Периодизация русской литературы второй половины XX века 7 страница

 

1973 год – повесилесь у себя дома Воронянская, которая отпечатала на машинке 5 экземпляров «Архипелага» и один для себя. На её след вышло КГБ, и самоубийство либо было имитировано, либо действительно совершено от понимания своего предательства. Так или иначе, «Архипелаг» попадает в руки КГБ. Солженицына это крайне тревожило: книга начинается с перечня фамилий и имён людей, материалы которых о заключении в лагерях он использовал. Для того, чтобы обезопасить этих людей, он печатает книгу в других странах мира. Постепенно произведение было опубликовано более чем в 30 странах. Под влиянием международного резонанса, надеялся Солженицын, не осмелятся учинить открытую расправу.

 

1974 год – апогей травли Солженицына. Его называют литературным Власовым, человеком, который продался ЦРУ, стремятся его всячески опорочить, начиная с национальности (якобы его настоящая фамилия – Солженицер). На этом всё не заканчивается: в феврале 1974 Солженицын арестован и заключён в Лефортово. Писатель понимал, что к этому всё идёт: у него была заранее приготовлена лагерная телогрейка. Однако к человеку, который уже получил Нобелевскую премию, применять те же методы, что к другим, власть не могла. Солженицын провёл в тюрьме двое суток, и там же ему зачитали указ о депортации. Писатель был переодет в более приличную одежду, посажен в самолёт под конвоем и вывезен в ФРГ.

 

Хотя за рубежом слава Солженицына продолжала расти, на родине его тексты оставались запрещёнными. Если у кого-либо обнаруживалась копия текста Солженицына, такой человек получал тюремный срок. Созданные на родине антитоталитарные повести, пронизанные неприятием бесчеловечности, остались вершиной литературного творчества Солженицына, хотя литературную работу он продолжал и за границей.

 

Антитоталитарная проза других авторов

 

Под влиянием Солженицына многие писатели постепенно обращаются к осмыслению тоталитаризма. Появляется целый пласт подпольной антитоталитарной прозы: повесть «Верный Руслан» Георгия Владимова, роман «Новое назначение» Александра Бека, «Факультет ненужных вещей», «Дети Арбата», «Белые одежды», «Ночевала тучка золотая». Создатели антитоталитарной литературы хорошо знали, о чём писали. Ю. Домбровский, А. Рыбаков прошли через заключение, подвергался шельмованию Дудинцев, что такое ужасы советского детского дома, не понаслышке знал Приставкин. Никто из авторов не ограничивается автобиографическим материалом, а, отталкиваясь от него, стремится сделать выводы общественно-политического характера.

 

Бек в романе «Новое назначение» показывает нравственное омертвление и разрушение личности человека, добровольно подчинившего свою жизнь служению тоталитаризму. Это Онисимов, главный герой романа. Онисимов – видный советский чиновник, в своей работе постоянно и непосредственно контактирует со Сталиным, не щадит себя в работе, «света белого не видит». Онисимов в определённый момент запретил себе самостоятельно думать и со временем превращается в человека-автомата, своеобразного робота, беспрекословно выполняющего все решения центрального комитета партии, вне зависимости от того, согласен он с ними или нет. Нравственная гибель личности – такова цена конформизма, сотрудничества со сталинизмом, всем содержанием своего романа даёт понять автор. В конце романа герой заболевает смертельным заболеванием – рак (гибель овеществляется).

 

Домбровский решает как раз противоположную задачу в своём романе. Его главный герой, Зыбин, – человек, вступивший в напряжённый поединок со слугами тоталитаризма и одерживающий нравственную победу над ними. Факультетом ненужных вещей Домбровский именует юридический факультет, ибо все достижения, которые были сделаны в отношении законодательства, начиная с римского права и заканчивая современной Англией, в советскую эпоху оказались отброшенными. Судили не по законам и не за преступления, а по политический мотивам, отчего и оказались репрессированы многие безвинные люди. Зыбин – человек образованный, умный и думающий, прекрасно знает историю и законы, так что ставит в тупик следователей: обвинения, которые к нему предъявляются, абсурдны и аморальны. На него оказывает давление вся атмосфера тюрьмы. Но для Зыбина основополагающую роль играет пример Христа. Характерная примета структуры произведения – введение в повествование библейских сцен и эпизодов; в восприятии главного героя появляются фигуры Христа и доносчиков, с которыми он соотносит некоторых своих современников. Домбровский принципами христианского гуманизма проверяет бесчеловечность той системы, которую он описал в романе.

 

Зыбину удаётся оправдаться и выйти из тюрьмы. Однако финальная сцена символична: здесь Зыбин показан сидящим на скамейке, справа от него сидит его следователь, а слева – доносчик. Вот характерная триада сталинской эпохи. Пока Зыбин на свободе – это просто советские граждане.

 

Главный герой романа Рыбакова «Дети Арбата», Саша Панкратов, первоначально вполне лояльный молодой человек, за невинную шутку, допущенную им в стенгазетской статье, был арестован, прошёл через лагеря и в этих обстоятельствах прозревает. Он видит изнанку советской жизни, преступную бесчеловечность сталинского режима и оказывается человеком не сломленным, в глубине души он противостоит тоталитарному чудовищу.

 

Дудинцев в романе «Белые одежды» рассматривает иной вариант, характерный для условий тоталитарной действительности: добро в маске зла. То, что зло часто рядится в маску добра, известно с древних времён. Но в условия тоталитаризма, показывает Дудинцев, порой добро должно притворяться злом. Так вынужден поступить Фёдор Дёжкин – учёный, который, чтобы спасти важное открытие в области генетики, вынужден притвориться «своим» в лагере реакционеров и мракобесов – лысенковцев. У критиков возникли большие споры, возможно ли идти на подобные компромиссы. Автор считает, что других возможностей само время не предоставляло.

 

Приставкин предъявляет тоталитаризму счёт от лица детей, ибо его герои стали жертвами безумной национальной политики сталинизма, объявившего геноцид целых народов. Детдомовцам объявляют, что их переселяют на Кавказ. Они безумно рады. И вдруг начинают стрелять, убивать, взрывать. Сталин, чтобы наказать «предателей» чеченцев, репрессировал весь народ, включая грудных детей, все были высланы в Сибирь. (Боевики начали гражданскую войну.) Братья Кузьмёныши и чеченец Ал-Кузу дают у Приставкина пример истинно человеческого отношения друг к другу в этих тяжёлых условиях.

 

Коллизия «герой и обстоятельства», рассмотренная на материале тоталитарной действительности, подтверждает общий вывод: тоталитаризм – антигуманная система, закладывающая предпосылки для бесчисленных трагедий, очень жестоко расправляющаяся с теми, кто ей перечит. Из книг писателей-диссидентов видно, что и в сталинскую эпоху не все были оболваненными винтиками. Люди освобождались от своей политической слепоты, преодолевая страх, говорили тоталитаризму «нет». В этом заключается гуманистический пафос прозы диссидентов.

 

Сатирическая проза

 

Развитие сатиры в ретоталитарную эпоху было затруднено, хотя в газетах часто можно было прочесть призывы «Нам нужны советские Гоголи и Салтыковы-Щедрины» (комментарий одного сатирика: «Но такие Гоголи, чтобы нас не трогали».) Цензурные запреты, которые предъявлялись к сатире в эти годы, испытали на себе самые значительные сатирики. Из созданного в эти годы выделяются романы Александра Зиновьева «Зияющие высоты», Владимира Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», Юза Алешковского «Кенгуру», а также уже охарактеризованный гротеск Шукшина «До третьих петухов».

 

Имя самого крупного русского сатирика второй половины века, Александра Зиновьева, отечественному читателю практически неизвестно, и не только потому, что он не имел возможности опубликовать свои тексты в России, но и потому, что в годы гласности одним из последних он (своими книгами) пришёл к себе на родину.

 

Зиновьев (1922 – 2001) родился под Чухломой. В 1930-е годы семья бежала из деревни в Москву. Будущий писатель очень рано осознал, что социализм не устраняет неравенства и несправедливости, а только меняет их формы (теперь – другие слои населения), он очень остро переживал бытовое неустройство народа. Семья ютилась в крохотной комнате. Тяжёлой, нищенской, во многом беспросветной была жизнь и других рядовых советских граждан того времени. Зиновьев входит в террористическую группу молодёжи, которая готовила покушение на Сталина: бросить гранату, когда тот будет во время демонстрации стоять на трибуне. Однако по более безобидному поводу Зиновьев неожиданно оказывается арестован. Дело в том, что в каждой группе института был стукач, который имел должностную обязанность провоцировать других студентов. Зиновьев был спровоцирован на отрицательное высказывание о коллективизации. Беседуя с ним, следователь не поверил, что тот сам до всего этого додумался (может быть, у него есть старший товарищ, который...). В КГБ придумали вариант: Зиновьева под негласной охраной водили по центру Москвы, подозревая, что кто-то заговорит с ним и выдаст себя. Но Зиновьев отлично знал Москву и во второй свой выход в город сумел скрыться. Попал в армию, началась война, он воевал (лётчик), получил ряд наград. КГБ потеряло след. После завершения войны Зиновьев, как её участник, получает высшее образование на философском факультете МГУ. Со временем он становится самым видным в Советском Союзе учёным-логиком. Заложил основы новой социологической школы. Его труды по социологии получили известность за рубежом. Но в силу своей независимой позиции он расценивается как неблагонадёжный и подвергается дискриминации. С целью разоблачения тоталитарных порядков Зиновьев решает обратиться к литературе. (Попытки сочинять он предпринимал и в 1940-е годы. Большую часть советских анекдотов, ходивших по Москве в 1940-е, сочинил именно Зиновьев.)

 

Зиновьев стал создателем литературы нового типа, соединяющей в себе художественный вымысел и результаты научных (социологических) исследований автора. Главный объект книг Зиновьева, по его собственным словам, – реальный коммунизм во все его аспектах и проявлениях. В произведениях Зиновьева в художественной форме излагаются результаты его научной работы. Поэтому исключительно большое место занимают социологические идеи, теории и гипотезы. Помимо того, что научный дискурс сочетается с художественным, автор соединяет в своих произведениях зачастую прозу и поэзию (периодически переходит на стихи), а также разнообразные жанровые разновидности, так что возникает синтетическая форма искусства. Данные науки и разные разновидности литературы заявляют о себе. Характерные черты писательской манеры с наибольшей полнотой воплощает первое и наиболее прославленное произведение Зиновьева, его роман «Зияющие высоты» (1974). Автор продолжил здесь традицию гротескного реализма, восходящую к творчеству Рабле, Джонатана Свифта, Анатоля Франса, Джорджа Оруэлла, а в русской литературе – Салтыкова-Щедрина и Замятина. Данную традицию писатель обогатил научным анализом рассматривамеого феномена, то есть реального коммунизма.

 

Героями книги, как и у Салтыкова-Щедрина, являются не реалистически конкретные фигуры, а оживлённые тенденции, хотя у них могут быть подлинные прототипы, легко, кстати, угадываемые. Хозяин = Сталин, Хряк = Хрущёв, Заведующий = Брежнев, Мазила = художник Эрнст Неизвестный (определение из советской прессы). Сам Зиновьев стал прототипом двух персонажей: Шизофреника и Клеветника. Несмотря на то, что персонажи имеют реальных прототипов, выделена у них, как правило, только одна особенно важная черта, как правило, с комической заострённостью.

 

Действие романа разворачивается в условно-фантастическом пространстве, городе Ибанске, гротескный образ которого, по аналогии с городов Глуповом Салтыкова-Щедрина, олицетворяет Советский Союз. Посредством иронизирования и пародирования, гротескного заострения, использования всевозможного рода анекдотов, каламбуров, пословиц, поговорок комедийного характера, Зиновьев высмеивает в романе ибанскую идеологию, науку, литературу, вскрывает аномальность царящих в Ибанске нравов и порядков. Данной цели активно служит и язык произведения. Здесь очень значителен пласт окказионализмов, причём окказионализмов комедийного характера (ибанизм «коммунизм ибанского типа», дуболектика, дьяволектика «разновидности диалектики», собранелогия «наука о собраниях» – в Иванске популярны принудительные собрания, ефрейториссимус «высшая степень одного из низших званий»). Иногда автор использует заумное слово, в частности, таки заумным словом становится ИЗМ. Советскому человеку не надо было объяснять, что это за ИЗМ. Социалистический реализм автор именует изматическим реализмом. Автор использует окказионализм «срамиздат» (вместо: самиздат). Окказионализмом является и само название города. Это название происходит, как разъясняет автор, от самой распространённой в городе фамилии Иванов, но созвучно с известным нецензурным выражением, призванным показать, что на самом деле происходит с жителями города.

 

Зиновьев по мере написания текста переправлял его за границу. Чтобы была целостность, он писал сюжетно завершённые фрагменты, развивающие общую идею (иначе это был бы сборник рассказов) и создающих обобщённую картину жизни Ибанска. Повествование осуществляется то от лица самого автора, активно предающегося ироническому философствованию, или передаётся кому-то из персонажей. Но передаётся всегда точка зрения, близкая к взглядами самого автора. О нелепо-абсурдном Зиновьев пишет невинным, нейтральным тоном, как о чём-то естественном, привычном, что тоже является дополнительным средством комического. Чтобы попасть в Ибанск, надо оформить ряд совершенно бессмысленных документов. «После этого вам уже не надо будет знать, где находится Ибанск, так как вы уже будете в нём находиться».

 

Часто автор высмеивает официальную точку зрения. Это касается и концепции советской истории, которую автор представляет пародийно. История Ибанска распадается на «три неравных половины»:

 

Потерянность. «Часть ибанцев сидела с лагерях, другая их сторожила, третья ковала кадры для первой и второй, а все вместе они строили Изм. Этот период подробно описан в книгах Правдеца. Этих книг в Ибанске никто не читал, так как в них всё неправда».

Растерянность (эквивалент оттепели). «Это самая маленькая половина. Этот период отчасти описан в книгах Двурушника, которые в Ибанске тоже никто не читал». Прототип Двурушника – Синявский.

Процветание. «О размере его пока трудно судить... Судя по всему, он может превзойти первые два по всех отношениях. Описывать этот период уже некому, потому что Правдеца посадили, а Двурушник сбежал». «Ибанские историки единодушно признают, что в истории Ибанска был, есть и будет только один период – период всеобщего процветания».

Авторскую оценку концентрируют слова Певца (прототип – Высоцкий): «Гниёт процветание». Пословицы, поговорки, расхожие фразеологизмы автор переделывает на новый лад. В частности, он подчёркивает, что в этом обществе наибольших успехов достигают люди, механически повторяющие одно и то же.

 

 

Особую важность в концепции «Зияющих высот» имеют социологические исследования Шизофреника, включённые в текст романа. Здесь речь идёт о социальных законах, определяющих жизнь общества. «Социальные законы – это законы, которые определяют правила поведения людей по отношению друг к другу. Основу для них образуют исторически сложившееся... стремление людей к самосохранению и улучшению своего положения в жизни. Примеры таких правил: Меньше дал – больше взял». Зиновьев показывает, что развитие цивилизации во многом осуществляется благодаря ограничению действия социальных законов, ибо они по природе своей отвечают эгоистической натуре человека. Таковыми ограничениями во всех странах являются право, мораль, общественное мнение, религия, искусства... Если возникнет общество, в котором люди не добьются ограничения социальных законов, в таком обществе будут процветать всевозможные пороки. Именно такой тип общества и возник, по мысли Зиновьева, в СССР, так как после революции все защитные антисоциальные факторы оказались так или иначе разрушены, подчинены единственной идеологии. Чтобы оттенить гнусность восторжествовавших порядков, писатель описывает эксперимент в крысятнике, с которым далее сравнивает ибанское общество. В лабиринт запускают голодных крыс, и идёт ничем не сдерживаемая борьба за лучшие куски. Вначале – дикий хаос (гражданская война), потом сообщество крыс самоорганизуется по принципу подчинения самому хищному. В ходе этой самоорганизации самые слабые погибают, а остальные подъедают то, что оставит самый сильный.

 

«Огромная масса людей получает сравнительно мало, но зато они ещё меньше работают... Попробуйте предложить нашим работникам более высокую заработную плату, но более интенсивный труд, или же меньше работать и меньше получать. Уверен, что большинство людей выберет второе».

 

По произведённым Зиновьевым как учёным социологическим подсчётам, ровно пятую часть населения в стране образовывали большие и маленькие начальники. «Государство – система социальной власти. Советское общество – система социальных привилегий. Социальные привилегии есть то преимущество, которым обладают индивиды данного рода перед прочими в силу исключительно своего социального положения». Поэтому, показывает автор, в Ибанске развит карьеризм.

 

Новая общественно-историческая формация, советская, отнюдь не навязана народу, показывает Зиновьев. Он считает, что этот тип общества возник естественно, как отражение определённого, довольно низкого уровня сознания народных масс, при этом в условиях, когда рухнули начала, ранее сдерживавшие социальные законы (церковь запрещена, искусство начало выражать по преимуществу государственные требования, и все остальные институты, включая право, общественное мнение, мораль, оказались бездействующими). Это и привело к утверждению морали крысятника. Такое общество, уничтожая сопротивляющихся или просто слишком ярких, в конце концов, рано или поздно, обязательно приходит к деградации. В плане интеллектуальном, культурном и нравственном начинается его стагнация, оно начинает отставать, что, показывает автор, и произошло в Ибанске.

 

«Все лучшие достижения цивилизации... создавались обычно как враждебные государству». – «А что нам изобретения? Мы же один раз живём». – «Мы уже не живём. Так давайте подумаем о тех, кто будет жить после нас».

 

Когда в 1976 книга была опубликована в Швейцарии, Андропов высказался так: «Мы тут боремся без конца с диссидентами, а главную-то сволочь мы и просмотрели». Зиновьев был уволен, лишён учёной степени и звания, лишён всех орденов и медалей, полученных на войне, не имел возможности устроиться на работу. Ещё находясь на территории СССР, он был лишён советского гражданства, а за рубежом, наряду с Солженицыным, стал одним из самых известных советских писателей-эмигрантов. Вообще лишь трое из советских эмигрантов жили на средства от продаваемых книг: Александр Солженицын, Александр Зиновьев и Эдуард Лимонов.

 

Другой яркий сатирик второй половины века – Владимир Войнович. У него есть и несатирические произведения (тогда как Зиновьев – чистый сатирик). Славу Войновичу принёс «Иван Чонкин» (1963-1970). О творческой истории книги, вышедшей в 1976, рассказывается выше.

 

Войнович создал роман-анекдот (таков подзаголовок книги). Анекдот – это краткий устный рассказ злободневного политического или бытового содержания с шутливой или сатирической окраской и неожиданной развязкой. Войнович распространяет принципы анекдотизма на текст всего романа. В книге множество дурацких, анекдотических, нелепо абсурдных ситуаций, воссоздающих нравы и порядки тоталитарного общества, главным образом, связанных с комедийным описанием деятельности органов государственной безопасности, таких явлений, как доносы, славословия Сталину.

 

В произведении использована и переработана традиция Ярослава Гашека как автора книги о Швейке. Подобный тип солдата создаёт и Войнович. Помимо черт Швейка, в Чонкине выступают и фольклорные черты Ивана-дурака. Автор показывает человека неплохого, доброго, но неумелого, недотёпы. Когда Войнович служил в армии, у них в части был подобный солдат. Тем не менее, не идеализируя героя, автор, что интересно, показывает Чонкина нравственно превосходящим всех слуг тоталитарного режима, образы которых появляются в произведении. Каким бы дурачком ни показывался Иван, подчинённые режима оказываются ещё глупее и ещё комичнее. Поэтому Чонкин, при всей его недалёкости, чаще всего одерживает победу, часто реальную, а не нравственную.

 

«Осмеянное зло не так страшно. Войнович и гасил страх перед властью, побуждая людей её презирать, видеть в низменном виде».

 

Нельзя не отметить такое яркое произведение, как роман Алешковского «Кенгуру». На первом плане – осмеяние продажного, глупого и жестокого советского судебного делопроизводства. Автор показал, что сценарии многих процессов писались заранее, за что заключённым обещались послабления. В романе разыгрывается спектакль: вора-рецидивиста обвиняют в изнасиловании кенгуру. Много нелепого и комического выступает в этом произведении. Алешковский активно использует нецензурную лексику. Это связано с тем, что сам герой – вор, неоднократно сидевший в тюрьме. Поскольку он выступает в открытом процессе воспитательного характера, соединение матерной и политической лексики даёт взрывной, аннигилирующий эффект. Бродский: «Роман сокрушительно весёлый... Его прямой эффект – не отвращение к системе, не разрядка смехом, но... ужас». «По языку книга поистине раблезианская». Тотальный стилистический прорыв в направлении, непривычном для сегодняшней русской прозы. Алешковский идёт туда, куда ведёт его живой разговорный язык.

 

Авторы всех этих текстов, кто ранее, кто позднее, вынуждены были эмигрировать. Всё мыслящее, всё критичное изгонялось в брежневский период из страны. Предсказания Зиновьева в полной мере осуществились.

 

Проза андеграунда

 

Само слово «underground» английское, означает «подземный, подпольный». Используется как в широком, так и в узком значениях. В широком значении андеграунд – искусство некоммерческого, неофициального и экспериментального направления, впервые возникшее в США в 1940-е годы и существующее ныне во многих странах мира. Русский литературный андеграунд второй половины века – это литературное подполье, то есть социокультурное пространство, сформировавшееся в советском обществе как эстетическая оппозиция официальному искусству. Это своеобразный социум в социуме, свободное общество в обществе несвободном.

 

Андеграунд возник в годы оттепели, когда появилась минимальная свобода, и своего расцвета достиг в послеоттепельное двадцатилетие, когда был создан большой пласт так называемой «другой» литературы. Дело в том, что в официальной литературе под запретом оказались не только определённые темы и проблемы, но также и определённые эстетические новации, которые предполагали отступление от принципов социалистического реализма. Диссиденты вводили в свои произведения новый жизненный материал или по-новому говорили об уже известном, однако почти все они были реалистами (не социалистическими, но критическими). Существовала и всё более усиливалась потребность в эстетическом обновлении литературы, из которой в годы сталинизма был полностью вытеснен модернизм, в том числе его авангардистская ветвь. Жёстко пресекались литературные эксперименты, причисляемые к формализму. Между тем литература без элемента экспериментаторства развиваться не может. В годы оттепели в печать сумели пробиться очень немногие авангардисты, по духу своего творчества – социалистические (авангардисты), позднее эта линия последовательно заглушалась. Задачу эстетического обновления русской литературы, обновления, соответствующего духу времени и духу всей мировой литературы, от которой русская стала уже отставать, и осуществил андеграунд.

 

За годы тоталитаризма накопился большой пласт неопубликованный произведений. В их числе были произведения и нереалистического плана, однако публика не имела возможности с ними знакомиться. Даже хранение подобного рода рукописей было зачастую небезопасно. И всё-таки такие люди находились. Только в период оттепели появилась реальная возможность для циркулирования на неофициальном уровне этой литературы. В годы оттепели стадия накопления литературных ценностей переходит в стадию их начавшегося циркулирования. Распространение неофициальной литературы вначале происходило в кругу доверенных лиц, своих людей, и этот круг постепенно расширялся. Начинающим авторам это позволяло познакомиться с наследием русской литературы первой половины века, что формировало их эстетические вкусы. В литературу входят и некоторые представители молодого поколения, которые с самого начала стали писать безо всякой оглядки на цензуру и даже не предполагали передавать свои произведения в печать, зная, что те не пройдёт цензуру (политическую либо эстетическую). Некоторые, наиболее активные или смелые из их числа, нарушают государственную монополию на печатное слово и создают свои собственные журналы или альманахи – уходят в самиздат. По каналам самиздата происходит в какой-то степени знакомство начинающих автором с произведениями друг друга.

 

В период застоя, когда всякие надежды на свободу печати в СССР улетучились, андеграунд разрастается и приобретает огромные масштабы. Представители андеграунда создают свою собственную культурную нишу, где царила прежде всего свобода эстетического поиска. Через самиздат, по знакомству можно было ознакомиться со всеми новыми не попавшими в печать произведениями отечественных и зарубежных авторов, которых тоже не всех печатали, а также с творчеством писателей-эмигрантов. Безусловно, культурный кругозор писателей андеграунда очень сильно расширился. Но связавшие свою жизнь с андеграундом должны были поставить крест на своей социальной реализации. По меньшей мере, они должны были не рассчитывать на достижение успехов в советском обществе. Люди андеграунда искали такое место в жизни, где их зависимость от советской власти была бы минимальной. Такое место удавалось найти на дне или на обочине, периферии жизни, в катакомбах. Появились люди, которые, окончив университеты и владея иностранными языками, великолепно зная мировую культуру, занимаясь переводами, владея новыми знаниями по зарубежной живописи (эрудиты из эрудитов), шли в кочегары и сторожа. Зачитываясь очень сложной, религиозно-философской литературой, работали дворниками.

 

Это были нижние ступени социальной иерархии. Как правило, представители андеграунда вели полунищенский образ жизни, а всё свободное время отдавали самообразованию и творчеству. Кроме того, они были лишены контакта с читателем, ведь они не претендовали на официальное издание своих произведений. Об их существовании часто не подозревали. Самое занятное, что сами представители андеграунда зачастую не подозревали о литературных наклонностях друг друга. Зато они были очень внимательными и требовательными читателями друг друга, а поскольку это были люди очень умные и культурные и не довольствовались повторением, то требования предъявляли жесточайшие. Круг читателей был очень узким, но крайне квалифицированным. Это стимулировало развитие литературы андеграунда.

 

Писатели этого круга подвергали себя риску. Иногда на них обращало внимание КГБ, но далеко не всегда, так как представителей андеграунда очень трудно было выявить. Андеграунд не был единой, общей организацией. Он имел очаговый характер и состоял из множества небольших групп, которые могли и не пересекаться друг с другом, но со временем выходит друг на друга, обмениваться печатной продукцией. Больше всего таких групп оказалось в Москве и Ленинграде. Что интересно, выяснилось, что существовал и минский андеграунд (не такой авторитетный и мощный). Чаще всего андеграундные группы от 3 до 10-15 человек возникали по принципу дружеской близости и полного доверия друг к другу. Такую группу могли составить бывшие одноклассники, однокурсники, которые многие годы друг друга знали и представляли, кто чем дышит. И если они оказывались людьми пишущими, то нуждались в обмене общекультурной информацией. Они встречались, читали и обсуждали тексты, обменивались впечатлениями, а также, если доставали интересные, запрещённые книги других авторов, тоже их передавали друг другу. Подобная ситуация гарантировала им безопасность: когда пять человек что-то пишут, узнать о них КГБ может только через доносчиков. В андеграундной среде таких оказывалось совсем не много, андеграунд и возник как ответ на потребность культурного выживания, а в одиночку выжить культурно очень трудно.

 

Андеграунд получился настолько замаскированным, что до настоящего времени он изучен недостаточно. Время от времени всплывают материалы о андеграундных группах в Екатеринбурге, Прибалтике и др. Из числа наиболее ярких групп, чья работа более-менее проанализирована, надо обратить внимание на следующие.

 

Москва: считается, что первой, ещё в середине 1950-х, возникла группа Леонида Черткова, которая в какой-то степени повернулась лицом к модернизму. Эта группа дала таких авторов, как Станислав Красовицкий (поэт-авангардист, впоследствии уверовал в бога и тем самым погиб как поэт, писал на религиозные сюжеты), Андрей Сергеев (поэт и переводчик), Валерий Хромов. Гораздо большую известность получила лианозовская группа (с 1958), которая возникла в подмосковном посёлке Лианозово, сейчас в черте Москвы, где в одном из местных бараков проживал художник Оскар Рабин. Он стал раз в неделю по воскресеньям устраивать домашние выставки авангардного искусства, в основном тех авторов, которые оставались невостребованными. Стало приезжать множество людей: эти выставки посетило не менее 10000 человек. Патриарх этой группы Евгений Красовицкий, учитель Рабина по художественной школе, был не только живописцем, но и поэтом, так что в Лианозово стали приезжать и поэты. Лианозовская школа дала таких поэтов-авангардистов, как Генрих Сапгир, Игорь Холин, Всеволод Некрасов. Политические разговоры не поддерживались, абсолютно всё было сосредоточено на искусстве – не советском, не официальном. Обретение своей среды стимулировало развитие этих авторов и позволило им сложиться как художникам слова. Группа просуществовала до 1965 года, когда Рабин наконец получил квартиру в Москве и покинул Лианозово. Обстановка в стране изменилась, и неофициальные выставки проводить стало труднее. Авторы этой группы пошли своими путями.