ОБСУЖДЕНИЕ. Пациентка начинает сессию, плетя кокон вокруг себя, говоря: «В гостиной я думала о событиях последнего времени »

Пациентка начинает сессию, плетя кокон вокруг себя, говоря: «В гостиной я думала о событиях последнего времени…». Она ссылается в довольно неопределенной манере на трудности связанные с ограничениями и деньгами, которые имеет ее муж и она сама, на события последних нескольких лет - их финансовая ситуация ухудшилась, говорит она, но потом она добавляет, что ничего особенного не случилось, все тоже самое. Она использует как свой предыдущий опыт анализа, так и ее переживание того, что происходит в данный момент, чтобы завладеть ситуацией и таким образом защитить себя от интерпретаций аналитика. Я полагаю, что, вероятно, это имеет ту же функцию, что и заявления подобные этому: «Последнее время я перестала здесь говорить о том, что освобождаю себя от содержимого, которым была наполнена (emptying out that I do). Я думала об этом. Такое ощущение, что я не знаю, что я получила; хорошо ли удерживать это или нет».

Вмешательства аналитика представляют собой исследование того, что происходит между ними в консультативной комнате. Пациентка немедленно отвергает идею о том, что процесс, на который она ссылается, имеет что-либо общее с тем, что она получает от аналитика. Она продолжает говорить о своей матери в прошлом, и делать довольно неопределенные ссылки на свое беспокойство, получая заботу, быть при этом наполненной тревогами других. Потом она сообщает беспокоящий сон, который был у нее предыдущей ночью.

Я думаю, можно видеть, что способ, которым эта пациентка начинает сессию, соответствует «в некотором царстве, в некотором государстве…». Функция утверждения «в гостиной я думала…» состоит в том, чтобы защитить пациентку от интенсивных бессознательных тревог, вызванных фактом ее встречи с аналитиком, которая представляет собой угрожающую архаическую фигуру. Природа этих тревог становится яснее по мере того, как разворачивается сессия. Пациентка стремится защитить себя от прямого вхождения в контакт с аналитиком, которую она воспринимает как личность, которая, представляя себя заботящейся, и в то же самое время наполняет пациентку своим собственным психотическим содержимым, точно так, как считает пациентка, делала ее собственная мать. Сон предыдущей ночи она принесла с собой, как только она появилась в консультативной комнате. Чтобы убедиться, что и она и ее сестра «остаются одетыми» в душе, и не были немедленно выставлены на обозрение одна другой, она стремиться завладеть ситуацией прежде вмешательства аналитика, используя как довольно неопределенные ссылки на внешние обстоятельства, так и знание предыдущих аналитических формулировок. Однако, после вмешательства аналитика, она была способна сообщить свой сон, который отражает степень, до которой, несмотря на ее защитные стратегии, она чувствует, что была подвержена вторжению психотического содержимого – первоначально со стороны ее матери, и теперь со стороны аналитика. Она была наполнена не переваренными и не перевариваемыми фрагментами, первоначально представленными как питательная и здоровая пища, которые она должна вырвать бесконтрольным образом.

Контакт с аналитиком, восприятие и переживание пациенткой фактического состояния психики аналитика, отраженного в ее вмешательствах, кажется, значительно уменьшили параноидные тревоги пациентки, она оказалась способной сообщить об этих тревогах словами и образами. Сделав это, однако, в оставшейся части сессии пациентка возвращается к сложным, часто конфликтным взаимодействиям с аналитиком – как будто на некотором уровне она чувствовала, что на самом деле, конкретно изгоняла наполовину переваренные куски, и должна защищать себя от дальнейшего вторжения.

Я нахожу очень интересными и важными эти динамические изменения, которые очень часто отмечаются в начале сессий. Перед пациентом стоит задача справиться с встречей с объектом, который бессознательно воплощает ряд мощных примитивных свойств, и порождает мощную реакцию в виде желаний и страхов. Как указывала Кляйн, если бы младенцы были не способны отщепить, или спроецировать их параноидные и клаустрофобические тревоги, связанные с грудью, то они бы имели значительные трудности с кормлением в целом. Если бы Хансел и и Гретел, которые покинуты, напуганы, голодны и затеряны, позволили себе «знать» природу старухи, к чьему дому в лесу они приближаются, они, возможно, предпочли бы продолжить бродить в поисках безопасности, пищи и убежища. Вместо этого, в этом «в некотором царстве, в некотором государстве»- мире они чувствуют себя долгожданными в теплом и щедром месте, имеют хорошую пищу, и только впоследствии открывают для себя (или заново открывают) природу объекта, который заключил их в ловушку и угрожает поглотить их.