Экскурс 1. Метод: по стопам Маркса 12 страница

Можно подумать, будто отсутствие представительства, выз­ванное тем, что полномочия национальных экономических и политических институтов перетекают на глобальный уровень, могло бы быть компенсировано или, по крайней мере, сглаже­но международными и наднациональными институтами. Од­нако эти институты только подтверждают всю глубину кризи­са представительства. Например, допустимо утверждать, что Всемирный банк и МВФ, ставшие в прошедшие десятилетия объектами нарастающих шумных протестов, представляют интересы всей мировой экономики. В частности, их програм­мы по предоставлению займов и меры по поддержанию ста­бильности валют могут восприниматься как отвечающие ин­тересам соответствующих стран и регионов. Однако здесь речь идет почти исключительно о том, что выше мы назвали патри­архальной формой представительства, - при минимальном воздействии или контроле со стороны страны или региона, в отношении которых проявляется забота. Фактически общей практикой для МВФ и Всемирного банка является навязыва­ние получателям займов или помощи таких условий, которые диктуют определенный хозяйственный и политический курс. Это ведет к умалению их национального суверенитета¹*¹. Кто-то скажет, что Всемирным банком и МВФ управляют все вхо­дящие в них страны. Однако нельзя забывать, что это управ­ление основано, как мы убедились во второй части книги, на количестве голосов, прямо пропорциональном национальным денежным вкладам, вследствие чего Соединенные Штаты и другие ведущие державы получают несоразмерно большую власть. Таким образом, неравное право голоса у разных чле-

3.2. Глобальный запрос на демократию

нов МВФ и Всемирного банка воспроизводит непредстави­тельный контроль доминирующих государств во всемирной системе.

Не возникает сомнений, что самым представительным среди существующих сегодня глобальных институтов являет­ся Организация Объединенных Наций. До сих пор она не бкла объектом серьезных общественных протестов, хотя и в отно­шении нее следует признать, что кризис представительства достиг крайних масштабов. Прежде всего, Генеральная Ас­самблея, самый демократичный форум ООН, не может быть представительнее участвующих в ней государств. Другими словами, нехватка демократии, обнаруженная нами на нацио­нальном уровне, переходит на уровень Генеральной Ассамб­леи, ничуть не убывая. Представитель отдельной страны на Генеральной Ассамблее не может с большим на то правом представлять ее население, чем тот политик, который его на­значил - фактически он, безусловно, менее представителен, нежели этот политик. Степень представительности убывает с каждым шагом такого опосредования. Кроме того, если при­нимать в расчет общемировое население, то представитель­ство в Генеральной Ассамблее резко перекошено, поскольку каждая страна имеет лишь один голос независимо от числен­ности ее жителей. Во-вторых, слабость представительности Генеральной Ассамблее еще более усугубляется широтой пол­номочий Совета Безопасности. Совет не претендует на пред­ставительность, поскольку помимо непостоянных членов, ме­няющихся на основе принципа ротации, в него входят пять постоянных членов, располагающих исключительным правом вето в отношении принимаемых резолюций: КНР, Франция, Россия, Великобритания и Соединенные Штаты. Действия Совета Безопасности, в частности - вето со стороны его по­стоянных членов, могут фактически свести на нет всемирный характер представительности Генеральной Ассамблеи (пусть даже и ограниченной).

Нет ничего удивительного (или случайного) в том, что се­годня многие протестуют против дефицита представительства Не только в национальном управлении или национальных сред­ствах массовой информации, но и с еще большим основанием

331 Часть 3. Демократия

- на всемирном уровне. Эти протесты ярко высвечивают не только кризис демократического представительства, но и ис­кажения в нашем политическом словаре. Можно выделить сетования по поводу того, что, судя по всему, потеряли пре­жний смысл как минимум три фундаментальных принципа конституционализма эпохи модернити: никакой власти без представительства, разделение властей и свобода выражения мнений. Аргументы Мэдисона, который считал представитель­ство инструментом, позволяющим расколоть любую властную монархию, теперь выглядят всего лишь мистификацией; го­лос Монтескье, выступавшего за радикальное разделение кон­ституционных полномочий, заглушён в монолите нынешней системы; а свобода выражения мнений «по Джефферсону» монополизирована корпоративными средствами массовой информации. Политический лексикон современного либера­лизма стал холодным, бескровным трупом. Либерализм ни­когда, в сущности, и не стремился к тому, чтобы представлять все общество - бедняки, женщины, расовые меньшинства и прочее угнетенное большинство всегда оттиралось от власти с помощью явных или скрытых конституционных механизмов. Сегодня у либерализма развивается неспособность адекватно представлять даже элиты. В эру глобализации становится все яснее, что исторический час либерализма миновал.

Жалобы по поводу прав и справедливости

Права и справедливость традиционно гарантировались национальными конституциями. В силу этого соответствую­щие протесты оформлялись в терминах «гражданских прав» и адресовались национальным властям. Серьезные озабочен­ности в отношении состояния дел с гражданскими правами продолжают звучать и сегодня, особенно среди групп мень­шинств в ведущих странах. Речь идет о борьбе в поддержку «утверждающих» действий в пользу женщин и людей с небе­лым цветом кожи в Соединенных Штатах, за права мусульман во Франции, а также о мероприятиях в пользу коренного на­селения в Канаде и Австралии. Протестующие обращаются к международным и глобальным властным органам напрямую,

3.2. Глобальный запрос на демократию

причем в нарастающих масштабах, особенно в периферийных странах, где государство не в состоянии обеспечить соблюде­ние прав. При этом акцент в дискуссии переносится с «граж­данских прав» на «права человека». Сегодня по всему миру НПО, отстаивающие гуманитарные права, выражают недо­вольство той несправедливостью, которая творится в отно­шении женщин, расовых меньшинств, туземного населения, рабочих, рыбаков, фермеров и других зависимых групп. Осо­бенно поражает то, как за последние 20 лет феминистские дви­жения перестроили свои организации в НПО, представив права женщин в виде гуманитарных прав. Это произошло сначала в зависимых, а затем и в лидирующих странах⁶¹.

Реализация прав человека сулит гарантию всех остальных прав и возможность не только противостоять несправедливо­сти в национальных правовых системах, но и дополнить их тем, чего в них не хватает. Вспомним классический, крайний случай: когда власти нацистской Германии проводили в жизнь свой план по уничтожению евреев, подход с точки зрения прав человека требовал преодоления национальных норм права и власти, а также противостояния им. Похожие доводы приво­дились проводниками гуманитарных прав, выступавшими за вмешательство европейских стран и США в дела бывшей Югославии и Руанды в 1990-е годы. К аргументации, связан­ной с правами человека, прибегают и в не столь острых случа­ях, дабы вступиться за тех, для кого национальные системы просто не могут или не станут служить защитой. Наконец, права человека предназначены для помощи тем, кто вообще лишен какого-либо национального правового прикрытия, на­пример, беженцев. В своей основе права человека подразуме­вают возможность отстаивать другие права, как находясь под национальной юрисдикцией, так и оказавшись вне ее пределов^.

К числу самых убедительных примеров успешной кампа­нии по обеспечению справедливости и прав человека отно­сится «Madres de Plaza de Mayo» - движение матерей, чьи дети исчезли в годы диктатуры в Аргентине. С середины 1970-х годов каждый четверг они встречаются на площади Майо пе-Ред президентским дворцом. На них белые головные платки, ^в руках у них плакаты с фотографиями пропавших, и они тре-

333 Часть 3. Демократия

буют, чтобы им сказали, что же случилось с их сыновьями и дочерьми. Требования «Матерей» возникли как обращение к национальному правительству, но вскоре обрели международ­ное звучание как проблема прав человека, в разрешении ко­торой приняли участие представители Северной Америки и Европы. Эта борьба стала символом общего требования спра­ведливости, противостояния преступлениям и злоупотребле­нию властью¹'³.

Однако главным разочарованием для многих, кто высту­пает за права человека, является отсутствие адекватной ин­ституциональной структуры, которая позволяла бы реализо­вать их в жизни. Основной силой при отстаивании прав человека служит нравственное убеждение. НПО и активис­ты, действующие в данной области, конечно, способны добить­ся серьезных результатов, лоббируя национальные правитель­ства. Они получают средства от международных фондов, их поддерживают, оказывая соответствующее политическое дав- I ление, ведущие национальные государства, им придает сил I внимание со стороны международных средств массовой ин- формации. Но права человека все равно остаются в большей мере сугубо риторическим инструментом, они не образуют 1 правовых рамок в подлинном смысле слова. Парадоксально, но до сих пор принуждение к соблюдению прав человека в наиболее очевидных случаях опиралось на мощь ведущих дер- ] жав мира, как, например, в ходе военной интервенции НАТО; в Косово в 1998 году. Некая нация может быть готова нару­шить суверенитет другой во имя прав человека, но одновре­менно она будет продолжать настаивать на соблюдении прин­ципа национального суверенитета - особенно своего собственного! Ясно, что осуществимость прав человека по все­му миру не будет достигнута до тех пор, пока для этого нет законной институциональной структуры, поэтому пока при­ходится полагаться на ведущие державы.

На практике уже возникли некоторые институты, наце­ленные на определение рамок правопорядка за пределами национальных правовых структур или, по крайней мере, на них намекающие. Первый уровень правовой институциона-лизации вне национальных правовых структур создают раз-

3.2. Глобальный запрос на демократию

нообразные комиссии по расследованию, учреждавшиеся по завершении гражданских войн или конфликтов, таких как в ЮАР, Гватемале, Чили и Аргентине. Речь идет об институтах национального уровня, но они всегда стоят выше нацио­нальных правовых структур, так как в значительной степени сосредоточены на преступлениях самого государственного режима. Многие из таких комиссий ограничиваются, впрочем, лишь выявлением фактов прошлого, не стремясь к тому, что­бы виновные были наказаны. Нередко даже гарантируется неприкосновенность тем, кто дает показания. В результате общенационального обсуждения в некоторых случаях проис­ходит ревизия истории и меняется баланс политических сил, а в других дело ограничивается чем-то вроде национальной терапии или заговаривания ран, чтобы оставить беды в про­шлом и восстановить традиционный порядок. В любом слу­чае, с точки зрения того, что интересует нас, подобные комис­сии по расследованию не представляют собой эффективных институтов по обеспечению правосудия.

Международные трибуналы, учреждаемые по завершении национальных конфликтов для привлечения к ответственно­сти лиц, виновных в военных преступлениях и преступлени­ях против человечности, составляют второй уровень право­вых институтов за пределами национальных структур права. Нюрнбергский процесс, на котором судили глав нацистского режима, создал прецедент, и в 1990-е годы были учреждены международные уголовные трибуналы, чтобы судить военные преступления, совершенные в Руанде и Югославии. Конечно, такие трибуналы имеют весьма узкую сферу деятельности - на них рассматриваются только самые ужасные преступления, совершенные в определенной стране в течение установлен­ного периода времени - но, тем не менее, они составляют на­стоящую, институционализированную систему правосудия вне национальных рамок. В них можно усмотреть первые инсти­туты глобальной системы правосудия, даже если подобные трибуналы пока слишком часто действуют лишь в качестве прикрытия для действий победителей.

На третьем и наиболее общем уровне проводятся экспе­рименты с постоянными международными уголовными суда-

335 Часть 3. Демократия

ми. Так, Международный суд был учрежден на основании Хартии ООН 1945 года, чтобы разбирать споры между нацио­нальными государствами. Однако предоставленные ему воз­можности принуждения были чрезвычайно слабы. Участие какого-либо национального государства в слушаниях было делом добровольным, а решения суда не имели особого веса. Например, в 1986 году суд вынес решение против Соединен­ных Штатов за ущерб, вызванный военными действиями в Никарагуа, финансировавшимися американцами, но США просто отказались подчиниться этому решению, а суд ничего не смог с этим поделать. В 2002 году был основан гораздо бо­лее влиятельный институт - постоянно действующий Между­народный уголовный суд (МУС). Подчиняться его решениям должны все страны, ратифицировавшие устав МУС. В проти­воположность уголовным трибуналам по Руанде и Югославии, он не имеет приоритета над национальными судами. Он рас­сматривает только преступления, выходящие за рамки нацио­нальной юрисдикции. Несмотря на ограничения подобного рода, МУС в большей мере, нежели любой другой из суще­ствующих институтов, демонстрирует возможность формиро­вания глобальной системы правосудия, которая в равной мере служила бы защите прав каждого человека.

Едва высказав такую надежду, приходится возвращаться на землю под давлением того обстоятельства, что Соединен­ные Штаты отказались ратифицировать устав МУС (точнее говоря, американцы отозвали свою подпись под соответству­ющим договором). США возражают против того, чтобы реше­ния суда могли распространяться на американских граждан, особенно военных и политиков'⁵⁴. Мы вновь столкнулись с об­стоятельством, подрывающим все попытки институционали­зировать наднациональную, или глобальную, систему право­судия. Самые мощные державы по-прежнему сохраняют в своих руках власть, позволяющую свести на нет любые право­вые действия. Если на практике самые влиятельные государ­ства или их группировки могут пользоваться особыми приви­легиями, то надежды на всемирную справедливость и универсальные права тут же съеживаются до подобия власти сильного над слабым.

3.2. Глобальный запрос на демократию

Таким образом, не стоит питать иллюзий относительно действенности комиссий по расследованию преступлений, трибуналов и судов или ожидаемого от них правосудия. По­рой они оставляют нас с горьким привкусом «справедливос­ти», навязанной победителями; а в иных случаях годятся толь­ко для нейтрализации и улаживания конфликта, а не обеспечения торжества справедливости. Претензии на спра­ведливость слишком часто служат лишь прикрытием для ма­хинаций власть имущих.

Наконец, следует признать, что несправедливости, вызы­вающие сегодня так много нареканий, указывают не только на нехватку международных правовых институтов, которые гарантировали бы соблюдение прав, но и на нечто глубин­ное - на появление глобальных правовых структур, которые противоречат соблюдению прав человека. Многие ученые уже обсуждают новый вид имперского права, возникший после окон­чания «холодной войны». С одной стороны, американские за­коны доминируют столь явно, что в результате именно они сильнее всего влияют на законодательство всех других стран и изменяют их правовые структуры и кодексы, в особенности те, что касаются законов, регулирующих отношения собствен­ности. С другой стороны, возникли новые всемирные структу­ры имперского права, которые гарантируются военной мощью США. Отчасти они оформляются под влиянием процессов развития коммерческого права, которые мы анализировали выше. Как следует из работ правоведов, которые занимаются этим вопросом, имперское право выступает разносчиком хищни­ческой капиталистической глобализации, обслуживающей главным образом интересы многонациональных корпораций и ведущих капиталистических стран. «Ирония ситуации в том, - пишет один из ученых-юристов, - что, несмотря на от­сутствие у него какой-либо демократической легитимности, имперское право навязывает в качестве естественной необхо­димости реакционную юридическую философию, которая ста­вит вне закона перераспределение благ на основе обществен­ной солидарности. Для этого используются дискурсивные практики под маркой "демократии и верховенства права"»'". В последнее время центр тяжести неоконсервативной теории

337 Часть 3. Демократия

и практики имперского права сместился от коммерческого пра­ва и международного бизнеса к вопросам военного вмешатель­ства, смены режимов и «строительства государств» - то есть от неолиберальной глобализации к вооруженной глобализа­ции. Поскольку имперское устройство в растущей мере осно­вывается на «праве на вмешательство», а права человека уста­навливаются военными средствами, функция имперских судов становится все более двусмысленной⁶⁶. В любом случае долж­но быть ясно, что имперские правовые рамки и структуры склонны не служить обеспечению прав и установлению спра­ведливости, за что борются протестующие, но, напротив, со­здавать все новые препятствия на пути к этой цели.

Экономические жалобы

Протесты по поводу экономических условий, вероятно, самые громкие и яркие. Многие из претензий в адрес нынеш­него мироустройства, высказываемые в ходе массовых демон­страций, а также участниками религиозных групп, неправи­тельственных организаций (НПО) и агентств ООН, основы­ваются на том простом факте, что слишком большое число людей в мире живет в условиях крайней нищеты, нередко на грани голода. Соответствующие цифры действительно оше­ломляют. По отчетам Всемирного банка, почти половина ми­рового населения тратит менее чем по два доллара в день на человека, а каждый пятый - менее одного доллара в день⁶⁷. На деле подобные цифры - лишь частичный, косвенный показа­тель состояния бедности. Подлинная нищета - биополитичес­кое обстоятельство, которое связано со всеми сторонами жиз­ни и не может быть измерено в долларах. Тем не менее, де­нежное выражение способно послужить для первого приближения к ее оценке. Конечно, нехватка ресурсов влечет за собой отсутствие доступа к услугам здравоохранения и об­разования. Подобная нищета потрясает, она разрушает все шансы на политическое и общественное участие, если не угро­жает самой жизни. Только самые циничные люди могут игно­рировать плачевное состояние бедняков, говоря, что они сами во всем виноваты, или, рассуждая философски, в христианс-

3.2. Глобальный запрос на демократию

ком духе, повторять, что нищие всегда пребудут с нами. Голод и нищета были и сегодня продолжают оставаться главным бедствием в мире.

Признав размах нищеты в сегодняшних условиях, нужно также отметить и ее неравномерное географическое распре­деление. Внутри каждого государства неравное распределе­ние бедности зависит от расы, этничности и пола. Так, во мно­гих странах мира показатели бедности среди женщин выше, чем среди мужчин, а у многих этнических меньшинств, таких как представители коренного населения в Северной и Юж­ной Америке, они существенно выше средних. Однако мест­ные и национальные колебания в уровне бедности бледнеют по сравнению с неравенством в распределении богатства и нищеты в планетарных масштабах. На долю Южной Азии и Африки к югу от Сахары приходится около 70 процентов ми­рового населения, живущего менее чем на один доллар в день на человека, тогда как десять лет назад соответствующая циф­ра составляла около 60 процентов. Средний доход в 20 бога­тейших державах в 37 раз превосходит средний доход в 20 беднейших странах. Этот разрыв удвоился за последние 40 лет⁶⁸. Даже если принять в расчет покупательную способность -ведь в богатых государствах некоторые основные товары сто­ят дороже, чем в бедных - такой разрыв все равно поражает. Создание всемирного рынка и глобальная интеграция нацио­нальных хозяйств не сблизили нас, а развели еще больше, усу­губив тяготы, переживаемые беднотой.

По всему миру можно видеть миллионы примеров как возмущения таким положением дел, так и щедрости по отно­шению к беднякам. Нередко они связаны с мужественными актами благотворительности и самопожертвования. Неком­мерческие и религиозные благотворительные организации оказывают нуждающимся огромную помощь, но не в состоя­нии изменить систему, которая порождает и воспроизводит нищету. Впечатляет то, как много людей, начав с доброволь­ной благотворительной деятельности, переходят затем к ак­циям и протестам, направленным против экономической системы.

Некоторые формы протеста против систематического вос-

339 Часть 3. Демократия

3.2. Глобальный запрос на демократию

производства нищеты, такие как Юбилейное международное движение, особое внимание уделяют тому факту, что обяза­тельства по внешним долгам служат механизмом, из-за кото­рого бедные страны не могут выбиться из бедности, и их насе­ление продолжает голодать⁶⁹. Ясно, что независимо от того, какую хозяйственную политику они будут проводить, бедней­шие страны не смогут рассчитаться по своим нынешним дол­гам или даже вовремя платить проценты по ним. Это увекове­чивает безысходный цикл их бедствования. Кроме того, многие утверждают, что с самого начала такие задолженности сложи­лись сомнительным образом или с нарушением законов. Ис­тория всегда одна и та же: долг служит правовым механизмом порабощения⁷⁰. Специфика здесь в том, что логика долговой зависимости применяется не просто к отдельному работнику, связанному кабальным договором, и даже не к отдельной расе или группе коренного населения (когда основу долга состав­ляет якобы цивилизаторская миссия по отношению к ним). Ее распространяют на нации в целом.

Многие экономические претензии к мировой системе ис­ходят из предположения, что неравенство и несправедливость в глобальной экономике являются главным образом следстви­ем того, что политическая власть теряет способность регули­ровать хозяйственную деятельность. Согласно этой аргумен­тации, мировой капитал не может надежно контролироваться государствами, так как его движение и размах выходят далеко за пределы национального пространства. Многие профессио­нальные союзы, особенно в ведущих странах мира, протесту­ют против того, что достаточно одной только угрозы исхода капитала, чтобы убедить государства полностью или частично отказаться от своих полномочий по регулированию. К приме­ру, компании угрожают перенести производство и рабочие места в другие страны, где государственное регулирование и/или расходы на рабочую силу ниже и более благоприятны для биз­неса. Государства приспосабливаются к запросам капитала и даже предвосхищают их из опасения оказаться на задворках всемирной системы хозяйствования. Это порождает своего рода «гонку по нисходящей», в которой интересы труда и об­щества в целом уходят на второй план, уступая капиталисти-

ческим интересам. Неолиберализм - это общий ярлык д^я та­кой экономической политики правительств. В сущности, как мы утверждали во второй части книги, неолиберализм не оз­начает отсутствия регулирования в отношении капитала. Это такой режим государственного регулирования, который в наи­большей степени облегчает глобальное перемещение капита­ла и повышает его прибыли. Опять-таки, в неолиберальные времена, вероятно, небесполезно было бы трактовать государ­ство как исполнительный комитет, облеченный задачей обес­печить долговременное благополучие коллективного капита­ла. С такой точки зрения, основополагающая цель неолиберального государства, как и всех типов капиталисти­ческого государства, состоит в том, чтобы управлять капита­листическим развитием в интересах самого всемирного капи­тала.

Приватизация - это одна из центральных опор неолибе­ральной политики. Когда государства проводят ее не по соб­ственной воле, то их к этому нередко подталкивают наднаци­ональные экономические организации, такие как МВФ. В определенные периоды истории приватизация становится своего рода всеохватным безумием. Такое произошло после длительного периода Французской революции, в промежуток времени между царствованиями Луи-Филиппа и Луи-Бона­парта; или же после кризиса государства благосостояния в Европе в 1970-е годы; или вновь, уже после падения Берлинс­кой стены, когда прежние государственные аппаратчики со­ветского блока вернулись на авансцену жизни в облике капи­талистических олигархов. Сегодня приватизация часто предполагает продажу в частные руки государственных пред­приятий и отраслей, но она подразумевает и распростране­ние сферы собственности как таковой. Ранее мы уже убеди­лись, как традиционные знания, семена и даже генетический материал все чаще становятся объектами частного владения. Другими словами, не только железные дороги, электрические компании и тюрьмы, но и все новые общие сферы жизни ста­новятся частными и закрытыми. К примеру, когда активисты из «Movimento Sem Terra», движения безземельных в Брази­лии, захватывают и разоряют соевое поле, где корпорация

341 Часть 3. Демократия

«Монсанто» экспериментирует с генетически измененными семенами, которые она может запатентовать, их протесты от­части направлены как раз против такого приватизационного процесса.

Неолиберальный курс, ограничивающий политическое и общественное регулирование экономики, особенно явно дает себя знать в рыночной и финансовой сфере. По мере того, как рынки становятся все глобальнее, а неолиберальный курс ужи­мает политическое регулирование, финансовая власть укреп­ляется¹. В частности, произошло гигантское увеличение роли деривативов, то есть финансовых инструментов, цена кото­рых зависит от стоимости такого актива, как товар или валю­та. Например, если вкладывать средства в деривативы, это оз­начает не покупку зерна, а спекуляцию на подъеме или падении зерновых цен. Абстракция является ключом, позволяющим понять, что такое деривативы и финансовые рынки в целом. Действительно, с 1970-х годов деривативы стали базировать­ся на величинах, все более отвлеченных от конкретных видов хозяйственного производства. Так, есть деривативы, основан­ные на ставках ссудного процента, на показателях фондового рынка и даже на колебаниях погоды⁷². В силу подобного абст­рагирования крайне незначительное число ключевых игро­ков - финансовых королей - способно сосредоточить в своих руках огромное влияние над обширными рынками. Они так­же могут повысить уязвимость таких рынков по отношению к кризисам и катастрофическим скачкам. На столь высоком уров­не абстракции все изменения умножаются, вследствие чего не­значительная подвижка в направлении ветра способна обер­нуться ураганом, провоцируя банкротство предприятий и падение валют. Набор средств, позволяющих заниматься ре­гулированием национальной экономики перед лицом столь колоссальных мировых финансовых сил, особенно ограничен у политических руководителей зависимых стран. Короче го­воря, когда протестующие осуждают неолиберализм и финан­совую власть, их беспокоит тенденция финансовых сил содей­ствовать концентрации богатства в руках немногих, контролю над национальными и мировыми рынками и дестабилизации всех хозяйственных систем, в которых они действуют.

3.2. Глобальный запрос на демократию

Нужно подчеркнуть, что у финансового капитала есть и другой, всеобщий облик, обращенный в будущее. В действи­тельности, вопреки обратным утверждениям, финансы не ме­нее продуктивны, чем другие виды капитала. Как и они, это всего лишь аккумулированный труд, который может быть пред­ставлен в денежном выражении. Что отличает финансы, так это, во-первых, высокий уровень абстракции, позволяющий с помощью денег представлять безбрежные сферы труда и, во-вторых, его обращенность в грядущее. Иначе говоря, финан­совый капитал обычно функционирует как абстрактное воп­лощение наших совместных будущих производственных возможностей. Все странные трюки, используемые на финан­совых рынках (технические - на разнице во времени для спе­куляций на разных фондовых площадках; финансовые - вкла­дывание пенсионных средств в ценные бумаги, что означает создание рисков для накоплений работников; наконец, управ­ленческие - предоставление высшим руководителям и менед­жерам громадных опционов на акции), оказываются механиз­мами, обеспечивающими деньгам власть, чтобы руководить новыми видами труда и обусловливать их будущую произво­дительность⁷³. Финансовый капитал смотрит в грядущее и представляет огромные силы труда. По этой причине мы, па­радоксальным образом, возможно, могли бы узреть в нем воз­никающую фигуру множества, правда - в перевернутом, иска­женном виде. В финансовой сфере противоречие между распространяющимся, наступающим общим началом нашей бу­дущей производительности и все более узкой элитой, его кон­тролирующей, обретает крайние формы. Так называемый «коммунизм капитала», то есть его движение к все более широ­кой социализации труда, неявно указывает в направлении ком­мунизма для множества.

Биополитические жалобы

До сих пор нам было не очень удобно подразделять жало­бы по поводу привычных категорий политики, прав, правосу­дия и экономики, потому что по ходу глобализации в после­дние десятилетия разграничительные линии между этими

343 Часть 3. Демократия

областями жизни и власти постепенно сходили на нет, вслед­ствие чего экономические вопросы обрели непосредственное политическое значение, и наоборот. Теперь мы добавляем к этому списку категорию биополитического - но не в качестве дополнения, объединяющего все, что осталось за бортом, и которому придавалось бы чисто общественное или чисто куль­турное значение, - а как основополагающую категорию, отра­жающую взаимосвязанность всех остальных категорий. Здесь мы имеем своего рода водоворот, втягивающий всю общую жизнь в тиски эксплуатации.