Вежливые мальчики

 

До чего ж въедлива эта пыль! Всего какой-то час покаталась вчера на велосипеде, а грязи на колесах — будто месяц не вытирала. Хоть бы дождик прошел. Просто дышать нечем.

Данка потерла тряпочкой обод — из-под бурого слоя пыли заблестел голубой никель. Еще потерла — каплей огня сверкнуло солнце. Данка улыбнулась. Она любила яркое и красивое…

Через несколько минут переднее колесо уже сияло, как новенькое. Она принялась за второе, когда на улице послышались удары по мячу. Рядом с забором играли в волейбол двое мальчишек, что жили напротив. Данка, вытирая спицу, лишь на секунду взглянула на них. Эти мальчишки были ей противны. Особенно высокий. С виду он, правда, интересный — смуглый, глаза черные. Но как бывает обманчива внешность! Он же наверняка эгоист, злой и высокомерный…

Но что это? Кажется, сюда залетел мяч?.. Данка посмотрела в угол двора, где высоко поднимались длинные шеи крапивы. Да, вот и мальчишки подошли к забору, смотрят в ту сторону. Данка бросила тряпку: «Ну, я им сейчас покажу королеву Марго!»

И вдруг у забора послышался тихий, жалобный голос:

— Девочка, извини, пожалуйста, мы очень просим — подай нам мяч.

Она не поверила своим ушам. Те ли это мальчишки?.. Нет, правильно — те. И смуглый, в синей рубашке, и другой — пониже, с соломенными волосами. Это он и говорил сейчас. Ну, если так вежливо просят, тогда другое дело.

— А куда упал мяч? — привстав на цыпочки и вытянув тонкую шею, спросила Данка.

— Кажется, он в крапиву укатился, — ответил смуглый. — Разреши, пожалуйста, мы сами достанем. А то ты можешь обжечься.

Она совсем растерялась. И это говорит тот нахальный, высокомерный мальчишка?! Да что с ними сделалось?

— Пожалуйста. — Она чуть наклонила голову. — Входите. Дверь не заперта.

— Спасибо, — поблагодарил Эдик, входя во двор.

А дальше произошло такое, что даже Костя, готовый, кажется, ко всему, разинул от удивления рот.

— Мяч вон там, — Эдик показал рукой в самую гущу крапивы и, не раздумывая, решительно зашагал туда. А на ногах у него — только тапочки. Короткие штаны выше колен.

— Куда ты? — испуганно закричала Данка. — Я палку принесу.

Эдик будто не слышал. Сотни мельчайших иголочек впились в его кожу, но он не отступил. А потом, держа мяч в руке, он так же спокойно вышел из крапивы.

Данка смотрела на него изумленно, с ужасом.

— Зачем ты?.. Очень больно?

— Терпимо, — чуть покривив губы, ответил Эдик.

На самом деле терпеть уже не было сил. Ноги покрылись пятнами, их пекло, как огнем. Эдик наклонился, потер обожженную кожу руками и с улыбкой проговорил:

— По крайней мере, ревматизмом не заболею.

Глаза у Данки были все еще широко открыты.

— Но все равно — из-за мяча лезть в крапиву…

Пора было переводить разговор на другое. А то получается так: мяч достали, вроде и оставаться больше незачем. Это в расчеты Эдика не входило. Не для того он старался так точно забросить мяч в крапиву.

— Какие у вас хорошие качели, — сказал Эдик. — Разреши, пожалуйста, немного покачаться?

— Пожалуйста. Только они так противно скрипят. Я совсем не качаюсь.

Действительно, пересохшие железные петли издавали неприятный, пронзительный скрип.

— Это легко поправить, — осмотрев петли, сказал Эдик. — Разреши, я сделаю?.. Минуточку, сейчас вернусь.

Выбежав за калитку, он кинулся через улицу к дому. На террасе, скрипя от боли зубами, он всласть начесал ноги, а потом обмыл их холодной водой, Стало чуть легче. На кухне Эдик зачерпнул из банки маргарина и побежал обратно.

 

«Вылечить» качели оказалось делом одной минуты. Смазанные жиром, петли теперь не издавали ни звука.

— Садись, — Эдик приветливо улыбался, предлагая Дакке покачаться.

— Но ты сам хотел.

— Ну… — замялся Эдик. — Я могу и потом… Ты же — девочка.

Данка опустила ресницы и, подобрав сарафан, уселась на доску.

— Не будешь возражать, если мы тебя раскачаем? — спросил Эдик.

— Не буду, — чуть кокетливо ответила она.

А Костя все не мог справиться со смущением. Он завидовал Эдику — как тот легко и непринужденно разговаривает с ней! А своим героическим поступком он, конечно, просто поразил ее. Еще бы, чуть ли не босиком отправиться в крапиву! «Сейчас я тоже скажу ей что-нибудь приятное», — думал Костя.

А Эдик, раскачивая качели, лихорадочно соображал в эту минуту, как приступить к главному, ради чего они сюда пришли. И вдруг у крыльца он увидел прислоненную к стене лопату. «Та самая лопата!» — с волнением подумал он.

— Этот столб немного расшатался, — сказал Эдик. — Можно, я возьму лопату и укреплю его?

Он не стал ожидать разрешения — поспешил к крыльцу.

Лезвие лопаты было гладким, блестящим. Да, именно этой лопатой сегодня ночью копал тот человек.

— Какая блестящая лопата, — вернувшись к качелям, проговорил Эдик. — Вы, наверно, ею огород вскапывали?

— Мы? — удивилась Данка, взлетев высоко вперед. — И не думали, — добавила она, взлетев так же высоко назад. — Ой, хватит! У меня голова закружилась.

Это Костя перестарался. Он все смотрел на ее такое раскрасневшееся сейчас и задорное лицо, на смеющиеся глаза и готов был хоть целый день раскачивать качели.

А Эдик даром времени не терял. Поцарапал полированное лезвие лопаты ногтем и хитровато подмигнул:

— Неправда, копали. Видно же.

— Да что ты! — засмеялась она. — Зачем мне обманывать?.. Возможно, наша хозяйка копала, но она уже неделю как уехала.

— Возможно, — нарочно согласился Эдик и выразительно взглянул на Костю: видишь, какое дело, — девчонка ничего не знает.

Но Костя, наверное, не понял его взгляда. «Какие у нее прямые и тонкие пальцы», — думал он.

— А скажи, пожалуйста, — Эдик продолжал гнуть свою линию, — чего это у вас окна закрыты? Такая духота, а вы закупорились. Забавно!

— Ничего не забавно! — Данка склонила набок голову. — Это потому, что мама варила варенье… Что, не понимаете?.. — Глаза ее смотрели насмешливо. — Эх, недогадливые! Очень просто: на сладкое летят пчелы. Вот мы и закрыли окна… Хотите, пенками угощу? — сказала она. — Вкусные! Клубничные. Я ела, ела — больше не могу… Сейчас принесу.

Она ловко спрыгнула с качелей и убежала в дом.

— Все атаки отбила, — мрачно произнес Эдик. — Надо что-то другое придумать… — Он уставился в одну точку и вдруг улыбнулся, воскликнул: — Колоссально! Вспоминай какого-нибудь знаменитого человека. Ну, артиста, писателя…

— Михалков, — сказал Костя.

— Не подойдет. Его все знают. Надо, чтобы не очень известного.

— Штепсель.

— Мал ростом. И тоже известный. Сто раз по телевизору выступал… Ага, порядок! Чухрай.

— А кто это?

— Ты не знаешь Чухрая? — удивился Эдик. — Хотя правильно: режиссеров плохо знают. Это не артисты…

— Мальчики! — выпорхнула из дверей Данка. В руках она держала тарелку, полную розовых пенок. — Из одной тарелки будете есть?

— Спасибо, мы не хотим, — покраснел Костя.

— Никаких спасибо! Ешьте, и все! Увидите, какие вкусные. Идемте в беседку…

«Пока все отлично, — подумал Эдик, почесывая на ходу под коленками. — Только бы ноги так не пекло… Ну, ничего, переживем. Сейчас я ее куплю…»

Эдик уселся на скамейке, взял ложку и, помявшись, сказал:

— Как-то неудобно получается. Ты вареньем нас угощаешь, а мы даже не знакомы… В общем, это мой друг Костя, я — Эдик. Ну, а тебя мы знаем, как звать, — Дана. А фамилия — Чухрай.

Данка фыркнула.

— Абсолютно все правильно, за исключением того, что моя фамилия не Чухрай, а Деревянко.

Эдик хорошо разыграл роль: на его лице было и удивление, и недоверие.

— Извини, но меня не так легко провести. Твоя фамилия — Чухрай. И пожалуйста, не отказывайся. Сегодня собственными глазами видел его с тобой. Ага, попалась! Сразу бы и говорила, что твой папа — знаменитый кинорежиссер Чухрай. Лауреат Ленинской премии. Он поставил «Балладу о солдате», «Чистое небо»… Я его сразу сегодня узнал. Совсем недавно я видел его в парке культуры, он рассказывал о своей работе.

Только тут Эдик перевел дух и замолчал. Он сказал все, что должен был сказать. Данка задумчиво шевельнула на плече косу.

— Возможно, это был и Чухрай, — сказала она. — Но он вовсе не мой папа.

— Но вы же вместе вышли из дому.

— Ну и что же! Я этого человека даже не знаю. Он приехал вчера утром к нашей хозяйке. А ее уже неделю нет дома. Она у своей дочери гостит. А сегодня он уехал. Мы вместе шли до станции.

— И ты купила там газету?

— Да. Две Газеты. Меня мама просила… А откуда ты знаешь?

— Откуда?.. — Эдик слегка смутился. — Да нет, простоя видел, как ты возвращалась с газетой, и подумал, что ты была на станции. Но это неважно… А скажи, почему он не сразу уехал, а пробыл целые сутки?

— Не знаю… Он говорил, что когда-то жил здесь. Вчера ходил купаться. Сегодня утром читал какие-то книги. А потом побрился электрической бритвой, как у моего папы, и уехал.

— И не сказал, когда вернется?

— Ничего не сказал. Оставил хозяйке письмо и уехал… Так это действительно кинорежиссер Чухрай? Я слышала о нем. Вот интересно… Может быть, он хотел какой-нибудь фильм здесь снимать?

— А он ночью никуда не ходил? — без лишних дипломатических тонкостей спросил Костя.

Эдик сердито наступил ему на ногу.

— Я спала. Не знаю… А вы видели, что он куда-то ходил?

— Да ну, скажешь тоже! — поспешил вмешаться Эдик. — Ничего мы не видели. Просто интересно узнать — может, он и ночью куда-нибудь ходил. Ведь режиссерам все надо изучать. А ночные съемки самые трудные… Значит, письмо, говоришь, он оставил?

— Оставил… А почему ты не ешь? Не нравится?

— Мм! — промычал Эдик и зачерпнул полную ложку пенок. — Пища богов!.. А письмо запечатано?

— Что ты! Я даже и не смотрела.

— А я бы посмотрел, — вздохнул Эдик. — Вдруг в этом письме он пишет, что и в самом деле собирается снимать здесь фильм, А чего бы ему приезжать сюда?.. Верно, Кость?

— Конечно, — поддержал тот.

— Тогда бы мы упросили его дать нам какие-нибудь роли. Ну хоть самые маленькие.

Хитрый был Эдик. Он посмотрел на Данку и спросил:

— Ты бы тоже не отказалась сыграть. Правда?

Она улыбнулась, а потом серьезно сказала:

— Это очень трудно. Я бы, наверно, не смогла.

Эдик небрежно облизал ложку.

— Чепуха! Хорошенько потренироваться — еще как бы сыграла! Не хуже Брижитт Бардо. Видела «Бабетта идет на войну»? Она там играет. Ты на нее похожа. Верно, Кость?

— По-моему, больше на артистку Кириенко, — тихо проговорил Костя.

— Это которая в «Сороке-воровке» играла?.. Правильно, и на нее похожа… Так посмотришь?

— Что посмотришь? — спросила она.

— Ну, я о письме говорю.

— Чужое письмо посмотреть?! — Данка, словно очнувшись, с удивлением уставилась на Эдика. Глаза большущие и, верно, как у артистки Кириенко.

Эдик понял, что дело, кажется, проиграно. Надо отступать.

— Я не спорю, примирительно сказал он, — это нехорошо — смотреть чужие письма… Но, понимаешь, если бы узнать его режиссерские планы…

— Ни за что! — Она мотнула головой, кинула за спину косу.

— И я считаю — нельзя, — искренне поддакнул Костя.

Эдик искоса взглянул на него: друг, называется! Поддержал! Он аккуратно положил на край тарелки ложку и сказал:

— Очень вкусно. Большое спасибо… Костя, нам пора. Я сегодня обещал хозяйке полить картошку и помидоры.

Косте не хотелось уходить. И вкусных пенок он бы еще поел. Но Эдик уже поднялся. И Косте пришлось подниматься. Он жалобно, будто извиняясь, посмотрел на Данку.

— Приходи к нам, — выговорил Костя. — Правда, приходи… В мяч поиграем.

— Спасибо, — сказала Данка. — И вы приходите.

 

Тайна

 

Данка стояла перед зеркалом, висевшим на стене, и рассматривала свое лицо. Рассматривала с интересом, точно никогда раньше не видела его. Улыбнувшись, она насмешливо подумала: «Благодарю за комплимент, но относительно Брижитт Бардо вы, милостивый государь, безусловно преувеличили… А вот с Кириенко… — Данка перестала улыбаться. — С ней, пожалуй, сходство какое-то есть… Может быть, глаза… Ну, еще шея. Такая же длинная… А нос? Нет, носы у нас разные… Интересно, — скосив глаза и пытаясь посмотреть на себя в профиль, подумала Данка, — смогла бы я играть? По-настоящему, как артисты в кино… Что бы такое попробовать?..»

Она тронула пальцами пухлые губы, прошлась по комнате. «Ну, вот так. Допустим, раздается стук в дверь и…»

Данка подошла к двери, поправила на шее воображаемый галстук и негромко постучала.

— Да, пожалуйста, — сказала она.

И тут же надвинула на лоб волосы, подняла брови и уже другим, словно мужским, голосом торопливо проговорила:

— Здравствуйте, милая девушка! Разрешите войти?

— Пожалуйста. — Она сделала легкий реверанс.

— Прежде всего, разрешите представиться. Я — Аркадий Райкин.

— Ой! — Данка от изумления захлопала ресницами. — И правда! Вы — Райкин! Я вас узнала.

А он быстро и внимательно взглянул и, чуть растягивая последние слова фраз, заговорил:

— Я к вам по важному делу. Очень важному. Я видел вашу игру на школьной сцене. И что вы думаете? Я поражен. Вы играли пре-вос-ходно.

— Ой, что вы! — От смущения она закрыла лицо рукой. — Я играю совсем посредственно…

— Нет-нет, милая девушка! — с жаром перебил Аркадий Райкин. — Вы заблуждаетесь! Конечно, вы еще не Кириенко и не Доронина, но у вас все впереди. А что впереди? Популярно поясню: все-на-род-ный успех. Короче говоря, предлагаю вам поступить в мой театр миниатюр.

— Ой, спасибо! Я просто не знаю…

В это время в дверях появилась Ольга Николаевна. Она с удивлением оглядела комнату.

— Кого это ты благодаришь? И с кем разговариваешь?

— Ой, мамочка! — Данка бросилась к матери на шею. — Я играла роль. И знаешь, мне кажется, выходило неплохо. Да, я совсем забыла! Ты знаешь, кто у нас сегодня ночевал?

— Кто ночевал?.. — Ольга Николаевна на секунду задумалась. — Право, не знаю… Впрочем, он же тебе представился: дядя Вася.

— Но в том-то и дело — кто этот дядя Вася? Ты ни за что не угадаешь!.. Ладно, не буду мучать. Это очень известный кинорежиссер Чухрай. Лауреат. Который поставил «Балладу о солдате», «Чистое небо»…

— Фантазерка ты моя! — рассмеялась Ольга Николаевна. — Откуда ты это взяла? Твой сегодняшний дядя Вася такой же кинорежиссер Чухрай, как, допустим, я премьер-министр Индии Индира Ганди… Да-да, моя милая, не думай возражать. Во-первых, режиссера Чухрая зовут не Василий, а Григорий. Во-вторых, он носит усы. Небольшие, правда, но вполне заметные темные усы. Да ты сама вспомни — он в «Кинопанораме» выступал по телевидению.

Не верить маме Данка не могла. Уж кто-кто, а мама знает. Она преподает в старших классах литературу, читает множество книг, а к ним домой, на городскую квартиру, приносят четыре газеты и шесть разных журналов. И мама всегда внимательно прочитывает их.

Ольга Николаевна расспросила дочь о ее новых знакомых и, собираясь уходить, сказала:

— Видимо, эти хорошие, вежливые мальчики просто ошиблись.

— Но, мамочка, Эдик сказал, что совсем недавно видел Чухрая в парке культуры. Он там рассказывал о своей работе. Как же Эдик мог спутать?

— Вот ты и узнай у него…

Как Данка ни верила своей маме, а все же, проходя мимо письменного стола, на котором под чернильницей лежал белый конверт, она всякий раз невольно взглядывала на него. Это письмо оставил для хозяйки сегодняшний таинственный гость. «А может быть, он сбрил усы? — подумала. Данка. — И Эдик видел его без усов…» Наконец она не выдержала и взяла конверт в руки. На нем ничего не было написано.

«А если взглянуть на подпись? — спросила себя Данка. — На одну только подпись. Ну что здесь такого? Это же не значит, что я прочитала чужое письмо… И конверт не заклеен… Посмотрю. Ведь это никакое не преступление». Она быстро вынула из конверта письмо и, свернув его пополам, чтобы не видеть написанного вверху, чуть сдвинула половинку листа. И внизу открылась строка: «С сердечным приветом, Василий Белов». Буквы были четкие, ровные, даже подпись читалась без всякого труда.

Вот тебе и Чухрай! Кинорежиссер! Лауреат! Данка снова засунула письмо в конверт.

Весь вечер ее не оставляло чувство какого-то смутного беспокойства. И, лежа в кровати, она продолжала думать о ребятах, о том, что, пожалуй, они вели себя все-таки странно. Вдруг сделались такими вежливыми. «Может быть, из-за кинорежиссера начали подлизываться?.. Но мог ли Эдик ошибиться?.. А если не ошибся? Что тогда? Нарочно придумал? Но зачем?.. И какие-то задавали странные вопросы о лопате, о закрытых окнах. И почему Эдик сказал, что я купила на станции газеты? Будто следил за мной. Или за Беловым следил?.. А кто в самом деле Белов? Зачем он приезжал? Спрашивал, как учусь, отдыхаю, первый ли раз снимаем здесь комнату. На станции купил мне мороженое… Вообще он, кажется, хороший. Глаза добрые, любит шутить… Неужели Эдик и Костя за ним следили? И чего они добивались от меня?..»

С этими беспокойными мыслями она и уснула.

А утром все это ей показалось не таким тревожным и таинственным, — скорее забавным.

Было около восьми часов. С улицы заглядывало солнце. Теплый лучик его упал Данке на руку, наполнил алым светом тонкие пальцы. Во дворе, за окном, нетерпеливо попискивали проголодавшиеся за ночь цыплята.

Данка сбросила с себя одеяло и включила репродуктор. Девочка и мальчик, наверное из какого-то детского сада, звонкими голосами старательно выводили:

Пусть всегда будет солнце…

И так у них получалось задорно, весело, что и Данка подтянула:

Пусть всегда будет небо…

Голос у нее был сильный и сочный. Ей самой понравился свой голос. Она допела песню и побежала на кухню — варить цыплятам кашу.

Из кухонного окна был виден дом ее новых друзей. Данка с усмешкой подумала: «Захотели перехитрить меня? Мы еще посмотрим — кто кого!»

Покормив цыплят и позавтракав, Данка села к письменному столу и взяла чистый листок бумаги. Она долго кусала кончик ручки, что-то писала, зачеркивала, потом снова задумывалась и снова торопливо макала в чернила перо. Наконец, переписав все крупным, размашистым почерком начисто, она вложила листок в конверт и побежала на улицу.

Калитка дачи напротив, где жили Костя и Эдик, оказалась открытой. Данка вошла во двор, но никого из ребят не было видно. Она постояла минутку, раздумывая, что ей делать, как вдруг в густом малиннике заметила что-то белое. Это белое шевельнулось. «Ребята! — догадалась она. — Ну, мальчики, держитесь!»

Данка, осторожно ступая, двинулась к малиннику. «Заодно и напугаю», — улыбаясь, думала она.

Шаг, еще шаг, и послышались голоса, но слов было не разобрать. А когда она оказалась в каких-нибудь пяти метрах от ребят, то ясно услышала:

— До самого рассвета будем копать.

Это сказал Эдик. А Костя, как всегда, усомнился:

— А если не найдем?

— Тогда в следующую ночь продолжим. Но почему обязательно — не найдем? Может, сразу и откопаем…

Данка замерла. Она поняла, что невольно подслушала какую-то тайну. Нехорошо, если они заметят ее. Она повернулась и, так же осторожно ступая, пошла назад.

«О чем они говорили?.. Что хотят искать ночью?..»

Минуты две она стояла по другую сторону калитки и все думала об услышанном. Но что она могла придумать? «Ладно, — решила Данка, — может быть, потом удастся узнать».

Она застучала в калитку и крикнула, не заходя во двор:

— Мальчики! Где вы там?

Из малинника вышел Эдик. За ним тотчас показался и Костя.

— Здравствуй, — без особой радости сказал Эдик. — Ты нас ищешь?

— Да. У меня очень важное дело к вам.

— Важное дело? — Эдик насторожился. — Ну, тогда иди сюда… Говори.

— Ой, мальчики, дайте сесть! — Данка опустилась возле куста малины на деревянную колоду и огляделась. — Нас никто здесь не услышит?

— Место надежное, — сказал Эдик. — Ну, что у тебя за дело? — Увидев в ее руке конверт, он совсем потерял терпение. — Ну, что, говори!.. Это его письмо? Вашего гостя?

— Да. Я не выдержала сегодня и посмотрела. Ой, мальчики! Что в нем написано! Я сначала не хотела вам говорить, а потом подумала — надо сказать…

— Но что, что там в письме? — Эдик готов был выхватить у нее конверт.

— Читайте сами. — Данка вынула листок и подала Эдику.

Тот впился в него глазами. Сзади в плечо Эдика дышал Костя. Вот что они прочитали на листке:

«Уважаемая Марья Антоновна!

Очень сожалею, что не застал Вас дома. Хотел повидать, проститься. Через несколько дней я отправляюсь в далекий полет. Куда — сообщить не могу. Но смею Вас уверить: человек туда еще не летал.

До свидания, Марья Антоновна. Пожелайте мне счастливого старта и возвращения на родную Землю. С сердечным приветом, космонавт, полковник Василий Белов».

Данке стоило большого труда не расхохотаться, глядя на обалдевшие лица ребят.

— Ух, ты! — протянул Костя. А Эдик вдруг схватил его за плечи и стал трясти.

— Да понимаешь, что это такое?! Он же на Марс полетит! На самый Марс! Американцы от зависти лопнут!

— А когда он полетит? — все еще растерянно хлопая ресницами, спросил Костя.

Эдик ткнул пальцем в письмо.

— Когда! Тут ясно написано: через несколько дней! Вчера он, значит, уехал. А сегодня, может, уже на космодроме! А завтра, может, по радио объявят на весь мир: «Внимание, внимание! Говорит Москва!..»

— Т-с-с! — Костя приложил палец к губам. — Раскричался! Это же секрет.

Эдик испуганно огляделся по сторонам.

— Верно, — прошептал он, — это секрет. Секрет большой государственной важности!

У него были такие вытаращенные глаза, что Данка уже никак не могла больше сдерживаться. Она отвернулась и прыснула в кулак.

Эдик подозрительно уставился на нее.

— Ты чего?

— Ничего, — ответила Данка и лукаво добавила: — Я тоже думаю, что полковник Белов полетит на Марс и будет снимать там фильм. Жаль только, что без нашего участия.

Румянец медленно растекался по смуглым щекам Эдика. Раздувая ноздри, он, не мигая, смотрел на девочку. С трудом выговорил:

— Значит, ты… нас надула?

Данка хитровато сощурила глаза и вдруг высунула язык.

— Это за то, чтобы больше не разыгрывали меня. К тому же твой знаменитый Чухрай носит усы. И зовут его Григорий. Вот так! И пожалуйста, поменьше ври. А то расхвастался: «Я видел его! Он выступал, рассказывал о своей работе!»

— Правда, видел. Не обманываю, — усталым и безразличным голосом сказал Эдик.

— А усов не заметил?

Эдик промолчал. Об усах он действительно как-то забыл. Эдик обиделся, отвернулся. Сидел хмурый, насупленный. Зато Костя нисколько не обижался на Данку. «Вот это девчонка! — с восхищением думал он. — Надо же такое сообразить! Самого Эдика перехитрила! Вон сидит надутый, как мышь».

— А теперь, — Данка требовательно посмотрела на ребят, — я хочу знать — для чего вы разыгрывали меня?.. Ну?

«Ого, приказывать начала!» Эдик хотел сказать, что это не ее ума дело, но вовремя остановился. «Лучше не заводиться с ней, — подумал он. — Вредная девчонка».

— И ты, Костя, не скажешь?

Костя растерялся, почесал шею.

— Сам не знаю… Ну, просто так. Пошутили.

«Ясно, — подумала Данка, — сами не скажут. Ничего не вытянешь».

— А как у тебя ноги? — помолчав, спросила она Эдика.

— Ничего. Все в порядке, — не оборачиваясь, ответил Эдик.

Костя обрадовался, что неприятный разговор окончен.

— Какое там ничего! Вчера знаешь как ему досталось! Ругали, ругали. А потом в содовой ванне заставили держать ноги.

— Может быть, в волейбол поиграем? — предложила Данка.

— Мяч у нас, понимаешь, не годится, — торопливо и будто испуганно сказал Эдик. — Футбольный. Тяжелый. Все пальцы отобьешь.

— Можно взять мой — волейбольный.

— Да и ноги у меня, — опять поспешил сказать Эдик, — все-таки болят немного… В другой раз, ладно?

— Хорошо, — покорно согласилась Данка. — До свидания.

Расстроенный Костя проводил ее взглядом до калитки.

— Ну, зачем ты так? Обиделась.

— И пусть! — ответил Эдик. — Некогда развлекать ее. Надо на место идти. Рассчитать все, продумать. И так сегодняшнюю ночь потеряли из-за этой дурацкой ванны!

Нет, дело было не в ванне. Хотя и долго с ней провозились — улеглись только к двенадцати часам ночи, но все же улизнуть на лужайку они могли бы. К счастью, Нина Васильевна слова не сдержала, и мальчики опять лежали на веранде вместе. Просто они устали, не выспались. И еще было опасение: вдруг неизвестный таинственный Белов снова явится копать? Но он не явился. Чуть свет они бегали туда — все оставалось по-прежнему. Наверно, и сегодня не приедет. А раз так — нечего больше терять времени.

Через час после ухода Данки двое друзей уже внимательно изучали место будущих раскопок.

Вот здесь неизвестный кончил копать. Видимо, отсюда и надо начинать. Глубина — сантиметров сорок… Так. А почему он копал именно в этом месте? Может, правей надо или, наоборот, левей?.. Впрочем, раз он копал тут, значит, место как-то замечено. Но как? Костя измерил расстояние до большой березы — 32 шага. Ну и что из этого? Нет, так не определишь. Где кончил копать, оттуда и надо продолжать. Это самое верное…

Осматривая загадочное место, совещаясь и споря, ребята совсем не обращали внимание на заросли кустарника, что тянулись вдоль дороги, за оврагом. А оттуда за ними неотрывно наблюдали большие каштановые, горячие от любопытства глаза девочки.