то управляет случайностями? 5 страница

Тихо сидевшие с начала выступления дети разбрелись по кабинету и занимались кто чем. Только дети постарше, а их было немного, сидели на своих местах, рассматривая журналистов с телекамерами.

Была среди них девочка с бантиками в косичках, я узнал её. Даша, взорвавшая современные ракетные комплексы, не по-детски осмысленно и внимательно оценивая происходящее, наблюдала за реакцией журналистов.

Прильнувшие к экранам телевизоров люди всего мира увидели слегка растерянное лицо Российского Президента. Он окинул взглядом рассредоточившихся по кабинету детей.

Увидел двух возящихся малышей у аппаратов правительственной связи, посмотрел на дверь, за которой находились его помощники и родители приглашённых детей, но не позвал никого себе на помощь.

Президент извинился за прерванную речь, быстро подошёл к двум малышам, уже стаски­вающим со стола один из аппаратов, подхватил их под мышки со словами: «Это же вам не игрушки».

Один из мальчишек, оказавшись под мышкой у Президента, увидел своего товарища, свисающего с другого бока Президента, и звонко рассмеялся. Второй малыш, изловчившись, дёрнул Президента ручонкой за галстук и произнёс: «Игрушки!»

— Это ты так думаешь, но это не игрушки.

— Игрушки, — весело повторил улыбающийся ма­лыш.

Президент увидел, как к аппаратам, привлечённые миганием цветных лампочек и звуками, подошло ещё несколько малышей и стали трогать телефонные трубки. Тогда он поставил двух непосед на пол, быстро подошёл к столу, нажал какую-то кнопку и сказал: «Немедленно отключите всю связь в моём кабинете».

Потом быстро разложил на своём столе чистые листы бумаги. На каждый положил карандаш или ручку и произнёс, обращаясь к столпившейся вокруг него детворе: «Вот вам. Можете рисовать, кто что хочет. Нарисуете, потом посмотрим все вместе, у кого лучше получилось».

Дети окружили стол, стали разбирать бумагу, карандаши и ручки. Тем, кто был поменьше ростом и не мог дотянуться до стола, Президент стал подставлять стулья и усаживать их или ставить маленьких на стулья.

Убедившись, что ему удалось увлечь детей рисованием, Президент снова подошёл к своей трибуне, улыбнулся телезрителям, набрал воздуха в лёгкие, собираясь про­должить речь, но не смог. К нему подошёл маленький мальчик и стал дёргать его за брюки.

— Что такое? Тебе чего?

— Пи... — сказал малыш.

— Что?

— Пи...

— Пи, пи. Ты, значит, в туалет хочешь? — и Пре­зидент снова посмотрел на дверь, ведущую из кабинета.

Дверь отворилась, и сразу двое помощников или охранников Президента быстро устремились к нему. Один из мужчин со строгим и несколько напряжённым лицом наклонился, взял малыша за ручку.

Но ребенок, не отпуская штанину президентских брюк, изловчился, выдернул ручку из руки увлекающего его из кабинета строгого мужчины и сделал в сторону других подо­шедших мужчин протестующий жест.

Вошедшие мужчины растерялись. Малыш снова поднял личико, и, глядя снизу на Президента, снова дёрнув его за шта­нину, произнёс: «Пи», — и чуть присел.

— Не ко времени ты со своим «пи». Да ещё и при­вередничаешь, — сказал Президент, быстро взял ма­лыша на руки, извинился перед журналистами, направился к выходу, сказав на ходу: «Мы быстро», — и вышел.

На экранах сотен миллионов телевизоров телека­меры показывали, сменяя картинки, играющих, ри­сующих, разговаривающих друг с другом детей. Наиболее часто показывали президентскую трибуну, за которой никого не было.

И тогда со своего места встала маленькая Даша. Она взяла стул, подтащила его к президентской трибуне, залезла на стул, посмотрела на журналистов, в объективы направленных на неё камер, расправила бантики на своих косичках и начала говорить:

— Меня зовут Даша. А наш дяденька Президент — хороший. Он сейчас придёт. Он придёт и всё вам расскажет. Он немножко волнуется. Но он сможет всем рассказать, как будет хорошо везде-везде на Земле. И что нас никому не надо бояться.

Мне братик Костя рассказывал, как теперь боятся детей, потому что я взорвала большие новые ракеты. А я не хотела их взрывать просто так, я только хотела, чтобы папа не уезжал от нас надолго и чтобы папа не думал так много об этих ракетах. И не смотрел на них.

Лучше на маму пусть смотрит. Она же лучше всех ракет. И она радуется, когда папа на неё смотрит и разговаривает с ней. А когда он уезжает надолго или на ракеты смотрит, мама грустит. А я не хочу, чтобы грустила мама.

Костя, мой братик, он очень умный и рассудительный, и Костик сказал, что я напугала многих людей. Я больше не буду взрывать. Это совсем неинтересно. Другие занятия есть очень важные и интересные.

Они радость для всех приносят. А ракеты вы сами разберёте. Разберёте, чтобы никто никогда их не взрывал. А нас не бойтесь, пожалуйста.

Вы приезжайте к нам в гости. Все приезжайте. Мы напоим всех вас водой живой. Мне мама рассказывала, как раньше у нас люди жили. Делали, делали свои дела, строили разные фабрики и заводы и так увлеклись, что раз — и не стало живой воды. Грязною вода стала.

И воду только в бутылочках в магазинах продавали. Но в бутылочках вода мёртвая, задохнувшаяся, и болеть стали люди. Так было раньше, но я никак представить не могла, как такое может быть, чтобы люди сделали грязной воду, которую сами же пьют.

Но и папа говорил, что ещё и сейчас на Земле есть целые страны, в которых нет живой чистой воды, и люди в этих странах умирают от болезней мучительных. И яблок нет в этих странах, и ягод вкусных, потому что всё живое болеет, и человек, который больное кушает, мучается.

Вы приезжайте к нам все, все приезжайте. И мы вас угостим яблоками небольными, и помидорами, и грушами, и ягодами. Вы их попробуете, а когда домой вернётесь, скажете себе: не надо грязное делать, лучше в чистоте жить. Потом, когда и у вас всё чисто будет, мы к вам в гости приедем с подарками.

Вернувшийся с маленьким мальчиком на руках Президент стоял у двери и слушал, как говорила Даша. А когда она замолчала, он подошёл к трибуне и, не отпуская малыша, удобно устроившегося у него на руках, добавил:

«Да, конечно... Вы приезжайте, действительно, у нас можно плоть подлечить. Но это не главное. Важнее нам всем понять себя и своё предназначение. Надо это понять, чтобы не быть уб­ранными с лица Земли, как мусор. Мы все вместе должны убрать за собой ту грязь, которую развели. Спасибо всем за внимание».

Сцена в кабинете Президента исчезла. И голос Анастасии продолжал:

— Трудно сказать, речь Президента или маленькой Даши повлияла на людей, слушавших прямую тран­сляцию из России. Но больше люди не хотели верить распускаемым слухам об агрессивности России. Люди хотели жить и жить счастливо, они поверили в такую возможность.

Желающих посетить Россию, пожить в ней прибавилось после прямого эфира из Кремля многократно. Возвращающиеся из России уже не могли жить прежней жизнью. Осознанность вспыхивала в каждом, словно первый луч солнышка рассветным утром.

— Анастасия, но как же россияне могли принимать такое большое количество гостей? Тяжело, наверное, им приходилось. Представляю, живешь с семьёй в своём поместье, а на тебя из-за забора каждую минуту толпа зевак глазеет.

— Туристов, иностранцев, приехавших в Россию на лечение, селили в городах, в освободившихся квар­тирах. Продукты доставлялись из поместий, а туристов туда не возили. Лишь немногим доводилось погостить в месте постоянного проживания новых россиян.

Психологи постоянно предупреждали хозяев поместий, что от их гостеприимства у приехавших людей, особенно из стран, считавшихся ранее высокораз­витыми, происходит психический надлом.

Сказанное психологами соответствовало истине. Примерно сорок процентов из гостивших в поместьях иностранцев по приезде домой впадали в депрессивное состояние, граничившее с самоубийством.

— Как это так? Почему? Ты же говорила, Анастасия, что в поместьях всё прекрасно: и окружающий ландшафт, и пища, и взаимопонимание в семьях.

— Всё так, но для многих иностранных гостей увиденное оказывалось слишком прекрасным. Пред­ставь себе, Владимир, пожилого человека, прожившего большую часть своей жизни в большом городе.

Че­ловека, стремившегося во что бы то ни стало заработать побольше денег и быть тем самым, как он считал, не хуже других. В обмен на деньги он получал жилище, одежду, машину, пишу. И вот сидит человек в меблиро­ванной квартире, в гараже стоит его автомобиль, в холодильнике еда.

— Ну, представил, всё нормально у него, а что же дальше?

— Так ты, Владимир, сам и ответь на свой вопрос: «А что же дальше?»

— Дальше... Может, съездит куда-нибудь этот человек, может, мебель новую купит или машину.

— Потом?

— Потом? Не знаю, что потом?

— Потом этот человек умрёт. Умрёт навсегда или на миллионы земных лет. Не сможет его второе Я, его Душа вновь обрести земной план бытия. Не сможет потому, что ничего за жизнь свою земную не сотворил он доброго земле. Интуитивно каждый это понимает, вот потому и смерть людям страшна.

Когда стремления у большинства людей едины и образ жизни схож, они считают, будто только так, как все, можно и нужно жить. Но вот увидел человек жизнь на земле совсем иную.

Увидел рай земной, любви пространство, тво­римое по образу Божественному человеческой рукой, а жизнь свою считает он уже прошедшей и прожитой в аду, то умирает человек такой в мученьях, и длятся его муки миллионы лет.

— А почему не все в такую вот депрессию впадают, увидев новый образ жизни россиян?

— Другие люди интуитивно понимают, что даже если в старости, слабеющей рукой начнут творить Любви пространство на Земле, их жизнь продлит Создатель. И распрямившись, старики, свой озарив улыбкой лик, шли молодым на помощь.

— Всё же, Анастасия, как-то нехорошо получается, что приехавшие в Россию издалека туристы не могли хотя бы по улицам поселений новых россиян побродить, воздухом чистым подышать.

— Живущие в городах туристы тоже могли ощутить свежее дыхание земли, попить живительную воду. Города обдувал ветерок, приносящий из утопающих в зелени поместий чистоту, эфиры и пыльцу.

А наблюдали эти райские оазисы туристы на почтительном рас­стоянии, когда выезжали на экскурсии, и старались не беспокоить проживающие в них семьи. Вот, посмотри, как всё происходило.

И снова возникла новая картина будущего. Я увидел автомобильную дорогу, соединяющую города Владимир и находящийся в тридцати километрах от него Суздаль. Мне доводилось раньше ездить по этой дороге.

Раньше лишь изредка попадались на ней туристические автобусы с людьми, желавшими посмотреть на древние храмы и монастыри Суздаля. В основном трассу заполняли легковые автомобили с местными номерами. Но теперь эта дорога была совсем иной.

По расши­ренной раза в два автомобильной трассе двигались красивые автобусы. Наверное, электромобили: не видно было выхлопных газов, не слышен шум двигателей, лишь шуршание шин. В электромобилях сидели туристы разных национальностей. Многие рассматривали окрестности через бинокли.

Примерно в километре от дороги, за верхушками разных деревьев, виднелись крыши особняков. Там, за ровной живой изгородью, располагались родовые поместья россиян. С двух сторон дороги, с интервалом примерно в два километра, высились красивые двухэтажные магазины и трапезные.

Перед каждым — небольшая асфальтированная площадка, на которой останавливался очередной электромобиль, если она оказывалась свободной. Из электромобиля выходила очередная группа туристов, и каждый стремился приобрести впрок или попробовать на месте то, что продавалось.

Все магазины и кафе снабжались продуктами питания, выращенными в поместьях. Ещё были в магазинах вышитые русские рубашки, полотенца, изделия из дерева и многое другое, произведённое умельцами.

Анастасия пояснила, что люди охотно покупают эти изделия потому, что знают: рубашка, вышитая добрыми руками счастливой женщины, неизмеримо ценнее, чем изготовленная на механи­ческом конвейере.

Если смотреть сверху на то, что находилось за видимой с дороги лесополосой, можно было увидеть тенистые аллеи и очерченные зелёной изгородью поместья. Лесополоса окружала посёлок, в котором находилось примерно девяносто усадеб.

Потом поле, через километр — снова окруженный лесополосой посёлок, и так на протяжении тридцати километров. Одинаковые по размеру участки совершенно не были похожи друг на друга. В одних преобладали садовые насаждения, в других — дикорастущие деревья: стройные сосны, развесистые кедры, дубы и берёзы.

В каждом поместье обязательно был пруд или бассейн. Дома, окружённые цветочными клумбами, тоже были разными: большие двухэтажные особняки и маленькие одноэтажные. Они были построены в разных стилях: одни с плоскими крышами, другие — остроконечные.

А несколько домиков — беленькие, будто хатки украинской деревни. Никаких машин на улицах-аллеях, разделяющих участки, я не увидел. Да и в самих хозяйствах особого оживления, работы не наблюдалось.

Создавалось впечатление, что вся необычная красота творится кем-то свыше, а люди лишь наслаждаются творением. В центре каждого посёлка были большие красивые двухэтажные строения, рядом с которыми оживлённо сновала детвора. Значит, школы или клубы в центре посёлков построены.

Я сказал Анастасии:

— Вот в центре посёлка, где школа или клуб, ещё видна какая-то жизнь, а в самих поместьях, наверное, скукотища. Если их хозяева смогли так расположить насаждения, что не нужно землю удобрять, с вреди­телями и сорняками бороться, что им остаётся делать?

Всё-таки, я думаю, человеку более радостен интенсив­ный труд, творчество, изобретательство, а тут ничего этого нет.

— Владимир, здесь, в этих прекрасных поместьях, люди как раз и занимаются всем, что ты перечислил, и их деяния значимы. Это требует значительно большего интеллекта, осмысленности и вдохновения, чем у художников и изобретателей привычного для тебя мира.

— Но если они все художники и изобретатели, так где же тогда плоды их труда?

— Владимир, ты считаешь художником человека, взявшего в руки кисть и нарисовавшего на полотне прекрасный пейзаж?

— Конечно, считаю. Люди будут смотреть на его картину и, если понравится, купят или в картинную галерею выставят.

— Но почему же тогда ты не считаешь художником человека, взявшего вместо холста гектар земли и создавшего на нём такой же прекрасный пейзаж или ещё лучший?

А ведь для того, чтобы создать прекрасное из живого материала, от создателя требуется не только художественное воображение и вкус, но и знание свойств множества живых материалов. И в первом, и во втором случае, сотворённое призвано вызывать у созерцающих положительные эмоции, радовать глаз.

Но, в отличие от нарисованной на полотне, живая картина ещё и многофункциональна. Она очищает воздух, производит для человека благотворные эфиры, питает его плоть. Живая картина меняет оттенки своих цветов, и её можно бесконечно совершенствовать.

Незримыми нитями она связана со Вселенной. Она является несравнимо значимее нарисованной на полотне, сле­довательно, более великим будет и сотворивший её художник.

— Да, конечно, здесь трудно не согласиться. Но почему ты считаешь владельцев этих поместий ещё и изобретателями, учёными? Разве они имеют хоть какое-то отношение к науке?

— Имеют отношение и к науке.

— Какое же, например?

— Например, ты, Владимир, считаешь учёным че­ловека, занимающегося селекцией растений, генной инженерией?

— Конечно. Этих людей все считают учёными, они в институтах научно-исследовательских работают. Выводят новые сорта овощей и фруктов, ну и других растений.

— Да, конечно, выводят, но важен, ведь, результат их деятельности, его значимость.

— И результат есть — выведены сорта морозо­устойчивых и долгохранящихся овощей, картофеля, который не съест колорадский жук. В высокоразвитых странах вообще из клетки живое существо вывели, теперь собираются органы разные для пересадки больному человеку выращивать, почки, например.

— Да, это так. Но ты не задумывался, Владимир, почему в этих высокоразвитых странах появляются всё новые и новые виды заболеваний? Почему они на первом месте по раковым болезням? Почему им требуется всё большее количество лекарственных препаратов? Почему всё большее количество людей страдают бесплодием?

— Почему?

— Потому что многие люди, которых ты называешь учёными, разумными существами вообще не являются. Их человеческая сущность парализована, и через их, лишь внешне человеческий облик, действуют силы уничтожения.

Подумай сам, Владимир, эти якобы учёные стали видоизменять существующие в природе растения, а следовательно, и приносимые ими плоды. Стали изменять, не определив при этом предназначение плодов. А ведь в природе и во Вселенной всё тесно взаимодействует между собой.

Если, например, в твоём автомобиле механик удалит или изменит какую-то деталь, ну, скажем, фильтр, — машина будет двигаться ещё какое-то время, но вскоре что произойдёт?

— Выйдет из строя вся система топливоподачи, за­глохнет двигатель.

— Значит, каждая деталь автомобиля выполняет свою функцию, и прежде чем прикасаться к ней, надо определить её предназначение.

— Конечно! Для этого и механиком быть не обязательно.

— Но ведь природа — тоже совершенный механизм и пока никем до конца не познанный. Каждая деталь этого великого живого механизма имеет своё пред­назначение, тесную взаимосвязь со всем мирозданием, и изменение свойств или удаление одной детали неизменно повлияет на работу всего природного механизма.

У природы есть много защитных функций. Сначала она будет сигнализировать о недопустимых действиях. Если это не поможет, природа будет вынуждена уничтожить горе-механика. Плоды человек употребляет в пищу, и если он начинает питаться плодами-мутантами, то и сам постепенно в мутанта превращается.

Такое видоизменение неизбежно при употреблении видоизменённых плодов. Это уже происходит. Слабеет иммунная система человека, разум и чувства.

Человек начинает терять только ему присущие способности, превращается в легкоуправ­ляемого биоробота, теряет свою независимость. Появление новых болезней тому подтверждение, это сигнал о недопустимости действий человека.

— Допустим, ты права. Мне и самому не нравятся эти гибриды растений. Их сначала рекламировали, а теперь правительства многих стран законы стали издавать, чтобы в магазинах на продукты, полученные в результате генной инженерии, специальные этикетки наклеивали.

И в нашей стране такой указ издан. И многие люди стараются не покупать продукты-мутанты. А полностью от них, говорят, избавиться пока нельзя, потому что слишком много их развелось, а настоящих продуктов мало, и они стоят дороже.

— Вот видишь, это силам разрушения удалось поставить человеческое сообщество в экономическую зависимость. Им удалось внушить: «Если не будете есть наши продукты — умрёте с голоду». Но это не так, Владимир. Человек погибнет, если будет их есть.

— Возможно, Анастасия, но все не погибнут. Многие уже знают об этом и не едят мутантов.

— Каким же образом ты, например, Владимир, их распознаёшь?

— Не покупаю импортные овощи... Гораздо вкуснее то, что продают на рынках местные жители из своих подсобных хозяйств.

— А где они берут семена?

— Как где берут? Покупают. Сейчас много фирм семенами торгуют. В цветных красивых упаковках их продают.

—Так, значит, люди покупают семена, ориентируясь на информацию на упаковке? Не зная с абсолютной точностью, насколько соответствует содержимое упаковки информации о нем.

— Ты хочешь сказать, что и семена могут быть мутантами?

— Да. Сегодня, например, на Земле осталось всего девять яблонь, приносящих первозданные плоды. Яблоко — это одно из самых полезных и вкусных для человека творений Божиих. Но оно одно из первых подверглось мутации. Ещё в Ветхом Завете встречается предостережение: «Не делайте прививок...».

Но их упорно делали, и в результате яблок не стало. То, что сейчас ты можешь видеть в садах или магазинах, не соответствует Божественному плоду.

Тех, кто ломает, уничтожает первозданность Божественных творений, ты называешь учёными. Но как можно назвать тех, кто восстанавливает функции всех деталей природного механизма?

— Тоже учёными, но, наверное, более грамотными, знающими.

— Российские семьи, живущие в поместьях, которые ты сейчас видишь, и восстанавливают то, что было испорчено.

— А откуда они получили знания большие, чем учёные-селекционеры, генетики?

— Эти знания существуют в каждом человеке изначально. Цель, помыслы, осмысленность своего предназначения дают возможность им раскрыться.

— Надо же, получается, что живущие в поместьях люди — и художники, и учёные, — а кто же тогда мы, сегодня живущие на планете люди?

— Каждый сам может дать себе определение, если хоть на девять дней сможет мысль свою освободить.

ольная ли у нас мысль?

— Что значит «освободить»? Мысли у всех людей и так свободны.

— В условиях быта технократического общества, Владимир, мысль человеческая порабощена рамками и условностями этого мира. Технократический мир может существовать только при условии ликвидации свободы мысли человеческой, порабощения её и поглощения энергии мысли человеческой.

— Как-то, непонятно мне. Каждый человек за свою жизнь много разного может передумать. Сказать, например, не всё можно. Есть страны, в которых большая свобода слова, в других меньшая, а думать каждый волен о чём угодно.

— Это иллюзия, Владимир. Большинство людей вы­нуждены думать об одном и том же всю жизнь. Это легко увидеть, если разделить разные мыслительные моменты одного типичного человека, живущего в твоём времени, на отдельные временные отрезки, а потом сложить одинаковые мысли.

Таким, совсем несложным действием, ты определишь главную мысль человече­ского сообщества своего времени.

— Интересно. Давай вместе попробуем определить эту мысль.

— Хорошо. Тогда скажи, какую ты назовёшь цифру средней продолжительности человеческой жизни?

— Это важно?

— Не очень, при одинаковости мышления, но цифра нужна для дальнейших расчётов.

— Хорошо, век человека в нашем времени восемь­десят лет.

— Итак, человек родился. Точнее будет сказать — обрёл материальный план своего бытия...

— Лучше, просто родился, так понятнее.

— Хорошо. Ещё маленький ребёнок смотрит на мир, который ему предстоит познать. Одежду, жилище, пищу ему обеспечивают родители. Но также родители своим поведением, отношением, вольно или невольно, стре­мятся передать ему свои мысли и отношение к окружающему миру.

Видимый процесс познания длится примерно восемнадцать лет, и все эти годы технокра­тический мир пытается внушить молодому человеку свою значимость. Далее, в оставшиеся шестьдесят два года, можно предположить, что человек может распоряжаться сам направлением работы своей мысли.

— Да, может, а ты говорила, что её кто-то сковывает.

— Говорила. Вот и давай посчитаем, сколько времени он волен свободно думать.

— Давай.

— Ежедневно определённое время человек спит, от­дыхает. Сколько часов человек ежедневно тратит на сон?

— Как правило, восемь.

— Мы взяли за основу 62 года жизни человека, умножив их на восемь часов ежесуточного сна, с учётом високосных лет получится что 587 928 часов своей жизни человек спит. Ежедневный восьмичасовой сон выливается в двадцать два года непрерывного сна.

Отнимем эти двадцать два года от шестидесяти двух лет жизни и получим 40 лет бодрствования. Во время бодрствования большинство людей занимается приго­товлением пищи. Сколько, по-твоему, человек тратит на приготовление и приём пищи?

— Женщины, в основном, готовят, правда, мужчинам приходится больше времени тратить, чтобы заработать на продукты.

— И сколько же, Владимир, уходит, по твоему мнению, на приготовление и приём пищи ежедневно?

— Ну если учесть закупку продуктов, приготовление завтрака, обеда и ужина, то часа три, наверное, в будний день. Только не все в семье занимаются приготовле­нием, остальные едят, ну, может, закупать продукты помогают, посуду мыть, так что на каждого человека часа два с половиной приходится.

— На самом деле больше, но, будь по-твоему, возьмём всего два с половиной часа в день, умножим их на количество прожитых дней и получится 61 242,5 часа, или 2 551,7 дней, или 7 лет. Отнимем их от 40 лет, останется 33.

Чтобы иметь возможность получить пишу, одежду и жилище, человек, живущий в технократи­ческом мире, должен выполнять одну из необходимых этому миру функций — работать.

Я хочу обратить твоё внимание, Владимир, человек должен работать, заниматься каким-то делом не потому, что оно ему очень нравится, а в угоду технократическому миру, иначе человек будет лишён жизненно важного для него.

Сколько же времени вынуждено тратить большин­ство людей ежедневно на работу?

— В нашей стране — восемь, да на дорогу к ней и обратно ещё примерно часа два уходит, но каждую не­делю два выходных бывает.

— Вот и попробуй посчитать сам, сколько условных лет своей жизни человек тратит на далеко не всегда любимую им работу.

— Долго считать без калькулятора, ты сама скажи.

— В общей сложности, за тридцать лет, так называе­мой, трудовой деятельности, десять лет он непрерывно работает на кого-то, а точнее, на технократический мир. И теперь от 33 лет жизни мы должны отнять эти десять лет, останется 23.

— Чем ещё занимается ежедневно человек на про­тяжении своей жизни?

— Телевизор смотрит.

— Сколько времени ежедневно?

— Часа три, не меньше.

— Эти три часа выливаются в восемь лет непрерыв­ного сидения у экрана телевизора. Отнимем их из оставшихся 23 — останется 16. Но и это время еще не свободно для занятий, присущих только человеку. Человеческая мысль инертна. Она не может резко переключаться с одного на другое.

Какое-то время мысль анализирует полученную информацию. В общей сложности среднестатистический человек за всю свою жизнь думает над мирозданием всего 15-20 минут. Кто-то вообще ни разу об этом не задумывается, кто-то размышляет несколько лет.

Каждый сам для себя может определить, проанализировав прожитые годы. Каждый человек индивидуален — он более значим, чем взятые все вместе галактики, ибо способен их творить.

Но каждый человек — частичка сообщества человече­ского, которое в целом и можно рассматривать, как единый организм, единую сущность.

Попав в капкан технократической зависимости, великая сущность Вселенной замыкается на саму себя, теряет истинную свободу, становится зависимой, включает механизм самоуничтожения.

Иной, отличный от обыденного, образ жизни ведут люди, которые живут в поселениях будущего. Их мысль вольна и человечна, в едином слита устремлении она, из тупика выводит сообщество людское.

Галактики трепещут в радостном предчувствии пред слившейся в единое людской мечтой. Рожденье новое и сотворенье увидит мирозданье вскоре. Прекрасную планету новую материализует их человеческая мысль.

— Ну надо же, как ты о поселенцах высокопарно говоришь. А внешне они — просто люди.

— И внешний облик их отличие имеет. Сияние энергии великой в нём. Внимательнее посмотри, вот едут бабушка и внук...

Всадница из будущего

Я увидел, как выехала из посёлка повозка, а вернее, коляска с откидным верхом, запряжённая рыжей лошадкой. На мягком сидении коляски сидела пожилая женщина, перед ней стояли корзинки с яблоками и овощами.

Впереди — мальчик лет семи, обнажённый до пояса, держал вожжи, но не управлял лошадью. Наверное, они не первый раз совершали свою поездку, и лошадка неспешной трусцой бежала по известному ей маршруту.

Мальчик повернулся к пожилой женщине, что-то сказал ей. Бабушка улыбнулась и запела. Малыш подпевал ей, подхватывая припев. Проезжающие в автобусах-электромобилях туристы едва ли могли слышать их песню. Лошадка бежала по дороге при­мерно в километре от автотрассы.

Почти все туристы смотрели на едущих в повозке через бинокли, затаив дыхание, будто на чудо или инопланетян, и я снова подумал, что как-то нехорошо получается: едут люди из дальних стран, а пообщаться нормально с теми, к кому ехали, не могут, только вот так издалека наблюдают.

А эти двое в коляске даже не смотрят в их сторону. Один из автобусов замедлил свой ход и двигался параллельно со скоростью бежавшей трусцой лошадки.

В этом автобусе сидела группа иностранных детей, они махали руками ехавшим вдалеке в красивой коляске бабушке и внуку, скорее всего мальчику, но он ни одного раза даже не взглянул в их сторону.

Вдруг из красивых, увитых живой растительностью ворот посёлка появилась молодая всадница. Её гнедой скакун стремительным галопом стал догонять коляску. Поравнявшись с ней, разго­рячённый конь стал гарцевать рядом. Пожилая женщина улыбалась, слушала, что говорит ей молодая всадница.

Малыш, наверное, недовольный перерывом в пении, но всё же со скрытой радостью произнёс назидательно: «Экая ты непоседа, мамочка, ни минутки одна не останешься». Молодая женщина засмеялась, достала из привязанной к седлу холщовой сумки пирожок, протянула мальчику.

Он его взял, надкусил, потом со словами: «Попробуй, бабуля, он ещё тепленький»,— протянул пирожок пожилой женщине и, натянув вожжи, остановил повозку.

Мальчик наклонился, поднял двумя руками корзину, наполненную красивыми яблоками, протянул её всаднице и сказал: «Пожалуйста, мама, отвези им», — и показал взглядом в сторону остановившегося автобуса с иностранными детьми.