Что нам обещает социология 7 страница

* Эльмира - небольшой городок в США, где в начале 50-х годов под Руководством П. Лазарсфельда проводилось знаменитое лонгитюдное Исследование электорального поведения (Berelson В., Lazarsfeld Р., McPhee W. Voting: A study of opinion formation in a presidential compign. Chicago: Chicago University Press, 1954). - Прим. ред.

Утверждая, что подобные исследования скорее всего не "сложатся" в более значимые результаты, я опираюсь на ту теорию общества, к которой реально тяготеет абстрактный эмпиризм. Любой вид эмпиризма стоит перед метафизическим выбором: что признать более реальным, — и теперь мы должны показать некоторые следствия того конкретного выбора, который вынужден делать абстрактный эмпиризм. Можно с уверенностью утверждать, что исследования абстрактных эмпириков зачастую являются примерами так называемого психологизма¹.

¹ Под "психологизмом" подразумеваются попытки объяснить соци-ЗДьные явления фактами и теориями, относящимися к свойствам Индивидов. Исторически, как теоретическое направление, психологизм основывается на открытом метафизическом отрицании реальности социальной структуры. Иногда его приверженцы выдвигают какую-нибудь концепцию структуры, однако при объяснении социальных явлений они сводят ее к совокупности сфер индивидуальной деятельности. В своей более распространенной версии, которая непосредственно относится в нашему изучению современных исследовательских стратегий общественных наук, психологизм исходит из того, что результаты исследований индивидов и их непосредственного окружения представляют собой вклад в наши знания о социальной структуре.

При доказательстве этого утверждения можно исходить из факта, что источником информации в данном случае является некоторая выборочная совокупность индивидов. Задаваемые исследователями вопросы формулируются в терминах психологических реакций индивидов. Естественно, следует предположение, что институциональная структура общества, в той степени, в какой она выступает объектом подобного исследования, может быть осмыслена на основе данных об индивидах.

Чтобы понять проблемы социальной структуры и их значение даже для индивидуального поведения, требуется гораздо более широко охватывающий тип эмпиризма. Например, даже в американском обществе, в частности, в структуре "попавшего в выборку" города, имеется так много общих как социальных, так и психологических черт, что все разнообразие социального поведения, которое должно учитываться обществоведами, фактически не может быть охвачено. Такое разнообразие, а следовательно, и постановка проблем, могут быть рассмотрены только при более широком взгляде, включающем сравнительно-исторический анализ социальных структур. Однако из-за своих эпистемологических догм абстрактные эмпирики систематически оказываются вне исторических и сравнительных перспектив, поскольку, изучая малые сегменты социальной реальности, они неизбежно впадают в психологизм. Ни в определении проблематики, ни в объяснении своих микросоциологических изысканий они никогда по-настоящему не используют базовую идею исторической обусловленности социальной структуры.

От их исследований нельзя ожидать серьезных результатов даже в области изучения отдельных непосредственных сфер человеческой деятельности. Основываясь на наших исследованиях, мы знаем, что причины многих изменений социального положения людей (интервьюируемых) часто им неизвестны, и эти изменения могут быть поняты только в терминах структурных трансформаций. Этот общий взгляд, конечно, противоположен психологизму. Применение нашего метода кажется ясным и простым: выбор сфер человеческой жизнедеятельности для детального исследования еле-, дует осуществлять в соответствии с проблемами, имеющими структурное содержание. Внутри сферы жизнедеятельности необходимо выделять только те переменные, важность которых была установлена в ходе изучения социальной структуры. Разумеется, между исследованием форм жизнедеятельности людей и исследованием общественной структуры должна поддерживаться двусторонняя связь. Вряд ли можно представить развитие социальных наук в виде результата деятельности работающих порознь женщин, каждая из которых изготавливает свою часть огромного лоскутного одеяла: кусочки, как точно их не размечай, нельзя соединить чисто механически, на глазок.

В практике абстрактных эмпириков совсем не редки случаи, когда "сбор данных" и их "прогон" через более или менее стандартный статистический анализ производятся недостаточно квалифицированными специалистами. Только после этого нанимают одного или нескольких социологов для " настоящего анализа ". Здесь мы подошли к следующему пункту.

Среди абстрактных эмпириков в последнее время появилась тенденция предварять свои эмпирические исследования одной-двумя главами с обзором "литературы поданной проблеме". Это, конечно, хороший знак; мне кажется, в какой-то степени он является реакцией на критику со стороны ученых, работающих в сфере уже получивших признание общественных наук. Между тем, на практике эту работу зачастую проделывают после того, как данные собраны и "выписаны". Более того, поскольку такая процедура требует значительного времени и терпения, в загруженных работой исследовательских организациях ее выполнение часто перекладывается на плечи не менее загруженных помощников. Подготовленная последними записка затем переписывается так, чтобы окружить эмпирическое исследование "теорией", "осмыслить его" или, как говорится, кое-что "присочинить". Пожалуй, это лучше, чем Ничего. Однако такой подход часто вводит в заблуждение неискушенного читателя, который опрометчиво делает вывод, что данное конкретное эмпирическое исследование было спроектировано и проведено для эмпирической проверки более широких концепции и допущений.

У меня нет уверенности в том, что такова обычная практика. Обычной она могла бы стать только у того, кто серьезно относится к литературе по общественным наукам - кто понимает ее значение и знает достаточно много, чтобы ориентироваться в понятиях, теориях и проблемах, которые в ней содержатся. Только тогда можно, не отбрасывая проблем и концепций, переводить их в специфические частные проблемы, легко доступные "Методу". Ясно, что именно таким переводом и занимаются все действующие обществоведы, однако при этом они не сводят "эмпирику" к абстрактной статистической информации о своих современниках, а "теорию" - к набору "интерпретативных переменных".

При обсуждении таких проблем проделываются интересные фокусы. Логический анализ исследований рассматриваемого типа показывает, что важные "понятия", используемые при интерпретации и объяснении "данных" почти всегда отсылают нас: 1) к структурным и историческим "факторам" более высокого уровня, чем это доступно из материалов интервью, или 2) к психологическим "факторам", которые находятся ниже уровня доступности. Важно отметить, что при формулировании задач исследования и сборе "данных", как правило, не используются никакие сведения о социальной структуре и психологических процессах. Эти моменты могут в самом общем виде влиять на направление исследования в ту или другую сторону, но они не относятся к тем специфическим, "чистым" переменным, на которых должен основываться этот стиль исследований.

Основная причина этого представляется простой. При более или менее отработанной процедуре интервью в качестве основного источника информации приходится придерживаться довольно странной версии социального бихевиоризма. При существующей практике управления и финансирования это почти неизбежно. Ибо разве неочевидно, что, в лучшем случае, полуквалифицированный интервьюер не может - впрочем, не смог бы при любой квалификации — в течение одной двадцатиминутной, или даже двадцатичетырехчасовой, беседы получить ту глубинную информацию об индивиде, которая, как мы знаем из опыта, должна быть получена в ходе очень сложного, продолжительного и неоднократного интервьюирования¹.

¹ Я должен заметить, что одно из оснований для упреков в излишней формальности и даже в никчемности беспорядочного нагромождения фактов заключается в том, что они содержат очень мало или вовсе не содержат прямых наблюдений исследователей. "Эмпирические факты" суть факты, собранные бюрократически управляемой командой, как Правило, полуквалифицированных работников. Принято забывать о том, что социальные наблюдения требуют высоких навыков и остроты восприятия. Это открытие часто происходит как раз тогда, когда способный к воображению ум помещает себя непосредственно в гущу социальных ролей.

Ad hoc (лат). — специально для данного случая. — Прим. ред.

С помощью обыкновенного выборочного опроса невозможно получить ту информацию о социальной структуре, которую, как мы знаем, можно найти в исследованиях, непосредственно ориентированных на историю.

Тем не менее в случаях, когда для объяснения отдельных наблюдений необходимо? привлечение общих концепций, абстрактные эмпирики "притягивают" в свои исследования теоретические положения, касающиеся социальной структуры и глубинной психологии. Общие концепции, обозначающие структурные и психологические проблемы, присутствуют только в качестве "фасада" исследовательского "сочинения".

В некоторых исследовательских лабораториях иногда используют термин "отполировать, довести до ума" (bright), когда те или иные факты и корреляции для убедительности "объясняют" гипотезами более высокого уровня абстракции. В том случае, когда мельчайшие переменные, значение которых явно преувеличено, приводятся для объяснения широкомасштабных проблем, результат работы можно назвать "вечнухой". Я упоминаю об этом, чтобы отметить зарождение "цехового жаргона" при изложении обсуждаемых здесь процедур.

Все это сводится к использованию статистики для иллюстрации общих мест и общих мест — для подтверждения статистики. Общие утверждения не проверяются и не конкретизируются. Их подгоняют под цифры, равным образом, цифровые выражения подгоняются к ним. Кроме того, одни и те же общие утверждения и объяснения можно сочетать с другими цифрами, а цифры можно сочетать с другими общими утверждениями. Эти логические трюки придают видимость структурного, исторического и психологического аспектов исследованиям, которые по своему стилю исключают материалы подобного рода. С помощью этих и других приемов появляется возможность не отступать от "Метода" и даже пытаться скрывать банальность его результатов.

Примеры подобных приемов обычно можно найти уже в первых абзацах некоторых глав, "общих введениях", а иногда в "интерпретативной" главе или разделе. В мои задачи не входит подробное рассмотрение данных текстов. Я лишь хочу посоветовать читателю самому обращать на это внимание при знакомстве с подобными исследованиями.

Дело обстоит просто: сутью социального исследования являются идеи, факт его только дисциплинирует. Это также верно и для абстрактно-эмпирического обследования типа: "почему люди голосуют именно так, а не иначе", и для исторического обзора положения и взглядов русской интеллигенции XIX века. Ритуал первого обычно более разработан и, безусловно, более претенциозен. Логический же статус результатов одинаков.

Наконец, одно из объяснений, почему результаты, достигнутые абстрактным эмпиризмом, столь незначительны, лучше сформулировать в виде вопроса: всегда ли то, что истинно, не важно, а что важно, не обязательно истинно? Поставим вопрос иначе: какой уровень верификации должен считаться достаточным в общественных науках? Конечно, можно в своей дотошности не признавать ничего, кроме самых подробных описаний, а можем, пренебрегая точностью, довольствоваться самыми обобщенными понятиями.

Те, кто находится в тисках методологического самоограничения часто не в состоянии сказать о современном обществе что-либо, если это что-либо не прошло сквозь мельчайшее сито "Статистического ритуала". Обычно говорят, что полученные таким образом результаты истинны, даже если они не имеют большого значения. Я с этим категорически не согласен. Как можно смешивать точность, вернее псевдоточность, с "истиной"; как можно считать абстрактный эмпиризм единственным "эмпирическим" методом. Если вам когда-нибудь придется в течение года-двух серьезно изучать тысячи продолжительных интервью, тщательно закодированных и набитых на перфокарты, вы увидите, сколь растяжимым на самом деле может быть царство "факта". Относительно "важности" можно сказать, что, конечно же, важно, что некоторые из наших наиболее энергичных умов находят себе применение в исследовании мелких деталей, потому что "Метод", которому они догматически следуют, не позволяет заниматься ничем другим. Большая часть их работ, как я теперь убежден, превратилась в простое выполнение ритуала, дабы набить себе цену в мнении деловых людей и руководителей фондов, а не ради, как говорят поборники эмпиризма, "неукоснительного следования жестким научным требованиям".

Точность не является единственным критерием для выбора метода исследования. Точность метода не следует отождествлять, как это часто делают, с "эмпирической" или "истинной" точностью. Выбирая проблему для изучения, мы должны стремиться к получению правильных результатов. Но никакой метод сам по себе не должен ограничивать нас в выборе проблем для изучения за исключением тех случаев, когда речь идет непосредственно об интереснейших и труднейших методических проблемах, которые лежат за пределами уже освоенных методов.

Когда мы осознаем проблемы, которые постоянно ставит перед нами история, естественно возникает вопрос об их истинности и значимости. Мы должны работать над ними как можно тщательнее и с максимальной точностью. Важная часть работы в общественных науках заключается в тщательной разработке гипотез, ключевые моменты которых документируются самым детальным образом. Фактически нет никаких других способов (по крайней мере, не было до сих пор) непосредственного изучения проблем, актуальность которых признается обществом.

Что стоит за требованиями заниматься важными, или, как обычно говорят, значимыми проблемами? Значимыми для кого? Здесь нужно подчеркнуть, что я не имею в виду их простое Политическое, практическое или моральное значение, какой бы смысл ни вкладывался в эти слова. Прежде всего, изучаемые Проблемы должны быть актуальными для анализа социальной структуры общества и ее изменений. Под актуальностью я понимаю явную и четкую взаимосвязь между широкими описаниями и более подробной информацией в научной работе как на этапе постановки проблемы, так и при объяснении сущности исследуемых явлений. Политическую "значимость" я рассмотрю позднее.

Совершенно ясно, что осторожность и строгость абстрактного эмпиризма, препятствует рассмотрению важнейших проблем современности, волнующих общество и человека. Люди которые возьмутся за решение этих проблем, неизбежно обратятся к другим методам познания, чтобы определить свою позицию.

Специальные, не относящиеся к философии, эмпирические методы безусловно удобны в работе над многими проблемами, и я не вижу никаких оснований для критики такого их применения. Разумеется, при соответствующем абстрагировании мы можем получить точные данные о чем угодно, так как нет ничего, что по своей сути не поддавалось бы измерению.

В тех случаях, когда к исследуемым проблемам легко применимы статистические процедуры, нужно стараться всегда их использовать. Если, например, разрабатывая теорию элит, нам понадобится установить социальное происхождение какой-либо группы генералов, мы, естественно, будем пытаться установить пропорции представительства в этой категории разных социальных слоев. Если нам понадобится узнать, каковы были колебания доходов у ''белых воротничков" за период с 1900 г., мы построим временной ряд доходов людей соответствующего рода занятий, рассчитанный с помощью некоторого индекса цен. Однако никто не должен считать такую процедуру единственно возможной. Нет сомнений, что эту модель совсем не обязательно принимать в качестве какого-то канона, ибо это не единственный эмпирический метод.

Конкретные детали для пристального и точного изучения мы должны выбирать в зависимости оттого объекта, который в панораме целого нам видится недостаточно отчетливо, и с тем, чтобы решать проблемы, касающиеся целых компонентов социальной структуры. То есть в своем выборе мы должны исходить из необходимости решать проблемы, а не из "необходимости", вытекающей из эпистемологической догмы.

Я не утверждаю, что всякий имеет право отвергать детальные исследования частных проблем. Узкая направленность исследований может диктоваться достойной восхищения требовательностью к точности и надежности данных, а, кроме того, разделением интеллектуального труда, специализацией, против которой опять-таки вряд ли стоит возражать. Но мы вправе задать вопрос: если узкая специализация исследований провозглашается следствием разделения труда в рамках целостной программы социальной науки, то где остальные "разделы" этого "труда"? И каков сам "труд", внутри которого узкие исследования складываются в более широкую картину?

Следует заметить, что сторонники едва ли не всех научных направлений склонны брать на вооружение одинаковые лозунги. Сегодня каждый, кто подсчитывает количество отхожих мест (а в этой старой шутке есть доля правды), прекрасно сознает предполагаемое в этом концептуальное содержание; каждый, кто поглощен дистанциями (а многие заняты именно этим), всецело осознает "парадигму эмпирической верификации". Общепризнанно, что любая систематическая попытка понять что-либо влечет за собой чередование (эмпирического) усвоения материала и его (теоретической) ассимиляции, что понятия и идеи должны руководить изучением фактов и что узконаправленные исследования служат для проверки и обновления наших представлений.

Методологические самоограничения привели к заторам не столько в усвоении эмпирического материала, сколько, главным образом, в разработке эпистемологической проблематики метода. Поскольку многие ученые, особенно те, кто помоложе, не слишком сведущи в эпистемологии, у них проявляется склонность к Догматическому следованию канонам того метода, которому их научили.

Фетишизация "Понятия" завела сторонников "Высокой теории" на высочайший уровень обобщения, имеющий, как правило, синтаксическую природу, так что они не могут спуститься к факту. Оба эти направления, или школы, — "Высокая теория" и абстрактный эмпиризм живут и процветают в рамках того времени, которое должно представлять собой паузы в исследовательском процессе обществоведения. Но то, что должно было быть паузой, если Можно так сказать, стало путем в никуда.

В интеллектуальном плане эти школы являют собой пример отречения от классической социальной науки. Движущий мотив этого отречения заключается в чрезмерном увлечении "методом" и"теорией", а его основная причина связана с отсутствием прочной связи с реальными проблемами. Если бы расцвет и закат доктрин и методов были целиком обусловлены чисто интеллектуальным соревнованием между ними (более адекватные и плодотворные выигрывают, менее адекватные и неплодотворные сходят с дистанции), "Высокая теория" и абстрактный эмпиризм не получили бы своего нынешнего развития. "Высокая теория" стала бы второстепенным философским направлением и, может быть, нашла бы себе прилежных сторонников в лице некоторых молодых преподавателей, а абстрактный эмпиризм стал бы частной теорией философии науки, а также полезным инструментом среди прочих методов социального познания.

Если бы эти два направления были бы единственными и делили между собой первенство в общественных науках, наше положение было бы поистине плачевным. В их практических результатах можно видеть убедительное доказательство того, сколь мало мы знаем о человеке и обществе. Первое направление доказывает это своим формальным и туманным обскурантизмом, второе — формальной и пустопорожней изощренностью.

Типы практицизма

Общественные науки переживают наряду с моральным "научный", политический и интеллектуальный кризисы. Попытки игнорировать этот факт являются одной из причин затяжного кризиса. Чтобы судить о проблематике и методах различных школ в социальной науке, мы должны разобраться в огромном многообразии окружающих нас политических ценностей и интеллектуальных задач, ибо мы не можем как следует поставить ни одну проблему, пока не установим чья это проблема. То, что представляется проблемой одному, вовсе не является таковой для другого; это зависит от личного интереса и от того, насколько он осознан. Более того, возникает неразрешимая проблема: люди не всегда проявляют любопытство к тому, что составляет их интересы. Люди не столь рациональны, как иногда думают обществоведы. Все сказанное означает, что в своей работе исследователи человека и общества явно или неявно делают нравственный и политический выбор.

Работе в области общественных наук всегда сопутствуют оценки. История этих наук знает длинную вереницу доктринерских решений, многие из которых представляют собой попытку уйти от острых вопросов, но есть и хорошо аргументированные, затрагивающие самую суть дела воззрения на мир. Часто иерархию ценностей вообще не учитывают, а суммируют разрозненные или заимствуют готовые ответы, как это делается в прикладной социологии при использовании наемных технических исполнителей. Прикрываясь ценностной нейтральностью своих методик, социолог-прикладник не обходит проблему, а фактически перекладывает ее Решение на других. Несомненно, настоящий мастер интеллектуального труда будет стараться делать свою работу с полным сознанием содержащихся в ней допущений и скрытых установок, не Последнее место среди которых занимают соображения относительно ^ее Моральной и политической значимости и для общества, в котором он работает, и для самой роли, которую он исполняет в этом обществе.

В настоящее время едва ли не общепринятым стало убеждение в том, что нельзя вывести оценочные суждения из фактических утверждений и определений основных понятий. Но это не значит, что такие утверждения и определения совершенно лишены оценочности. Легко заметить, что в большинстве исследований социальных проблем переплетены фактические ошибки, нечеткие определения понятий и предвзятость оценок. Только после логического анализа можно установить, присутствует ли в постановке конкретной проблемы какой-нибудь конфликт ценностей.

Констатация наличия или отсутствия такого конфликта, а если он существует, то разграничение факта и ценности, является одной из первостепенных задач, решение которой часто берут на себя обществоведы. Логический анализ может вскрыть несовместимость ценностей при постановке какой-то одной цели, что быстро приведет к новой разработке проблемы, открывающей путь для ее решения. Например, если нельзя достичь новых ценностей, не принося в жертву старых, то, чтобы действовать, заинтересованная сторона должна определить, какие ценности представляют для нее наибольший интерес.

Но, когда конфликтующие стороны отстаивают свои ценности столь жестко и последовательно, что конфликт нельзя решить ни путем логических доказательств, ни при обращении к фактам, тогда, по-видимому, разумный выход в этом деле невозможен. Мы должны определить значение и последствия достижения определенных ценностей, мы можем согласовать их друг с другом и уточнять их действительную приоритетность, мы можем подкрепить свои доводы фактами, но в конце концов все придется свести к суждениям и контрсуждениям, а затем нам останется только умолять или убеждать оппонентов. В конечном счете, моральные проблемы превращаются в проблемы власти, а окончательным средством, к которому прибегает власть, если до этого доходит дело, является насилие.

Мы не можем выводить, — гласит знаменитое юмовское правило, - как нам должно поступать, из того, во что мы верим. Равным образом, нельзя делать выводы о том, как должны поступать другие, исходя из собственных убеждений о том, как бы поступили мы сами. Но, если такой итог действительно приходится подводить, нам остается лишь бить по головам тех, кто с нами не согласен; можно надеяться, что такие исходы бывают редко. Однако, будучи настолько рассудительными, насколько это возможно, мы должны полагаться на здравый смысл.

При выборе проблемы исследования ценности фигурируют в определенных ключевых понятиях, которые влияют и на определение пути их решения. Что касается основных понятий, то наша задача заключается в том, чтобы использовать как можно больше "ценностно-нейтральных" терминов, и в то же время понимать и эксплицировать сохраняющееся в них ценностное содержание. Что касается выбора проблемы исследования, то при этом необходимо ясно осознать те ценности, под влиянием которых сделан этот выбор, а затем всячески стараться избежать влияния на выработку решения собственных ценностных предпочтений, независимо от того, какую ценностную позицию занимает исследователь и к каким моральным и политическим последствиям может привести реализация этого решения.

Между прочим, некоторые критики судят о работе обществоведов по тому, дают ли они мрачные прогнозы или вселяют радужные надежды, отрицательные или позитивно-конструктивные. Такие жизнерадостные моралисты жаждут ощутить душевный подъем, их переполняет счастьем малая толика горячего несгибаемого оптимизма, в котором они черпают силы, чтобы опять радостно двинуться вперед. Но мир, который мы стараемся понять, не всегда и не всем позволяет испытывать политический оптимизм и моральное удовлетворение, иначе говоря, обществоведу бывает трудно разыгрывать из себя радостного идиота. Лично я отношусь к числу оптимистов, но должен признаться, что никогда не был способен признавать или отрицать существование чего-либо в зависимости от того, хорошо это или плохо. В то же время стенания по "конструктивной программе" и "обнадеживающим выводам" часто являются признаком неспособности воспринимать факты такими, какие они есть, сколь бы неприятны они ни были, - безотносительно к истинности или ложности научных утверждений и к оценке самой деятельности обществоведов.

Обществовед, который тратит свои силы на детальное исследование мельчайших сфер индивидуальной жизнедеятельности, не уходит в своей работе от политических конфликтов и столкновений. По крайней мере косвенно и в конечном счете он "принимает" рамки общества, в котором живет. Но никто из тех, кто полностью признает интеллектуальные задачи общественной науки не может принять структуру общества как данность. На самом деле его работа в том и состоит, чтобы выявить эту структуру и изучить ее как целое. Начало этой работы и есть результат оценочного суждения. А поскольку имеется так много фальсификаций американского общества, то простое нейтральное его описание часто воспринимается как "дикий натурализм". Конечно же, обществоведу не составит труда скрыть те ценности, которые он отстаивает, признает или подразумевает. Хорошо известно, что под рукой у него для этого всегда находится необъятный арсенал средств, поскольку значительная часть общественно-научного жаргона, и в особенности социологического, возникла как результат странного манерного стремления к демонстративной неангажированности.

Каждый, кто посвящает свою жизнь изучению общества и публикации результатов этой работы, хочет он того или нет, сознает или не сознает, уже действует морально, а часто и политически значимым образом. Вопрос заключается в том, ясно ли он представляет себе это обстоятельство и готов ли к нему морально, или, скрывая его от себя и других, остается нравственно пассивным. Многие, и я бы сказал большинство обществоведов в Америке, волей или неволей оказались сегодня либералами. Как и следует ожидать, они больше всего боятся какой бы то ни было страстной убежденности. Именно этого, а не "научной объективности", на самом деле добиваются те, кто пеняет на "оценочные суждения".

Преподавательскую деятельность, между прочим, я вовсе не приравниваю к сочинительству. Опубликованная книга становится общественным достоянием; если автор и несет какую-то ответственность перед читающей публикой, то она заключается лишь в том, чтобы сделать книгу как можно лучше, и в этом вопросе сам автор является высшим судьей. На преподавателе лежит более серьезная ответственность. В некотором смысле студенты — подневольные люди и зависят от преподавателя, который, опять-таки в определенном смысле, является образцом для них. Его сверхзадача состоит в том, чтобы как можно полнее показать им самодисциплину умственного труда. Искусство обучать есть в значительной степени искусство думать вслух и при этом ясно выражать свои мысли. В книге писатель часто пытается убедить других в результатах своих размышлений; в аудитории преподаватель должен стараться показать другим, как человек мыслит, и в то же время продемонстрировать, какое замечательное чувство он испытывает, когда делает это хорошо. Далее, преподаватель должен, как мне кажется, ясно излагать допущения, факты, методы и выводы. Он должен ничего не утаивать, а прорабатывать материал медленно, шаг за шагом, и каждый раз давать весь набор моральных альтернатив и только после того делать собственный выбор. Писать так было бы жуткой глупостью и неслыханным самомнением. Вот почему самые яркие лекторы обычно не публикуются.