Заурядными чувствами, и им нет необходимости постоянно думать о средствах к

существованию. Какое убожество! - прибавил он с горечью. - Я просто

Недостоин рассуждать об этих высоких предметах. Жизнь моя - это сплошное

Лицемерие, и все это только потому, что у меня нет тысячи франков ренты на

хлеб насущный".

- О чем это вы мечтаете, сударь? - спросила его Матильда, которая

Вернулась к нему бегом.

Жюльен устал презирать самого себя. Из гордости он откровенно сказал

Ей, о чем думал. Он сильно покраснел, ибо говорил о своей бедности такой

Богатой особе. Он старался хорошенько дать ей понять своим независимым,

Гордым тоном, что ничего не просит. Никогда еще он не казался Матильде таким

красивым: она уловила в выражении его лица чувствительность и искренность,

Которых ему так часто недоставало.

Прошло около месяца. Как-то раз Жюльен, задумавшись, прогуливался в

Саду особняка де Ла-Моль, но теперь на лице его уже не было выражения

Суровости и философической непримиримости, которое налагало на него

Постоянное сознание своей приниженности. Он только что проводил до дверей

Гостиной м-ль де ЛаМоль, которая сказала ему, что она ушибла ногу, бегая с

Братом.

"Она как-то странно опиралась на мою руку! - размышлял Жюльен. - Или я

Фат, или я действительно ей немного нравлюсь. Она слушает меня с таким

Кротким лицом, даже когда я признаюсь ей, какие мучения гордости мне

Приходится испытывать. Воображаю, как бы они все удивились в гостиной, если

Бы увидали ее такою. Я совершенно уверен, что ни для кого у нее нет такого

кроткого и доброго выражения лица".

Жюльен старался не преувеличивать этой необыкновенной дружбы. Сам он

Считал ее чем-то вроде вооруженного перемирия. Каждый день, встречаясь друг

С другом, прежде чем перейти на этот чуть ли не теплый, дружеский тон,

который был у них накануне, они словно спрашивали себя - "Ну, как сегодня,

друзья мы или враги?" В первых фразах, которыми они обменивались, суть

Разговора не имела никакого значения. Форма обращения - вот к чему

Настороженно устремлялось внимание обоих. Жюльен прекрасно понимал, что,

Если он только раз позволит этой высокомерной девушке безнаказанно оскорбить

себя, все будет потеряно. "Если уж ссориться, так лучше сразу, с первой же

Минуты, защищая законное право своей гордости, чем потом отражать эти уколы

Презрения, которые неизбежно посыплются на меня, стоит мне только хоть в

Чем-либо поступиться моим личным достоинством, допустить хоть малейшую

уступку".

Уже не раз Матильда, когда на нее находило дурное настроение, пыталась

Принять с ним тон светской дамы, - и какое необыкновенное искусство

вкладывала она в эти попытки! - но каждый раз Жюльен тотчас же пресекал их.

Однажды он оборвал ее очень резко:

- Если мадемуазель де Ла-Моль угодно что-либо приказать секретарю

Своего отца, он, безусловно, должен выслушать ее приказание и повиноваться

Ей с совершенным почтением, но сверх этого он не обязан говорить ни слова.

Ему не платят за то, чтобы он сообщал ей свои мысли.

Эти взаимоотношения и кое-какие странные подозрения, возникавшие у

Жюльена, прогнали скуку, которая одолевала его в первые месяцы в этой

Гостиной, блиставшей таким великолепием, но где так всего опасались и где

Считалось неприличным шутить над чем бы то ни было.

"Вот было бы забавно, если бы она влюбилась в меня! Но любит она меня

Или нет, у меня установились тесные дружеские отношения с умной девушкой,

Перед которой, как я вижу, трепещет весь дом и больше всех других этот

Маркиз де Круазенуа. Такой вежливый, милый, отважный юноша, ведь у него все

преимущества: и происхождение и состояние! Будь у меня хоть одно из них,

какое бы это было для меня счастье! Он без ума от нее, он должен стать ее

Мужем. Сколько писем заставил меня написать маркиз де Ла-Моль обоим

нотариусам, которые подготавливают этот контракт! И вот я, простой