Экскурс 1. Метод: по стопам Маркса 10 страница

У нас не столь положительный взгляд на кровопролитие и восстание при всех и всяческих обстоятельствах, какой демонстрирует Джефферсон в этих письмах. На деле нет никакого резона превозносить вооруженных фермеров из ополчения Шейса как демократическую силу в юной республике. Полезнее признать в этом бунте симптом экономического противоречия, свойственного Со-единенным Штатам с момента их зарождения. В конце концов* мятеж возник из-за тех долгов, которые фермеры никак не мой* вернуть. США, вопреки всей своей риторике равенства, представ' ляли собой общество, разделенное на классы, а их конституция^* многих отношениях служила делу сохранения имущества богачей

3.1. Долгий путь демократии

Восстание задолжавших фермеров стало убедительным признаком этого противоречия.

Случай повторения эпизодов из истории формирования Соеди-ненных Штатов усматривается в том, как сегодня складывается глобальная система. Беднейшие страны, включая большинство африканских государств к югу от Сахары, страдают от бремени национального долга, который они не надеются когда-нибудь выплатить. В этом состоит противоречивость нынешней глобальной системы. Долг - один из факторов, из-за которых в этом мире бедные остаются бедными, а богатые продолжают богатеть. Можно представить себе, что когда-нибудь, причем в недалеком времени, это противоречие возбудит нечто вроде всемирного восстания должников под водительством нового Шейса, которое не только повергнет в ужас дам, подобньи Абигайль Адаме, но и даст выход грандиозной разрушительной силе. Нескончаемая задолженность в хозяйственной системе, призванная поддержать сложившееся распределение богатства, - это готовый рецепт для отчаянньи, насильственных актов. Трудно набраться оптимизма, какой испытывал Джефферсон, по поводу подобной перспективы. Пролитая кровь мирового пожара вряд ли послужит удобрением для древа свободы. Мы много выиграли бы, если бы стали искать иньт средств, чтобы победить систематическое неравенство и противоречия в мировой системе прежде, чем действительно разразится какая-то буря насилия.

Нереализованная демократия социализма

В истории модернити политическое представительство при социализме развивалось параллельно либеральному и конституционному представительству и в конце концов потерпело аналогичный крах. Несмотря на ряд попыток, социализму не удалось выработать самостоятельные и оригинальные идеи или формы политического представительства, чтобы избежать тех нездоровых выдумок, которые неотступно преследовали представительные институты на всем протяжении Истории суверенитета эпохи модернити. Конечно, сначала в ^с°Циалистической традиции были многообещающие элементы. Прежде всего, социалистические движения критиковали

Часть 3. Демократия

понятие «автономии политики», на которое опиралась буржуазная концепция государства. Демократия должна была прийти снизу, чтобы нейтрализовать государственную монополию на власть. Во-вторых, социалистические движения признавали, что разделение политического представительства и хозяйственного администрирования есть ключ к структурам угнетения. Приходилось искать путь, позволяющий демократично сочетать инструменты политической власти с хозяйственным управлением в обществе. Однако, вопреки обнадеживающему началу, история социалистической политики часто спускалась с высот по другим, менее благоприятным тропам.

В конце XIX и начале XX веков социалисты и коммунисты, социал-демократы и большевики по-разному, но созвучно выдвинули идею партии как альтернативы традиционным способам институционального представительства. Они воспринимали государство, даже в его представительной разновидности, как диктатуру правящего класса, как политический аппарат для господства над рабочим классом. Партия должна была стать авангардом, такой организацией, которая могла свести рабочий класс с интеллигенцией и активными деятелями из других слоев населения для формирования политической силы, компенсирующей отсутствие у рабочих представительства, чтобы исправить их незавидное положение. Партия должна была выступать от имени тех, кто лишен представительства. Считалось, что она будет обособлена от рабочего класса и останется вне логики как капиталистической экономики, так и узко понятого буржуазного общественного порядка. Эта концепция партии-авангарда ясно указывала на связь социализма и коммунизма с якобинской традицией, поскольку она возрождала руководящую роль элиты, которую радикальная и прогрессивная часть буржуазии выразила в якобинстве. С такой точки зрения, партия рабочего класса должна была поднять флаг якобинства, очистив его от классовых интересов буржуазии и связав с новыми интересами пролетариата: власть - пролетариям, государство - коммунистам!

Наиболее радикальные представители социализма, коммунизма и анархизма в конце XIX и начале XX веков были единодушны в критике парламентского представительства, как

3.1. Долгий путь демократии

_й в призыве к отмене государства. Парижская коммуна 1871 года стала для Маркса, Ленина и многих других первым примером нового демократического опыта управления. Коммуна, бесспорно, еще представляла собой представительную власть, однако Маркса особенно вдохновляли механизмы, учрежденные коммунарами для сокращения разрыва между представителями и представляемыми. К ним относились: декларация всеобщего избирательного права, возможность отзыва делегатов в Коммуне в любой момент своими избирателями, назначение депутатам равной платы с рабочими, а также предложение о свободном и всеобщем образовании'¹. В Коммуне полагали, что каждый шаг, сокращающий разрыв между представителями и представляемыми, ведет к отмене государства, а значит и к разрушению преграды между суверенной властью и обществом. Стоит отметить, что концептуализация представительства и демократии, вдохновленная опытом Коммуны, в сущности, незначительно отличалась от соответствующих взглядов революционеров XVIII столетия. Действительно, при ретроспективном рассмотрении трудов Маркса и Ленина о Парижской коммуне особенно удивляет то, как сильно их демократическая риторика напоминает работы предшествующих авторов. Маркс, к примеру, приветствовал Коммуну как правительство «народа, осуществляемое народом», а Ленин усматривал в ней шаг, приближающий «более полную демократию», при которой делегаты «несут прямую ответственность перед своими избирателями»³⁴.

Еще одно направление поиска новых способов политического представительства предполагало создание механизмов, которые давали бы пролетариату непосредственную роль в экономическом управлении и социальном администрировании. К самым важным опытам такого рода демократической репрезентации в социалистической и коммунистической традиции относились разные типы коллегиальных органов управления и власти, включая советы и так называемые совещания (Rat)'*. В совещаниях и советах видели механизмы, позволявшие радикально укрепить связь множества с управлением и его участие в нем. Промышленные рабочие, солдаты ^и крестьяне - все должны были быть представлены собствен-

305 Часть 3. Демократия

ными советами. Ни в социал-демократическом опыте, зависшем между коллективными организациями трудящихся и иллюзиями самоуправления, ни в большевистском опыте, при котором велась постоянная борьба за хозяйственное и политическое выживание, советы в реальности не имели успеха в создании новых образцов представительства. На этих совещаниях и советах людей, составлявших социальную базу, призывали принести еще большие жертвы во имя завода, общества и государства в ответ на обещания более широкого участия в управлении ими. Правда, людей всегда держали отдельно, на расстоянии от суверенной власти, а со временем их участие и представительство стали совсем эфемерными. Таким образом, антидиктаторские инициативы и требования прямой демократии со стороны социалистических и коммунистических движений не получили продолжения.

Нужно учесть, что требования прямой демократии и самоуправления звучали громче всего в социалистических и коммунистических движениях на стадии индустриального развития, когда профессиональные пролетарии занимали доминирующее положение в организации капиталистического производства, то есть примерно с конца XIX по начало XX веков. Тогда промышленным рабочим был знаком каждый аспект технологического процесса и понятен весь цикл производства, так как они были его стержнем. В результате дальнейшего развития промышленной революции в XX веке, когда появился конвейер и рабочие все больше дисквалифицировались, призыв к рабочему самоуправлению почти естественным образом сошел на нет. Впоследствии проекты введения самоуправления уступили место концепции планирования как механизма коррекции (но не замещения) капиталистической организации труда и рынка.

В последующие десятилетия XX века демократические социалистические партии как в Европе, так и в других регионах мира, интегрировавшись в капиталистическую систему, отказались даже от декоративного представительства и защиты рабочего класса. Что касается коммунистов, то в новых пролетарских государствах они в основном были выметены прочь. Возглавлял этот процесс Советский Союз. Чтобы гарантиро-

3.1. Долгий путь демократии

вать легитимность советской власти, там изображали дело так, будто она представляет весь народ и будущее человечества в целом. Прислушайтесь, к примеру, к надеждам на утопическое коммунистическое будущее, на которые СССР вдохновил французского поэта Луи Арагона. Бродя по московским улицам, Арагон восклицает: «...ici j'ai tant гкуй marchant de l'avenir / qu'il me semblait parfois de lui me souvenir» («я так мечтал бродить здесь в будущем, что иногда как будто вспоминал его»)*. Однако в Советском Союзе и других социалистических государствах представительство не устояло на уровне буржуазных стандартов. Со временем оно, теряя последние элементы связи с множеством, деградировало и ужалось до фикции демагогического контроля и популистского консенсуса. Деградация демократического представительства стала одним из важных факторов, способствовавших бюрократической централизации социалистических режимов в Восточной Европе в конце 1980-х годов. Такой провал обусловливался не только историческими обстоятельствами, но и теоретической ограниченностью. Даже в своих наиболее радикальных формах социализм и коммунизм не предложили фундаментально новых концепций представительства и демократии, а в результате воспроизвели основополагающее ядро буржуазной концепции суверенитета, парадоксальным образом увязнув в необходимости обеспечить единство государства³⁷.

Мы вовсе не утверждаем, будто в коммунизме и социализме не было глубокого демократического наполнения или что оно не достигало зачастую мощного и трагического выражения. К примеру, в ранние годы советской власти проводились многочисленные социальные, политические и культурные эксперименты, питавшиеся представлениями о создании нового, более демократичного общества, в особенности в том, что касалось освобождения женщин, перестройки крестьянского мира и художественных новаций'⁸. Теоретики права ранне-советского периода, такие как Евгений Пашуканис, усматривали возможность выйти за рамки частного права и трансформировать публичное право в институциональную систему, основанную на совместном пользовании собственностью³⁹. В Китае и на Кубе тоже было немало подобных примеров. На

Часть 3. Демократия

разных этапах своего развития каждая из этих стран проводила оригинальные эксперименты по демократическому управлению производством и обществом, отвергавшие бюрократический, сталинский образец. От них исходили и планы технического и хозяйственного содействия борьбе с колониализмом и империализмом в «третьем мире». Задолго до появления многих сегодняшних гуманитарных НПО кубинские врачи лечили тропические заболевания повсюду в Латинской Америке и Африке. Временами утопичные коммунистические и социалистические устремления направляли деятельность институтов социалистических режимов и заставляли их учитывать в процессе управления прежде всего критерий социальной справедливости. А в целом коммунистические и социалистические движения и партии часто защищали демократию - как в Европе и в Северной и Южной Америке, так и в Азии и в Африке, а также по обе стороны «железного занавеса» - от нападок фашизма и реакции, начиная со сталинизма и заканчивая маккартизмом. Однако мечты о социалистическом и коммунистическом представительстве оказались иллюзорными. Еще раз вспомним Арагона: «On siurira de nous d'avoir aimft la flame / au point d'en devenir nous mrane l'aliment» («мы достойны насмешек потому, что обожали пламя - и сгорели в нем)»⁴⁰.

Макс Вебер был среди тех, кто прекрасно понимал: социалистическая организация труда, в конечном счете, подчинится тем же законам, что и при капитализме. Эти законы будут, к тому же, сочетаться с аналогичными представлениями о представительстве⁴¹. Такое сходство вытекало не только из его наблюдений за сходными чертами в организации партий и выполнением ими бюрократической миссии (на что указал Роберт Майкле, с которым Вебер, конечно, был согласен). Вебер проник в суть проблемы гораздо глубже. Он отталкивался от того факта, что, как он говорил, нельзя рассуждать о политике (и демократическом представительстве), не затрагивая социальную политику, в силу чего представительство остается принципиально важным инструментом посредничества и выражения общественных интересов при любой сложной системе общественного управления, будь то социалистической

3.1. Долгий путь демократии

_ч„ капиталистической. Социализм в любой форме непременно требует управления капиталом - вероятно, не в частнопредпринимательском или индивидуалистическом виде, но всегда контексте одной и той же безжалостной логики инструментальной рациональности жизни. Поскольку модернистская концепция представительства точно соответствует такой логике рационализации, социализм не мог обойтись без нее. Нельзя заменить ее и типом представительства работников, основанным на профессиональных союзах или советах. Вебер заключает, что противоречие между рабочей демократией и представительной демократией может быть разрешено только в пользу последней. Сказав это, мы, вопреки установленной таким образом нереальности искомого, все же замечаем у Вебера своего рода сожаление о фантастической мощи общественной трансформации, заключенной в русской революции и социалистической традиции в целом.

Польза критики Вебером социализма и свойственных ему механизмов представительства в том, что она помогает увидеть, что различные формы правого популизма выросли из извращенных побегов социалистической традиции. Традиция демократического представительства эпохи модёрнити прерывается и уходит в болото. Разнообразные элементы авторитарных правых сил, начиная с национал-социалистов в Германии и перонистов в Аргентине и заканчивая Национальным фронтом во Франции и Партией свободы в Австрии, стараются популистским путем разрешить противоречия, заложенные в социалистической идее представительства, привязывая к ней самые традиционные теории суверенитета. Здесь, на правом фланге, конструирование представительства в качестве внешней функции как полной передачи чьих-то прав достигает крайней точки. Политическое сознание полностью укоренено в традиции и питается ею, а к участию масс в политике призывают, опираясь на защитную и подлежащую коррекции идентификацию. Все эти правые проекты, будь то аристократические, клерикальные или сектантские, исходят из представления о состоянии умов и душ, оправдывающем данный тип представительства на традиционных основаниях. Так, Карл Шмитт показывает, каким образом реакционная идея репре-

309 Часть 3. Демократия

зентации от Хуана Донозо Кортеса до Жоржа Сореля создается на базе выпячивания самобытности и на традиционалистской идее суверенной легитимности. Именно таким путем являются на свет все виды фундаментализма. Нынешние разновидности правого популизма и фашизма - всего лишь деформированные отростки социализма. Популистские производные социализма составляют еще одну причину, по которой сегодня нам нужно искать постсоциалистическую альтернативу в политике, порвав с социалистической традицией, время которой истекло.

Странно, что снова приходится вспоминать об этом сплаве идеологических извращений, которые выросли из социалистического понимания идеи представительства, но сегодня мы, наконец, можем ее похоронить. С демократическими надеждами на социалистическое представительство покончено. И, прощаясь с ними, нельзя не вспомнить, как много побочных идей, более или менее пораженных фашизмом, великие исторические опыты социализма были приговорены тащить за собой. Некоторые из них оказались всего лишь бесполезными вспышками, а другие - инфернальным кошмаром. Ныне иссякли возможности вернуться к модернистским образцам представительства, чтобы построить демократический порядок. Нам нужно изобрести иные формы представительства или же, что не исключено, другие типы демократии, выходящие за рамки представительства.

Мятеж: Берлин 1953 года

Как полагали берлинские рабочие, если у них отныне установлен социалистический режим, то им не нужно больше мучаться, выполняя производственные задания. Начавшись с аллеи Сталина и распространившись по всему Берлину, 16-17 июня 1953 года бунт строительных рабочих перекинулся на крупные фабрики, рабочие кварталы, а затем на пригороды и сельскую местность Восточной Германии. Вспоминая эти события, Бенно Сарель подчеркивает, что самым главным требованием фабричных, рабочих было отменить нормы выработки и приказной порядок регулирования фЬ

3.1. Долгий путь демократии

ычного труда. В конце концов, социализм и капитализм - не одно и

Весной 1953 года в новорожденной Германской Демократичес-пй Республике социалистический режим разработал долговременный план и предложил интенсифицировать работу на фабриках и на всех других предприятиях. Речь шла о восстановлении Берлина и основании социалистического государства. На четырехкилометровом бульваре под названием аллея Сталина, прежде называвшемся франкфуртской аллеей, возникло огромное скопление строительных рабочих и их мастерских. Они уже расчистили оставшиеся со времени войны каменные завалы, работая день и ночь в свете электрических прожекторов, чтобы восстановить свой город. После объявления весной 1953 года плановых решений нормы выработки были увеличены. Фактически за первые четыре месяца текущего года строительная промышленность выполнила только 77 процентов от требуемого по плану. Теперь табельщики усердно контролировали рабочих, а партийные деятели и мастера активно поддерживали наращивание выработки, часто выдавая его за добровольное.

В рабочих коллективах возникло сопротивление. Наращивание производственнък заданий сопровождалось сокращением заработной платы. Деньги выдавали по пятницам, и потому в первую пятницу июня возникли конфликты, протесты и многочисленные мелкие акты сопротивления. Столкнувшись с нарастанием беспорядков, партийные и хозяйственные бюрократы, нередко представленные в цехах одними и теми же лицами, отреагировали еще большим ужесточением дисциплины: они посулили персональное наказание и коллективные санкции тем, кто не подчинится. Рабочие ответили угрозой забастовок. Рядовые члены партии, хорошо зная настроения в рабочей среде, попытались быстро найти компромисс, и многие из них перешли на сторону рабочих. Но 12 июня, когда во второй раз вытачивалась заработная плата с момента подъема ^производственньгх квот, ее размеры еще сильнее сократились. Были сформированы рабочие собрания, чтобы выразить возмущение по этому поводу.

В понедельник 15 июня руководство партийного союза отпра-

вилосъ в цеха, чтобы начать обсуждение. Но рабочие сформировали

Легацию, чтобы выразить протест непосредственно перед зда-

' Дома правительства. Во главе небольшой делегации пример-

зг Часть 3. Демократия

но в три сотни рабочих несли плакат, призывавший к отмене норм выработки. Демонстранты проходили мимо других мастерских и призывали их рабочих присоединяться к ним. Исходные три сотни быстро переросли в многотысячный поток. На следующий день ц позже той же ночью комитеты рабочих заблокировали производство в мастерских и отправились по округе, чтобы объяснить свои требования. Металлургические и химические предприятия Берлина тут же присоединились к борьбе. По мере того, как новость о берлинском восстании достигла других промышленных центров Восточной Германии, распространялись и стачки - в Бранденбур-ге, Галле, Биттерфельде, Мерсеберге, в крупных индустриальных городах Саксонии и, наконец, в Лейпциге и Дрездене.

Почему профсоюзные и партийные лидеры, многие из которых участвовали в героическом сопротивлении нацистскому режиму и, как они сами утверждали, представляли социалистическую республику, республику трудящихся, не смогли убедить или хотя бы урезонить рабочих, у которьи была одна с ними история и общий проект освобождения? Выступая перед Домом правительства, министр промышленности Зелъбман, сам бывший пролетарий с мозолистыми руками, обратился к рабочим, назвав их «товариищ-ми», но они ответили: «Мы тебе не товарищи!» Откуда такое отчуждение? Нам известно из истории, как впоследствии политическая система Восточной Германии развилась в своего рода полицейское государство, но в тот момент, в 1953 году, этого еще не произошло. То был пример классовой борьбы при строительстве «государства рабочих», когда представительство должно бьую походить на прямую форму демократии. Почему же вместо этого представители не представляли никого и ничего, кроме власти и плановых разнарядок? Когда президент Гротеволь заявил во время забастовок, что «мы плоть от плоти рабочего класса», никто с этим не спорил. Так почему же вера в представительство испарилась так быстро и бесповоротно?

Утром 17 июня демонстранты сошлись у Дома правительства. Все жители присоединились к рабочим, и манифестация перешла в восстание, заполыхавшее во многих восточногерманских городах. В Берлине полиция преградила демонстрантам путь кДоЩ правительства, и множество быстро нашло новое символическое место сбора: площадь Маркса и Энгельса. В час дня советское рукО'

_______________________________________ 3.1. Долгий путь демократии

водство объявило из Москвы осадное положение. До позднего вечера восставшие ожесточенно сражались против бронированной техники буквально голыми руками. Депутаты от рабочих были направлены из восточного сектора Берлина в западный, стучась в двери западногерманской администрации и прося о помощи, ору-лсии и организации забастовок солидарности, но безрезультатно. В итоге рабочее восстание в Берлине захлебнулось, оказавшись пер-gbiM в ряду многочисленных, но зачастую не получивших громкого резонанса бунтов против социалистических режимов.

Нам неизвестно, что низвело представителей народа в Германской Демократической Республике до состояния пародии на коммунистическую мечту о демократическом представительстве, что разложило их до такой степени, что они стали жалкими эмиссарами дисциплинарной власти, мало чем отличающимися от агентов буржуазного суверенитета, как сказали бы прежние коммунистические бойцы. (Те, кто никогда и не сомневался, что в шкафу «реального социализма» притаился капиталистический скелет, называют это примером социализма как формы государственного капитализма.) И все же в условиях краха революционной утопии и ее конституирующей силы состоялся мятеж, указавший путь в будущее. Рабочие пели слова из старого гимна: «К свету, братья! К свободе!» Этот гимн был частью практики сопротивления, забастовок и баррикад, которые строили в борьбе с бюрократическими режимами во имя будущей демократии. В случае берлинского восстания 1953 года новой организационной формой стал забастовочный комитет. В нем объединились профсоюзная дЗункция трудового управления (прямое руководство фабричными делами) с политической функцией организации восстания. Поскольку в обществе царила гегемония рабочего класса, члены комитета призывали прочие социальные группы присоединиться к восставшим. Они требовали повсеместной демократии трудящихся, осуществляемой ^w самими. В состав забастовочного комитета вошли люди из самъчх разных слоев общества. Там были рабочие из мастерских, ^Kornopbie первыми выразили возмущение и организовали сопротив-^Ление, коммунисты, которые с самого начала стояли за рабочую ^Ма°су, а также интеллигенты, студенты, протестантские пас-^торы и ветераны антифашистского движения. Всех их пробудил ризъю к справедливости. То, как выбирали членов забастовочного

313 Часть 3. Демократия

комитета, по-видимому, не самая важная часть всей истории. Важнее их настоятельная тяга к свободе и демократии. Больше никаких норм выработки! Если труд не свободен, то коммунизма быть не может! Таков смысл берлинских событий 1953 года. Их участники увидели в представительстве капиталистическую функцию руководства рабочим классом и воспротивились ей. В ответ они встали на защиту коммунистического выражения стремлений через множество.

От демократического представительства к мировому общественному мнению

Ныне общественное мнение во многих отношениях превратилось в главную форму общественного представительства. В феврале 2003 года, в понедельник после выходных дней, когда состоялись массовые демонстрации против операции США в Ираке и миллионы людей вышли на улицы крупнейших городов мира, «Нью-Йорк тайме» объявила в материале на первой полосе, что отныне в мире есть две сверхдержавы: Соединенные Штаты и мировое общественное мнение⁴'. Похоже, общественное мнение, наконец, явилось на политическую авансцену. Однако чтобы считать его сверхдержавой, нужно, чтобы оно было политическим субъектом, весьма отличным по своей природе от такого национального государства, как США. Кроме того, неясно, кого и как оно представляет. Тут полезно отступить на шаг, чтобы рассмотреть историю общественного мнения и различные теории, авторы которых пытались охарактеризовать свойственный ему тип представительства. Как мы увидим, на деле общественное мнение не репрезентативно и не демократично.

Хотя понятия «общественный» и «мнение» уходят далеко в прошлое, общественное мнение, в сущности своей, - это изобретение XVIII столетия, которое не случайно появилось в то же время, что и «новая наука» демократического представительства. В общественном мнении усматривали глас народа, а потому считалось, что в условиях современной демократии оно выполняет ту же роль, какую в условиях античной демократии выполняло собрание: это площадка, на которой люди выс-

3.1. Долгий путь демократии

казываются по поводу публичных дел. Принято было полагать, что общественное мнение функционирует через представительные институты, такие как избирательная система, но выходит далеко за их рамки; представлялось, будто с его помощью постоянно дает знать о себе народная воля. Иначе говоря, с самого начала общественное мнение тесно связывалось с понятием демократического представительства и рассматривалось как средство, дающее представительству полноту выражения, и как дополнение, компенсирующее его недостатки.

В политической мысли эпохи модернити это представление об общественном мнении быстро раскололось на две противоположные точки зрения: утопичное видение совершенного представительства воли народа во власти и апокалиптическое видение руководства толпой как объектом манипуляции. Рассмотрим, к примеру, два текста, опубликованных в 1895 году: «Американское содружество» Джеймса Брюса и «Психология толпы» Густава Ле Бона. Шотландский ученый и политик Брайс вслед за Токвилем превозносит американскую демократию, видит в общественном мнении обязательный элемент демократического представительства. Власть общественного мнения достигается, как он пишет, «если волю большинства граждан можно достоверно установить в любой момент и без необходимости ее прохождения через представительный орган, возможно, вообще не прибегая к механизму голосования... Такой неформальный, но прямой контроль множества затмил бы, если не вытеснил совсем, формальные, но получаемые от случая к случаю результаты избрания представителей»⁴⁴. Брайс представлял себе такую политическую систему, в которой воля всех индивидов полностью и непосредственно представлена во власти. Как он полагал, политика США в XIX веке делала такую систему возможной. Ле Бон, напротив, усматривает в публичном самовыражении масс не множество рациональных персональных голосов, а один незаинтересованный и иррациональный голос. Если верить Ле Бону, в толпе «неоднородность погрязает в однородности, а верх берут несознательные элементы»⁴⁵. Толпы по своей сути иррациональны и подвержены внешнему воздействию; они

315 Часть 3. Демократия

естественно и обязательно следуют за лидером, под контролем которого их единство поддерживается внушением вредных идей и их повторением. Фактически, главной эмоцией толпы можно считать панику. Греческий бог Пан, от имени которого происходит этот термин, ведет массы за собой и сводит их с ума: толпы линчуют невинных людей, рушатся рынки, падают валюты, начинаются войны⁴⁶. Следовательно, согласно второму - апокалипсическому - видению, общественное мнение очень опасно, поскольку склонно к унификации и подвержено манипуляции.