хлам, а потом у нас заберут все это. Тело и хлам ведь оно наше, а вот у нас заберут все это. Тело и храм – ведь оно не наше, а вот сознание, воля, связь с богом - это вечные вещи и это истинное богатство.

Перед сном после долгого отбоя Рулон взбодрился, сделал глубокое дыхание, чтобы не засыпать усталым, иначе усталым и проснешься. Как всегда, провел концентрацию по чакрам: в первую очередь сосредоточился на солнечном сплетении.

Манипура — центр жизни, желаний. Перевел из него энергию в межбровье — Аджну — центр воли, торжествующий над желаниями. Затем направил энергию в центр груди — Анахату — центр любви, подчинив свою волю Богу, его благодати. После чего опустил энергию в копчик — Муладхару, проводя волю Бога на земной уровень. Делая мулабандху, он поднимал земную энергию Кундалини к макушке — Сахасраре — центру Знания, посвящая всего себя Высшему и растворяясь в единстве с Абсолютом. После чего опустил небесную энергию в Свадхистану — центр страсти и размножения, утверждая, что его страсть и производительная способность подчинены Богу. Затем перевел прану в Вишудха-чакру, в низ шеи — центр творчества и решения, направляя сексуальную энергию к ее более высокому предназначению, созиданию, искусству, сотворчеству с Богом.

Закончив работу с чакрами, йогин эмоционально настроился на Божественное и решил во сне выйти в Высший мир, чтобы получить там Знание. Вскоре он провалился в темноту, но затем внезапно очутился в непонятных лучах радужного сияния.

Он понял, что спит и находится в сновидении. Он висел в каком-то пространстве, где не было ни земли, ни неба, никаких предметов.

Внезапно он стал двигаться по нему, парить, описывая какие-то странные траектории, переворачиваясь то вниз головой, то на спину, то вперед ногами. Затем он влетел в какой-то мир голубых скал, которые были где-то очень далеко, а он парил в синеве над ними. Находясь там, Рулон услышал голос Учителя.

— Настало время тебе возвращаться, — голос переливался раскатистым
эхом. — Настало твое время отдать свое Знание миру. Ты нужен там, здесь тебе делать больше нечего.

— Что я должен делать, Учитель? — благоговейно сложив руки перед грудью, спросил он.

— Ты будешь учить людей в России и во всем мире. Возвращайся домой, там ты встретишь того, кто укажет тебе как!

— НАМАСТЭ ХАРИ ХАРА ОМ РАМ!

Внезапно Рулон проснулся. Был подъем. Нужно быстро одеваться, но сон не выходил из головы. Тогда он стал жестче и быстро оделся. «Дед» заставил его застелить свою койку. Рулон радостно кинулся это делать, понимая, что он работает не только на «деда», но и, прежде всего, на себя, учась все делать безупречно и быть целостным и осознанным в каждом действии.

- Ничего, Рулон – успокаивал его дед, - ща мне постель застилаешь, а опосля сам дедом станешь и молодых говно жрать заставишь. Еще год тебе, не долго. А то тут был у нас один уже год сроку ему подходил, думал, все отмучился. А мы ему как-то говорим, мол, теперь, как при царе все 25 лет служить будут и тебе еще 10 лет молодым быть. Так он дико заорал и в окошко выбросился.

«Вот она жизнь, сперва терпеть страдания за тем самому мучить других, один пожирает другого, один давит других. Вот наша жизнь».

Сновидец задумался, как теперь осуществить ему уход из армии. Если он начнет идиотничать при солдатах и «дедах», то его сперва будут здорово и долго бить, прежде чем дело дойдет до начальства, и он решил сразу же пойти к главному офицеру и доложить ему о своем сновидении. Что ему нужно спасать мир и учить людей. Но поймет ли кто-нибудь все это?

«Хорошо. Тогда я начну их учить прямо здесь, — решил он — Сделаем из нашей части Шаолиньский монастырь. Нужно только все хорошо продумать и ярко представить. Да. Главное — просто ярко все представить».

«Деды» послали всех на зарядку.

Делая утреннюю пробежку, Рулон увидел, что все солдаты — это монахи Шао­линя, а «деды» — старшие монахи, которые ведут тренировку молодых послушников, а офицеры — это наставники, которые ведут всех путем Будды. Себя Рулон увидел главным наставником, патриархом монастыря. «И я их всех научу. Все объясню им, что нужно делать».

Целый день Рулон выжидал удобный момент, чтобы поговорить наедине с капитаном Канарейкиным. Когда заметил, что капитан один прошел в свой кабинет, подошел к дежурному и доложил, что его вызвал капитан Канарейкин, затем зашел в кабинет.

— Товарищ капитан! Разрешите обратиться? — сказал четко Рулон.

Капитан чуть поднял глаза от журнала, где он что-то писал.

— обращайся, — и снова стал что-то записывать.

Рулон начал торопливо говорить с неестественной интонацией, пребывая в особом состоянии возбуждения.

— Товарищ капитан! Я сегодня слышал голос, который сказал мне, что я буду всех учить. Я решил, что здесь мы устроим Шаолиньский монастырь. Вы будете наставником. Мы запретим всем курить. Я буду монахов учить ушу и йоге. И еще, мы все будем здесь медитировать!

Канарейкин поднял голову и не сводил удивленных глаз с Рулона, теперь уже внимательно слушая его.

— Мы пойдем путем Будды. Я знаю это учение. И тогда все солдаты станут Просветлевать. Я уже очень близок к этому и могу всех этому научить. Сегодня голос мне сказал, когда я летал над голубыми горами. Это мой Учитель мне сказал, — запальчиво тараторил Рулон.

— Ну хорошо, — испуганно сказал Канарейкин, — сейчас мы все сделаем. Ты постой тут, а я сейчас приду вместе с коллегами, и ты нам все расскажешь. Мы обязательно поможем тебе в таком важном деле.

— Да, я все буду вам докладывать, что скажет мне голос. Я уже давно здесь практикую йогу, и я увидел, что здесь хорошие условия для развития. Я научу всех, как использовать эти условия для самосовершенствования, — продолжал очень быстро говорить Рулон, пока капитан, осторожно встав, пошел к двери.

— Хорошо! Хорошо! — сказал он. — Сейчас мы решим это, подожди немного. Он вышел и закрыл кабинет на ключ.

— Жизнь — это страдание. Источник страдания — желание. Чтобы не страдать — нужно не рождаться, для этого нужно победить желания, — продолжал бор­мотать Рулон, стоя по стойке «Смирно».

Скоро Канарейкин в озабоченном со­стоянии зашел в кабинет с двумя здоровыми солдатами.

— Ну что? Пойдем. Расскажешь все это комбату, — сказал он Рулону.

Они пошли в другой корпус, где был кабинет комбата. Рулон продолжал воз-
бужденно говорить, объясняя учение
Будды о невечности всего сущего и необходимости спасения.

В кабинете комбата, куда привели
Ру­лона, кроме хозяина кабинета находились еще два человека. Один из них был в белом халате.

— Ну что? Ты говорил, что не нужно курить. Вот, я курю. Значит, мне нужно бросить?

— Да, ведь запрещено в части пить, нужно еще запретить курить и есть
мясо, тогда мы уже будем ближе к истинному образу жизни, — затараторил
Рулон.

— Еще что нам нужно делать? — спросил комбат.

Рулон снова стал рассказывать про свой сон и посвящать всех в учение Будды, объявляя, какие духовные титулы он назначит каждому из них. Человек в белом халате внимательно слушал и что-то записывал. Остальные глядели на Рулона, кто с сожалением, кто с отвращением. Комбат переглянулся с человеком в белом.

— Ну хорошо, сейчас ты поедешь и расскажешь это еще в одном месте. Там разберутся с твоей проблемой.

Рулон вышел вместе с человеком в белом халате, его посадили в машину и куда-то повезли. По дороге он продолжал всем излагать учение Будды. Шофер почему-то часто смеялся. Особенно когда Рулон рассказывал, как теперь все бу­дет по-новому в их части. Врач сидел спокойно, видимо, ему еще не такое приходилось слышать.

 

В желтом доме

 

Скоро Рулона подвезли к большому желтому зданию за высоким забором. Его завели туда и сказали переодеться в полосатую пижаму. Затем его направили в большой зал, похожий на спортивный, весь заставленный койками. Ему выдали матрас и постельное белье и указали, на какой койке он теперь будет спать.

Когда он стал застилать кровать, к нему подошли несколько человек со странным выражением лиц. На них были такие же пижамы. Они спросили у него, откуда он и кто он такой.

— Я центральный раджа-йог Удмуртии и Центрального Казахстана, — браво ответил Рулон.

— А что это такое? — спросил парень с подергивающимся лицом.

— Ну, в общем, я человек, ищущий Бога, — серьезно произнес раджа-йог.

— Ты опоздал, — сказал парень.

— Почему? — удивился он

— Да потому, что Бога уже две недели, как выписали.

— он был здесь? — спросил искатель Истины.

— А где же ему еще быть, как не здесь? — спокойно ответил парень.

— А чему он учил? Расскажите мне, раз я его уже не смог увидеть, — попросил Рулон с любопытством.

— он учил, что когда он умрет, то нам всем каюк настанет, т.к. весь мир существует только потому, что он жив.

Наш мистик глубоко задумался над этим и вспомнил, что и сам как-то раз так думал, значит, что-то Божественное есть и во мне.

— Курить у тебя есть? — спросил другой парень с перекошенной физио­номией.

— Я не курю, я йог, — ответил Рулон.

— Йог — это хорошо, а чему ты нас научишь?

— Я вас могу научить всему. Давайте начнем урок русского языка.

Они пошли, сели на койку. Рулона окружило человек двадцать, и он на­-
чал урок.

— Давайте начнем с того, что люди не задумываются о том, что они говорят. Вот, например, в нашем великом русском языке есть слова «ералаш», «ерунда», «ересь», «еретик», «дубина стоеросовая», — начал говорить он, войдя в роль школьного педагога, — а
оказывается, что эти слова значат
совсем не то, что мы с вами раньше о них думали.

При этих словах один парень начал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и громче. Затем он начал кататься по полу и выть. Все спокой-
но смотрели, как к нему подошли
люди в белом, уложили его на койку, привязали и что-то вкололи, после
чего он успокоился.

— Ну вот, продолжим, — сказал Рулон, — все эти слова имеют корень «ер», который происходит от слова «эрос» или, если угодно, «херос». Таким образом, «ересь» не что иное, как, выражаясь по-русски, «херня», «дубина стоеросовая» — это дубина величиною в сто фаллосов. «Ерунда» — это совокупление, а «ералаш» — это беспорядочное групповое половое сношение. И, представляете, так назвали небезызвестную вам детскую передачу.

Слушая Рулона, парни реагировали по-разному. Одни смеялись, громко хлопали в ладоши и визжали. Другие сидели с бессмысленными лицами. У некоторых изо рта бежали слюни. Один из них даже громко заплакал.

— Да ты и вправду учитель, — сказал парень с перекошенной рожей, которого, как выяснилось, звали Геной. — Только ты потише тут говори, потому что за нами следят. Вон видишь, пролетел вертолет. Это не случайно. Здесь везде встроены подслушивающие устройства, — говорил он шепотом, пугливо озираясь, — и ночью сюда приходят зеленые. Они над всеми опыты проводят. Они
с Марса.

Рулон понял, что попал в необычное место и что это не просто так. Целый день он занимался йогой и медитировал, сидя на койке. Напротив него лежал парень, тощий, как скелет. Он отказывался от еды и молчал, его кормили через трубку. Рулон прозвал его «бухенвальдский крепыш».

Как-то раз, находясь в туалете, Рулон услышал знакомые крики: «Ахарата, сампо, буагир...» Крики доносились из вентиляционного окна, которое соединялось, по-видимому, с туалетом в другом помещении. Рулон подошел к окну и крикнул туда: «Ха-Хум-Ха!» — мантру астрального каратэ.

— Кто тут занимается школой астрокаратэ? — задал он вопрос в слухо­-
вое окно.

— Это я, Гуру Вар Авера, — раздался агрессивный мужской голос. — А ты кто такой?

— Я, Рулон, ваш скромный последователь.

— А ты что, в палате для тихих сел? Давай, все круши! И переходи к нам, буйным, — заорал Вар Авера.

— Да я сейчас разберусь тут, научу всех, а потом перейду и в вашу палату, — ответил он.

— Выше, выше поднимай, давай. Держи! Держи! Ах, болван, что же ты на­делал?

— Что? Куда поднимать? — спросил Рулон.

— Да это я не тебе. Тут онанист один дрочил, я учил его «Кундалини» при этом поднимать, а он обкончался, не выдержал.

— А разве при онанизме это возможно делать? — спросил Рулон.

— Конечно, — ответил Вар Авера, — а то, что он зря время-то тратит.

В туалет зашли санитары и, увидев, что Рулон забрался на подоконник к слуховому окну, прогнали его оттуда.

Рулон постоянно заводил знакомства с новыми больными. Наблюдая за их проявлениями, он видел, что это не болезнь, а естество того или иного человека. А у тех, кто остался за забором, болезнь. Они не могут быть естественными, ведут себя, как роботы.

И еще он понял, что все люди, которые встречаются в жизни, есть твои зеркала. Ведь ты можешь увидеть только то, что тебе знакомо, т.е. то, что уже есть в тебе. Как муравей не может увидеть слона или пароход, так и человек не может увидеть того, чего нет в нем. И если тебе не нравятся люди вокруг, значит, в тебе есть то, что тебе самому в себе не нравится. Ведь люди — это твои от­ражения.

Рулон общался с одним парнем, который лежал с ним рядом на койке. Его звали Вадим. Центральный раджа-йог рассказывал ему о телепатии.

— Да, точно, это и происходит со мной, — подтвердил Вадим, — я вижу, что все люди знают мои мысли. Они берут и вкладывают ко мне в голову какую-нибудь мысль, а я ее беру и другому вкладываю. И еще бывает, — добавил он, понижая голос, — вот у меня тут в животе жаба живет, она там ворочается, прыгает. Представляешь?

Видимо, в тебя вселился Дух, — сказал Рулон, — давай я его буду изгонять, — и он стал читать мантру, изо всех сил выталкивая руками энергетические пучки, чтобы поразить Духа.

Юный маг кричал:

— Изыди, злой Дух. Именем Отца и Сына и Святого Духа!

Но его остановили санитары и пригрозили, что уложат на вязки и вко-
лют серу.

Желтые противные стены с облупившейся штукатуркой создавали ощущение заброшенности и опустошенности. Полосатые одеяния обитателей умственного заведения навевали тоску, но Рулон увидел, сколько здесь лежит одаренных лю­дей, уже раскрывших в себе те способности, к которым он так стремился. Вскоре Рулона вызвали к врачу. В кабинете он стал рассказывать, что уже просветлевает.

— Что же такое «просветление»? — спросил врач.

Рулон описал все свои практики и состояния, рассказал про мистический опыт восточных мастеров.

— Это какая-то новая форма шизофрении, — сказал врач. — Видимо, шизофрения восточного типа.

Находясь у врача, Рулон увидел толстую книгу. Ему хотелось что-нибудь по­читать, и он незаметно сунул ее за пояс.

Придя в палату, воришка прочитал название книги. Это была «Психиатрия». Он сунул ее под матрас, решив почитать, когда никто не будет видеть.

 

 

***

 

Через некоторое время, к Рулону приехала мать. Его вызвали на свиданку. Во дворе больницы за высоким каменным забором, где на расстоянии пяти — семи метров до ограждения росли деревья, они сидели на скамейке.

— Что же ты, сынок, что с тобой? — спросила она.

— Учу людей. Тут все, как я, йоги.

Мать покачала головой и отдала ему передачу.

В это же время пришла мать еще к одному парню. Тот молча ее слушал, затем плюнул ей в лицо. Она заплакала, а он шумно расхохотался.

Рулон удивился такой реакции, подумал, наверное, он уже достиг понимания, что к чему. Мать Рулона пришла в ужас от этой сцены.

— Сынок, с кем же ты здесь находишься?

— Не беспокойся, мама, здесь все мои ученики, — сказал он. — они знают Истину.

Рулон решил воспользоваться моментом и передать через мать письмо Марианне. Он часто видел ее во сне, и их отношения там продолжались, однако у него еще оставалась привязанность к физическому контакту. Он написал ей стих, в котором выразил свое отношение к ней:

 

В морских пучинах жемчуг черный

В веках стал символом для той,

Чей чудный лик и разум горний

Слились в избраннице судьбой.

Как ореолы южной ночи,

Взлетают локоны волной,

Агатами мерцают очи,

Ты дивнобедра, страстноока,

А груди — полные луны.

Сияешь голубой звездою,

Всем вдохновение даря,

Иконописною красою

Сердца людей к себе маня.

О ангел неба, на земное

 

Быстро написав этот стих, Рулон почувствовал, как он сильно хочет встретиться с Марианной, сказать, что он не выполнил еще ее задания, не научился ощущать Вселенную в себе. Хотя во сне он был вполне счастлив, общаясь с ней.

Однако он научился сам немного перевоплощаться в Марианну. У него тоже иногда стал появляться ее жесткий взгляд, который он прятал под маской добродушия. Иногда он полностью начинал ощущать себя ею, как будто его ум, чувства и даже физическое тело менялись, и Рулон исчезал.

Оставалась только она, окидывая властным взглядом все окружающее и лукаво улыбаясь своим прекрасным лицом. Однако это требовало большого уровня энергии, а он не всегда у него был.

Рулон вспомнил несколько случаев своего общения с Марианной во сне и наяву и описал их в еще одном стихотворении:

 

Движение — источник энергии всей,

К источникам блага ведущий людей.

Зная всеблагую меру всему,

Мы поспешили к иному гумну.

 

Когда по прошествии трех светлых дней

Мы жили в доме в роли гостей,

 

Написал он начало стиха, чуть-чуть задумался, вздохнул и продолжил:

 

А на остановке-то хохма была,

Ломила в автобус безумно толпа.

Спешили они на работу успеть,

Чтоб спины подставить под жесткую плеть.

 

Где жертвуя время и здравье свое

За средство, что к вожделенью ведет,

Возможность добраться к влечениям их.

Но вот я увидел животных других.

 

Везли их на бойню в машине большой,

С своею расстанутся скоро душой.

А я всласть в харчевне питаю живот.

Но как-то однажды упрямый осел

Не тронулся с места. И кто был весел?

Заплакал у ног своего ишака,

Когда плетью тщетно ему мял бока.

 

Подумал: ужели теперь, как осел,

Я буду таскать груз, что очень тяжел.

И там от бессилья свалюсь на траву.

И точно тогда уподоблюсь ослу.

 

Но вдруг по-людски тот осел возгласил:

— Ты раньше был весел, теперь стал уныл.

 

Написав это, Рулон вспомнил свои встречи с Марианной и заплакал от любви к ней и благодарности, что она открыла ему столько Истины. Смахнув слезу он продолжил:

 

Я призадумался немного.

«О, не суди себя так строго», —

Красавица мне изрекла

И к лимузину повлекла.

 

Один мужик снял фиакар:

«Нам по пути, какой базар».

И мы, доехав на такси,

Бежали, сдачи не спросив.

 

Все счеты предоставив мужику,

Чтобы унять его тоску.

Марианна «Чао!» всем сказала.

И ручкой даже помахала.

 

И долго он не мог понять,

Где плутов сих он мог видать.

Знающий — не платит,

Свободный — денег не тратит.

 

Любовью мы за жизнь заплатим,

Но вкус к желаньям не утратим.

Если кто-то чем богат,

Друг тогда он нам и брат.

Раскроешь щедрость в их сердцах,

Чтоб мудрость пробудить в глупцах,

Просить не надо уставать,

Не то устанешь ты давать.

Себя не надо здесь терять.

Все — общее, зачем терзать

Себя бессмыслицей пустой,

Ведь в жизни принцип есть простой:

Не стремитесь вы благо стяжать,

А стремитесь свой ум умножать.

Написал Рулон и почесал ручкой себе затылок. Затем, вспомнив еще один рассказ Марианны, облек его в стихотворную форму:

Однажды я поехала на юг,

Попался под руку мне друг,

Что от жены и от детей

Удрать пытался поскорей.

На славный солнечный Кавказ.

И я ему там в самый раз,

Царицей южною представ,

В воображении не устав

Пленяться детскою мечтой

О том, как будет спать со мной.

И как по трапу мы сошли,

Прибывши в южные земли,

Так я пошла подале, право.

Сказавши на прощанье: «Чао!»

— Ну а обратно с юга, птичка,

Поехала ты в электричке? —

У Мэри я тогда спросил,

Но укоризну получил

Во взоре ласковой подруги.

Я не теряла дней на юге.

Впустую празднуя, играя,

Но средства ловко собирая.

И как не взять у тех, кто платит,

Ведь люд сюда приехал тратить

Совсем немалые гроши.

А коль дают, то не греши.

Ты дурню голову вскружи

И злато в гумна положи.

На этом Рулон хотел закончить свой стих, который уже стал превращаться в поэму. Но его сильные чувства снова пробудили творческий процесс. И он описал еще одну историю:

 

Тебе поведаю сейчас,

Как добралась один я раз

Домой к себе порой ночной

И что случилось там со мной.

 

На перекрестке я стою,

Машины поздние ловлю.

И тут попался мне такой

Парнишка, частничек лихой.

 

Ему сказала: «Дорогой,

Езжай со мною в домик мой.

Там приласкаю я тебя

У пламя страстного огня».

 

И приглядевши перстенек,

Что он на пальчике берег,

И блеск в пылающих глазах,

Просила я, ему сказав:

 

— о мой любимый, дорогой,

Дай перстенек мне золотой.

И он, спустивши удила,

Мне дал, а я его взяла.

 

А как доехали домой,

Я из машины прыг долой

 

Закончил Рулон свое произведение. Вспомнил, как, бывало, часто он писал «дедам» любовные письма для их баб и развлекал их пошлой поэзией, за что они его меньше били.

Запечатав этот длинный стих в конверт, он отдал его матери, хотя не был точно уверен, что Марианна еще здесь и прочтет его.

 

Нирвана. Последний кошмар

 

После свиданки Рулон зашагал в туалет и увидел, как один парень, сидя там на толчке, перевернул себе на голову корзину с туалетной бумагой и прочим мусором, затем стал радостно размазывать говно себе по голове. Рулона осенило: так ведь это олицетворение человеческого ума. Ум — это корзина со всяким мусором, которая управляет нами.

Парень продолжал сидеть с корзиной на голове. Рулон стоял и ошарашенно смотрел на него, чуть не плача, думая, какую тяжелую ношу представляет для человека его ум. Вскоре парень скинул корзину с головы и громко захохотал. Затем он встал и, не надев как следует грязные штаны, которые остались спущенными до колен, пошел в палату.

Рулон тоже обрадовался, он понял, что нужно отбросить ум, и все проблемы будут решены. Он вспомнил своего домашнего кота, как тот всегда был спокоен, как ему хорошо жилось. Мать психовала, Рулон чего-то боялся, а кот себе лежал да мурлыкал. Ум не тревожил его. Кот не думал о детях, не вспоминал свою маму, не беспокоился о том, что будет завтра. «Вот кем я должен стать», — решил Рулон

Вскоре все пошли на завтрак. Один парень шел только по белым квадратам линолеума.

— Почему ты это делаешь? — спросил Рулон.

— Иначе может возникнуть землетрясение, и мы все погибнем, — сказал тот. — Ты можешь тоже ходить так.

И они вместе пошли по белым квадратам линолеума к столовой.

В столовой он сел за стол и увидел, что его сосед надел на голову пижаму наподобие капюшона.

— Зачем ты это сделал? — спросил Рулон.

— Тише, — ответил сосед и приложил палец к губам, проворно оглянув-
шись, — тут идет влияние, видишь, радио работает. Оттуда идут сигналы, и нас хотят закодировать, а меня они не заметят.

Рулон тоже вспомнил, как думал, что телевидение, радио, и газеты — это средства массового оглупления. Возможно, через них посылаются и какие-либо иные сигналы, чтобы воздействовать на людей.

 

 

***

 

Придя в палату Рулон, стал незаметно читать «Психиатрию». И ему стал открываться новый взгляд на происходящее. Он увидел, что многие описанные там симптомы есть у него, у его матери, учителей в школе и остальных людей. Только у одних они выражены больше, а у других — меньше. Одни научились их скрывать, другие и не пытаются их спрятать. Вся жизнь ему представилась большим дурдомом. Уже в который раз приходит это подтверждение. Постигнуть мир и лю­дей можно, только увидев свою глупость, отраженную в проявлениях мира и лю­дей. И только в момент восприятия этих событий приходит Знание. Ни раньше, ни позже. Наблюдение и переживание — вот мудрость. А не анализ и оценка.

Рулон тщательно выучил все эти симптомы и стал практиковать их при каждом удобном случае. Он это делал для того, чтобы не эти симптомы владели им, а он мог овладеть и управлять ими.

Рулон обратил внимание на персонал и его проявления по отношению к больным. Одни подходили ко всем высокомерно, чувствуя себя умнее. «Это настоящие «дураки», — думал Рулон. Другие пытались подыграть, чтобы понять мир больного и скорректировать его поведение. Это «ученики скоморохов» или «магов» человече­-
ских душ. Но таких — единицы. Третьи воспринимали мир больного как свой, и они создавали себе много новых реальностей и умений по-новому проявиться. Это высшее проявление профессиональных знаний психолога или психиатра. С кем поведешься, того и наберешься. Этих психиатров было еще меньше. Но в среде обычных людей они уже сами выглядели чокнутыми. Один из них прикалывался, мол, приведите ко
мне пациента, а диагноз найдется.

Рулон в палате подсаживался к тем, у кого
были изучаемые симптомы, и часами подражал им, стараясь так же воспроизвести их внутреннее состояние. При этом он старался быть осознанным, наблюдая за собой со стороны.

Подолгу он принимал нелепые позы и удерживался в них, симулируя кататонический ступор, сидел в бессмысленном состоянии, имитируя слабоумие. Особенно ему нравилась маниакальная истерия, когда он мог проявиться активно, как наставник, стать душой всей палаты и запальчиво учить людей йоге. Или начинал помогать убирать помещение, тут же бросал и брался помогать выносить бочки с мусором. Затем внезапно шел перестилать кровать и т.д., не доводя ни одного дела до конца.