Глава четвертая 2 страница

Именно в этой обстановке в конце 1860 г. появилась вошедшая в историю статья леволиберального адвоката С. Милетича, в которой был сделан вывод: никогда больше не следует ориентироваться в политике на венский двор, не давать ему возможности использовать сербов в своих целях, искать пути решения сербской национальной проблемы прежде всего на Балканах, укрепляя и расширяя сербское государство в борьбе с османским господством, а с «венгерской нацией» искать компромисса²⁶.

Так было сформулировано новое направление сербского национального движения. Оно обычно воспринимается как результат двухкратного разочарования в политике Габсбургов (1790, 1849 гг.), Это верно, но вместе с тем в основе такого поворота находились отмеченные выше глубокие социальные и экономические причины, побуждавшие часть буржуазии поддержирать центробежные (от Вены) устремления.

Все сербское общество хотело бы восстановления Воеводины. На соборе, созванном в апреле 1861т. и получившем название Бла- говещенского, преобладали церковные и чиновничьи круги во главе с Раячичем и придворным советником Дж. Стояковичем. Поэтому собор обратился к Францу-Иосифу с просьбой восстановить Воеводину (в составе Срема, Бачки, Баната и части Военной границы) как автономную область с компактным сербским населением во главе с воеводой, с сербским официальным языком, представительным собранием, администрацией и судом. В остальных делах Воеводина по-прежнему подчинялась бы венгерским и хорватским (в Среме) властям²⁷. Так собор пытался приспособиться к существующему политическому устройству империи и смягчить противодействие его планам со стороны властей Венгрии и Хорватии. Но эти планы вызывали возражения не только венгерских влиятельных кругов, но и со стороны других национальностей юга Венгрии, составлявших здесь большинство.

Наиболее активно.за создание Воеводины в 1861 г. выступала консервативные и лояльные династии клерикальные круги, рассчитывавшие на расположение австрийского централистского режима А. Шмерлинга и в обстановке острых австро-венгерских разногласий действовавшие с его ведома и согласия. Эти круги не отказались от мечты о постепенном реформировании империи в духе автономии провинций при сохранении сильного центрального правительства. На практике они, как и «самосталцы» в Хорватии, поддерживали режим и вообще свои надежды возлагали на монархию Габсбургов. Меньшинство собора, следовавшее за Милетичем, * предлагало обратиться с требованиями не к правящим кругам империи, не к австрийской власти, а к венгерскому государственному собранию. Небольшая группа членов собора (И. Суботич, Дж. Стратимирович), не без оснований опасаясь и Вены и Пешта, предлагала крепить союз с Хорватией, чтобы вместе с ней вести, | переговоры с Венгрией.

Несмотря на то, что австрийское правительство само подстрекало правых в сербском национальном движении, оно отказалось воссоздать Воеводину. Во время дискуссий в Вене возобладала точка зрения, что ввиду активизации движения южных славян на Балканах создавать сербскую провинцию в составе империи опасно²⁸. В 60-х годах Милетич выдвигал программу федерализации Венгерского королевства на этнической основе с тем, чтобы в Венгерском королевстве было признано политическое равноправие шести народов: мадьяр, сербов, румын, словаков, русинов (украинцев) и саксов (немцев) (1866 г.), В крайнем случае он предлагал округлить комитаты примерно в соответствии с этническими границами. Его последователи, воеводинские сербские народняки, стремились достичь соглашения с венгерским национальным движением против габсбургского централизма. Поэтому, в частности, они видели в австро-венгерском дуализме 1867 г. (который, как им казалось, ослаблял империю), меньшее зло в сравнении с централистским режимом или планами федерализации империи на основе «исторического права». Но их идеи сербо-венгерского сотрудничества в конечном счете оказались нереальными, как и австрославистская программа федер ализации всей монархии и программа федерализации Венгерского королевства. Венгерское дворянство в 1860— 1865 гг. давало сербам туманные обещания удовлетворить их интересы, но позднее, заключив соглашение с австрийским императором, отвернулось ^от них. Добиться реформированного, более благоприятного для народов Транслейтании дуализма воеводинским сербам не удалось.

В публицистике сербских воеводинских народняков немало говорилось о планах превращения Венгерского королевства в «восточную», или «придунайскую, Швейцарию» — в федеративное сообщество равноправных народов²⁹, но это были пустые мечты. Ведь приступить к осуществлению этой и аналогичных программ можно было лишь в условиях коренных демократических преобразований, а о демократической революции в габсбургской монархии не было я речи³⁰. При ссылках на Швейцарию сербские либералы-народ-няки не учитывали социальную структуру этой страны.

Сущность радикальной линии Милетича, однако, заключалась в том, чтобы покончить с австрославизмом. Воеводинские народня-ки боролись против надежд на то, что в пределах Австрийской империи может служиться какое-то политическое государственное южнославянское ЯДро, которое послужило бы делу освобождения Балкан. Как писал в 1866 г. М. Полит, необходимо отстаивать то «будущее южных славян, за которое Черногория и Сер'бия проливали кровь»³¹, в конечном счете — независимое югославянское государство. Хотя представитель сербских либералов Л. Костич принял участие в Лк?блянском совещании хорватских, словенских и «сербских национальных деятелей в 1870 г. *, он отрицал трактовку его решений в австрсюлавистском смысле.

В условиях австро-венгерского дуализма сербская национально-свободомыслящая партия (в нее объединились либералы-народня-ки — сторонники Милетича) в 1869 г. приняла программу, в которой проблемы государственности заняли большое место. В проекте, сформулированное Милетичем³², говорилось, что «по ту сторону Дуная» (т. е. в Сербском княжестве) «сербы — граждане конституционного государства, являющегося отечеством хорватского и сербского народа»» что девиз партии —«свобода и национальность или утверждение Я всестороннее развитие свободы и сербской национальности в лк?бом государстве, где имеется значительное число сербов». Программа ставила целью ограничение связей Венгрии с Австрией личной унией (т. е. дальнейшее ослабление единства габсбургской монархии) и осуществление известных уже нам требований в отношении прав всех народов Венгерского королевства. Следовало поддерживать стремление «хорватско-сербского народа Триединого королевства к полной автономии» (т. е. требование радикального пересмотра Вёнгеро-хорватского соглашения 1868 г.), стремление к автономии румын Трансильвании, борьбу славян Цис-лейтании (т. е. чехлов, поляков, украинцев, словенцев, хорватов Далмации) за политическую автономию. В Хорватии и Славонии сербское национальное движение добивалось полного равноправия сербов с хорватами в политической и культурной областях — либо* как одного из двух народов, либо как двух равноправных частей «единого народа». Сущность программы состояла в том, что роль центра борьбы за государственное воссоединение сербского народа и южных славян вообще, прежде всего единоязычных сербов и хорватов, признавалась за Сербией (хотя в легальной программе прямо нельзя было сказать об объединении Воеводины с Сербией). Главным для сербской леволиберальной (радикальной по позиции* в национальной сфере) буржуазии было объединение всего сербского населения в едином суверенном государстве. Идейно-политическую подготовку этого поставила своей задачей возникшая в Австрийской империи в 1866 г. организация Объединенная сербская* молодежь (Омладина)³³.

Однако, несмотря на бурные события 1848—1849, 1859 и 1866 гг.* австрийская монархия доказала свою устойчивость. Более актуальным было решение проблемы освобождения сербского народа от османской власти. При этом на первом месте для воеводинских народняков стояла задача присоединения к Сербскому княжеству Боснии и Герцеговины, все славянское население которых идеологи сербского национализма считали сербским, хотя несколько больше* половины его составляли боснийские мусульмане и югославяне-ка-толики (среди последних медленно развивалось хорватское национальное самосознание). Обе эти группы себя сербами не признавали. Как народняцкая партия в Воеводине, так и Омладина считали необходимым подготовить широкое восстание против османского гнета и отстаивали право сербов габсбургской монархии оказывать такому восстанию всестороннюю помощь.

В связи со сформулированной выше задачей воеводинские на-родняки усиленно добивались активизации антиосманской политики Сербии, упрочения ее связей с болгарским освободительным движением и рассчитывали на поддержку Россией борьбы южных славян за создание на Балканах национальных объединенных государств ³\

Ввиду этого воеводинские народняки требовали изменения внешнеполитического курса Сербии, который с 1867 г., после заключения австро-венгерского соглашения, стал провенгерским, прогабс-бургским. На этой почве между князем Михаилом Обреновичем и группировкой Милетича (а также Омладиной) возникли острые противоречия. Либеральная воеводинская буржуазия уже по своему классовому положению была заинтересована в ликвидации автократического режима в Сербии. К этим общим соображениям прибавились и разногласия с князем в области внешней политики, сыгравшие решающую роль в конфликте между воеводинскими на-родняками и консервативным правительством Сербии. В сущности группировка Милетича отстаивала идею буржуазной национальной-революции на Балканах, тогда как династия Обреновичей искала решения национального вопроса путем дипломатических комбина- ций и сотрудничества с европейскими державами. Ввиду этого белградские власти даже стали содействовать Австро-Венгрии в деле подавления сербского общественного движения в Воеводине. Положение несколько изменилось в начале 70-х годов, когда новый князь Милан, заключив компромисс с умеренными либералами княжества, вместе с тем вернулся на путь сближения с Россией.

Уже в начале 60-х годов М. Полит в специальной брошюре³⁵, а затем С; Милетич в газетных статьях³⁶ изложили программу объединения Сербии с Болгарией в федерацию и вхождения этой южнославянской федерации в более широкую конфедерацию (союз) с Румынией и Грецией. «Сербы, болгары, эллины и румыны,— писал Милетич,— вот четыре народа на Востоке Европы, в Европейской Турции, которые призваны на развалинах Турецкой империи создать самостоятельные государства... Согласие между этими народами — главное и единственное условие их воскрешения...». Федерация с Болгарией, которой еще предстояло освободиться, рассматривалась идеологами сербской буржуазии как способ обеспечить Сербии наиболее выгодные. границы. Целью же конфедерации являлась бы защита общих интересов союзных государств. Все это свидетельствует о поисках сербской буржуазией наиболее подходящего для нее варианта ликвидации нетерпимого положения, в котором находились народы Балканского полуострова. Сходные идеи создания сербско-болгарского «Югославянского царства» во главе с сербской династией Обреновичей выдвигались в 1867 г. также болгарской стороной³⁷. Аналогичные планы рассматривались воеводинскими народняками и в 1872 т.³⁸

В 1872 г. деятели Омладины планировали организацию восстания в Боснии и Герцеговине. В обстановке возраставшего народного брожения и активной политической агитации восстание в этих провинциях началось в 1875 г., положив начало новому этапу борьбы южнославянских народов за создание, развитие и укрепление всей государственности.

Глава пятая

ХОРВАТИЯ

В конце XVIII в. основную хорватскую территорию составляли «королевства Хорватия и Славония» (около 24 тыс. кв. км) в составе «земель короны с. Стефана», т. е. Венгерского королевства—• части габсбургской монархии. Кроме них, хорваты * населяли Приморье (район Риеки), Междумурье (в Венгрии), некоторое районы Южной Венгрии, часть Истрии (в составе Австрии), а также, венецианские владения — Далмацию и часть Истрии (эти области были присоединены к Австрийской монархии после ликвидации Венецианской республики в 1797 г., но фактически — после войн с Наполеоном; тогда же Австрия захватила территорию бывшей Дуб-ровницкой республики), часть австрийской Военной границы (хор-вато-славонские полки)**. Наконец, хорваты населяли ряд районов Боснии и Герцеговины, находившихся под османской властью.

Из этих территорий только Хорватия и Славония обладали автономным статусом в рамках габсбургского феодально-абсолютистского государства, точнее, Венгерского королевства (хотя до 1848 г. в положении Хорватии и Славонии имелись различия) *'**.Вэпоху феодализма этот традиционный статус определялся наличием в названных областях компактного национального господствующего класса (кроме магнатов, большинство которых, особенно в Славонии, было инонациональным, причем не только по происхождению). Здесь мы касаемся только этих областей, где сформировалось ядро хорватской нации и в интересующий нас период наиболее интенсивно развивались национально-политическая мысль и общественное движение. Наряду с хорватами здесь — в особенности в Славонии и на Военной границе — имелось многочисленное сербское население, точнее — православное население, складывавшееся в часть сербской нации *.

В средние века в Венгрии под «нацией» (паИо Ъип^апса) понимался господствующий феодальный класс; дворянство Венгерского королевства считалось «политическим народом»; оно обладало значительными элементами государственности, а именно системой дворянского политического самоуправления и государственным сословным собранием. Это устройство распространялось на территорию Венгерского королевства. В этническом отношении «нацио хунга-рика» состояла не только из мадьяр, но и дворян иного происхождения (словаков, сербов и др.); впрочем в XVIII—XIX в. последние почти сплошь омадьярились. Народные массы разного этнического состава, в том числе венгерские, политических прав не имели. По мере формирования наций венгерское дворянство постепенно стало трактовать «нацио хунгарика» в пределах Венгерского королевства как единую венгерскую (мадьярскую) нацию; не имевшие собственного дворянства народы рассматривались как «национальности» или этнические группы, якобы не обладавшие правом политической организации и даже обреченные на денационализацию, Предпринимались попытки распространить действие этой теории и на Хорватию и в особенности на Славонию. Однако в средние века дворянство Хорватии также являлось «политическим народом» (па1ю СгоаНае) со своей территорией и особыми — в рамках общевенгерской феодальной структуры — «муниципальными правами».

«Просвещенный монарх» Иосиф II (1780—1790) не только провозгласил освобождение крестьян от личной зависимости, но, осуществляя политику унификации и централизации управления в монархии Габсбургов, попытался обложить помещиков Венгрии и Хорватии-Славонии налогом и ликвидировать систему самоуправления, которая предоставляла «благородному» сословию всю местную власть и, кроме того, немало должностей. Венгерское дворянство оказало этой политике упорное сопротивление. После отмены большинства реформ Иосифа хорватское дворянство в страхе перед аналогичными попытками в будущем отказалось в пользу венгерских властей от важнейших прав своего сословного представительного собрания (сабора) — вотировать налоги и разрешать набор рекрутов. Тем самым дворянство рассчитывало укрепить государственно-политическое единство Хорватии-Славонии с Венгрией, чтобы успешно противостоять императорской власти. Этот акт не только был направлен против реформ феодального строя, вызванных капиталистическим развитием Австрии, но и резко понижал уровень автономии Хорватии-Славонии. Он свидетельствовал об отсутствии у класса феодалов в целом национального сознания, т. е. системы взглядов, связанных с процессом формирования буржуаз- ного общества и складывания нации, заинтересованной в собственной государственности.

В дальнейшем, в 1790—1847 гг., венгерский господствующий класс повел политику, направленную на полное слияние Хорватии-Славонии с Венгрией и мадьяризацию провинций. Эта тенденция усилилась в 30—40-х годах XIX в. в связи с выходом на политическую арену либерального венгерского дворянства.

Хорватское дворянство, однако, стремилось сохранить выгодные для него остатки автономии — «муниципальные права». Они заклю- _% ыались в наличии сабора, бана — главы политической власти, назначаемого королем (т. е. австрийским императором), верховного суда и ряда должностных лиц Хорватии-Славонии как особого «тела» в рамках Венгерского королевства; в обязанности монарха приносить присягу сабору охранять права королевства; в праве сабора обсуждать проекты законов, посылать представителей (ога-1огез, гшпШ) в венгерское государственное собрание, провозглашать на саборе утвержденные королем законы. Дворянство особенно ценило такие «привилегии» Хорватии, как запрет некатоликам (протестантам) приобретать землю (это в какой-то мере ограждало местных дворян от попыток инонациональных, прежде всего венгерских, феодалов внедриться в Хорватии), как право платить налог в половинном размере в сравнении с Венгрией, покупать соль по низкой цене, как освобождение от воинских постоев \ Более того, хорватское дворянство в принципе (теоретически) считало Хорватское королевство равноправным Венгерскому.

На всех этих правах покоился провинциальный патриотизм хорватского дворянства. Но представление о том, что Хорватия исторически и юридически является наследником более обширного древнего Хорватского государства, ядро которого находилось в Приморье и которое в начале XII в. было включено в состав Венгерского королевства, никогда не исчезало. Более того, не исчезло и представление о том, что Хорватия и в этническом отношении представляет собой особое образование, хотя официальным здесь, как И в Венгрии, являлся латинский язык. На этнический состав Хорватии-Славонии, на «родной хорватский язык»² и на то, что хорваты— один из славянских народов³, местное дворянство стало обращать особое внимание в-связи со стремлением его венгерского собрата (с 1790 г.) ввести венгерский язык в общественно-политическую жизнь не только Венгрии, но и Хорватии-Славонии. Здесь дворяне венгерского языка почти не знали и в случае осуществления венгерских претензий потеряли бы свои позиции в органах власти. Поэтому в обоснование своих автономных прав представители Хорватии стали вспоминать о том, что их родной язык в прошлом, еще в XVII в., применялся в политической жизни, а в католической церкви кое-где сохранился и в XIX в.

В эпоху кризиса феодального строя, особенно обострившегося после наполеоновских войн, формирования буржуазного уклада, развития национальной буржуазии, зарождения пролетариата и связанного с этими процессами национального пробуждения исто- рическая традиция и борьба дворянства за свои исторические муниципальные права все сильнее сказывались на сознании образованных слоев. Отстаивание своих прав местным дворянством в первой половине XIX в., а также его стремление воссоединить все три хорватских «королевства» — Хорватию, Славонию и Далмацию (так наз. Триединое королевство) — объективно приобретали значение для формирующейся нации и постепенно это осознавалось не только выходцами из недворянских слоев, но и частью феодального дворянства, не говоря уже о небольшой передовой части господствующего класса, переходившей на либеральные позиции. Об этом свидетельствует сочувствие и даже воодушевление, с которыми было встречено латинское сочинение одного из высших должностных лиц Хорватии-Славонии Йосипа Кушевича — «Ое тшиспраИЪиз ]'ипЬиз е! зШиИз ге^погит ВаЬпаИае, СгоаИае е! 51ауошае» (1830 г.), автор которого, перечислив муниципиальные права, вместе с тем указывал на то, что Хорватия-Славония отличаются от Венгрии по «хорватско-славонско-иллирийскому языку»⁴.

По мере развития буржуазных отношений в конце XVIII — начале XIX в. на хорватской почве созревали условия для национального движения, формулирования его программ в областях культуры и языка, социально-политической и национально-государственной. Процесс обуржуазивания затронул дворянство, хотя вплоть до 1848 г. практически это выражалось в растущих связях помещиков с торгово-предпринимательскими слоями, с формировавшейся национальной и чуженациональной буржуазией, но очень мало — в аграрных отношениях. Класс помещиков в основном придерживался консервативных взглядов, хотя именно в 40-х годах социальные и политические либеральные воззрения приобретали сторонников в его среде.

Первая широкая программа развития хорватской государственности зародилась в тех консервативных кругах, которые уже ощущали неизбежность и необходимость для самого дворянства определенных реформ в рамках существующего строя. Непосредственным толчком к формулированию программы послужило резкое ухудшение венгеро-хорватских отношений, связанное, во-первых, с активизацией венгерского либерального дворянства, выступившего в начале 30-х₍годов с проектом крестьянской реформы, во-вторых,— с кризисом сбыта хлеба, в связи с чем хорватские помещики оказались перед лицом непреодолимой венгерской конкуренции. Хорватских дворян уже не могло удовлетворить пассивное сопротивление мадьяризаторским тенденциям и вместе с тем уступки этим тенденциям, характеризовавшие хорватскую политику до 1830 г. Да и кризис старого строя, крайнее обострение социальных противоречий, предчувствие неизбежности перемен — особенно после революционных событий во Франции, Бельгии и Польше в 1830 г.— побуждали более дальновидную часть господствующего класса переходить на национальные позиции, стремиться хоть таким способом «сблизиться» с массой народа.

В 1832 г. обедневший граф Янко Драшкович ипубликовал на хорватском языке политическую брошюру «Диссертация», содержавшую наказ хорватским делегатам венгерского государственного собрания. В ней была выдвинута широкая национально-политическая программа: возвращение Хорватии автономных прав в сфере финансов, фактическое равноправие с Венгрией, присоединение к Хорватии Риеки (Фиуме) — порта, через который шел хорватский и венгерский экспорт, распространение власти Хорватии на Военную границу, где, как писал Драшкович, живут «наши братья» *,. присоединение Далмации — также на основе исторического (государственного) и естественного права («единый род»). Тогда население Хорватии (насчитывавшее менее 1/2 млн.) возросло бы, указывал автор, до 1—2 млн. человек. А «со временем, возможно, и Боснию удастся вернуть», население которой — «наша семья, наш язык»,— утверждал Драшкович. Если же король удовлетворит просьбу хорватов, то к этому государству будут присоединены словенские области, так как всюду там «язык, подобный нашему». В результате возникло бы Иллирское королевство *'* с центром в Загребе, имеющее 3 1/2 млн. жителей ⁵.

Драшкович учитывал нарастание австро-венгерских противоречий и полагал, что в поисках политической опоры династия могла бы пойти навстречу хорватам и осуществить задуманное объединение южнославянских областей⁶. Поэтому он писал, что создание Иллирского королевства обеспечило бы короне «вечную пользу». Лавирование между Австрией и Венгрией стало основой тактики хорватского либерального национального движения. Позднее Драшкович на основе развитой Людевитом Гаем в 1835 г. идеи о родстве или единстве языков всего южного славянства включил в единое государство — Большую Иллирию — южные области Венгерского королевства, Сербию, Черногорию, Болгарию и др.— всех и до 8 млн. человек⁷. Это объединение он считал необходимым для развития экономики всего южнославянского региона. Драшкович не ставил проблемы ликвидации феодализма, но в таком государстве старый общественный строй не мог бы сохраниться.

Итак, программа Драшковича основывалась на «государственном праве» Хорватии, но центр тяжести его аргументации все более перемещался на этническое родство южных славян. «Мы тоже имеем свой национальный язык»,—-указывал Драшкович, отказываясь согласиться с утверждением венгерского языка в качестве официального в Хорватии-Славонии..Но в действительности ни по диалекту, ни по этническому самосознанию население самого Триединого королевства.(Хорватии, Славонии и Далмации) не было единым. И Драшкович, как и целая плеяда хорватских деятелей 30—40-х годов, привлек нейтральное наименование «иллиры», меч- тая таким способом преодолеть локальные традиции и этнонимы и сплотить все население — не только Триединого королевства, но и южных славян в целом; в культурном и государственно-политическом отношениях. С той же целью Драшкович, продолжая традицию ряда авторов XVIII—XIX вв., отказался от местного кайкавского диалекта и избрал для своего выступления штокавский диалект, широко распространенный вне тогдашней Хорватии — в Славонии, Далмации и на других обширных югославянских территориях — в Сербии, Боснии и др.

Выдвинутая Драшковичем в 1832 г. программа создания южнославянского государства с центром в Загребе имела целью сплочение хорватской нации (сербов Хорватии-Славонии Драшкович считал православными хорватами, делая исключение лишь для Сре-ма), т. е. в этом отношении соответствовала интересам формирующегося хорватского буржуазного общества. Идея культурного, духовного сплочения всех южных славян, выдвинутая в Хорватии, также неизбежно приобретала открытую или скрытую политическую тенденцию (в соответствии с «национальным принципом» — «один народ — одно государство»). Эта тенденция проявилась в деятельности некоторых идеологов хорватского общественного движения (прежде всего Л. Гая), начавшегося в 30-х годах и получившего наименование иллиризма, и вызвала недовольство австрийских правящих кругов.

В иллиризме обозначились консервативно-реформистское и либеральное течения; последнее выражало интересы передовой части дворянства и формирующейся буржуазии⁸. Противником иллиризма явилось «мадьяронское» (венгерофильское) течение, представлявшее в основном стремления части дворянства, искавшего гарантии своих социальных интересов в теснейшем сближении с Венгрией.

В связи с борьбой за муниципальные права, а затем за расширение автономии Хорватии-Славонии предметом дискуссии между венгерскими и хорватскими политическими деятелями, а затем и историками стало правовое положение Хорватии-Славонии в составе Венгерского королевства. Вопрос, в частности, заключался в том, являются ли Хорватия-Славония «союзными королевствами» (ге^-па зосп) или «присоединенными областями» (раг!ез айпехае), тем более — завоеванными и подчиненными (зиЬ]ес!а) Венгрией. Обострился интерес к государственному историческому праву хорватов, доказывавших, что Хорватия никогда и никем в истории не была завоевана. Доказательством самостоятельности Хорватии считалось принятие сабором независимо от Венгрии так называемой Прагматической санкции 1713 г.— документа о нераздельности владений Габсбургов. Уже в 1790 г. бан Иван Эрдеди утверждал, что королевство Венгрия не может предписывать королевству Хорватии законы (терпит ге^по поп ргаезспЫ! 1е^ез)⁹. Аргумент исторического права в дальнейшем стал одним из центральных в идейном арсенале хорватского национального движения (наряду с буржуазным «естественным правом» или «национальным принципом»). Он использовался дворянством и.буржуазией не только в их усилиях защитить национальные интересы, но и для обоснования исключительных прав хорватской «политической нации» в Триедином королевстве, а подчас и в Боснии и Герцеговине. Таким образом, тезис о государственно-политическом равноправии Хорватии и Венгрии в рамках Австрийской монархии был в готовом виде воспринят хорватским национальным движением, хорватской буржуа* зией от дворянства.

То обстоятельство, что на обширной территории население, говорящее на одном (сербскохорватском) языке, сплачивалось в разные родственные нации — хорватскую и сербскую, все с большей настоятельностью выдвигало проблему их взаимоотношений и их государственного объединения. Дело в том, что ни хорватская, ни сербская нация не могли полностью объединиться в национальные государства, не включая в них части другого народа (в Боснии и Герцеговине к этому добавлялась проблема югославян-мусульман как особого этноса). Для хорватов, не имевших (кроме самой гражданской Хорватии) сплошной этнической территории, этот вопрос приобрел исключительно важное значение. Данная ситуация побуждала хорватских национальных деятелей выдвигать задачу объединения южнославянских территорий в одно государство, ибо только так можно было объединить все население разных вероисповеданий тяготевшее к разным нациям. А это,, в свою очередь, поставило проблему устройства такого государства, которую можно было решить либо на основе какого-то межнационального компромисса, либо на откровенно националистической базе. Но в полной мере проблема национального равноправия была для буржуазии неразрешимой.

Одним из способов решения указанной сложной задачи было провозглашение теории единого «иллирского народа». Но, во-первых, сторонники иллиризма должны были признать наличие в этом народе отдельных «племен» (это было сделано не только ради сербов и словенцев, но и ради самих хорватов, опасавшихся раствориться в «иллирском народе»), а во-вторых, был сохранен и принцип «хорватского государственного исторического права» на часть южнославянских территорий.

Л.Тай, заявив в конце 1839 г., что серб, хорват и краинец (словенец,— Ред.) всегда таковыми останутся, вместе с тем доказывал, что это не повод для раздоров, так как «по наречию, песням, обычаям, воспоминаниям, одним словом: по особой-тысячелетней ил-лирской народности» и «по общей цели» южные славяне составляют нечто единое. Гай прямо подчеркнул, что только единение даст южным славянам необходимый вес в международных отношениях: «сербское царство пало на Косове, а иллирское бы не пало» ¹⁰. В своей политической деятельности Гай стремился помочь созданию независимого от Австрии государства. Имеются данные о югославистских антиавстрийских настроениях и планах, в частности в Среме и Боке Которской в 40-х годах, о связи их с иллиризмом ^и. Идеей создания южнославянского государства Гай пытался заинтересовать правящие круги России¹². Однако деятели иллиризма, искавшие поддержки со стороны австрийского двора, категорически отвергали наличие планов создания «иллирского царства»: «О чем-то таком может думать только сумасшедший или преступник,— писал Б. Шулек в 1844 г.,—...венгерские иллиры имеют уже свое иллирское, т. е. хорвато-славонско-далматинское королевство»¹³. Еще ранее Л. Вукотинович подчеркивал, что в политическом отношении иллирц — сторонники «кроатизма» (хорва* тизма, т. е. хорватской автономии в составе Венгерского королевства), иллиризм же — явление «литературное» — выражение широкой культурной, этнической общности южных славян ¹⁴.