Пикап будущего — загипнотизирую тебя и трахну! 21 страница

— Это кто тут дрищет?

Слава богу, дверь здесь до самого пола, поэтому я просто заткнулся и начал прислушиваться.

— Может, это слив Джимми? Да и здесь всегда пахнет говном!

— Может быть, — он аккуратно постучал в мою дверь; я резко нажал кнопку на диктофоне:

«Дайте мне просраться! Не мешайте нахрен мне!» — кричал подростковый голос. Это был Тимми. Я хорошо помню Тимми. Ему уже 18 лет. Лицо до сих пор, правда, в прыщах. Очки наполовину прыщей. Да, это маленький Тимми. У меня даже привстал от ясности ума и предвкушения того, что будет дальше.

— Это Тимми! У этого уродца даже голос не меняется с 8-го класса!

— Тимми, есть травка? Чего молчишь? — и он пнул в дверь. Мой член опустился.

— Да он сам там пыхтит! Давай и мы…

— Попались! — вышел вдруг я и защелкнул дверь сортира.

Обнаружил всего три хилых косяка!.. И всё?.. Мой мозг взбунтовался, и я дал пинка одному, что старше. Он оказался за дверцей, где я срал.

— Если не будешь сидеть там тихо, или если спустишь вдруг дерьмо, я насру новую кучу прямо тебе на лицо! Понял?..

Кажется, он понял после того, как я ударил кулаком об дверь. Мои 90 килограммов мне сильно в этом помогали.

 

А эту дрянь курить невозможно! Если и травить себя, то нужно брать говно подороже!

Я протягиваю младшему косяк и спрашиваю, как его зовут. Тот отталкивающе кивает и произносит: «Блэйр!» Я ему тяну ещё раз и ударяю кулаком об дверь и указываю себе на лицо, типа щелкану тогда ему по роже. Он быстро выхватывает косяк и поджигает.

— Вы там вместе дымить что ли решили? — кричит за дверкой другой.

— Заткнись! — и я ударяю ещё раз дверь.

 

 

21.01

 

I

 

1.

Это началось довольно поздно. Да, конечно, было утро, но возраст мой был приближен к позднему этапу созревания личности индивида; тонкая грань стиралась, а листья шумели под ногами, пока я шёл к моей возлюбленной. Она не спала… «Сколько дней прошло после нашей ссоры?» Дней 8.

Это было по телефону, но незапятнанная репутация была недолга; и до этого мы не общались уже приличное время: она гуляла с кем-то другим, как, впрочем, и я… Месяца три? Четыре?

Было неспокойно: и на улице, и в сердце, и где-то в глубине моей мозговой коры, в одной из извилин устроился репетиционный концерт, так сказать, подготовка к нашей с нею встрече. Мысленно я себя всё-таки успокаивал, пытаясь совладать со временем, бегущим между ног, между этих ступней, которые так нравились мне в детстве. Ох, а как же божественны её ступни… Небольшие ссадины и омертвевшая кожа нисколько никогда меня не смущали. На 3-ем пальце от большого была мозоль; он же средний.

Этим утром я собирался сидеть дома, но она вытянула меня из этой утробы, поэтому я вылез и поскользил быстренько по ступеням; они обратились в пепел бытия, когда я захлопнул дверь подъезда. Бытие выступило исчадием на улицу и согревало Солнцем душу и благородное сердце.

— Нет! — кричала в этот раз она. — Я запрещаю тебе! Остановись!..

Конечно, я не мог себе позволить нажать на стоп, когда вся педаль была вжата в пол. Мне хотелось её, и я не смог устоять, поэтому мы трахались всю ночь.

Она совершенно не была против потом. И ещё раз. И ещё полгода.

 

— Я хотел бы любить тебя так сильно, как это только возможно! — кричал он ей на улице, пока вокруг нас топтался сумасбродный народ.

— Но ты меня не знаешь… — нерешительно она сказав это, отошла; и шла теперь впереди.

— Но, тем не менее, люблю… — соскользнуло с губ его; она резко остановилась, а я подался вперёд.

— Любишь?.. Но как это возможно?.. Разве…

— Разве не бывает любви с первого движения глаз?

Она удивилась, а он продолжил:

— Ты и моргнуть не успела, а я уже витаю в облаках.

И он действительно шёл по небесам из снега.

 

Толстые стены домов украшала мозаика, а я спускался вниз; скользкая дорога вымучивала мои органы для движения, насиловала их, убивала некоторые из клеток головного мозга. Однако я шёл. Я шёл к ней. К той, которую недавно разлюбил, но хотел попытать счастье вновь!

«Я смогу!» — развернулось в мыслях.

 

— А помнишь, когда ты впервые признался мне в любви? — она смотрела чётко мне в глаза; мне не отступить.

— Конечно… Я был пьян тобой.

— А сейчас ты пьян коньяком… — печально заявила она.

— Это последний коньяк в моей жизни, — улыбнувшись, сообщил я.

Потом эта бутылка летела в её сторону, но она успела увернуться. Я благодарил бога за это.

 

«Как же у неё хватило смелости прийти?.. Да и придёт ли она вообще?» — звучало траурной мелодией в сердце. Конечно, хотелось, чтобы она была рядом. Конечно, хотелось, чтобы пришла и успокоила меня, мои нейроны, мой разум. Спина ужасно болела, но стоило выпрямиться, и дорога открывалась совершенно чудесная, а воздух становился прекраснейшим.

Она опаздывала… Я ждал её, но ушёл быстро в свои мысли. Мы с ней так мало общались за последний год. Год назад я кинул в неё бутылём, чтобы унять свою горечь, свою злость и обиду. Представьте, как я ненавидел себя… Я бранил, и нечем было тешиться. А сейчас она захотела… Да… Скоро…

Теперь был только телефон. Это полгода. А потом полгода тишины. Почти полгода, пока она вдруг мне не позвонила…

 

— Кажется, я больна… — я с надеждой посмотрел на неё, но она кашлянула, затем быстро взяла платок и прошипела в него.

Я скривился от негодования и изумления, но почтительно выхватил платок, после её ритуала, и выкинул его в мойку, принеся новый.

— Пусть некоторые из них смоются!

Микробы были украшением нашей жизни, но после избавления от вредных привычек мы стремительно погружались в бездну, и бытие наше становилось квадратным.

 

«Всюду квадраты!»

 

Минуты тянулись долго. Я пришёл на два часа раньше назначенной встречи.

 

 

2.

Глянув на часы, я увидел, что прошло всего ничего. Я заходил в разные стороны, но время тикало, будто, ещё медленней. Зевота посыпалась изо рта, вместе с каплями слюней.

 

— Отвратительно! — прозвучал её голос над моим ухом, когда она держала мою голову над унитазом.

— Обычно девушкам помогают так их парни… Почему у нас всё наоборот?

 

О, боже. Это она запустила в меня бутылку!.. Как я мог это забыть? Знание это меня ошарашило и опустошило. Что мне теперь делать?

Минуты поползли ещё медленней, оставляя мне шанс на раздумия чисто отрицательные. «Беги отсюда!» — кричал мой разум.

 

— Возможно, мы лишь гусеницы, которые должны после смерти превратиться в бабочек! — говорила она, накрывая себя ароматным одеялом, пропахшим ею и её духами.

— Или, быть может, мы гусеницы в реальности, но бабочки во сне…

 

Вот я увидел пару: шли они вальяжно, он раздвигал ноги так странно, будто страус, а она, гусыня, пыхтя шла рядом с ним. Но ворковали они словно два воробушка, словно два голубка, шли они и кудахтали, словно курочки; позади же шло их золотое яйцо… Этот мальчонка прыгал и бегал, вытворяя страстные шаги и окружал птиц своими ногами, пытаясь пнуть. Не получилось, поэтому он горестно шёл дальше, пытаясь отвлечь от себя своих родителей, точнее друг от друга.

Я смотрел на время, пока они проходили рядом, но время не шло; оно стояло на месте и не хотело уходить от меня… Пыхтел теперь и я, пытаясь превратить будущие минуты в пустоту.

 

Так уж и быть, знал ли я, что будет далее… Нет, или…

3.

Тянучее существо, время, быстро убивало мои мозговые клетки, пока я стоял и любовался последним светом Солнца. Сегодня уже его не появится… Между пальцев стекали мягкие лучи его, а воздух становился чище и свежей; лёгкие наполнялись прекрасным воздухом, смешанным порою с детскими криками и криками взрослых.

Каждая секунда жизни прибавляет нам существование, а оно, бренное, терзает наш разум, копаясь лопатою в нём, небрежно и расхитительски маневрируя геномом, трансцендирует наши автоматические оценки; мы ничего не понимаем и просто теряемся на каждой грани визуального оформления этой тридэ площадки, где в темечко тычется иголка времени. Одна из сложностей заключается в том, что везде есть грешки, погрешности и невольные прегрешения; сложно всё это описать, каждую ошибочку Вселенной, вселенных, миллиардов разумов (и это только человек). Сложно исключить влияние одного индивида на другого, мыслей, идей, колхоза самобытностей и, самое отчаянное, рассмотреть каждое животное вплоть до бактерий и вирусов. Бесчисленное множество факторов противоречит друг другу, поэтому мы и болтаемся здесь, подвешенные под потолком на паутине, где паук уже сдох, взорвался и теперь свет не вырывается из его границ.

 

Должны теперь внутри тебя бороться «я хочу» и «ты должен». Нет никаких ограничений и отрицательных ответов. Даже «нет» там нету!

Поэтому теперь я стою и, умирая от скуки, жду эту стерву!.. На прошлых выходных она рассказывала по телефону, как влюбилась… Да! Представляете, за неделю до встречи она говорит мне: «Я влюбилась! Не бойся, не в тебя!» А с чего бы мне боятся?.. С чего бы мне боятся-то, но… Теперь я боюсь, ведь не в меня!

 

Хотя выдержу ли я ещё один кидок бутылкой в мою голову… Я потерял от страха память!

 

Что делать я не знал. Она гуляла с этим парнем ровно столько, сколько моему терпению нужно было для разрыва. Оно просто порвалось, и из моего рта рвалось наружу вонючее и отвратительное дерьмецо!

«Шлюха!» — говорилось внутри, но снаружи лицо было опечалено и моими внутренними словами, и этим нетерпением… Будоражило всё.

 

Она шмыгала носом, а её слизь стекала по лицу, но я не был в отношении неё настроен негативно. Наоборот, они напоминали мне больше воду, нежели те выделения, которые бывают у больных людей. Да и вода эта так незаметна лежала на платке, что я и внимания не обращал, пока она не начала вновь чихать и кашлять.

— Что-то ты совсем разваливаешься… Скоро по частицам распадёшься и будешь атомом…

— В атом соединюсь…

— Будто атомы не распадаются… Ты странная.

— А ты странно мыслишь. Тебя никто не поймёт и за всю жизнь!

Нам обоим по 25 лет, а она ещё странней выглядит со своими ужасными наборами идей и их завихрениями. В этот день бутылка приземлилась рядом с моей головой.

Перед этим я собирал свои вещи, чтобы просто уйти. Взять и испариться. Как атом. Атомы исчезают? С поля зрения, да.

 

 

4.

Радости было мало. Она окружала посторонние взгляды, а мой метался от одной снежинке к другой. Нет! в них не было привлекательности, а дети, ловившие этот снег языком, отвращали. Однако не потому, что они уродцы. Они были милыми, но время не торопилось. Каждая минута казалась вечностью и проклятием. Не было ничего, что торопило бы время. Оно шло и кружилось вместе со снегом, но тот хоть падал быстрей; время никак не могло найти своё дно и блуждало.

Истерический хохот обрушился на меня, когда я понял заветные вещи, но сразу о них потерял ясность. Да. Теперь их нет! Их нет теперь для меня! Чёрт!

Ад кормился моими эмоциями. Негатив пропал, как та парочка с ребёнком. Он обогнал их и сглотнул снежинку.

— Отвратительно! — прозвучало с уст их.

 

Казалось, что она издевается надо мной. Да, конечно, я пришёл раньше… Но этим я показал себе, насколько она дорога мне. Дорого мне то, что чем раньше бы я её увидел, тем лучше было бы для нас.

Я не понимал, почему мы были вместе все те три года, но знал, что мы должны быть всю жизнь рядом. Только к чему эти знания, если она убежала от меня, когда ей стало страшно?..

Да, я поднял бутылку и кинул в неё. Но я тоже промахнулся.

 

К чертям это всё! К чертям её и её хахалей! Пойду отсюда…

 

5.

Теперь время пошло быстрей. Я с интересом наблюдал за прохожими и их лицами. Да, они были веселы и счастливы. Перед новым годом каждый из них, кажется, ждал чуда!

Новые ощущения таились под коркой снега; а снегопад ошеломительно бросал в нас кучи снега.

Время тикало, и меня кидало в дрожь от моей быстрой поступи. Мыслей совсем не было.

 

6.

Смотрю как двое лобызают друг друга.

Смотрю и останавливаюсь.

 

Она была молодой, когда мы впервые встретились. Но и я был молод, хоть и читал тогда обойму книг. Эта очередь выстроилась передо мной со школы. Затем жадная привычка пыталась вырывать у меня ошмётки, порой и целые кусища времени. Я старался выкраивать минуты ежедневно… Часы!

 

Помнится, порой бабушка не отпускала меня в школу. Да, она говорила мне, что сегодня, мол, холодно внучок. А я ей верил, хотя знал, что на улице тепло и нужно идти. Но так хотелось утренним солнечным днём понежиться в кроватке.

Сейчас меня уже никто даже не будил. И будильник не помогал, поэтому и был отключен. Я либо просыпал, либо вставал очень рано. Работа меня испепеляла.

 

Так я сошёл с ума. Это как с поезда, знаешь, сойти. Нельзя вечно ехать в поезде.

 

<

Это ужасно! Чистый лист и эта белибердистика просто ужасна! Я не могу вообразить ни одного читателя, который стал бы читать эту галиматью полностью. Напряжение неплохо написано и иногда напоминает мне Берроуза, однако Чистый лист прямой отсыл к Замку Кафки, который сделан идеально! Хорошо, что в то время я не решился поиграться с кафкианским Процессом блять!

Мне сложно поверить, что я решаю подобную работу сбросить людям, которые вдруг наткнуться на это чтиво (или лучше сказать макулатуру); честно говоря, мне даже не стыдно, то, что я создал в те годы — полнейшая хуетень, однако начало романа весьма завораживает, но, к сожалению, нам так и не до конца понятно, кто же этот шестидесятилетний старик; кстати, в первоначальной версии был отрывок, где этот самый старик лежал на полу рядом с разбитым окном и умирал, к нему подошла его дочь, Лиза, но тот уже испустил последний вздох и ничего не смог ей поведать; открою секрет, когда Лиза пишет о том, что ей хотелось бы, чтобы звучащее имя «Лиза» принадлежало ей, это гнусная ложь! Это имя Моны Лизы, которую всегда вспоминает старик-герой. Поэтому и молодой персонаж однажды просит своего друга переспать с этой картиной, что звучит весьма глупо.

На самом деле, последние страниц сто я нахожу ужасно скучными, если бы не Напряжение, которое хоть как-то разбавило атмосферу и позволило взглянуть на деятельность писателя с другой стороны; в Чистом листе, кстати, мне понравился один момент, где Л. обсуждает тему фекалий; очень интересные рассуждения.

Когда я решил соединить все свои недописанные работы, я и не подозревал, что они будут принадлежать в романе психопату. Поэтому, может быть, всё, что здесь написано даже в тему, если учесть, что это пишет больной человек, который сидит в своей комнате совершенно один. Вероятно, если найдётся вдруг искушённый читатель, он захочет меня искусать за эту мелкую вставку, но я уже просто не мог терпеть этого нахальства — тогда я считал, что это просто мегаизумительные работы, однако сейчас я читаю и понимаю, что это очень и очень скучно. Неужели за эти 2 тысячи страниц встретится всегда две-три хорошие мысли, которые причём я ещё и забуду?! БЛЯТЬ

И когда я читаю и понимаю, что всё это принадлежит персонажу, который сидит в белой комнате, я думаю о том, что это за работы: это сны его или его галлюцинации, что это за мазяки такие?

Когда я писал всё это, я гордился тем, что ничего не читаю! А сейчас я читаю эти записи и вижу чётко, что автору не хватает ума выразить что-то своё или избежать шаблонности. Понимаете, я живой человек, который стремиться быть лучшим в своём деле, но когда я начинаю осознавать, что я писатель, я понимаю, что мне ужасно не хватает не только знаний, но и мастерства. Я мечтаю написать вторую работу цельной и с красивыми переходами от одной темы к другой, но я не знаю, что мне делать, чтобы написать это после того, как я прочитал данное искусство, потому что чувствую себя ужасно опустошённым, хотя знаю, что есть тут что-то и хорошее, в этих записях; самое скверное, что я решаю посвящать это ещё и моей любимой певице, которая, вероятно, даже не прочтёт это, а если и прочёт, то будет забавным, если ей это понравится, потому что это полнейшее говно; я таких писателей бы обоссывал нахрен. АХАХАХ

Единственное, что я заметил тут высокого, это признания в любви к Кате, однако, когда я читал это, я понял одну вещь — всё эти признания были посвящены ведь реальной девушке, но получилось так, что я посвящал их девушке нереальной, вымышленной, идеальной девушке, которой не было никогда в моём окружении. Я думаю, что когда вы будете читать о моих чувствах к Рианне, то вы внутри будете, конечно, пытаться отталкиваться от своих ощущений и опыта, и будете даже пытаться анализировать мои слова-чувства, посвящённые этой женщине; я думаю, некоторые решат, что я просто извращенец, а другие подумают, что у меня и вовсе нет никаких чувств; мне плевать, ведь когда я писал всё это, я не думал, что мне придётся данную работу показывать людям — это не оправдание; кстати, это пиздёж, однако сейчас я понимаю, что если бы в будущем не произошло события Икс, то вы никогда бы не прочли эту работу; а событие Икс произойдёт в любом случае, даже если мне придётся сдохнуть; однажды мир должен был узнать, как я додумался написать Квадрологию с двумя прологами одним из которых является от 60 до 65; потом идёт АФРИКА — ИНГЛИЯ — ПУСТЫНЯ — РОССА — АМЕРИКА; кто-то скажет мне: а как же, Санёк, Австралия? В пизду Австралию, там уже есть Бородатая баба — им хватит шедевров!

Кстати, пишу я с 24 лет, и здесь все работы, которые я написал до 27 годов (+- пару месяцев); сейчас вы наблюдаете творчество графомана, писателя-неудачника и т.д., но когда-нибудь даже мне станет интересным, а с чего же всё это блять начиналось…

>

 

Она говорила странные вещи. Ей нельзя было выходить, ей нужно было быть не там, где я нахожусь. Короче, оправдания и всё тут. Но я знал, чего ей стоит встретиться со мной. Это был для неё решительный шаг. Не просто мелкий шажок, а прыжок куда-то в неизвестность…

Так мы познакомились впервые, и она не хотела встречаться со мною каждый день. Она ждала неделями… Делала перерыв, так сказать. Потом она мне об этом сказала, но я не поверил. Она говорила, что это и есть любовь. Ты ждёшь этого момента всю свою жизнь! Поэтому стоит ждать ещё неделю… И ещё… Нужно быть готовым. Нужно быть готовой.

 

Я создал потом из дома своего тюрьму. Когда она меня бросила. Когда упала та бутылка. Так мы и разошлись. Она сбежала до того, как вытек весь коньяк.

Срок годности был до 21-го января.

Ещё целый месяц.

Ещё два месяца до моего дня рождения.

А три месяца до дня рождения моей мамы.

Всё так элегантно.

 

Всё так элегантно и просто.

Просто и со значением.

Значение на нуле.

Ждать её мне предстоит ещё каких-то 114 минут.

 

7.

Я не верил её словам. Мне казались они странными. «Я знаю, что я чувствую! Пойми же и меня, мне сложно! Я полагалась на твою адекватность, но сама не смогла держаться на расстоянии. Влюбилась… А теперь ты сходишь с ума. И это не метафора, а настоящее, то, что происходит!»

Я ей поверил. Поверил, ведь мои слова и правда становились неадекватными.

 

Разрыв шаблона.

 

Глаза её меня всегда сжигали. Она сверлила меня; я это чувствовал задницей! Когда я сидел к ней спиной, спина начинала гореть уже через секунду! И это продолжалось всё время… Как ей удавалось так сильно нагревать меня взглядом?.. К ней я приходил уже горячим.

 

 

8.

Манил простор ударов бытия. Мысли ложились прямо и упрямо иногда ходили около, да рядом. Родом из деревни, я пришёл сюда не для того, чтобы пугать кого-то; запутывать мне тоже б не хотелось… Таинственная мука окружила. Тайна манила знаками внимания; отпустить и вовсе не старалась. Стареть приходится со всеми, за компанию.

Влюблённость в подругу обернулась проклятием и былью. Реальность поджимала пятки… «Стеснялась? Неужели!»

 

У меня были свои рамки. Конечно, было глупо с моей стороны полагаться на них… Но я не только знал о них, но и ложился на них, мял их под себя и выдвигал свои ноги так сильно, что они рвались…

 

Сердце.

Кажется, стучит.

Точки и запятые не важны.

Короткие слова не важны тоже.

Тоже мне правила устанавливает он!

Они установлены уже под небесами сами!..

Я сам считаю, что является, а что нет коротким…

Двойное «что» словно одно слово… Но уже нечем крыть.

 

— Ты меня не боишься?.. — говорил я в первые дни, когда не видела она ещё моих терзаний.

— Нет, а что в тебе не так? — непонимающе кивала она бровями. Они тряслись порой, когда я долго молчал и не мог ничего ответить.

 

Стучал теперь зубами. Те лобызающиеся так сильно меня затянули в свою игру, что я не скоро отвёл взгляд. Теперь я шёл обратно.

Время замерло.

 

Две горошины секунд упали на асфальт; под снегом теперь согреются они и будут важничать и прогибать пространство.

 

Теперь всё стало пустым. Света тоже не было. Закат произведён! Победа ночного стражника! Скоро и Луна выйдет на арену, чтобы заменить на всю ночь Солнце, этого раба энергии. А она, такая красивая, будет манить своими формами целый океан!

 

Гранит кусал, но я не поддавался его страхам. Да! Так и есть! Он кусает тех, кого боится. Боится их дважды! И чем сильней он укусит, тем больнее ему и его зубам. Скоро они и вовсе расколются, распадутся и умрут; сгинут в своём страдании.

Колхозоические страдальческие песнопения обрывали шум ветра.

 

Когда ты один стоишь на один с собою и своей верой,

Только тогда ты понимаешь, почему кусают тебя снега…

Этот мороз не гладит, не ласкает; он въедается тебе под кожу.

Этот мороз так неуклюж; он и не знает, кого тут есть!

Он захватывает всех! И тех, кто нужен ему, и кто достоин…

Он не щадит бытийных тем; ради бытия способен раствориться.

Ради счастья способен он дождём пролиться.

Ради нас он не способен ни на что;

Мы для него микробы, мы — ничто!

Ох, жгучий ты проказник! Ядовит ты на слух и язык!

В дома бумажные холодом бесстрастно ты проник.

Жжёшь пламенем своих холодных вьюг и бурь!

Эмоции одни нам остаётся лишь подать тебе к обеду.

Кричать и днём, и ночью на тебя; ты злой, а я уеду!

Уеду навсегда! тебе кричим всю эту чушь.

А ты глухой, мороз. Ты не боишься тех нравоучений.

Беспечный ты, друзей не хочешь заводить.

Своим ты холодком готов и по спине водить.

Касаться языком своим всех открытых мест.

Нет в тебе стыда, мороз лишь лето ест.

 

Так было и так будет; игра нас не забудет. Играем.

Замёрзшим пламенем, скиталец снег, сжигал мою дремоту. Ждать становилось всё трудней. Трудно было искать и укрытие. Для мыслей, для всего, что бросалось в голову; словно бумеранг иногда возвращались звуки голосов, тех, кто был рядом, а уже через секунду след простыл.

«Главное самому не простыть!»

 

Обманула! Который раз меня ты обманула! Минута… я думал, что прошла, но снова чистый лист. Ещё и половины не прошло! Какая, сука, вечность!

 

Слепая бесконечность. Таящая преграды. И ни одной награды. Нет сумерек, нет звёзд; один лишь лес и пёс.

Он залаял на меня, я пошёл быстрей через этот парк.

 

9.

Мобильник проверять бессмысленно. Да, конечно, туда могли позвонить, но чтобы его достать и увидеть там пустое поле с вялотекущим временем… Позвольте!

Отвлекаться не хотелось, поэтому я был сосредоточен; заточенный ум был заточён в тюрьме своего разума. Молчание…

 

Оскорбился… А она стекала где-то сейчас или спала.

— Ты всё ещё дрыхнешь?.. — кидался я в неё словами, когда телефон был поднесён к уху; там был её голос:

— Да… Я так устала…

— А чем ты занималась, дорогая?

— Только с тобой хотела говорить, но сейчас так сложно…

— Чем же ты поймала свою усталость? — пытался повторить я, но она не слышала.

 

Несовпадение идей рушит средства, а потерянные минуты никогда больше не восстановятся.

 

Сел на скамейку и закрыл глаза. Отключился.

 

15.

Боже… Кажется уснул. Не совсем понимаю, что происходит.

 

16.

Пора закопаться. Скоро рыбалка. Потерянные минуты не будут просто так валяться в бессознательном.

 

 

10.

5 3 0 7 86 3 5 4 0 1 7 68 4 7 9 0 1

3 3 3 3 00 3 3 3 3 3 3 00 3 3 3 3 3

7 1 7 8 0 5 3 8 1 4 8 0 1 9 5 4 3 2 1 0

4 1 0 2 1 0 0 1 1 1

17 35 44 17 18 78 9 10 17 7 65 14 13

0 9 1 8 2 7 3 6 4 5 4 6 3 7 2 8 0 9 1 0

0 1 0 1 0 0 1 1 1 1 0 1 0 1 1 1 0 0 0 0

0 0 0 0 1 0 0 1 0 1 00 11 01 0 01 10 1

7 9 4 3 1 6 7 9 6 1 3 6 7 1 9 6 7 3 4 6

5 6 8 2 0 8 6 7 3 4 9 2 1 3 0 8 9 4 7 5

100 535 670 958 130 1 400 157 190

 

120 120 120 120 120 120 121 120 120

0 0 0 0 0 0 1 0 0

0 0 0 0 0 0 1 0 0

??????!??

7 8 7 8 7 7 8 8 8 0 8 8 8

 

0 8 1 6 1 7 9 1 3 8 6 4 6 3 9 7 4 6 3 8

 

5 0 7 6 3 4 1 3 0 5 6 7 8 1 5 3 4 3 6 9

 

4 6 7 8 9 0 4 1 3 5 6 6 7 9 0 3 5 7 1 4

 

1 3 1 2 3 1 2 3 1 2 3 3 2 1 1 2 2 1 3 3

4 5 6 4 5 6 6 6 5 4 4 6 6 5 4 5 6 6 4 6

7 9 8 7 7 8 9 9 8 9 7 7 9 8 7 9 8 7 9 7

 

0 1 9 4 3 0 4 6 7 6 1 8 4 9 1 0 8 7 9 6

 

0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0

 

1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1

 

2 2 2 2 2 2 0 2 2 2 2 2 2 1 2 2 2 2 2 1

 

3 3 3 0 3 3 3 1 3 3 3 8 3 3 3 3 0 3 3 1

17.

Была любимой. А сейчас? Не знаю… Прошло много времени. Сколько?.. Не буду же я считать, как дурак, каждый день.

120 дней.

 

— Да?..

— Может быть, встретимся и попробуем всё заново?

 

Этот день был репетицией, наверное.

 

— Можно… Честно, я боюсь.

— Я тоже. Прости…

— За бутылку?

— Да.

— И ты меня.

— За всё ту же бутылку?

— За всё…

 

Я пришёл специально на день раньше. Не знаю, почему.

 

— Через 121 день!

— Что?

— Встретимся ровно через 121 день.

— Больше ничего не спрашиваю. Хорошо?

— Хорошо.

— Там же тогда.

— Я знаю.

 

Она не придёт сегодня. Но завтра не приду я.

 

11.

Я вырвать сердце из груди готов ради тебя!

А ты меня что?

«Я? Ничего. Я не такой плохой; я — для!»

Ну что ты мелешь? Чепуху! Заткнись и слушай:

Привыкай терпеть эти чернила.

«Для чего?»

Чтобы терпеть меня! Ты идиот?

«Я? Нет. Но для чего?»

Я повторю: чтобы терпеть!

«Ты что, дурак?»

Готов я сгнить ради тебя!

«Ты что, дурак?»

Готов я прыгать на своей я голове!

«Ради чего?»

Чего? А что, тут есть другие идиоты?

 

«И что за правила тут у тебя? Есть смысл-то хоть?»

Да во всём есть смысл!

«Это слишком… Ты перегибаешь палку!»

Как и всегда… А делать что?

 

13.

— Ненавижу тебя! Тварь! Я скучаю… — продолжало щебетать в ушах. — Безумно! Очень! Скучаю!

— Правда? Ты мне вчера снилась.

— Правда. Я плачу сейчас… — и я услышал рыдания в трубке.

— Не плачь, ты чего. Всё хорошо будет.

— Я так скучаю.

— Ты разрываешь мне сердечко.

— Ты не успел ещё забыть меня?

— Тебя забудешь... Ага.

— Что тебе снилось?

— Матрица. Мы с тобой дрались, кстати, но при этом смеялись, потому что поединок этот был равный. Типа ты обучена боевым искусствам. Короче, было бы неплохо, если бы ты меня отмудохала!

— Я только хочу обнять и почувствовать, что ты рядом.

— Но меня нет рядом. Приходится обнимать пустоту и воздух.

— Да. Но мне сейчас плохо…

 

12.

Хвалился ей, но гордости не было. Была какая-то пресловутая печаль. Было характерное опечаливание мозга. Плачевная его сердцевина падала в уздечко и ломала тяжести. Сложно было понимать, что является родным, а что лишним…

Она?

Он?

Оно?

 

Сплошные местоимения и самобытность.

Бытие? Отпечатки пальцев лишь.

 

— Вы?

— Я.

— А она?

— Нет.

 

Она хотела слышать приятные мелочи и слова, которые не имели к ней никакого отношения. Они были мелочны и тщеславны, а мои слова хоть и маленькие, но гордые и поэтичные!

Я знал, что она ждала меня всю жизнь… Но потом стала прихорашиваться… Ко мне или к предстоящей прогулке? Но меня с ней не было.