Наглядные пособия. Часть первая

 

В марте 1995 года возле заснеженной до­рожки у дома Морри в Западном Ньютоне штата Массачусетс остановился лимузин, в котором сидел Тед Коппел, ведущий программы Эй-би-си «Найтлайн».

Морри уже не вылезал из коляски, привы­кая к тому, что его перетаскивают, точно куль, из коляски в кровать и из кровати в коляску. Во время еды он теперь кашлял, и жевать стало тяжкой обязанностью. Ноги ему отказали, он больше не мог ходить.

И тем не менее Морри отказывался унывать. Он искрился идеями. Он записывал свои мысли в блокнотах, на конвертах, папках, клочках бу­маги. Краткие изречения о жизни в тени смерти. «Прими как данность: что-то тебе под силу, а что-то нет». «Прими прошлое как прошлое: не отри­цай и не искажай его». «Научись прощать себя и прощать другим». «Не думай, что слишком позд­но в чем-то участвовать».

Скоро у него накопилось больше пятидесяти «афоризмов», которыми он делился со своими друзьями. Один из друзей, коллега по универси­тету, Мори Штейн, был так захвачен идеями дру­га, что послал их репортеру «Бостон глоуб», тот приехал к Морри и написал о нем большую ста­тью. Заголовок ее гласил: «Последний курс про­фессора — его собственная смерть».

Статью заметил один из продюсеров «Найт­лайн» и привез ее к Коппелу в Вашингтон.

— Взгляни на это, — сказал он.

И вот теперь лимузин Коппела стоял перед домом Морри, а телеоператоры сидели в его гос­тиной.

Члены семьи Морри и несколько его друзей пришли познакомиться с Коппелом, и, когда этот знаменитый человек вошел в дом, они стали взволнованно переговариваться — все, кроме Морри, который выкатился вперед на коляске, нахмурил брови и высоким, певучим голосом пре­рвал шум:

— Тед, прежде чем я соглашусь на интервью, я должен тебя проверить.

Воцарилось неловкое молчание, они оба по­следовали в кабинет. Дверь за ними закрылась.

— Бог мой, — прошептал один из друзей другому, — надеюсь, Тед будет снисходителен к Морри.

— Хорошо бы Морри был снисходителен к Теду, — ответил второй.

В кабинете Морри жестом указал Теду на стул. Сложив руки на коленях, он улыбнулся.

— Скажите мне: что близко вашему сердцу? — начал Морри.

— Моему сердцу? — Коппел изучающе по­смотрел на старика. — Ладно, — сказал он осто­рожно и заговорил о своих детях. Ведь они все­гда были в его сердце.

— Хорошо, — сказал Морри. — Теперь рас­скажите мне о своей вере.

Коппелу стало не по себе.

— Я обычно не говорю об этом с людьми, которых знаю всего несколько минут.

— Тед, я умираю, — произнес Морри, внима­тельно глядя на него поверх очков. — У меня со временем очень туго.

Коппел рассмеялся. Хорошо. Вера. Он про­цитировал отрывок из Марка Аврелия, тот, что выражал его собственные чувства.

Морри кивнул.

— А теперь позвольте мне задать вам вопрос. Вы когда-нибудь видели мою программу? — спро­сил Коппел.

Морри пожал плечами:

— Раза два, наверное.

— Всего два раза?!

— Не огорчайтесь. Я даже Опру* видел толь­ко один раз.

— Хорошо, а когда вы смотрели мою про­грамму, о чем вы думали?

Морри ответил не сразу.

— Сказать честно?

— Так что?

— Я подумал, что вы страдаете нарцис­сизмом.

Коппел расхохотался.

— Для этого я слишком уродлив, — сказал он.

 

Вскоре перед камином в гостиной зарабо­тали камеры. Коппел был в синем костюме с иголочки, а Морри — в сером мешковатом сви­тере. Он наотрез отказался от нарядной одеж­ды и услуг гримера. Морри считал, что смерти не надо стыдиться, и он не собирался наводить марафет.

Так как Морри сидел в инвалидной коляске, в камеру ни разу не попали его неподвижные ноги. Руками же он мог шевелить вовсю — а Морри всегда говорил, размахивая руками, — и потому с необычайной страстью объяснял, как встречает конец своей жизни.

— Тед, — начал он, — когда все это случи­лось, я спросил себя, собираюсь ли я отречься от мира, как это делает большинство, или буду жить? Я решил, что буду жить, или по крайней мере попробую жить, так, как я хочу: с самообладани­ем, смелостью, достоинством и юмором. Иногда по утрам я плачу и плачу. Оплакиваю себя. А бывает, что поутру во мне столько злости и горе­чи! Но это длится недолго. Я поднимаю голову с подушки и говорю: «Я хочу жить...» Пока что мне это удавалось. Удастся ли мне это дальше? Я не знаю. Но верю, что удастся.

Похоже, Морри производил на Коппела все большее впечатление. Он спросил, считает ли Морри, что приближение смерти делает челове­ка смиренным.

— Ну, как тебе сказать, Фред, — оговорил­ся Морри и тут же поправился: — Я хотел ска­зать — Тед...

— Так вот что значит смирение, — рассмеял­ся Коппел.

Они говорили о жизни после смерти. И о том, как Морри все больше и больше зависит от других людей. Ему теперь уже помогали и есть, и садиться, и передвигаться с места на место. Коппел спросил Морри, что страшит его больше всего в этом медленном, коварном уга­сании.

Морри задумался, а потом спросил, может ли он сказать такое по телевидению.

Коппел кивнул:

— Говорите.

Морри посмотрел прямо в глаза самому зна­менитому тележурналисту Америки и ответил:

— Ну что тут сказать, Тед, очень скоро кому-то придется вытирать мне задницу.

Передача пошла в эфир в пятницу вечером. Тед Коппел, сидя за своим письменным столом в Вашингтоне, солидно зарокотал: «Кто такой этот Морри Шварц? И почему к концу вечера мно­гим из вас он станет близок?»

За тысячу миль от Вашингтона, в своем доме на холме, я сидел у телевизора и, как обычно, пробегая по программам, вдруг услышал: «Кто такой этот Морри Шварц?..» — и оцепенел.

 

Мое первое занятие с Морри было весной 1976 года. Я вхожу в его просторный кабинет и сразу замечаю нескончаемые ряды книг на бесчислен­ных полках от пола до потолка. Книги по социо­логии, философии, религии, психологии. Я вижу большой ковер на паркетном полу и широкое окно, за которым вьется тропинка. В классе сидит с дюжину студентов, у них блокноты и планы за­нятий. Большинство студентов в джинсах и клетчатых фланелевых рубашках. Я тут же мыс­ленно отмечаю: прогуливать уроки в такой ма­ленькой группе будет нелегко. Может, этот курс не стоит и брать?