Майкл Фельдман

Традиционная английская сказка начинается словами: «В некотором царстве, в некотором государстве…». Такое знакомое начало имеет нечто успокаивающее. Это позволяет исследовать диапазон фундаментальных желаний и конфликтов, помещая описываемые события в неопределенное время и (обычно) в неопределенное место. Ребенок таким образом успокоен, что злая мачеха, и жестокий отец, злая ведьма не очень близко связаны с фактической матерью, отцом или сиблингами, и, конечно, не имеют отношения к личности, рассказывающей историю. Это также подразумевает обещание, что история закончится наказанием или разрушением отрицательных героев, и после этого долгой счастливой жизнью положительных фигур.

В анализе пациент не редко начинает сессию говоря: «Я думал», или различными вариациями этого. Это отчет о процессе, описанном как «думанье, размышление», который происходит во времени и в месте, отличном от того, в котором пациент оказывается в данный момент с аналитиком. Это поднимает вопрос о природе взаимоотношений между личностью, находящейся сейчас в консультативной комнате и личностью, которая таким образом была представлена аналитику. Насколько близко или далеко оказывается личность, которая говорит о мыслях, переживаниях и чувствах, относительно той, на которую он или она ссылается. И как располагается аналитик относительно обеих фигур, как говорящего, так и того, кого он или она вызывают в воображении. Я хочу исследовать функции, которым служит поддержание пациентами этого повествовательного модуса, который дистанцирует их от немедленного воздействия встречи и позволяет им функционировать как гиду или комментатору, приглашая аналитика обратить внимание, засвидетельствовать что-то, что спровоцирует различные реакции в аналитике – интерес, сочувствие, восхищение, критику или беспокойство.

Как я надеюсь проиллюстрировать, этот способ «управления» первоначальной встречей или первой частью сессии представляет собой попытки пациента справиться с интенсивными, часто довольно примитивными эмоциями, вызванными непосредственным контактом с аналитиком, в которого спроецированы мощные архаические фантазии. Такой контакт может вызвать волнение и желание, но особенно я хочу рассмотреть клаустрофобические и параноидные тревоги, вызванные в пациенте (Рей 1988а). Аналитик осознает, сознательно или бессознательно, мощные и беспокоящие фантазии, вызванные в нем проекциями пациента. Как следствие этого, аналитик склонен тайно войти в сговор с намерением пациента дистанцироваться и модулировать интенсивность переживания, рассматривая события и переживания, которые случились в неком другом месте и времени, или размышляя о том, о чем ранее размышлял, мечтал, или вспоминал пациент.

В своей статье о терапевтическом воздействии психоанализа Стречи (1934) пишет:

Миссис Кляйн предполагает, что должно быть существует довольно определенная внутренняя сложность, которую должен преодолеть аналитик, давая интерпретации. И это, я уверен, имеет отношение особенно к формулированию мутативных (изменяющих) интерпретаций. Это подтверждается избеганием их психотерапевтами неаналитических школ; но многие психоаналитики признают следы этой тенденции и в себе самих.

(Стречи 1934: 158)

Он рассуждает:

Скрытая сложность в непосредственном процессе интерпретирования, кажется, состоит в постоянном искушении для аналитика делать что-то еще, вместо непосредственно интерпретации. Он может задавать вопросы, или он может давать утешение или советы, или рассуждать по поводу теории. Или он может давать интерпретации – но интерпретации, которые не являются мутативными (изменяющими), а являются экстра-трансферентными, интерпретации, которые не касаются непосредственно в данный момент происходящего или двусмысленные, или неточные – или он может дать две или более альтернативные интерпретации одновременно. Или, он может дать интерпретации и одновременно с этим показать свой собственный скептицизм на их счет. Все это решительно говорит о том, что формулирование мутативных интерпретаций является решающим действием как для аналитика, так и для пациента, и что аналитик подвергает себя, в некотором роде, большой опасности делая это. И в свою очередь станет понятным, когда мы думаем, что в момент интерпретации аналитик фактически намеренно вызывает порцию энергии Ид пациента именно в то самое время, когда она жива, непосредственна и недвусмысленна, и направлена прямо на него. Такой момент как никакой другой проверяет его отношения с его собственными бессознательными импульсами.

(Стречи 1934:158)

Я полагаю, что Бион обращается к той же проблеме в его статье “Making the best of a bed job” («Как сделать лучшее из плохой работы»), написанной в 1979 году. Он говорит, что когда встречаются две личности, если они достаточно контактируют, для того чтобы осознать друг друга, они создают «эмоциональный шторм». «Никто непосредственно не знает, что собой представляет этот эмоциональный шторм, но проблема состоит в том, как наилучшим образом использовать его» (Бион 1979/1987:247). В этой книге я обращаюсь к феномену, при котором как аналитик, так и пациент различными способами, и до различной степени обеспокоены этим «штормом». Я считаю, что фраза Биона «использовать это наилучшим образом » подразумевает борьбу за то, чтобы начать осознавать этот факт, принимать переживание и начать исследовать природу беспокойства, с тем, чтобы изучить то, что можно изучить о природе эмоций и фантазий, вызванных у каждой из сторон.

Бион обращается к военной аналогии.

На войне цель врага так напугать вас, чтобы вы не могли ясно думать, в то время, как ваша цель продолжать мыслить ясно не зависимо о того насколько неблагоприятна или пугающая ситуация. Лежащая в основе идея заключается в том, что ясное мышление в большей степени способствует осознанию «реальности», правильному тестированию реальности.

(Бион 1979/1987:248)

Однако обнаруженная таким образом реальность может быть неприятной или угрожающей, и мы можем почувствовать склонность избежать то, с чем мы встречаемся, спастись физически или психически. Это может принимать форму игнорирования того, что трудно вынести, или засыпания, или, столкнувшись с ощущением беспомощности, мы можем прибегнуть к всемогущественным фантазиям.

Я говорю о том, что можно переживать и наблюдать эти интенсивные тревоги в начале сессии, и следовать пути, которым пациент пытается справиться с ними. Стречи и Бион также указывают на то, что аналитики подвергаются интенсивным тревогам всякий раз, когда они находятся в прямом контакте с бессознательными силами как пациентов, так и своими собственными; и для того, чтобы спастись психически, и восстановить их способность мыслить, они тоже могут инициировать защитные действия, или тайно сговариваться с таковыми пациента.