О старом и новом слоге Российского языка. 2 страница

 

Происхождение слов подобно древу; ибо как возникающее от корня младое дерево пускает от себя различные ветви, и от высоты возносится в высоту, и от силы преходит в силу, так и первоначальное слово сперва означает одно какое-нибудь главное понятие, а потом проистекают и утверждаются от оного многие другие. Часто корень его теряется от дол^{33}говременности. Старинное Славенское, или от Славенского происходящее слово доба ныне нам совсем не известно. Может быть оно заключало в себе пространный смысл, ^[37]но мы из некоторых находимых нами в книгах весьма не многих речей, таковых как: доба нам от сна встати, знаем токмо часть оного, догадываясь, что оно значило пора или не худо. Между тем корень сей сколько пустил различных отраслей? Надобно, снадобье, подобно, удобно, сдобно, подобает, сподобиться, преподобие, доблесть, а может быть и слово добро от него ж имеет свое начало. От глагола разить или от имени раз происходят слова: поражение, раздражение, выражение, возражение, подражание и проч. Все оные изображают различные понятия. Соответствующие сим Французские слова: irritation, expression, imitation и проч., от одного ли проистекают источника? Могут ли два народа в составлении языка своего иметь одинакие мысли и правила? Отсюда выходит следующее рассуждение:

 

^{34}Все известные нам вещи разделяются на видимые и невидимые, или иначе сказать, одни постигаем мы чувствами, а другие разумом: солнце, звезда, камень, дерево, трава и проч. суть видимые вещи; счастие, невинность, щедрота, ненависть, лукавство и проч. суть вещи умственные, или разумом постигаемые. Каждая из всех сих вещей на всяком языке изображается особливым названием; но между сими различными ка^[38]ждого языка словами, означающими одну и ту ж самую вещь, находится следующая разность: те из них, кои означают видимую вещь, хотя звуком произношения и составляющими их письменами различны между собою, однако ж круг знаменования их на всех языках есть почти одинаков: везде например, где стоит во Французском soleil, или в Немецком Sonne, или в Английском sun, можно в Российском поставить солнце. Напротив того те названия, коими изображаются умственные вещи, или действия наши, имеют весьма различные круги знаменований, поелику, ^{35}как мы выше сего видели, происхождение слов, или сцепление понятий, у каждого народа делается своим особливым образом. В каждом языке есть много даже таких слов, которым в другом нет соответствующих[9]. Також одно и то ж слово ^[39]одного языка, в разных составах речей, выражается иногда таким, а иногда иным словом другого языка. Объясним сие примерами:

 

Положим, что круг, определяющий знаменование Французского глагола, на^{36}пример toucher, есть A, и что сему глаголу в Российском языке соответствует, или то ж самое понятие представляет, глагол трогать, которого круг знаменования да будет B.

 

<рис.>

 

Здесь во-первых надлежит приметить, что сии два круга никогда не бывают равны между собою так, чтоб один из них, будучи перенесен на другой, совершенно покрыл его; но всегда бывают один другого или больше или меньше; и да^[40]же никог^{37}да не могут быть единоцентренны, как ниже изображено:

 

<рис.>

 

Но всегда пересекаются между собою и находятся в следующем положении:

 

<рис.>

 

C есть часть общая обоим кругам, то есть та, где Французский глагол toucher соответствует Российскому гла^{38}голу трогать, или может быть выражен оным, как например в следующей речи: toucher avec les mains, трогать руками.

 

^[41]E есть часть круга Французского глагола toucher, находящаяся вне круга B, означающего Российский глагол трогать, как например в следующей речи: toucher le clavicin. Здесь глагол toucher не может выражен быть глаголом трогать; ибо мы не говорим трогать клавикорды, но играть на клавикордах; и так глаголу toucher соответствует здесь глагол играть.

 

D есть часть круга Российского глагола трогать, находящаяся вне круга A, означающего Французский глагол toucher, как например в следующей речи: тронуться с места. Здесь Российский глагол тронуться не может выражен быть Французским глаголом toucher, поелику Французам несвойственно говорить: Se toucher d’une place; они объясняют сие глаголом partir. Итак в сем случае Российскому глаголу трогать соответствует Французский глагол partir.

 

^{39}Рассуждая таким образом, ясно видеть можем, что состав одного языка не сходствует с составом другого, и что во всяком языке слова получают силу и знаменование свое во-первых от корня, от которого они происходят, во-вторых от употребления. Мы говорим: вкусить смерть; Французы не скажут gouter, а говорят: subir la mort. Глагол их assister, по-нашему значит иногда помогать, а иногда ^[42] присутствовать, как например: assister un pauvre, помогать бедному, и assister à la ceremonie, присутствовать при отправлении какого-нибудь обряда. Каждый народ имеет свой состав речей и свое сцепление понятий, а потому и должен их выражать своими словами, а не чужими, или взятыми с чужих. Но хотеть Русский язык располагать по Французскому, или теми же самыми словами и выражениями объясняться на Русском, какими Французы объясняются на своем языке, не то ли самое значит, как хотеть, чтоб всякий круг знаменования Российского слова равен был кругу ^{40}знаменования соответствующего ему Французского слова? Возможно ли сие сделать и сходно ли с рассудком желать часть E, их круга A, включить в наш язык, а часть D, нашего круга B, выключить из оного, то есть вместо играть на клавикордах, говорить: трогать клавикорды? Не чудно ли, не смешно ли сие? Но мы не то ли самое делаем, когда вместо жалкое зрелище говорим трогательная сцена; вместо перемена правления, переворот; вместо сблизить к средине, сосредоточить, и так далее? Остается только истребить часть D: то есть все те речи, которые не могут из слова в слово переведены быть на Французский язык, объявить не Русскими ^[43]и выключить их из нашего языка, яко недостойные пребывать в оном[10]. Как ни кажется ^{41}таковая мысль нелепою и не воз^[44]можною, и что сей путь не во храм красноречия ведет нас, но в вертеп невразумительной смеси; однако из преды^{42}дущих примеров уже несколько явствовало, а из последующих еще яснее будет, что мы всякое тщание и попечение о том прилагаем.

 

^{43}Главная причина, к какой многие нынешние писатели относят необходимость рабственного подражания их Французам, состоит в том, что они, читая Французские книги, находят иногда в них такие слова, которым, по их мнению, на нашем языке нет равносильных, или точно соответствующих[11]. Что ж до того? ^{44}Не ^[45]уж ли без знания Французского языка не позволено быть красноречивым? Мало ли в нашем языке таких названий, которых Французы точно выразить не могут? Милая, гнусный, погода, пожалуй, благоутробие, чадолюбие и множество сему подобных, коим на Французском языке конечно нет равносильных; но меньше ли чрез то Писатели их знамениты? Гоняются ли они за нашими словами, и говорят ли: mon petit pigeon, для того, что мы говорим: голубчик мой? Стараются ли они глагол приголубить выражать на своем языке глаголом, происходящим от имени pigeon, ради того, что он у нас происходит от имени голубь? Силу наших речей, таковых например, как: мне было говорить, писать было тебе к твоему отцу, быть писать, быть посему и проч., выразят ли они на своем языке, когда переведут их из слова в слово: à moi été parler, écrire à toi ^{45} été, être écrire, être comme cela etc.? Странно бы сие было и смешно, и не было бы у них ни Расинов, ни Буалов, если б они так думали; но мы не то ли самое делаем? Не находим ли мы в нынешних наших книгах: под ^[46] пирать мнение свое, двигать духами, черта злословия и проч.? Не есть ли это рабственный перевод с Французских речей: soutenir son opinion, mouvoir les ésprits, un trait de satire? Я думаю скоро, boire á long traits, станут переводить: пить долгими чертами; il a epousé ma colere, он женился на моем гневе. Наконец меньше ли странны следующие и сим подобные речи: имена мелкие цены. – Принудился провождать скитающуюся жизнь. – Голова его образована для тайной связи с невинностию. – Храбрость обоих оказывается сам на сам. – Закон ударяет совсем на иные предметы и проч.?

 

Между тем, как мы занимаемся сим юродливым переводом и выдумкою слов и речей, нимало нам не свойственных, многие коренные и весьма знаменательные Российские слова иные ^{46}пришли совсем в забвение; другие невзирая на богатство смысла своего, сделались для не привыкших к ним ушей странны и дики; третьи переменили совсем знаменование свое и употребляются не в тех смыслах, в каких сначала употреблялись[12]. Итак с одной стороны в язык наш вводятся нелепые новости, а с другой истребляются ^[47]и забываются издревле принятые и многими веками утвержденные понятия: таким-то образом процветает словесность наша и образуется приятность слога, называемая Французами elegance!

 

Многие ныне, почитая невежество свое глубоким знанием и просвещением, презирают Славенский язык и думают, что они весьма разумно рассуждают, когда изо всей мочи кричат: не уж ли писать аще, точию, вскую, уне, поне, распудить и проч.? Таких слов, которые обветшали уже и мест а их заступили другие, толико ^{47}же знаменательные, конечно нет никакой нужды употреблять; но дело в том, что мы вместе с ними и от тех слов и речей отвыкаем, которые составляют силу и красоту языка нашего. Как могут обветшать прекрасные и многозначащие слова, таковые например, как: дебелый, доблесть, присно, и от них происходящие: одебелеть, доблий, приснопамятный, приснотекущий и тому подобные? Должны ли слуху нашему быть дики прямые и коренные наши названия, таковые, как: любомудрие, умоделие, зодчество, багряница, вожделение, велелепие и проч.? Чем меньше мы их употреблять станем, тем беднее будет становиться язык наш, и тем более возрастать невежество наше; ибо вместо при^[48]родных слов своих и собственного слога мы будем объясняться чужими словами и чужим слогом. Отчего например, благорастворенный воздух, есть выражение всякому вразумительное, между тем, как речь: царство мудростию растворенное, многим кажется непонятною? От^{48}того, что они не знают всей силы и знаменования глагола растворять. Приложенный при конце сего сочинения Словарь хотя не иное что есть, как малый токмо опыт, однако из него довольно явствовать будет, как много есть таких слов, которых знаменования, оттого, что мы пренебрегаем язык свой, не токмо не распространены, не обработаны, не вычищены; но напротив того стеснены, оставлены, забыты. Премножество богатых и сильных выражений, которые прилежным упражнением и трудолюбием могли бы возрасти и умножиться, остаются в зараженных Французским языком умах наших бесплодны, как семена ногами попранные или на камень упавшие. Предосудительно конечно и не хорошо безобразить слог свой смешением высоких Славенских речений с простонародными и низкими выражениями, но поставить знаменательное слово приличным образом и кстати весьма похвально, хотя бы оно и не было обыкновенное. У Ломоносова от^{49}[49]чаянная Дидона зложелательствуя Енею, говорит:

 

Зажгла б все корабли и с сыном бы отца
Истнила и сама поверглась бы на них.

 

Виноват ли Ломоносов, что употребил глагол истнить, которого знаменование может быть не всякому известно? Отнюдь нет. Довольно для него, что слово сие есть истинное Русское и везде в Священных книгах употребляемое. Он писал для людей любящих язык свой, а не для тех, которые ничего Русского не читают, и ни языка своего, ни обычаев своих, ни отечества своего не жалуют. Мы думаем, что мы весьма просвещаемся, когда оставляя путь предков наших, ходим, как невольники за чужестранными, и в посмеяние себе всякой глупости их последуем и подражаем! Мы не говорим ныне: лицо светлое щедротою, уста утешением сладкие, для того, что Французы не говорят: visage lumineuse par génerosité, levres douces par consolation; но напротив того говорим: предмет нежности моей, он вышел из его горни ^{50} цы спанья (вместо из своей спальни), для того, что они говорят: objet de ma tendresse, il est sorti de sa chambre à coucher. Мы начинаем забывать и уже нигде в новых книгах своих не находим старин^[50]ных наших выражений и мыслей, каковы например суть нижеследующие:

 

– Препоясал мя еси силою на брань.

– Уже тебе пора во крепость облещись.

– Горняя мудрствуйте, не земная.

– Утвердил еси руку свою на мне.

– В скорби распространил мя еси.

– Вещает ветхий деньми к ней.

– Подвизаться молением непрестанным.

– Воевать за Веру Православную.

– Защитить рукою крепкою и мышцею высокою.

– Расти как телом, так и духом в премудрости и любви Божией.

– Богатеть в телесныя и душевныя добродетели паче, нежели в сребро и злато.

– Принесем хвалу солнцу мысленному Богу не вечернему.

– Просвети сердце мое на разумение запо ^{51} ведей Твоих, и отверзи устне мои на исповедание чудес Твоих.

– Истина моя и милость моя с ним, и о имени моем вознесется рог его.

– Иди к пещерам Киевским, о Православне, иди восхождением сердечным грядый от силы в силу, иди и возревнуй видев пути тех, иже во ископанной земли не брашно гиблющее с мравиями, но пребывающее в живот вечный, еже есть творение воли Божия, собираху во время летнее жития сего, на ^[51] зиму страшнаго суда, егда от лица мраза Его кто постоит?

 

Мы, говорю, ныне забываем сей слог, и сладкою изобильно текущею из богатого источника сего водою отнюдь не стараемся напоять умы наши. Что же мы делаем? На место сих колико сильных, толико же и кратких и прекрасных выражений, вводим в язык наш следующие и им подобные:

 

– Жестоко человеку несчастному делать еще упреки, бросающие тень на его характер.

– Погрузиться в состояние морального увядания. ^{52}

– Он простых нравов, но счастие наполнило его идеями богатства.

– С важною ревностию стараться страдательное участие переменить на роль всеобщего посредничества.

– Положение Государства внутри, равно как и во внешних отношениях, было в умножающемся беспрестанно переломе.

– Умножить предуготовительные военные сцены.

– Отчаяние нужды превратилось в бурливые сцены и движения.

– Ответы учеников на вопросы, деланные им при открытом испытании из предметов им преподаваемых. ^[52]

– Чувствование несправедливости оживотворяло мещан наших духом порядка и соразмернейшей деятельности.

– Он должен был опять сойти с зрелища, на котором исступленное его любочестие так долго выставлялось, и возвратиться в прежнее приватное свое состояние презрения, обманутых желаний и всеми пренебрежной посредственности, и проч., и проч., и проч.

 

^{53}Мы думаем, быть великими изобретателями и красноречия учителями, когда коверкая собственные слова свои пишем: уистинствовать, ответность, предельность, повсенародность, возъуповая, смертнозаразоносящаяся, ощутительнейшее вразумление, практическое умозаключение и проч.

 

Мы не хотим подражать Ломоносову и ему подобным. Он, например, описывая красоту рощи, между прочим в конце своего описания говорит: но что приятное и слух услаждающее пение птиц, которое с легким шумом колеблющихся листов и журчанием ясных источников раздается? Не дух ли и сердце восхищает и все суетным рачением смертных изобретенные роскоши в забвение приводит. Это слишком просто для нас. Слог наш ныне гораздо кудрявее, как например: в сердечном убеждении приветствую тебя, ближайшая сенистая роща! прохладной твоей мрачности ^[53] внимали мои ощущения разнеженные симфониею пернатых привитающих.

 

Напитавшимся тонким вкусом Фран^{54}цузской литературы, может ли нравиться нам подобное сему описание весны:

 

Смотреть на роскошь преизобилующия натуры, когда она в приятные дни наступающего лета, поля, леса и сады нежною зеленью покрывает, и бесчисленными родами цветов украшает, когда текущие в источниках и реках ясныя воды, с тихим журчанием к морям достигают, и когда обремененную семенами землю, то любезное солнечное сияние согревает, то прохлаждает дождя и росы благорастворенная влажность, слушать тонкий шум трепещущихся листов и внимать сладкое пение птиц: есть чудное и чувство и дух восхищающее увеселение.

 

или:

 

Как лютый мраз весну прогнавши,
Замерзлым жизнь дает водам;
Туманы, бури, снег поправши,
Являет ясны дни странам,
Вселенну паки воскрешает,
Натуру нам возобновляет,
Поля цветами красит вновь (и проч.).

 

^{55}или:

 

Кончает солнце круг, весна в луга идет,
Увеселяет тварь, и обновляет свет. ^[54]
Сокрылся снег, трава из плена выступает.
Источники журчат, и жавронок вспевает.

 

Нет! мы не жалуем ныне сей простоты, которую всяк разуметь может. Нет! мы любим так высоко летать, чтоб око ума читателева видеть нас не могло! Например:

 

Проникнутый ефирным ощущением всевозрождающей весны, схватив мирный посох свой милого мне Томсона, стремлюсь в объятия природы. Магический Май! Зиждитель блаженства сердец чувствительных, осеняемый улыбающимся зраком твоим сообщаюсь величественному утешению развивающейся натуры; юные красоты пленительного времени в амброзических благовониях развертываются во взоре моем. Какое удовольствие быть в деревне при симпатических предметах! Жажду созерцать неподражаемые оттенки рисующихся полей и проч.

 

Вот нынешний наш слог! мы почитаем себя великими изобразителями ^{56}природы, когда изъясняемся таким образом, что сами себя не понимаем, как например: в туманном небосклоне рисуется печальная свита галок, кои, кракая при водах мутных, сообщают траур периодический. Или: в чреду свою возвышенный промысл предпослал на сцену дольнего существа новое дву ^[55] надесятомесячие; или: я нежусь в ароматических испарениях всевожделенных близнецов. Дышу свободно благими Эдема, лобызаю утехи дольнего рая, благоговея чудесам Содетеля, шагаю удовольственно. Каждое воззрение превесьма авантажно. Я бы не кончил сих или, если бы захотел все подобные сему места выписать из нынешних книг, которые не в шутках и не в насмешку, но уверительно и от чистого сердца, выдают за образец красноречия.

 

Наконец мы думаем быть Оссианами и Стернами, когда, рассуждая о играющем младенце, вместо: как приятно смотреть на твою молодость! говорим: коль наставительно взирать на тебя в раскрывающейся весне твоей! Вместо: ^{57}луна светит: бледная геката отражает тусклые отсветки. Вместо: окна заиндевели: свирепая старица разрисовала стекла. Вместо: Машенька и Петруша, премилые дети, тут же с нами сидят и играют: Лолота и Фанфан, благороднейшая чета, гармонируют нам. Вместо: пленяющий душу Сочинитель сей тем больше нравится, чем больше его читаешь: Элегический Автор сей побуждая к чувствительности назидает воображение к вящему участвованию. Вместо: любуемся его выражениями: интересуемся назидательностию его смысла. Вместо: жаркий солнеч^[56]ный луч, посреди лета, понуждает искать прохладной тени: в средоточие лета жгущий лев уклоняет обрести свежесть. Вместо: око далеко отличает простирающуюся по зеленому лугу пыльную дорогу: многоездный тракт в пыли являет контраст зрению. Вместо: деревенским девкам навстречу идут цыганки: пестрые толпы сельских ореад сретаются с смуглыми ватагами пресмыкающихся Фараонит. Вместо: жалкая старушка, у которой на ^{58}лице написаны были уныние и горесть: трогательный предмет сострадания, которого унылозадумчивая Физиогномия означала гипохондрию. Вместо: какой благорастворенный воздух! Что я обоняю в развитии красот вожделеннейшего периода! и проч.

 

Предки наши мало писали стихами, и не знали в оных ни определенной меры, ни сочетания, ни стопосложения; но хотя стихи их токмо рифмою отличаются от прозы, однако ж оные, по причине ясности в них разума и порядочной связи мыслей, всегда для чтения приятны. Например в притче о блудном сыне, приближающийся к концу своей жизни отец, вручая детям своим немалое богатство, и представляя им в самом себе образец, что Бог не оставляет никогда тех, кои, призывая Его на помощь, в честных трудах век ^[57]свой препровождают, делает им следующее наставление:

 

Токмо есть требе Бога вам хвалити,
В любви и правде Ему послужити.
Благодарствие в сердцах ваших буди,^{59}
Милость хранити на нищия люди.
Мир, смирение, кротость сохраняйте,
Всякия злобы от вас отревайте;

Мудрость стяжите, правда буди с вами,
Лжа не изыди вашими устами.
С честными людьми дружество держите,
Прелюбы творцев далече бежите.
Бежите всех злых, яко люта змия,
Вся заповеди сохраните сия.

 

Сии стихи конечно не имеют той чистоты и согласия, каковые дает им определенная мера и стройное слогопадение; но ясность и простота их гораздо приятнее для меня, нежели многословное высокомыслие следующих, или им подобных, стихов:

 

Гармония! не глас ли твой
К добру счастливых возбуждает,
Несчастных душу облегчает
Отрадной, теплою слезой?
Когда б подобить смертный мог
Невидимый и несравненный,
Спокойный, сладостный восторг,
Чем души в горних упоенны:
Он строй согласный звучных тел,
И нежных гласов восклицанье,^[58]
На душу, на сердца влиянье,
Небесным чувством бы почел.

 

^{60}или:

 

Ударил в воздух голос твой

Размером хитрым, неизвестным,
И тем же трепетом небесным
Сердца отозвались на строй.

 

Там вся связь мыслей и всякий стих мне понятен; а здесь: когда б смертный мог подобить невидимый, спокойный восторг горних, он бы согласный строй звучных тел, и восклицанье нежных голосов, на душу, на сердца влиянье, почел небесным чувством. Пусть тот, кто умнее меня, находит в этом мысль, а я ничего здесь кроме несвязности и пустословия не вижу. Подобные сему стихи: Сердца отозвались на строй, пусть для других кажутся трогательны и занимательны, но для меня никогда не будут они прелестны, равно как и следующие:

 

В безмолвной куще сосн густых,
Согбенных времени рукою,
Над глухо-воющей рекою,
От треску грома в облаках,
От бури свищущей в волнах,
И в черном воздухе шипящей.

 

^{61} Куща ничего другого не значит, как шалаш или хижина; что ж такое: кущи ^[59] сосн? И когда сосны рукою времени сгибаются? Прилично ли говорить о реке: глухо-воющая река? О буре: свищущая, шипящая буря?

 

Мы удаляясь от естественной простоты, от подобий обыкновенных и всякому вразумительных, и гоняясь всегда за новостию мыслей, за остроумием, так излишне изощряем, или как ныне говорят, утончиваем понятия свои, что оные чем меньше мысленным очам нашим от чрезвычайной тонкости своей видимы становятся, тем больше мы им удивляемся, и называем это силою Гения. Сие-то расположение ума нашего, и упоение оного чужестранными часто нелепыми писаниями, рождает в нем охоту подражания и любовь к чудным сим и сему подобным выражениям: нежное сердце, которое тонко спит под дымкою прозрачной, или: сердечный терн быть может дара тать, или: не осторожно свесть две сцены жития, и проч. Не осторожно ^{62}я поступлю, если все то выписывать стану, что в нынешних книгах почти на каждой странице попадается.

 

Кантемир в стихах своих к Государыне Елизавете Петровне говорит:

 

Отрасль Петра Перваго, его же сердцами
Великим и отцем звал больше, неж устами^[60]
Народ твой! отрасль рукой взращенна самого
Всевышняго, полкруга в надежду земнаго!

 

Стихи сии конечно похожи на прозу; но между тем какая в них чистая, величавая мысль, и какой хороший слог! Напротив того в следующих стихах хотя есть мера и стопы, но какой в них странный слог, и какая темная мысль:

 

Лишь в обществе душа твоя себе сказалась,
И сердце начало с сердцами говорить,
Одна во след другой идея развивалась,
И скоро обняла вселенную их нить!

 

Что такое: душа себе сказалась? Что такое: одна идея развивается во след другой и нить их обнимает вселенную? Какие непонятные загадки!

 

Если предки наши не умели писать стихов, то в прозе своей были они ^{63}стихотворцы: возьмем каноны их, псалмы, акафисты, ирмосы, мы часто увидим в них стихотворческого огня блистание, как например:

 

Спасе люди, чудодействуяй Владыка, мокрую моря волну оземленив древле: волею же рождься от Девы, стезю проходну небесе полагает нам: Его же по существу равна же Отцу и человеком славим. Ирмос сей преложен в следующие стихи:^[61]

 

Владыка спасл людей чудесно,
Путь в мори им открыв земной:
От Девы же родясь телесно,
Сказал нам к небу путь иной.
Его мы должны вси прославить
Отцем рожденна прежде век,
И нам и Богу равна ставить,
Он есть и Бог и человек.

 

Стихи сии не худы, но между тем, где больше стихотворства, в сем ли стихе: путь в мори им открыв земной, или в сей прозе: мокрую моря волну оземленив древле? Какие слова могут изобразить кратче и сильнее власть Божескую, как не сии: Господь рече: да будет свет, и бысть? Какое изречение ^{64}Стихотворца, умствующего о ничтожности мирских величий, поразит воображение наше вяще и живее, нежели сии слова, сказанные о возносящем под облака главу свою и неизверженном бурею кедре: мимо идох и се не бе? Можно ли мысль сию, что душевное удовольствие много способствует телесному здравию нашему, короче и краше сего выразить: сердцу веселящуся, лице цветет?[13] ^[62]Прочтем псалмы Давидо^{65}вы: сколько красот найдем мы в них, невзирая на темноту перевода их! ^{66}Сила нижеследующих могущество, великолепие и славу Божию ^[63]выражающих ^{67}речений уступает ли огню самых лучших стихотворцев: Во исповедание и ^{68} в велелепоту облеклся еси – Одеяйся светом яко ризою – Ходяй на крилу ве ^[64] тре ^{69} ню – Творяй Ангелы своя духи, и слуги своя пламень огненный – Основаяй землю на тверди ея, не преклонится в век века – Бездна яко риза одеяние ея – На горах станут воды – От запрещения гнева твоего ^[65] побегнут, от гласа грома ^{70} твоего убоятся. – Восходят горы, и нисходят поля в место еже основал еси им. – Предел положил, его же не прейдут. – Коснется горам и воздымятся. – Дхнет дух его и потекут воды. – Словом Господним небеса утвердишася и духом уст его вся сила их? и проч. и проч. Какой перевод найдем мы лучше сего Соломоновых Притчей перевода: Блажен человек, иже обрете премудрость и смертен (то есть: и блажен смертный), иже уведе разум. Лучше бо сию куповати, нежели злата и сребра сокровища, честнейша же есть камений многоценных: не сопротивляется ей ничто же лукаво. Благознатна есть всем приближающимся ей, всякое же честное недостойно ея есть. Долгота бо жития и лета жизни в деснице ея, в шуйце же ея богатство и слава: от уст ея исходит правда, закон же и милость на языце носит. Путие ея путие добри, и вся стези ея мирны: древо живота есть всем держащимся ея, и восклоняющимся на ню, яко на Господа, тверд а. Бог премудростию основа землю, уготова же небеса разумом? – Простой, средний, ^{71}и даже высокий слог Российский конечно не должен быть точный Славенский, однако ж сей есть истинное основание его, без которого он не может быть ни силен, ни важен. Нет конечно никакой нужды, рас^[66]суждая о премудрости, говорить: лучше бо сию куповати; но что препятствует нам сказать о ней: в деснице ее долгота жизни, в шуйце ее богатство и слава; от уст ее исходит правда; закон же и милость на языке своем носит; все пути ее добры и все стези ее мирны? Самая малая перемена в словах, не ослабляя мысли, сохраняет всю красоту слога. Ничего нет безрассуднее, как думать, что Славенский язык не нужен для красоты новейшего Российского слога, и что гораздо нужнее для сего Французский язык, и какой еще? Не славных поистине и отличных писателей их, но худых сплетателей нынешних глупых и нелепых умствований, клевет, небылиц и Романов. Не их читать, не им последовать, не из них должно нам почерпать красоту слога; но из собствен^{72}ных творений своих, из книг Славенских. В доказательство сего приведем здесь некоторые примеры.