Представление об устройстве мира

Устройство природы

Следующий шаг, которого требует древняя философская рефлексия, — обоснование причины появления мира и его многочисленных обитателей. Необходимо ответить на вопрос: почему же столь совершенное, самодостаточное божество выходит из состояния покоя? Почему оно начинает производить земной мир, т.е. нечто отличное от себя, а в развитых, преодолевших натуралистический этап философских учениях даже нечто принципиально себе чуждое? Общий смысл ответа древних мыслителей сводится к следующему: божество настолько изобильно, настолько перенасыщено жизненной энергетикой, что оно совершенно естественным образом преодолевает свои границы.

Примером ответа может служить разрабатываемое в античной философии и достигшее своей классической формы в неоплатонизме учение об эманации (лат. emanatio — истечение), т.е. учение об «естественной продуктивной силе первоначала, «невольно» производящей низшее от преизбытка творческой мощи» [49/4,434]. Преодоление божеством собственных границ происходит не один раз, но раз за разом или даже непрерывно. Образ солнца в этом случае приходит на помощь древним мыслителям. Как дневное светило, оставаясь неизменным, тем не менее, наполняет окружающее пространство теплом и светом, так и не ведающее ущерба божество оживляет и одухотворяет все вокруг.

Похожее онтологическое учение — учение о майе — разрабатывалось некоторыми древнеиндийскими школами, в частности авторитетной религиозно-философской школой веданты, осмысливающей священные тексты Вед. Изначально, в ведической мифологии, майя — способность к перевоплощению сверхъестественных существ. В зависимости от природы последних — демонической или божественной — майя могла оцениваться либо отрицательно, либо положительно [48, 334]. Этот смысл сохранялся в поздней философской интерпретации. Учение о майе в веданте — учение о непрерывно исходящей от высшего божества позитивной магической силе, результатом которой является мир.

А вот характерные высказывания о божественных потенциях, приписываемые древнекитайскому мыслителю Лао-цзы: «Дао... неисчерпаемо... превращения [дао] бесконечны» [27/1, 116], «благодаря нему [дао все сущее рождается и не прекращает [своего роста]» [27/1, 125]. Аналогия с греческими учениями об эманации и индийскими учениями о майе достаточно прозрачна.

Схожие философские представления разных культур о том, что возникновение мира есть результат непрерывного излучения или излияния потустороннего божества, видимо, должны иметь одно мировоззренческое основание. Это обстоятельство подтверждают специальные исследования. Так, например, М. Хайдеггер, известный немецкий философ XX в., с целью адекватного понимания мировоззрения античного человека, детально анализировал этимологию слов, активно использующихся в греческой культуре. Подверглось такому анализу и греческое слово «фюсис» — «родиться», «расти», ставшее в словаре натурфилософии центральным понятием природы (ср. «физика»). Современный смысл, вкладываемый в слово «природа», по мнению Хайдеггера, несоизмерим с его древним смыслом. Для древнего сознания природа — масштабное событие, пронизывающее «круговорот времен» [75,134], тотальность, которая «угрожает человеку, но вместе с тем и охраняет, побуждает, несет и питает его» [75, 138], подавляющая царственная мощь, за которой скрывается «божественное» [75, 140].

Примечательна в этой связи и этимология слова «быть». Во многих современных европейских языках (в том числе русском) его значение восходит к архаичному индоевропейскому корню — «пробиваться», «прорастать» [49/3, 346]. Первоначально «быть» означало, видимо, появиться здесь (откуда-то). Словом «быть» древнее сознание фиксирует появление в мире все новых и новых поколений существ — людей, животных, растений и других одушевлявшихся им предметов и явлений.

Косвенным подтверждением того, что для древнего сознания появление существ в нашем земном мире — результат их перехода из мира «иного», т.е. имеет потустороннюю причину, можно считать магический характер всего, что касалось производства. Магическим было производство техническое — орудий труда, жилищ и т.п., биологическое — разведение скота, растениеводство и все, связанное с деторождением. Выше уже говорилось, что доминирование женщины на ранних исторических этапах не в последнюю очередь было мотивировано магической интерпретацией ее роли в деторождении. Характерно, что с наступлением патриархата вожди племен также должны были обладать ярко выраженными репродуктивными качествами. Активная половая жизнь служила свидетельством их доступа к неисчерпаемой потусторонней энергии. Выступая в амплуа плодовитого отца, вожди тем самым магически обеспечивали общее благополучие соплеменников.

Космогонические мифы развитых культур предельно обобщают эти архаичные представления. Так, в «Теогонии» Гесиода после описания первобытного Хаоса говорится о появлении из него ночи и дня, земли и неба. Существа, которые рождаются первыми, а в мифе они антропоморфны — не просто земля, но «широкогрудая Гея», не просто небо, но сын земли и одновременно ее супруг Уран и т.д., — трансформируют энергию первоисточника в свое многочисленное и тоже чрезвычайно плодовитое потомство, разворачивая грандиозный процесс порождения мира: гор, рек, лесов, людей, животных и т.д.

Разнообразие появляющихся в мире существ чрезвычайно велико. Однако необходимо отметить одно важное обстоятельство: несмотря на то, что эти существа совершенно не похожи друг на друга и занимают свои особые места в мире, они все состоят в родственных отношениях. На стадии философской рефлексии заявленное мифом родство земных существ получает соответствующую интерпретацию, суть которой такова: переходя свои естественные границы, божество изливается в мир потоком живых энергий — душ, тут же обретающих тела. Мыслители уверены, несмотря на внешнее телесное разнообразие существ, последние в глубинах своего естества одинаковы. Это одинаковость их душ, представляющих собой одну божественную субстанцию.

Отсюда, кстати, и широко распространенные в Древности представления об универсальности (а значит — обезличенности) отдельной души, несвязанности с конкретным телом, возможности ее «обмена» или «переселения» из одного существа в другое. Подобные представления развивались, например, в Древнем Египте, о чем упоминает Геродот: «Египтяне первыми высказали вот какое учение: что душа человека бессмертна и с гибелью тела вселяется... в другое животное, которое всякий раз [в этот самый момент рождается» [74, 138]. Слова Геродота подтверждает другой античный автор — Диоген Лаэртский. «Они (египтяне. — Г. К.), — пишет Диоген, — считают, что душа переживает свое тело и переселяется в другие» [22, 61].

Те же представления о душе содержатся в учениях о сансаре в Индии или метемпсихозе в Греции. Так, разрабатывающий учение о метемпсихозе известный античный мыслитель VI в. до н.э. Пифагор утверждал, «что душа... бессмертна... что она переселяется в другие виды животных... и что все живые [собств. «обладающие душой»] существа следует считать родственными друг другу» [74, 143]. Про себя Пифагор говорил, что «некогда он был Эталидом... и [описывал] (последующие. — Г.К.) странствия своей души: как она странствовала, во сколько растений и животных вселялась по пути... [как] душа его перешла в Гермотима... когда умер Гермотим, он стал Пирром, делосским рыбаком... когда же умер Пирр, он стал Пифагором» [74, 142].

Согласно древнему представлению, бесчисленное множество родственных друг другу существ образуют в мире достаточно стройную иерархию. Очередность их рождений, развернутая еще космогоническими мифами, служит объяснением уровней иерархии: первые, наиболее близкие к божеству и поэтому энергетически самые мощные существа — земля, небо, океан и другие, — становятся базовыми элементами этой конструкции, последующие — надстроечными. Мир для древнего сознания пребывает в определенном порядке. Если обратиться к древнегреческой философии, то уже с первых рефлексий мир получает наименование «космос», в переводе — «порядок», «строй», «строение» и даже, что имеет глубокий смысл, «украшение» (ср. современное «косметика»),

Диоген Лаэртский передает характерное изречение уже первого философа Фалеса: «...прекраснее всего мир, ибо он есть произведение бога (божества. — Г.К.)» [22, 103]. Почти через тысячу лет неоплатоник Плотин, фактически, повторит то же самое: «...да и разве можно представить себе более прекрасный образ высшего мира, нежели наш, чувственный мир?» [52, 208]. «Божественное управляет всем мирозданием», — заметит он в другом месте [52, 215]. «Громада мироздания своей мощью и значимостью становится достойным и, в достаточной мере, адекватным отражением величия и красоты божественных сфер» ]52, 226]. Такие в высшей степени превосходные оценки делают понятным профессиональный энтузиазм, переполнявший древних философов, о котором достаточно точно выразился Аристотель: «...удивление побуждает людей философствовать» 13/1,67].

Важно отметить, что мысль о дисгармоничности и безобразности мира для Античности не только чужда, но и кощунственна, так как бросает тень на безликого божественного родителя, непосредственно множественными узами связанного со своим земным детищем. В знаменитом космологическом диалоге IV в. до н.э. «Тимей» будет торжественно декларировано: «Невозможно ныне и было невозможно издревле, что бы тот, кто есть высшее благо, произвел нечто, что не было бы прекраснейшим» [51, Тим. 30 aj. «Наш мир нисходит от высших начал», — отмечает позднее неоплатоник Плотин. Утверждать, что наш мир некрасив, по мнению этого мыслителя, все равно что утверждать отсутствие красоты в его истоках [52, 227). Делать такой вывод, убежден Плотин, даже если он в отдельных случаях и напрашивается, есть «богохульство». «Те, которые осуждают устройство космоса, сами до конца не осознают, что делают и куда ведет их подобная наглость», — многозначительно замечает он [52, 221 ]. «Куда может завести презрение к этому миру и его богам? Разве не с этого начинается всякий путь к пороку и злу? Даже люди, по своей природе достойные, перестав уважать законы и порядки, исполнившись презрения к другим людям и богам, быстро утрачивают все свои добродетели и становятся закоренелыми грешниками» [52, 225].

Логика такого подхода приводит древних философов к закономерному результату — к оправданию любого мирового негатива. Конечно, по их мнению, мир не тождествен божеству и в этом смысле несовершенен. Мир есть инобытие божества, в поздних философских учениях, пытавшихся противопоставить дух и материю, — инобытие телесное, материальное. Однако это — оптимальный мир, лучший из всех возможных. Поэтому истинный мудрец должен принимать все происходящее в мире, даже «слезинку ребенка», в качестве необходимых элементов космической гармонии.

Устройство общества

Хорошей иллюстрацией изложенного выше подхода служат рассуждения мыслителей о том предмете, где несправедливость существующего порядка особенно очевидна, — о человеческом обществе. На пример, рассуждения Платона о государстве, ставшие классическими для древнегреческой социально-философской мысли. В идеальном государстве, по мнению Платона, должна существовать строгая иерархия: мудрецы, воины и простолюдины (земледельцы, ремесленники, торговцы и др.). Каждый уровень этой иерархии автономен, обладает четко выраженными правами и обязанностями. Чтобы у занимающих низший уровень людей не возникало претензий на лидерство, в идеальном государстве предполагаются специальные идеологические мероприятия, цензура. Сортировка людей должна осуществляться с детства, изначально слабые, проблематичные с точки зрения социального служения дети — уничтожаться. В отдельный класс выделяются рабы, которые вообще лишены прав, так как по своей природе предназначены быть «говорящими животными».

Представленная социальная иерархия, по мысли Платона, вполне естественна, так как отражает природное неравенство людей, а в конечном счете уровень их связи с порождающим это неравенство божеством (напомним, что в этом идеальном государстве правят не торговцы или воины, но, фактически, жрецы).

Показательны в указанном смысле и социально-философские учения древнекитайских мыслителей, в частности Конфуция (VI—V вв. до н. э.), жившего в период тяжелого социально-политического кризиса Поднебесной. Причины деградации современного ему общества Конфуций видел в нарушении неизменного порядка (ритуала), завещанного предками, когда осуществлялась четкая социальная диффе-ренциация: правитель, сановник, простолюдин и т.д. Порядок не был произволен, он отражал общий мировой порядок, а в конечном итоге священный закон — дао. Исходя из этих мировоззренческих посылок, Конфуций разрабатывал концепцию «исправления имен», иначе — восстановления и поддержания традиционной системы социальных отношений, в которой каждый знает свое место и довольствуется им. Позднее ученики Конфуция возвели ритуал в культ, рассматривая его в качестве основного гаранта стабильности в обществе. В таком же консервативном русле мыслят и другие, не менее известные китайские философы. Характерны слова к правителям, приписываемые Лао-цзы: «Кто следовал дао, не просвещали народ, а делали его невежественным» [27, 134|.

К похожим выводам приходит индийская социальнофилософская мысль. С древности в индийском обществе формируется примерно та иерархия, которую предлагал в своей концепции идеального государства Платон, — замкнутые касты жрецов (брахманы), воителей (кшатрии), земледельцев, ремесленников и торговцев (вайшии) и, наконец, наиболее угнетаемая каста шудр. Философские школы, особенно ортодоксальные (например, веданта), апеллируя к незыблемому миропорядку и воле божества, сыграли важную роль в обосновании этой жесткой кастовой системы.

Последнее обстоятельство, кстати, наглядно демонстрирует теснейшую связь социальной мысли с социальной действительностью. Древние мыслители не придумывали невероятные общественные устройства, но додумывали реальные до логического конца. Речь идет, возможно, о некоем социально-политическом стандарте «земледельческого пояса». Недаром один путешественник, побывавший в Древнем Египте, дал уже знакомое описание общественного устройства, которому, по его словам, тысячи лет: «Они (египтяне. — Г.К.) разделили народ на 3 класса; один класс они назвали воинами, другой — земледельцами и третий — жрецами» [65, 530]. Даже социальная утопия Платона имела в греческом мире реальный аналог, причем весьма известный, — государство Спарту.

Что же касается незавидной участи рабов в Античности, то ее Платон, возможно, испытал на себе. Некоторые античные авторы рассказывают, что якобы в одну из своих поездок он был захвачен и продан в рабство. Философа выкупили поклонники его таланта и помогли вернуться обратно в родной город. От денег, впоследствии собранных учениками Платона, поклонники благородно отказались, после чего возникла характерная для Древности юридическая коллизия — как быть с самим философом. Будучи рабом, Платон являлся, фактически, вещыо. Отпустить его на свободу для окружающих все равно что отпустить на свободу овцу или, например, лопату. Иначе говоря, Платон стал бы не свободным, а просто бесхозным, со всеми вытекающими из этого последствиями. Из ситуации вышли, передав философа в услужение богу, а на деньги, собранные для выкупа, купили участок, на котором позже и появилась знаменитая школа Платона — Академия.

Необходимо отметить, что интуиция строгого мирового порядка вела в Древности, в частности в Средиземноморье, к появлению еще одной формы мировоззрения — науки. Причем древняя наука была созерцательной, чуждающейся «низменной» практической деятельности, принципиально игнорирующей развитие материального производства и технический прогресс. Наукой занимаются, как с достоинством произносит один персонаж древнегреческого философского произведения, «ради познания вечного бытия, а не того, что возникает и гибнет» [51, Госво VII, 527 Ь]. Древняя наука — «онтологична», а не эмпирична [41, 100], она чурается опытных данных (хотя и не отрицает их). Древняя наука, как и древняя философия, древнее миро

воззрение вообще исходит из приоритета неизменных космических структур над смертными существами.

Отсюда известный драматизм, присущий древнему сознанию. Для него несомненно, что каждое «земное» существо желает себе счастливой жизни, но в столкновении с действительностью, наоборот, глубоко страдает. И хотя надежда и боль этого существа древним сознанием остро сопереживаются, должное все равно признается за жестокой действительностью, за неизменным космическим порядком и неумолимыми мировыми законами.

Классическим примером такого восприятия является знаменитая художественная обработка древнего мифа — античная трагедия «Царь Эдип». Она повествует о том, что правитель небольшого государства узнает страшное пророчество: он умрет от руки преемника — своего родного сына. Когда у правителя рождается сын, названный Эдипом, он просит увести младенца как можно дальше от дворца. Наследник воспитывается в глуши пастухами. Повзрослев, Эдип однажды отправляется в длительное путешествие. По дороге он вступает в конфликт с незнакомым человеком, которого везла богатая колесница, и убивает его. Как выясняется позже, Эдип убил своего отца и впоследствии, находясь по-прежнему в неведении, получил освободившийся царский трон и женился на своей матери. Когда Эдип узнает об истинном положении дел, оно потрясает его до глубины души, а вместе с ним и древних зрителей трагедии. Однако характерный нюанс: в этом потрясении не ставится под сомнение необходимость произошедшего. Ведь отец Эдипа и сам Эдип оказались невольно вовлечены в фундаментальный для древнего сознания конфликт поколений, исход которого фатально предрешен. Герои, независимо от своих желаний, вынуждены покориться высшей безличной воле, озвученной в пророчестве.

Этой высшей воле покоряются все существа, начиная с богов. В «Теогонии» Гесиода описано три поколения богов, смена которых проходила в жестокой борьбе. И полномочный представитель последнего — олимпийского — поколения Зевс, низвергнувший своего отца, ожидает, опять же предсказанного, появления своего сына. Ожидает с тревогой, гак как это появление грозит ему гибелью [48, 220]. Похожие сюжеты есть и в русской сказке. Обратите внимание: в конце волшебной сказки представитель старшего поколения — царь, как правило, погибает. Если царь хороший, то он погибает случайно, если плохой, то преднамеренно. Царский трон занимает главный герой Иван.

Следует отметить, что воцарение и Эдипа и главного героя русской сказки одновременно связано с женитьбой на царице (царевне). Мотив женитьбы вновь выводит на важную для древнего сознания магию пола. Художественно-сказочные ситуации отражают уже упомянутые исторические реалии: больных или старых вождей магов, как правило, ритуально убивали их молодые преемники. Это обстоятельство, собственно, и раскрывает суть конфликта. Смена поколений открывает возможность обновления мира. В старшем поколении оказывается слишком мало потусторонней энергии, тем самым оно несет прямую угрозу миру, существование которого напрямую связано с энергетикой божества. Уход старшего поколения необходим; в идеале этот уход доброволен, в реальности же, что и отражено древней культурой, связан с насилием.

Естественная смена поколений, воспроизводящая раз за разом мировую структуру, легла в основу типичного для Древности представления о «вечном возвращении», иначе — повторяемости мировых событий. Подобно очевидному суточному или годовому циклам, для мыслителей существует еще и цикл мировой. Описание таких циклов — в прямом или иносказательном виде — можно обнаружить во многих исторических памятниках. «Так или иначе, — замечает современный отечественный исследователь А.Я. Гуревич, — по кругу движется сознание многих народов, создавших великие цивилизации древности....Традиционное древнекитайское восприятие времени — циклическая последовательность эр, династий, царствований, имеющих литургический порядок и подчиненных строгому ритму. Выразительный символ древнеиндийского понимания времени — колесо. Колесо космического порядка извечно движется, это постоянно возобновляющийся круговорот рождения и смерти....У греков временные восприятия оставались под сильнейшим воздействием мифологического осмысления действительности....Мир воспринимается и переживается древними греками не в категориях изменения и развития, а как пребывание в покое или вращение по великому кругу» [18, 47— 48]. В качестве примеров философской интерпретации такого восприятия времени можно привести наиболее ранние древнегреческие учения: цитировавшийся фрагмент из Гераклита о том, что мир «всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами вспыхивающим и мерами угасающим»; сохраненное античными авторами утверждение Пифагора, что «все, что некогда произошло, через определенные периоды |времени] происходит снова, а нового нет абсолютно ничего» [74, 143], и утверждение Анаксимандра, ученика Фалеса, что «совершается гибель [миров], а намного раньше — [их] рождение, причем испокон бесконечного веку повторяется по кругу все одно и то же» [74, 118].

Таким образом, принципиальными моментами древней картины мира является непосредственная связь мира с порождающим его божеством, упорядоченность мира, его иерархичность и периодическое воспроизводство.