Живших при Генрихе IV. Но если, невзирая на усердные старания князя Арачели,

Меня все-таки не повесят и если я когда-нибудь получу возможность

Распоряжаться своим состоянием в Париже, я приглашу вас пообедать в обществе

Восьми или десяти убийц, людей весьма почтенных и не знающих никаких

Угрызений совести.

Вы да я - только мы двое и будем не запятнаны кровью на этом обеде, и,

Однако же, меня будут презирать и чуть ли не ненавидеть как лютого изверга,

Кровожадного якобинца, а вас будут презирать как простолюдина, втершегося в

Порядочное общество.

- Совершенно верно! - сказала м-ль де Ла-Моль.

Альтамира взглянул на нее с удивлением. Жюльен не удостоил ее взглядом.

- Заметьте, что революция, во главе которой я очутился, - продолжал

Граф Альтамира, - не удалась только по той единственной причине, что я не

Захотел снести три головы и раздать нашим сторонникам семь или восемь

Казенных миллионов, лежавших в сундуке, ключ от которого был у меня. Мой

Король, которому сейчас не терпится меня повесить и с которым до этого

восстания мы были на "ты", пожаловал бы меня своим королевским орденом

Первой степени, если б я снес эти три головы и роздал бы казенные деньги,

Потому что тогда я добился бы, по меньшей мере, хоть половинного успеха и

Страна моя имела бы хоть какую-нибудь конституцию... Так уж оно на свете

заведено: это шахматная игра.

- Но тогда, - с загоревшимся взором возразил Жюльен, - вы еще были

Неопытны в игре, а теперь...

- Я бы срубил эти головы - это вы хотите сказать? И не стал бы

разыгрывать жирондиста, как вы мне заметили на днях?.. Я с вами поговорю об

Этом, - грустно ответил Альтамира, - когда вы убьете человека на дуэли; а

Ведь это куда менее гнусно, чем отдать его в руки палача.

- Ну, знаете! - сказал Жюльен. - Если идешь к цели, нечего гнушаться

Средствами. Если бы, вместо того, чтобы быть ничтожной пылинкой, я имел

Какую-то власть в руках, я бы отправил на виселицу троих, чтобы спасти жизнь

Четверым.

Глаза его вспыхнули убежденной решимостью и презрением к жалким

Человеческим суждениям. И в эту самую минуту он встретился взглядом с м-ль

Де Ла-Моль, которая стояла совсем рядом с ним; но это презрение, вместо

Того, чтобы уступить место любезной учтивости, казалось, еще возросло.

Матильда почувствовала себя глубоко уязвленной, но она уже была не в

Силах забыть Жюльена; она с раздражением отошла, увлекая за собой брата.

"Мне надо выпить пунша и танцевать до упаду, сказала она себе. - Выберу

Сейчас самого блестящего кавалера и во что бы то ни стало постараюсь стать

центром внимания. Да вот, кстати, прославленный наглец, граф де Фервак". Она

приняла его приглашение, и они пошли танцевать. "Посмотрим, кто из нас

Сумеет быть более дерзким; но для того, чтобы вволю поиздеваться над ним,

надо заставить его говорить". Вскоре все, принимавшие участие в кадрили,

Танцевали только для соблюдений приличий. Никому не хотелось упустить ни

Одного из острых словечек, которыми Матильда парировала замечания графа. Г-н

Де Фервак был в замешательстве, у него было наготове сколько угодно

Галантных фраз, но никаких мыслей, он корчил недовольные мины. Матильда была

Раздражена, она была беспощадна к нему и нажила себе врага. Она танцевала до

Утра и наконец уехала смертельно усталая. Но и в карете она из последних сил

Не переставала тосковать и огорчаться. Жюльен выказал ей презрение, а она не

Могла его презирать.

Жюльен был в полном восторге. Сам того не замечая, он был опьянен

Музыкой, цветами, красивыми женщинами, всей окружавшей его роскошью, а

Больше всего - своим собственным воображением, мечтами о славе для себя и

Свободе для всех.

- Какой чудесный бал! - сказал он графу, - Просто не налюбуешься. Чего

тут только нет!

- Мысли, - отвечал Альтамира.

И на лице его промелькнуло презрение, которое было тем явственнее, что