то управляет случайностями? 9 страница

С полчищами несметными одна она вышла на борьбу. С миллионами тех, кто моделирует гибель всего человечества, вышла. При этом, нас в борьбу не хочет вовлекать. Лишь хочет, чтобы счастливы мы были, потому и говорит своей молитвой к Богу обращённой:

«Грядущие века все будут жить в Твоей мечте.
И будет так! Я так хочу! Я дочь Твоя,
Отец мой, существующий везде».

И она добьётся своего. Сильна необычайно её философия. И будут жить грядущие века в Божест­венной мечте, в прекрасных райских садах. И не отвлечет она никого памятью о себе. Ей не будут ставить памятников и вспоминать о ней, когда всем станет ясно, где истинное человеческое.

Будут люди упиваться Божественным состоянием, не вспомнят о ней. Но будут в разных садах цвести цветы, а среди них один прекрасный цветок под названием «Анастасия».

Я стар, но я хочу и сегодня быть рядовым солдатом её. Вы говорите, Владимир, философия — всего лишь слова.

Но эти слова, произнесённые где-то далеко в тайге, приняло с восхищением моё сердце, и вот вам налицо конкретные материальные действия, горит в огне не человечество, а сгорают предсказания кончины человечества.

Потому и взбудоражились, и ополчились приверженцы кончины. Те взбудоражились, кто строил на этом свою философию, шантажировал якобы неминуемой кончиной света людей.

— А разве никто до Анастасии не выступал против конца света?

— Были робкие, а потому незначимые попытки. На них и внимание не обратили. Никто ещё не говорил так, как она. Ничьи слова сердца людские с такой готов­ностью и радостью не воспринимали. И никогда ни одна философская концепция не влекла ещё так людей. А её влечёт. Побеждает тьму постулатов вековых.

Как ей это удаётся, не разобрать нам пока. Есть и ритм в её словах необычный, и логика великая, может быть, ещё что-то. Может быть... Да! Несомненно! Эта фраза её: «...Творящий блеснул энергией какой-то но­вой, говорящей по-новому о том, что видим каждым днём мы...»

Несомненно, во Вселенной появилась новая энергия, и ею начинают обладать всё новые и новые люди нашего времени. Факт в том, что десятиле­тия, а то и столетия требуются для распространения зна­чимой концепции философской. А она — всего за годы... Потрясающе!

Вы считали, Владимир, что её слова, это просто слова. Но её слова столь сильны, что вот эти руки, — он поднял одну руку, посмотрел на неё и добавил: — даже старые мои руки материализуют её слова. И горит конец света в пламени. А жизнь будет продолжаться. Эти же руки ещё могут способствовать продолжению жизни. Руки рядового солдата Анастасии.

Николай Фёдорович, держась за мебель, подошёл к столу и взял графин с водой. Придерживаясь одной рукой за стену, он направился к окну, с трудом, медленно, но дошёл до окна, на котором стоял красивый горшок. Из земли, находящейся в горшке, прорастал совсем маленький зелёный росток.

— Вот, взошёл, наконец-то, мой кедрик. И сейчас польют, напоят его мои руки, материализуя слова, близкие сердцу.

Николай Фёдорович прислонился боком к подо­коннику, взялся двумя руками за стенки графина с водой и произнёс: «Не холодна ли вода для тебя?» Подумав, набрал в рот воды, подержал её во рту немножко и, опершись руками о подоконник, тонкой струйкой выпустил воду изо рта в землю, рядом с зелёным росточком.

Галина находилась в кабинете во время нашего разговора. Она всё время придумывала какие-то дела, чтобы быть в кабинете. То чай приносила, то пыль взялась вытирать, при этом, всё время тихо бормотала про себя, комментируя услышанное и увиденное. Последние действия Николая Фёдоровича прокомментировала более громко:

— Надо же удумать такое? Это же люди добрые все подивятся. Это ж надо на старости лет такую мороку затеять. На колясочке ездить не хочет, ноженьки старые мучает, ходить заставляя ноженьки больные. И чему ж то людынам не живётся. Тепло, сыто в доме, а им всё не хватает, а им всё мало.

Я вспомнил, как просила меня Галина, беспо­коившаяся о здоровье Николая Фёдоровича, предо­стеречь его, только теперь я не понимал от чего, и спросил:

— Что вы задумали, Николай Фёдорович? Он, волнуясь, но твёрдо произнёс:

— Есть у меня к Вам большая просьба, Владимир. Только прошу вас, уважьте старика.

— Говорите, если смогу, выполню вашу просьбу.

— Я слышал, планируете вы собрать людей, желаю­щих начать строительство экологического посёлка. По гектару земли хотите им выхлопотать для обустройства родового поместья.

— Да, есть такое. Заявления уже написаны от Фонда и отданы в администрации нескольких областей. Но пока вопрос ещё с выделением земли не решён. Небольшие наделы дают, на несколько семей, а надо чтоб сразу минимум на 150, иначе инфраструктуру не построить.

— Землю, Владимир, выделят. Обязательно выделят.

— Хорошо бы. А просьба ваша в чём заключается?

— Когда начнут выделять землю под родовые поместья, а её непременно будут выделять в каждом регионе России, прошу вас, Владимир, не откажите старику. Примите и меня в сообщество этих людей. Хочу и я перед смертью свой кусочек родины обустроить.

Николай Фёдорович заволновался и заговорил горячо и быстро:

— Для себя обустроить. Для детей своих и внуков. Кедрик вот в горшочке выращиваю, чтобы посадить саженец своими руками на кусочке своей Родины. Я не буду людям в обузу. Сам всё на своём гектаре обустрою, сад заложу, живую ограду высажу. Соседям смогу помочь.

Сбережения у меня есть, гонорары за статьи разные до сих пор поступают. Сыновья... Чего-чего, а в материальной помощи никогда не отказывают. Я там небольшой домик себе построю и соседям строительство профинансирую.

— Это ж надо такому случиться, — ещё громче прежнего заговорила Галина, — совсем людына не думает, как сад садить можно, когда ноги не ходят. А ещё соседям помогать собирается.

Ой, слышали бы люди добрые... Что подумают люди добрые? Такий дом ему сыны построили, живи да радуйся, сынов да Бога благодари. Да неймётся человеку. Это ж надо доду­маться на старости лет до такого. Что люди добрые о такой людыне подумать могут?

Николай Фёдорович слышал слова Галины, но не обращал на них внимания или делал вид, что не обращает, и продолжал:

— Я понимаю, Владимир, моё решение может быть расценено, как излишняя эмоциональность, но это не так. Решение моё — плод длительных размышлений.

Это только внешне может показаться моя жизнь прекрасной: коттедж со всеми удобствами, словно дворец, домработница, сыновья не последнее место в обществе занимают, но, на самом деле, я был мёртв до знакомства с Анастасией.

Да, Владимир, это так. Представьте себе, уже пятый год я живу здесь. Время провожу в основном в своём кабинете. И никому я не нужен, абсолютно ни на что не могу влиять. И сыновей моих ждёт такая же участь, и внуков моих. Участь ощущать свою смерть ещё при жизни.

Человек, Владимир, считается умершим, когда перестаёт дышать, но это не так. Человек умирает, как только становится никому не нужным и от него уже ничто не зависит.

Вокруг моего коттеджа соседи имеют домики попроще, но среди них нет у меня друзей. Да и сыновья просили фамилию мою не называть даже соседям. Много завистников вокруг интересуется, чей это коттедж, словно дворец. Узнают чей, будут в прессе мусолить: на какие средства он возведён.

И, что собственным трудом добытые, не докажешь. Вот и сижу здесь, словно в заточении, словно умерший, в своём кабинете сижу, на второй этаж и не поднимаюсь — незачем. Много работ моих напечатано на фило­софские темы, но после знакомства с Анастасией...

Сейчас я скажу вам, Владимир, не сочтите, пожалуйста, сказанное за плод старческого воображения, я докажу правоту следующего вывода. Понимаете, Владимир, именно сейчас, в настоящее мгновение вершится Божий суд.

— Суд? Но где и как он проходит? Почему никто об этом не знает?

— Понимаете, Владимир, мы длительное время представляли этот суд, как пришествие некоего грозного существа свыше и со свитой грозной. И это высшее существо будет каждому говорить, в чём праведен каждый человек, в чём не праведен.

Потом это высшее существо каждому определит меру наказания, отправив осуждённого в ад или рай. Мы так примитивно представляли Божий суд. Но Бог не примитивен. Он так не может судить. Он дал человеку вечную свободу, а любой суд — это насилие над личностью, это лишение свободы.

— Так почему же Вы тогда сказали, будто в настоящее мгновение вершится Божий суд?

— И повторю сказанное. Божий суд вершится в настоящее мгновение. А судить каждому предоставлено самому себя. Я понял, что сотворила Анастасия. Её философия, сила и логика ускоряют процессы.

Пред­ставьте себе, Владимир, многие поверят ей и осуществят идею прекрасных Божественных поселений. Они, поверившие, окажутся в райском саду. Другие не поверят и останутся там, где сейчас находятся. Всё в мире относительно.

Пока нам нашу жизнь с другой сравнить не представ­ляется возможным, мы и думаем, что наша жизнь сносна. Но когда будет рядом другая, когда непове­рившие поймут, то увидят себя в аду.

Некоторые считают себя счастливыми лишь потому, что не знают насколько они несчастны. Именно сейчас происходит необычный для нашего понимания Божий суд.

Это не только моё открытие. Психолог из Новосибирска, проводившая исследование реакции разных групп населения на высказывания Анастасии, фактически сказала то же самое. Мы с ней не знакомы, я прочитал её выводы в публикации, и они схожи с моими.

Люди из разных городов чувствуют и понимают величие происходящего. Профессор Ерёмкин, чьи стихи опубликованы в народном сборнике, тоже говорит великолепными стихами о явлении Анастасии.

Я напомню вам, Владимир, эти стихи, посвящённые Анастасии:

Я в тебе увидел Человека,
Может быть, конца иного века,
Где мои внучата средь богинь
Станут воплощением твоим.

Я запомнил наизусть эти прекрасные стихи. Я хочу, чтобы и мои внучата жили средь богинь, и потому хочу обеспечить им эту возможность, начать обустраивать для них кусочек родины прекрасной. Купить землю, и не один гектар, для меня не проблема, но кто будет вокруг жить, имеет большое значение.

Потому и хочу обустроить землю в кругу единомышленников. Для внуков своих обустроить. Кто-то из них обязательно захочет там жить. И сыновья захотят приехать отдох­нуть от суеты в прекрасный сад отцовский.

Сейчас они ко мне очень редко приезжают. А в сад, мной обуст­роенный, приедут. Я попрошу, чтобы похоронили меня в этом саду. Приедут сыновья...

О внуках говорю, о сыновьях, но прежде всего это мне необходимо сотворить присущее сути челове­ческой, иначе... Понимаете, Владимир... Я вдруг жить захотел, действовать. Я смогу. Я рядовым солдатом встану в строй за Анастасией.

— Дак и туточки жить можно. Чему ж тут спокойно не жить? — произнесла Галина.

На этот раз Николай Фёдорович решил ответить на её слова. Он повернулся и сказал, обращаясь к ней:

— Я понимаю Ваше беспокойство, Галина Никифоровна. Вы боитесь потерять работу и кров. Не бе­спокойтесь, пожалуйста, я помогу вам построить небольшой домик по соседству, будет у вас и свой домик, и своя земля. Замуж выйдете, найдёте себе суженого.

Галина, вдруг выпрямившись во весь свой рост, бросила на журнальный столик белую тряпку, которой она во время всего разговора якобы пыль со столика вытирала, упёрла руки в свои крутые бёдра, хотела что-то сказать, но не смогла, ей словно воздуха не хватало от возмущения, потом она всё же собралась с силами и тихо произнесла:

— А может, я не желаю жить по соседству с таким соседом... А домик сама себе построить могу, как землю получу. Отцу ещё в девичестве помогала сруб ладить. И денег трошки подкопила.

А работа тутошняя мне не по душе. Кому я уборку днями навожу на этажах? Никого там не бывает, а я, как дура уборку навожу. Не желаю жить по соседству, когда соседи несмышленые...

Галина вдруг резко повернулась и быстро вошла в свою комнату. Но вскоре дверь её комнаты раство­рилась. Галина держала в руках два горшочка, в которых виднелись такие же зелёные росточки, как в красивом горшке Николая Фёдоровича.

Она подошла к окну и поставила свои горшочки рядом на подоконник. Потом вернулась в свою комнату и вынесла большую корзину, наполненную множеством маленьких тряпочных узелков. Она поставила корзину у ног Николая Фёдоровича и сказала:

— Семена это. Настоящие они, потому как в лесу я их цельную осень и лето собирала. С настоящих трави­нок лечебных разных. А те, что высевают в полях, чтоб в аптеках продавать, такой силы не имеют. Разбросаете их своей рукой сами на земле своей — они здоровье и силу умножать будут.

И когда расти будут, и когда отвар из них зимой пить. А кедрику одному скучно будет, надобно чтоб не один был, вон друзья и братья его, — показала Галина на окно, где теперь уже стояли три горшка с ростками, и пошла медленно к выходу, бросив на ходу:

— Прощевайте, философы. Философию смерти можэ вы и знаете. А философии жизни вам ещё учиться треба.

По всему было видно, Галину что-то сильно обидело, и она уходила навсегда. Николай Фёдорович сделал шаг за ней, покачнулся. Потому что сделал шаг, ни за что не держась. Покачнувшись, он попытался опереться рукой о спинку стула, но стул упал. Николай Фёдорович закачался, расставив руки в стороны.

Я вскочил, чтобы поддержать его, но опоздал. Дошедшая было уже до выхода из комнаты Галина быстро повернулась на шум падающего стула, увидела закачавшегося Николая Фёдоровича и молниеносно оказалась рядом с ним.

Она успела обхватить своими сильными руками уже оседавшего на подкосившихся ногах старика и держала его, прижав к своей пышной груди. Потом отпустила одну руку, перехватила ею Николая Фёдоровича у ног и понесла его, как ребёнка, к креслу-коляске, усадила в него, взяла плед и стала укутывать ноги, приговаривая при этом:

— Ну яки ж это солдат у Анастасии хлипкий. И не солдат, допризывник тильки.

Николай Фёдорович положил свою руку на руку Галины и, внимательно глядя на потупившуюся, присевшую у его ног женщину, сказал, вдруг перейдя на «ты»:

— Прости меня, Галя. Я думал, ты смеёшься над моими стремлениями, а ты...

— Это я-то смеюсь? Да нешто я без ума вовси? — быстро заговорила Галина. — Да я ж каждым вечером думку сердешную тильки и думаю. Как посею трав­ку — настоящую лечебную, думаю, как напою ею сокола ясного, как силушка вернётся к нему.

Настоящих щей сварю из свеженького, химией всякой не пахнущего. Молоком парным напою, не сепараторным. А как распрямится сокол ясный, может, и ребёночка ему рожу. И вовсе не смеялась я. Тильки говорила так, чтоб видеть, как твёрдо решение, не передумается ли оно на полдороженьки.

— Оно твёрдое, Галина, не передумается.

— А коли так, коли так, не гони в соседи меня. Не предрекай суженого другого.

— Я не гнал тебя, Галя. Просто не предполагал о твоём согласии быть рядом со мной не только в коттедже благоустроенном. Я рад твоему желанию, Галя. Спасибо тебе за него преогромное. Я не предпо­лагал...

— Чему ж туточки не предполагать? Да какая баба от такого солдата решительного на сторонку глянет. Я про Анастасию как прочитала, как прочитала... Хоть и долго, по слогам читала, зато поняла сразу. Нам тепереча, бабам всем, надобно, как Анастасия, стано­виться.

Вот и решила быть тебе трошечки Анастасией. Нам, всем бабам, надо хоть трошечки становиться, как Анастасия. Нема ещё солдатиков у неё, тильки допризывнички неокрепшие. Мы, бабы, и подкрепим их, и выходим.

— Спасибо тебе, Галина. Так значит, Вы, Галина Никифоровна, читали... И осмысливали вечерами...

— Читала. Все книжки про Анастасию читала и думала вечерами. Тильки не надо меня тепереча, как чужую называть. Давно попросить хотела. Лучше Галя я буду.

— Хорошо, Галя, как интересно Вы сказали, когда обиделись, да, как интересно: «Философию смерти вы знаете, а философии жизни вам ещё учиться пред­стоит». Какое ёмкое определение двух противопо­ложных философских направлений. Очень точное определение: философия смерти, философия жизни. Потрясающе! Анастасия — это философия жизни. Да! Конечно же это так, потрясающе!

Николай Фёдорович, взволнованно и нежно погла­див руку Галины, восхищённо добавил: — Вы философ, Галина, а я и не предполагал.

Потом сказал, обращаясь ко мне:

— Несомненно, нам ещё многое необходимо осмы­слить и с позиции философской, и с помощью эзотери­ческих определений. Я пытаюсь расценивать Анастасию, как человека, человека, какими должны быть все мы. Но полноте восприятия её, как нам подобного человека, мешают некоторые необъяснимые её возможности.

Вы, Владимир, описывали эпизод, в котором она спасала на расстоянии людей от истязаний. Их она спасла, но сама, помните, сама потеряла сознание, побелела, и вокруг неё побелела зелёная трава. Что это за механизм, почему и сама, и трава вокруг побелели?

Я не встречал подобного нигде, хотя пытался говорить с эзотериками. Ни философам, ни физикам, ни эзотерикам подобное явление неизвестно.

— Як же неизвестно, — встряла в разговор сидящая на полу у ног профессора Галина, — и чего тут заду­мываться, когда глазищи им выцарапывать треба.

— Кому выцарапывать, Галя? Вы что же имеете своё мнение и по поводу этого феномена? — удивлённо спросил Николай Фёдорович, обращаясь к Галине.

А она тут же с готовностью и заявила:

— Так это же всем ясно, как Божий день. Як на какого человека нечисть нападае, с известием каким поганым или угрозами, или злобою ругае, белеет че­ловек. Бледнеет, значит. Тогда бледнеет, когда не отражает эту злобу, а в себе сжигает, переживает, и сжигает в себе, и белеет, тому много примеров в жизни есть.

Анастасия эту нечисть и сжигает в себе, а травка белее, потому что помогать пытается, а по мне, так глаза нечисти всякой выцарапывать надобно.

— Надо же, действительно. Бледнеют многие люди, — удивлённо произнёс Николай Фёдорович, внимательно глядя на Галину, и добавил: — а ведь верно бледнеет человек, когда не отражает неприятность, а пытается её просто в себе пережить. Сжигает в себе, значит, получается.

А ведь верно! Как, оказывается, всё просто. Анастасия сжигает в себе направленную в её адрес энергию агрессии. Если отражать — не умень­шится её в пространстве и она кому-то ещё достанется.

Анастасия не хочет, чтобы кому-то. А на неё много будет направлено. Много, веками накапливаемой, да и сейчас производимой последователями философии смерти. Кому по силам выдержать подобный натиск? Кому? Продержись, Анастасия. Продержись, великий воин.

— И продержится. Мы теперь поможем. Я как книжки на рынке дарить стала, так бабы, что читали, теперь на углу кучковаться стали. Я им семена кедра тоже дала. Они посадили. И про травки лечебные им рассказала.

Бабы говорят: «надо чего-то делать. Конечно, мы мужиков бить не будем, как одна там на углу предлагала... А дитё, подумаем, от кого рожать».

— Это как же, Галина? — удивился Николай Фёдорович. — У вас уже и партячейка своя?

— Да не. Яка ж то ячейка? Мы тильки трошки на углу постоим, погутарим за жизнь.

— А бить мужчин зачем собирались? Какими аргументами руководствовались?

— Як какими? Чего ж они? Давай рожай им дитё, мы рожаем — а гнезда для наших птенчиков нема. А когда не можешь гнездо делать — так чего ж просишь дитё? Яка ж баба довольная мужиком буде, когда на глазах её дитё неприкаянное мается.

Учительница к нам уже два раза приходила. Говорит учительница, якись фактор психический им мешае в себя поверить, всё кредит от какого-то фонда ждут заморского. Синдром, говорит, это. Неверия в себя. Причины разные этот синдром психический придумывает, чтоб гнездо не вить.

А ещё учительница бабам рассказала, что этот кредит через сколько-то годков отдавать надо. Может, через двадцать, может, через тридцать, не запомнила я. Тильки запомнила — отдавать им треба будет трошки больше, чем они дают. Так что ж получается, мужик нынешний детей своих продавать стал?

— Почему такое сравнение, Галина?

— Ну як же — «почему»? Сейчас мужики опро­стофилились, денег себе занимают. А отдавать те деньги кому придётся? Деткам, какие сейчас совсем малень­кие, отдавать придётся заём тот. Да деткам, яки ещё и не родились. Да ещё трошки больше, чем дали, отдавать придётся деткам нашим.

Як бабы понимать таку картину будущего стали, так и стали звереть за деток. Морды бить мужикам пожелали. А я подумала, не надо нам помощи ниоткуда ждать, пора самим помогать им, бедненьким.

Я як попробовала один раз колбасы заморской, так всё сердце слезами облилось, и сильно так захотелось кусок украинского сала тому, кто ту колбасу делал, послать, и колбаски домашней. Божешь милостивый мой. Уже и не представляют люди в странах этих, яка колбаса должна быть.

Нельзя от таких кредит брать, дурные то деньги будут, пользы от них не буде, тильки вред один. А бить, я ж говорю, это тильки одна пред­лагала всех мужиков отлупцевать, не согласились бабы.

А чего соглашаться? Так и последний ум отшибить можно. И так бабы друг дружке рассказывают, каку мужики их дурную жизнь устроили. А я хвастаюсь, говорю, мой уже за ум взялся. Гнездо робить собрался.

— Твой? Кто он?

— Як кто? Про тебя ж им и рассказывала. Как ты кедрик выращиваешь, как доску попросил меня привезти с большой линейкой. Ну вон ту, на подставке, — Галина показала на стоявший у письменного стола чертёжный кульман, — я им рассказывала, как ты спрашивал у меня, какие деревья лучше посадить вокруг гектара, и чертил на столе на листах, рисовал посёлок гарный, где добрые люди жить будут. Места у тебя на листах не хватило, так ты попросил меня большие листы привезти и доску, и линейку.

Я как бабам сказала, так мы все вместе пошли вы­бирать ту доску. Самую большую и лучшую выбрали — дорогую. Бабы говорят: «Не мелочись, Галина». Они мне помогали, а у самих глаза завидущие.

Завидуют стервы, что моё дитё в саду чудном, да на земле родной родится, да среди людей добрых. А я не злюсь на них за глаза завидущие, всем счастья хочется. Фотоаппарат они мне в складчину купили, сфотографировать картину просили.

Я взяла фотоаппарат, они мне объяснили, где кнопочку нажать, в какое окошечко смотреть. Только я всё не решалась у тебя разрешения спросить и не нажимала на кнопочку.

— И правильно сделала, Галина, не став производить фотосъёмку проекта без разрешения. Когда закончу, тогда, может быть, и опубликую его, как один из вариантов будущего поселения.

— Так ты ж не скоро закончишь, а на гарное, красивое будущее бабам не терпится уже сейчас хоть глазком взглянуть. Красивая картина на большом листе у тебя получилась.

— Почему ты считаешь, что не скоро закончу? Всё уже почти готово к публикации: и чертежи, и в цвете рисунок.

— Я ж говорю, красивая картина получилась. Тильки нельзя публиковать, чтоб люди так делали, а бабам можно показать, бабам, с которыми я встречаюсь, я объясню, что трошки неправильная она.

Николай Фёдорович быстро подъехал к кульману, и я подошел к нему. Там было схематично нарисовано в цвете несколько участков будущего поселения. И домики на рисунке были, и сады, и живой забор из разных деревьев, и пруды... Ну, в общем, здорово, красиво всё было расположено.

— В чём же ты усмотрела ошибку или неточ­ности? — спросил Николай Фёдорович у подошедшей Галины.

— Солнца не нарисовал ты на картине. А когда б солнце нарисовал, то и тень рисовать надо было. А когда тень нарисовал бы, понял, что нельзя со стороны восхода деревья высокие сажать, грядки закрывать она будет. Их надо на другую сторону пересадить.

— Да? Возможно... Могла бы и раньше сказать. Но я пока только схематично расположил... А ты, Галина, значит, и ребёнка родить собираешься?

— А як же. Ты зарядку пока делай. А как на землю родную станешь, из катакомб своих выйдешь. А я накормлю тебя с родимой земли выросшим, напою отваром целебным. А весна придёт, увидишь, как на родной земле всё оживает, расцветает. И свою силушку почувствуешь. Тогда и рожу я.

Галина снова присела на ковёр у ног Николая Фёдоровича, положив ладони своих рук на лежавшую на подлокотнике кресла руку старого профессора философии. Хоть и далеко не молодая Галина, но крепкая, пышнотелая и сильная, казалась даже нежной и красивой.

Беседа их становилась всё доброжела­тельнее, они словно погружались в какую-то фило­софию жизни, а я стоял, как третий лишний в какой-то непонятности, потому и вклинился в разговор:

— Пора мне, Николай Фёдорович. Ехать надо. А то на самолёт опоздаю.

— Так я мигом пирогов соберу, — встала Галина, — варенья в дорогу, мигом подвезу тебя.

Николай Фёдорович медленно встал с кресла, одной рукой опёрся о стол, вторую протянул для прощания. Рукопожатие его руки было уже не старческим.

— Кланяйтесь от меня Анастасии, Владимир. И, пожалуйста, передайте ей. Обязательно победит у нас философия жизни. Спасибо ей.

— Передам.

то управляет случайностями?

С момента выхода первого тиража книги об Анастасии появилось немало разных статей учёных, характеризующих явление «Анастасии». Во многих из них речь шла и обо мне.

Когда я слышал или читал нелестные отзывы о себе, как правило, они если и выбивали меня из колеи, то ненадолго, на день, два, ну, максимум, на неделю, в душе повозмущаюсь и забываю. Но в этот раз...

Один из читателей во время встречи в Москве пе­редал мне аудиокассету. Он сказал, что на ней записан доклад, сделанный на научно-практической конфе­ренции руководителем исследовательской группы учёных, занимающихся изучением явления «Анас­тасии».

Я прослушал аудиозапись через несколько дней. Услышанное было беспрецедентным. После того, как я осознал услышанное, оно не просто выбило меня из колеи, а, казалось, навсегда уничтожило. Уничтожило, прежде всего, перед самим собой.

Перед тем, как прослушать эту кассету, я собирался в тайгу к Анастасии и своему сыну, но после того, как прослушал запись, в Сибирь не поехал. Здесь приведу с небольшим сокра­щением, о чем говорилось на аудиокассете.

«Уважаемые коллеги, я представлю вам некоторые заключения и выводы, сделанные возглавляемой мной группой научных сотрудников на основе более чем трёхлетних исследований явления под условным названием «Анастасия».

В своём докладе я буду пользоваться именем «Анастасия» не только для краткости изъяснения, но и потому, что исследуемое нами явление само предста­вилось под этим именем. При этом, не исключаю воз­можности в будущем дать ему более точное и харак­терное научное определение.

Сегодня это сделать за­труднительно, ибо, по моему убеждению, мы сопри­коснулись с «нечто», выходящим за рамки тради­ционных научных направлений и, возможно, совре­менной науки в целом.

Предварительно мы определили три направления исследования: достоверность изло­женных в книгах автора В. Мегре событий, сами книги В. Мегре, реакция социума на книги В. Мегре.

Через полгода стало ясно, что достоверность или недостоверность изложенных в книге событий зна­чения не имеет. Бурная, эмоциональная реакция большинства соприкасающихся с книгами В. Мегре читателей происходит вне зависимости от реальности описанных событий.

Реакцию социума вызывают совсем иные факторы. Однако, потраченное нами время, средства, интеллектуальный потенциал, всё же, привели ещё к одному интересному, на мой взгляд, заключению: желание отдельных людей, в том числе социологов, и научных кругов, поставить под сомнение существование Анастасии, на самом деле, нужны явлению.

Именно муссирование вопроса «существует — не существует» дало возможность явлению беспрепят­ственно проникнуть во все слои сегодняшнего обще­ства. Отрицание существования Анастасии, фактически, нейтрализует противодействие её намерениям.

Если она не существует, то, соответственно, и нет объекта исследования, нечему противодействовать. Однако, происходящая в обществе реакция на высказывания Анастасии свидетельствует о необходимости исследо­ваний, определения её значимости и интеллектуальных возможностей.

Что касается достоверности излагаемых в книгах событий, то можно констатировать следующее:

Излагая происходящее, автор не только представ­ляется сам под собственным именем, но и не щадит окружающих его в момент описанных событий людей. Он не меняет их настоящих фамилий, места действия и нелицеприятность некоторых ситуаций.

Так, например, полностью подтвердился эпизод, описанный в первой книге, в котором В. Мегре в присутствии капитана теплохода флиртовал во время одного из прогулочных рейсов с пришедшими на теплоход деревенскими девушками.

Члены команды теплохода подтверждают и факт появления в тот же вечер спокойной и молчали­вой молодой женщины, закутанной в платок. В. Мегре показывал этой женщине теплоход, потом уединился с ней.

Из книги мы узнаём, что это и было первое появление сибирской отшельницы Анастасии на штабном теплоходе В. Мегре. Первая встреча предпри­нимателя Владимира Мегре и сибирской отшельницы Анастасии, их первый диалог.

Свидетельскими показаниями и документами подтверждается хронология многих событий, описан­ных в книге. Мало того, вырисовываются и более необычные ситуации, намеренно или по каким-то иным причинам упускаемые В. Мегре.

Особого внимания заслуживает, например, факт пребывания В. Мегре в больнице города Новосибирска, зафиксированная во врачебной карточке история болезни, анализы, затяж­ная болезнь и внезапная поправка здоровья.

Нами было установлено, что выздоровление наступило сразу после применения врачами кедрового масла, которое принесла в больницу неизвестная жен­щина?!