Пила и Сысойко разглядывают соседей по камере: везде сидят или лежат побитые люди в грязных одеждах.

СЫСОЙКО. Пила, это поди бурлаки и есть.

ПИЛА. Сысойко, может, у нас с тобой «галлю̀ники», а?

СЫСОЙКО. Знаешь, Пила, нет у меня к тебе былого почета. Все про тебя говорят: «колдун», а лошадь у нас увели, да Апроьска померла, - ты не уберег.

ПИЛА. Ты что, мохнорылый пес, за Матреной решил заповторять? Ты, видать, забыл, что из-за тебя пришлось корову дьячку отдать. Забыл уже, как твои брат с сестрой умерли, и мне, мне пришлось их гроб дьячку показывать, да он решил, что это я их погубил? Забыл, Сысойко? Ты-то их в город не повез, - болел. Мне за тебя отдуваться пришлось. Дьячок, цуцѐло, все заладил: «Это ты детей маленьких убил, Пила!». (Пауза). А это ты, Сысойко, их голодом заморил.

СЫСОЙКО. Нет, не я, а злой дух, который над «Подлипной» кружит и всех забирает, как нашу Апроську.

ПИЛА. Молчи, Сысойко. Лежи спокойно. Завыл, как худая баба!

СЫСОЙКО. Болит все, Пила. Сильно нас эти ватара̀кши побили. За что? Вдруг это и есть бурлачество, а?

ПИЛА. Про «бурлачество» бают, что это ба̀ско, а тут ша̀баш какой-то. (Пила поворачивается к сидящему рядом арестанту с длинной бородой и в рваных белых одеждах) Эй, почтенный, скажи на милость, где это мы?

СТРАННИК. Вы в темнице, братья, где наши души не смогут воспарить ввысь, а останутся закованными в тяжелые кандалы социального гнета.

ПИЛА. Почтенный, ты какие травы для своих отваров пользуешь?

СТРАННИК. Пути наши неисповедимы, загадочны, и нужно научиться плыть по волнам любви.

ПИЛА. Видать, отменные у тебя травы. Вот я свои отвары и снадобья собираю из разных цветочков и кореньев в «Подлипной», а ты где свои берешь? Раскрой свое ба̀ское место.

СТРАННИК. Братья мои, вы в тюряге.

ПИЛА. Почтенный, за что в тюрягу попадают?

СТРАННИК. Может, вы совершили преступление или ваши лица не понравились солдатам.

СЫСОЙКО (обращается к Пиле). Что не так с нашими лицами, а? (трогает лицо) Или виноваты мы в чем – то, Пила?

Пила думает.

ПИЛА. Мы вели себя пригоже, и лица у нас ба̀ские. Мое, по крайней мере. Мне так Матрена говорила.

СЫСОЙКО. А мое лицо не «ба̀ское»? (Сысойко трогает лицо и смотрит на Пилу)

ПИЛА. С медовухой потянет. (Обращается к старцу) Почтенный, а когда нас отсюда выпустят?

СТРАННИК. Когда планета Марс войдет в девятый дом Венеры, и стрелец метнет копье в слабое брюхо девы.

СЫСОЙКО. Пила, куда мы попали? Это ша̀баш какой-то.

ПИЛА. Не вопи, Сысойко. (Обращается к страннику). Друг мой, старец, а ты за что тут сидишь?

СТРАННИК. Так сложились обстоятельства и велели звезды.

ПИЛА. Мудрѐно ты говоришь, почтенный. А другие, почему сидят?

СТРАННИК. Каждый за свое. Вот, ту арестантку (показывает на женщину, лежащую в углу) за распутство посадили; хотя, можно ли считать свободную любовь распутством? (Пауза) Кого – то за поджог или воровство…

ПИЛА. Мы не поджигали, не воровали и никакой свободной любовью не промышляли! (Встает и начинает кричать). Эй, вы! Выпустите меня и Сысойко! Мы идем бурлачить! Я колдун, и девять медведей зарубил!

Никто не реагирует.

ПИЛА. Нам бурлачить надо! Чтобы бога̀чество получить!

АРЕСТАНТКА. Да, заткнись ты!

ПИЛА. Я тебе покажу, шельма! (Пила хватает таз, замахивается на арестантку, но обливает себя вонючей жидкостью. Все в камере смеются).

СТРАННИК. Присядь, брат мой, не кричи… Расслабься; поддайся бурному потоку жизни…

СЫСОЙКО. Пила, рядом со мной не садись. Ужасти, как от тебя помоями несет…

ПИЛА. Молчи, Сысойко…(Утирается рукавом. Садится). Почему мы здесь, почтенный? За что?

СТРАННИК (сидит напротив Пилы). Пойми, брат, это не самое страшное в жизни – оказаться здесь. Такова судьба. Расскажи, что ты помнишь?

ПИЛА. Лошадь мою украли, я продал лошадь Сысойко, ну мы и гуляли с мужиками на деньги от продажи. Пили. А что дальше и не помню…

СТРАННИК. Алкоголь туманит разум и творит дурные дела с человеком. Все образуется, не печалься, брат.

ПИЛА. Уж не знаю, образуется ли. Тем более, все мои лекарственные отвары остались в деревне.

СТРАННИК. Что же, - много вас? Семья у тебя?

ПИЛА. Сысойко, как сын мне; еще жена Матрена и сын Иван. Они в городе остались. Ходят, наверное, - побираются.

СТРАННИК. Не горюй, брат, все наладится.

ПИЛА. А ты кто такой будешь?

СТРАННИК. Я странник.

ПИЛА. Это что такое? Кем робишь?

СТРАННИК. Не знаю я, что значит слово «робишь».

ПИЛА. Чем зарабатываешь на хлеб?

СТРАННИК. Прошу подаяния. Добрые люди всегда найдутся, и деньги приходят к человеку сами тогда, когда они очень нужны.

ПИЛА. Мне вот очень нужны, да и давно, а не приходят ко мне.

СТРАННИК. Вы бурлачить хотите? Зачем оно вам?

ПИЛА. Как же? Говорят, там деньги дают, можно города поглядеть, да на людей. Все лучше, чем в «Подлипной» сидеть.

СТРАННИК. А я был бурлаком.

ПИЛА. Странник, расскажи, как оно? Ба̀ско, как все говорят, али нет?

СТРАННИК. Нет, брат мой, не ба̀ско совсем. Тяжелая, трудная работа, да смерть тебя на каждом шагу ждет. Не ходи бурлачить, айда со мной по миру ходить, да деньги у добрых людей просить. Петь будем; на гармошке играть.

ПИЛА. А ты ведь выглядишь, как почтенный человек, странник, но такую ахинею предлагаешь.

АРЕСТАНТКА (встает на ноги, но шатается, потому что хмельная). Эх, рѐбя, затекли мои ноженьки, да душенька моя истосковалась по мужскому теплу! Кто меня обнимет, да приголубит? Кто утешит и слезы мои осушит? Может, ты храбрый бурлачок? (проворно садится на колени к Пиле).

ПИЛА. Ты что творишь, шальная? А ну-ка уйди от меня подальше! Меня Матрена ждет!

АРЕСТАНТКА. Твоя Матрена уже давно пустилась во все тяжкие, да отдается всем направо и налево за жалкие гроши! И ты от нее не отставай!

ПИЛА. Ах, ты гадина!