Бегство

 

К двенадцати часам даже на веранде стало душно. Листья сирени одрябли, поникли. Теперь и ветерок не продувал. Лишь верхушки сосен чуть-чуть шевелились. Но это вверху, у земли была полная неподвижность. Воздух сделался словно бы густым, давящим.

Эта жара отчасти и разрешила их сомнения. А то никак не могли придумать, что делать. Отдать Леньке фонарик было жалко. Тем более, что он и в самом деле может не вернуть. Скажет, потерял — и все. Но и не послушаться, не принести фонарик — тоже было страшно. У него своих ребят сколько хочешь, только свистнет. Да и сам отлупить не постесняется. Здоровый парень, рослый и в драках, видать, не новичок. Конечно, и Эдик с Костей не такие уж слабаки и постоять за себя могут, но все же с Красной рукой им не сравниться.

Что же делать?

Сидели на веранде, думали, думали, и тут жара вконец допекла их. Решили пойти искупаться. А там будет видно.

Дорога на речку проходила почти рядом с футбольным полем. Их разделяла лишь небольшая березовая роща.

Услышав разгоряченные голоса ребят, Эдик и Костя захотели взглянуть, кто там играет. Они осторожно пересекли рощу и притаились за кустами.

На футбольном поле с двумя воротами, сбитыми из жердей, шла игра. Предосторожность друзей оказалась не напрасной: среди кучи ребятишек бегал по полю и Ленька Красная рука. Он был выше всех ростом. С загорелыми до синего блеска плечами и шеей, ловкий, напористый, он успевал всюду. То атаковал с правого края, то с левого, то, расталкивая игроков, несся по центру. Он и кричал громче всех, требуя подавать только на него. И все подчинялись. Угодливо подтасовывали ему и даже из выгодных положений не решались бить по воротам, уступая мяч своему грозному капитану.

Смотреть на это было противно. Особенно Эдику. Он понимал толк в футболе. Забыв обо всем на свете, сам, бывало, часами носился по полю. И у него, конечно, радостно трепетало сердце, когда мяч от его сильного удара летел в девятку. Ах, как приятно забивать голы! И все же Эдик выше всего ценил в игре честность, игру по правилам.

А тут, как видно, о правилах забыли, их просто не существовало. Существовал один только нахальный, наводящий на всех страх и ужас Ленька.

Эдик сердито плюнул.

— Тоже мне Эйсебио, Пеле, Сантос! Идем отсюда! — И, не очень заботясь, что их могут увидеть с поля, Эдик зашагал напрямик через рощу к реке.

Великое дело — река! Зимой она, правда, ни к чему. Зимой без реки жить можно. Разве только любители подледного лова с этим не согласятся. Ну, еще «моржи», — это которые и в мороз не боятся лезть в воду. А все остальные в зимнюю стужу о реке и не вспоминают.

Зато летом… Тут и объяснять ничего не надо, каждому понятно. Хоть и небольшая эта речка, на берегу которой сейчас валялись Эдик и Костя, а удовольствия от нее сколько!

Накупались они вдоволь, нанырялись и — на песок. Песок горячий, сухой и мелкий-премелкий. В кулаке не удержать. Как ни сжимаешь, а он все сыплется и сыплется между пальцев, вытекает струйками.

Эдик придумал соревноваться: кто дольше удержит в кулаке песок. Вроде бы пустяковое занятие — песок держать. Оказывается, интересно. Еще как! Ведь проигравший должен будет ползком тащить на себе чемпиона до самой воды.

Однако определить чемпиона так и не удалось. Невдалеке от них, где высокий берег круто обрывался в воду, появились мальчишки.

Сначала Эдик и Костя не обратили на них внимания — так увлеклись игрой. Да и мало ли мальчишек на берегу! Но когда вдруг раздался громкий голос Леньки, они разом подняли головы.

Вспотевший, с грязными подтеками на лице, Ленька стоял среди недавних футболистов и размахивал рукой.

— Колун ты! Бегемот без шариков! Да если хочешь, я с двадцати метров прыгну! Не веришь?.. Ну, спорим?

Невысокий чубатый парнишка, нисколько не похожий на толстого бегемота, пожал плечами.

— Чего спорить! Все равно вышки нету. Не проверишь.

— То-то, что нету! Радуйся! — хохотнул Ленька. — А то бы пару по шее схлопотал! — Он подошел к краю обрыва, посмотрел вниз и крикнул: — Санчо! Снимай майку!

В следующую минуту Костины пшеничные брови поднялись кверху, а рот раскрылся так широко — хоть яблоко засовывай. Удивляться было чему. К Леньке молча подошел щуплый, узкогрудый мальчишка и, вместо того чтобы снять свою зеленую, порванную у ворота футболку, принялся стаскивать майку с Леньки. Тот лишь поднял руки, наклонил голову и, кривя рот, сердился:

— Бегемот! Куда тянешь? Разорвать хочешь?..

Стянув с потной Ленькиной спины майку, Санчо аккуратно положил ее на траву. Затем расстегнул на руке своего повелителя ремешок от часов, приложил их к уху, послушал и спрятал в карман.

А Ленька, стоя над обрывом, картинно подвигал бронзовыми плечами, поиграл мускулами и замер.

— Приготовиться! — скомандовал он сам себе и раскинул в стороны руки. — Пуск!

Тело его, описав широкую дугу, с шумом расплескало плотную синь воды и ушло в темную глубь.

Теперь и Эдик удивился. Прыжок классный! Конечно, это никакие не двадцать метров, а не больше пяти-шести, но все равно — здорово! Как ракета!.. Здорово-то здорово, да только не убраться ли им с Костей отсюда поскорей… И только Эдик подумал об этом, как понял: беды не миновать. Заметил их Ленька. Точно. Вон вышел из воды и смотрит на них, улыбается. Эх, дураки! Сразу не догадались смыться. Теперь поздно.

Неторопливо, чуть загребая мокрыми ногами песок, Ленька подошел к ним.

— Привет, мальчики!

Ничего не услышав в ответ, он провел ладонью себе по лицу и словно вместе с каплями воды стер и улыбку.

— Почему не на футбольное поле явились, а здесь валяетесь? Ультиматум мой получили?

Эдик ощутил противную дрожь в пальцах. Он сунул руку в песок и, не поднимаясь, не глядя на Леньку, тихо проговорил:

— Ну, получили…

— Хорошо. А еще там было написано, чтоб фонарик принесли к двенадцати часам. А сейчас… — Ленька повернулся к обрыву, где стояли его ребята, и крикнул: — Санчо! Сколько на моих кремлевских?

Санчо вытащил из кармана часы, посмотрел на них, поднес к уху.

— Не идут. Опять остановились…

— Я тебе дам — остановились! Бегемот! Потрясти не можешь? Который, спрашиваю, час?

— Без семи минут два.

Ленька снова повернулся к Эдику и Косте. С укором покачал головой.

— Слышали — сколько?.. Нехорошо. Там же по-русски было написано: к двенадцати часам… Ну, ладно, на первый раз прощаю. Точка. Давайте фонарик!

Костя вздохнул, насупил брови-щеточки.

— А мы не принесли, — приглушенным басом сказал он и посмотрел Леньке прямо в глаза. Чего уж тут изворачиваться, решил Костя. Будь что будет. И добавил: — Ты — хитрый. Отдай тебе на три дня, а потом и не вернешь. А фонарик почти пять рублей стоит…

Ленька стиснул кулаки.

— Значит, я трепач, да?.. — заорал он. — А ну, встань! Бегемот! Я не привык бить лежачих… Кому говорю — вставай!

Ленька толкнул Костю ногой в бок.

Тот сердито засопел. Но послушался. Не ждать же, когда тебя ногой по носу треснут. Подхватив на всякий случай одежду, Костя встал перед Ленькой. И Эдик разом с ним поднялся с земли. Смотрел на Леньку зло, вприщурку, закусив тонкие губы.

Ростом Эдик лишь чуть-чуть уступал Леньке. И грудь у него была широкая, и мускулы вполне приличные. Да и Костя на вид не слабей.

Все это Ленька понял с первого взгляда. «С двумя тяжело придется, — подумал он. — Ладно, тогда так». Сунул в рот пальцы и оглушительно засвистел:

— Санчо! Мишка! Жаба! Окружайте!

Именно этого больше всего боялся Костя. Отступая, он потянул за собой Эдика. Шепнул: «Бежим».

Эдик еще колебался. Но когда увидел, что ребята спускаются с бугра и обходят их, он забыл о всяком мужском достоинстве и вместе с Костей пустился наутек.

Сначала Ленька бежал за ними, потом остановился и крикнул вдогонку:

— Не принесете фонарик — все равно отлупцуем! Так и знайте. Точка!

Домой они возвращались злые и униженные. Вдобавок заблудились. Оттого, что не той дорогой пошли. Как только избавились от погони, сразу попали на какую-то незнакомую улицу. Шли, шли, сворачивали, вроде бы уже и своя улица должна быть, а ее все нет. Опять свернули — не та.

— Улица Андрея Репина, — вслух прочитал Костя на домовом указателе. — Художника, что ли? У кого картина такая — бурлаки тянут по Волге баржу?

У Эдика не было никакого желания вести разговор о картинах.

— Сам ты баржа! Художника Репина Илья Ефимович звали. А этого — Андрей.

Костя не обиделся.

— Кто же тогда этот Репин?

Эдик, мрачно глядя под ноги, не ответил.

— Наверно, какой-нибудь… в войну погиб. Герой, в общем, — высказал предположение Костя.

И Эдик про себя решил, что Андрей Репин — один из погибших в войну героев. Может быть, жил здесь. Герой… Уж он-то бы не испугался мальчишек. Не убежал бы, словно заяц.

 

Жребий

 

Это было хорошее место для игры в мяч. Очень хорошее. И главное, недалеко от дома. Всего четыреста восемьдесят шагов, как подсчитал Костя. Это в сторону леса, где кончались дома, за неглубоким оврагом, на дне которого журчал чистый и прохладный ручей.

Лужок, облюбованный ребятами, был невелик: если в двое ворот играть, то места не хватит. А в одни ворота — красота! Лучшей площадки не придумаешь. Левая штанга — молодая березка, правая — старая. Высокая-превысокая. И толстая. Ни Эдик, ни Костя не могли ее обхватить.

— Лет пятьдесят будет, — задрав вверх голову, с уважением сказал Костя.

— Много ты знаешь! — возразил Эдик. — Не меньше ста. — И похлопал по тусклой, изрезанной глубокими морщинами коре. — Эта бабушка крепостное право застала.

Костя согласился: пусть будет сто. Так даже лучше.

На зеленой лужайке росли одуванчики, ромашки, на тонких шеях склонили свои головки нежные колокольчики. И всюду звенели кузнечики. Их было много — то и дело выстреливали из-под ног, разлетались в разные стороны.

Замечательное место! И не только Эдику с Костей пришлось оно по душе. На лужайке они застали какого-то дядьку. Он лежал на спине, грыз травинку и смотрел в небо. Он не мешал им. Его почти не было видно в траве.

В первые минуты человек, кажется, не обращал на ребят никакого внимания. А потом их громкие голоса, похоже, вывели его из задумчивости. Подперев рукой голову, он стал наблюдать за игрой. Но время от времени снова принимался кусать травинку и тогда смотрел куда-то вдаль, мимо ребят.

А они не обращали внимания на дядьку. Лежит себе человек и лежит. Отдыхает. Чего тут особенного? Если бы Эдик и Костя знали, что будет наперед, они бы, конечно, как следует рассмотрели его, все бы приметили. Однако ребята ничего знать не могли и продолжали с увлечением забивать друг другу голы. По очереди били, по десять раз. Эдик стоит между березами — Костя бьет. Затем Костя защищает ворота, а уж Эдик изо всех сил старается — в девятку целит.

До дядьки ли было ребятам!

Всего только раз Костя более внимательно посмотрел на него. Это когда мяч случайно укатился прямо к дядьке. Костя побежал туда, а человек, привстав на колено и уже собираясь бросить мяч, неожиданно спросил:

— Тебе сколько лет?

— Четырнадцатый, — ответил Костя.

— Так, так… — задумчиво проговорил дядька и вроде бы вздохнул. — Ну, держи. — И легонько бросил мяч Косте.

А Косте и невдомек — чего это незнакомый дядька поинтересовался его годами. Все же невольно про себя Костя отметил: силен дядька. Плечищи — во, чуть рубаха не трещит, а на лбу — шрам, возле виска.

Но некогда было рассматривать. Эдик как раз крикнул:

— Тебе три удара осталось! 17:12 в мою пользу!

Костя и побежал ставить мяч на отметку. Надо догонять. Пять голов — не шутка!

Через час, уставшие и пропотевшие, ребята отправились домой. Костя так и не смог догнать своего друга. Эдик победил с запасом в девять голов. У него и удар был сильней, и в воротах он стоял лучше.

А человек остался на полянке. Все лежал на прогретой солнцем земле, среди одуванчиков и ромашек, среди бесконечного стрекота кузнечиков.

Уходя, они даже не посмотрели на него. Конечно, если бы они знали…

После такой тренировки — самое лучшее пойти окунуться. Но разве это возможно? Жара — Ленька со своей компанией наверняка торчит на речке… И друзьям ничего другого не оставалось, как лезть под железный бак. Это домашний душ. Укреплен бак над кабиной, сбитой из досок. Такие кабины на пляжах стоят. Те, на пляжах, — среди золотого песка, а эта примостилась между курятником и старой, высохшей яблоней. Доски, когда-то выкрашенные зеленой краской, облезли, потемнели от времени и дождей. Из бака, по резиновому шлангу, льется водичка. Вот и все удовольствие. Конечно, с речкой не сравнить. Ни поплавать, ни понырять. Но что поделаешь? Вчера вот тоже пришлось стоять под этим ржавым баком и смывать речной песок. Из-за проклятого Леньки даже обмыться не успели.

Вчера, сегодня… Сколько так может продолжаться? Называется, приехали на дачу! Отдыхать!

Больше Эдик сердился. Он стоял под струей и морщился:

— Будто чай, теплая. И вонючая какая-то…

Да только вдруг и такой не стало. Утончилась струйка, покапало сверху, и все. Оказывается, помылись вчера, а бак наполнить не догадались.

Пока Костя бегал к колонке, Эдик растирал на груди высохшую мыльную пену и все раздумывал — как быть с Ленькой? Отдавать фонарик уже не хотелось из принципа. А все время скрываться и бегать от его ребят — тоже обидно и глупо.

Костя принес воды. Он залез с ведром на лестницу, чтобы наполнить бак. Сверху хорошо был виден Эдик. Темные потеки из мыла и грязи на плечах друга рассмешили его.

— Весело, да? — сверкнул Эдик черными глазами.

— А что, посмеяться нельзя?

— Нечему! — отрезал Эдик. — Драться буду с Ленькой.

— Драться? — переспросил Костя, и рука его, державшая ведро, опустилась. — Да ведь отлупят.

— Ну, отлупят, — согласился Эдик. — А что делать? Другого выхода нет.

— Да-а, — пожевав губами, проговорил Костя, — фонарик отдавать нельзя. Почти пять рублей…

— Не в деньгах дело. В принципе.

— И в принципе, конечно… — Костя вздохнул и стал выливать в бак воду.

Из шланга вновь потекла струйка. Теперь уже холодная, бодрящая. Эдик смыл с плеч мыло, освежил лицо.

— Сегодня пойдем на речку. Если опять пристанет, будем драться. Ты как? — ощупывая на руке свои мускулы, спросил Эдик.

— Так пообедать сначала надо. — Костя потер нос и нерешительно добавил: — Еще собирался письмо матери написать.

— Письмо потом успеешь…

Но все же и сам Эдик, как видно, не очень спешил испробовать свои кулаки. После обеда они и в шашки поиграли, и Костя написал матери письмо. И почему-то длинное на этот раз получилось. Первое письмо и странички не заняло, а тут целых два листа исписал — четыре страницы. Даже о том сообщил, что сегодня забил Эдику столько-то голов и пропустил столько-то. Будто маму это должно очень интересовать!

А потом они пошли на станцию. Надо же отправить письмо! Правда, недалеко за углом висит синий почтовый ящик, но ведь всем известно, что с железнодорожных станций письма уходят быстрей.

На речку собрались лишь в седьмом часу. И правильно! Самая хорошая вода — именно к вечеру. Это тоже каждому известно.

Только многие купальщики почему-то забыли об этом — народу на речке оставалось совсем немного. И Леньки с его компанией нигде не было видно.

Эдик и Костя не спеша, с удовольствием искупались, даже повалялись на песке. Но долго лежать уже не хотелось. Песок остывал; большое красноватое солнце повисло над горизонтом; тени от их фигур вытянулись к самой воде, словно телеграфные столбы.

Вечерело. Берег был пустынен. Ребята оделись и отправились домой. Проходя высоким берегом, с которого вчера бесстрашно нырял Ленька, Эдик остановился и с минуту смотрел вниз, на воду. Как это Ленька нырял отсюда?..

— Что, сигануть хочешь? — засмеялся Костя.

— Если бы очень захотел — нырнул бы, — помолчав, серьезно сказал Эдик.

Костя недоверчиво взглянул на друга. Говорит так, будто и правда может прыгнуть с такой высоты. «Рисуется», — подумал Костя.

— Не свисти, Эдька, тут не меньше шести метров.

— Ну и что? Валера Кучин с десятиметровки прыгает.

— Еще бы, у него второй разряд! В секции занимается.

— Но здесь не десять, а всего каких-то шесть метров!

Костя подошел ближе к обрыву. Вода лежала внизу неподвижная, темная, страшная.

— Идем, Эдька.

Но Эдик не трогался. Лицо его было бледно.

— Так что, — глухо сказал он, — ты не веришь, что я прыгну?.. Не веришь? Тогда смотри!

Эдик решительно расстегнул пуговицу и принялся стаскивать рубаху. И вдруг он почти с ужасом подумал, что сейчас должен будет прыгнуть в эту темную и, почему-то казалось, холодную пучину. Зачем? И кому хочет доказать? Костьке? Да тот сам до смерти боится. Вон стоит, губы дрожат.

— Не надо, Эдя, — как бы в подтверждение его мыслей, жалобно попросил Костя. — Ну, слышишь, идем отсюда. Завтра прыгнешь. А то сейчас и не обсохнешь.

Эдик посмотрел на розовый закат — солнца уже не было видно. И людей — ни души. Пустынно. Только где-то играют на гармошке, да в поселке брешет собака. От воды потянуло сыростью.

— Ладно, — согласился Эдик. — Все равно потом прыгну. Увидишь!

Он снова натянул на себя рубаху, и они пошли. Молчали. Теперь и собака затихла.

«Все-таки испугался, — подумал про себя Эдик. — Ведь не прыгнул. Значит, я трус? Неужели — трус?»

— А ты бы ночью пошел в лес? — вдруг спросил он Костю.

— Один?

— Конечно.

— Не знаю.

— А я пойду. Сегодня встану ночью и пойду на то место, где играли в футбол.

— Где березы? — Костя фыркнул. — Тоже мне — лес! Это и я бы мог пойти.

— Но ведь ночью.

— И что такого? — ответил Костя. — Там же сто шагов — и дача. Если бы настоящий лес, далеко…

— Ну, хорошо, — сказал Эдик. — Тогда кинем жребий — кому идти?

— А давай вдвоем? Вдвоем веселей.

— Предложение, достойное Наполеона! Ты долго думал?

— Да хватит! — буркнул Костя. — Лучше крути монету. Не испугаюсь.

— Тогда договоримся так: кто проиграет, тот идет в два часа ночи на лужайку и прикалывает к толстой березе записку: «Я был здесь ночью и ничего не боялся». Согласен?

— Согласен, — почему-то шепотом ответил Костя. — Крути. Мой орел.

Подвел Костю «орел». Испытать в эту ночь свою смелость и силу воли по жребию выпало ему.

 

Ночью

 

Упросить Нину Васильевну постелить им на веранде удалось без труда. В самом деле, что она могла возразить, если в комнате действительно очень душно. Пожалуйста, пусть спят на веранде. Пусть даже откроют все окна. Если комаров не боятся.

Довольные ребята притащили на веранду раскладушки, поставили их, сами все постелили. Спать они улеглись рано, даже не стали дожидаться в последних известиях сообщения о розыгрыше первенства страны по футболу.

Нина Васильевна выключила на веранде свет, пожелала ребятам спокойной ночи и ушла в комнату.

Теперь оставалось самое главное: не проспать назначенного срока. Будильник, который они обследовали, помочь им не мог. У него не действовал звонок — наверно, лопнула пружина.

Оставалось одно: не спать до двух часов ночи.

— Так даже лучше, — не растерялся Эдик, — дополнительное испытание воли. Что-нибудь рассказывать будем.

Раскладушки их стояли рядом. На полу лениво постукивал будильник, за открытыми окнами трещал сверчок, откуда-то доносилось дружное кваканье лягушек. Временами все кругом заполнял отчетливо слышный вечером шум электрички или товарного поезда. Но скоро Костя перестал замечать эти звуки: Эдик, шепча в самое его ухо, понес про такие чудеса, что у Кости дух захватило. Будто они уже не мальчишки, а космонавты. И будто поручили им первыми добраться до Марса. Это держали в секрете, но шпионы все-таки узнали про полет и ухитрились подложить в ракету, в отсек с продовольствием, ядовитое вещество, которое при испарении должно отравить продукты…

Костя решил, что им уже крышка, но Эдик ловко придумал: мышь спасла их. Обыкновенная мышь, которую они взяли для проведения опытов. Мышь захотела есть, выбралась из клетки, нашла тот яд и съела его.

И вот — новое приключение: на экране локатора появилось изображение метеорного облака…

Все же к часу ночи, благополучно избежав всяческих опасностей, они подлетели к Марсу. Эдик устал. От шепота першило и болело в горле. Может, хватит? Он нащупал под матрасом фонарик. Посветил. Будильник не торопился отсчитывать время — без шести минут час.

— В общем, прилетели, — зевнув, сказал Эдик. — Выполнили задание.

Лягушки, закончив ночную перебранку, угомонились. И поездов давно не было слышно. Хотелось спать. Глаза не слушались, закрывались сами собой. Эдик поморгал ресницами, подергал себя за нос. Не помогло — сон одолевал. И Костя, кажется, начал засыпать. Задышал глубоко, ровно.

«Эх, балда! — ругал себя Эдик. — Надо бы на час назначить». Но поздно: записка написана. И договорились — на два. А уговор дороже денег.

Эдик поднялся и сел на раскладушке. Помотал головой. Хотел потрясти Костю, но раздумал. «Раз ему досталось идти в лес, то я хоть спать не буду. Не буду, и все! Чем не испытание воли!»

Чтобы отогнать сон, Эдик стал угадывать: что первое услышит… Поезд пойдет… Нет, не угадал — пискнуло что-то. Должно быть, мышь… А сейчас залает собака. И опять не то — вдалеке сипло прокричал петух. С ума сошел! Эдик снова посветил фонариком. Девять минут второго. Это, видно, спросонья он перепутал все. Так, наверное, и было. Беспокойному собрату соседские петухи не ответили… А сейчас залает собака. И точно: где-то простуженно, словно в пустую бочку, забрехал пес. Эдик обрадовался: как угадал здорово! Даже сон у него пропал…

Когда стрелки показали без пяти минут два, Эдик потряс Костю за плечо. Но тот даже не шевельнулся. А потом Эдик тряс его обеими руками, светил в глаза ярким лучом фонаря, пытался перевернуть на спину. Все было напрасно. Наконец Эдик догадался, что сделать. Он вытащил из подушки перо и принялся щекотать им Косте в носу. Костя мычал, морщился. В конце концов он чихнул и открыл глаза.

— Вставай. Третий час. Вставай!

Костя поднимался с неохотой. Зевал так, что хрустело в скулах. Эдик даже пожалел его.

— Слушай, — зашептал он. — Как только вернешься — я пойду к березе.

— Зачем? — надевая тапочки, спросил Костя.

— Ну, чтобы не обижался. Оторву половину записки и принесу. Вот увидишь!

— Как хочешь, — сказал Костя. — Мое дело приколоть. Где записка?.. Посвети…

Из окна Костя вылез бесшумно. Потом Эдик слышал его осторожные шаги, видел, как он дошел до калитки, тихо отворил ее и пропал в темноте.

«Хорошо, хоть луна немного светит», — подумал Эдик. Он снова лег на раскладушку и попытался представить, как сейчас вдоль улицы крадется Костя…

А потом он уснул. Сколько можно бороться со сном!..

Разбудил Эдика свистящий, взволнованный Костин шепот:

— Проснись, проснись! Слышишь?

— А? Чего?.. — Эдик испуганно вытаращил глаза. — Это ты? Уже пришел?.. Ну, сейчас я…

— Слушай, — перебил Костя. — Там человек. Что-то копает. Я дальше не пошел.

Сон у Эдика как рукой сняло.

— Копает? А тебе не приснилось? Чего ему ночью копать?

— Откуда я знаю… Вот твоя записка. Хватит!.. Я еще в овраг не спустился — слышу, какие-то звуки. Потом присмотрелся — человек копает. Наверно, бандит или вор. Украл и прячет.

— А может, шпион. Парашют закапывает?

— Зачем же ты ушел? Надо было спрятаться и следить.

— Ага! Одному страшно.

— Идем вместе! — Эдик торопливо поднялся. — Надо проследить, что это, за птица. Может быть, сумеем задержать. Или предупредим. Идем.

Костя недовольно засопел. Но Эдик так решительно натягивал на себя рубаху, что Костя не посмел возражать. «Так и быть, посмотрим издали».

Они шли осторожно, бесшумно. Поминутно останавливались. Слушали. Потом снова двигались вперед.

Наступающий рассвет уже спорил с блеклым светом луны. Как рано рассветает. Еще трех нет… Вот и последняя дача. Дальше — овраг. Прислушались… Что-то вроде звякнуло?.. Да, вот опять… Держась ближе к кустам, едва дыша, ребята прошли еще десяток метров. Спускаться в овраг было опасно…

Ага, если встать за теми кустами, будет видна лужайка.

— Ползи за мной, — шепнул Эдик.

Наконец они увидели человека. Он размеренно, лопата за лопатой, выкидывал из неглубокой ямы землю. Работал почти не разгибаясь. Прошло минут пять — семь. Становилось светлей. Уже не выделялась сплошной черной громадой береза на лужайке. Теперь можно было различить ветви, листья.

А человек продолжал копать. Его несуетливые движения озадачивали Эдика. На вора вроде не похож. И не закапывает, а будто ищет. Вот только что?.. И сколько еще будет копать?.. Что-то холодно стало. И сыро. Роса на траве…

Вдруг Костя потянул Эдика за рукав.

— А это не тот дядька, что вчера лежал здесь?

Эдик пожал плечами.

— Кажется, он… — Костя до боли в глазах вглядывался в человека. — Он. Точно.

Это сбивало с толку. На диверсанта или бандита вчерашний дядька похож не был… Хотя разве узнаешь…

«Что он все-таки ищет? — недоумевал Эдик. — А вдруг не ищет, а просто дерево думает посадить? Но летом не сажают. И почему ночью?..»

Ничего не могли понять ребята. Тем временем, воткнув в землю лопату, человек устало разогнул спину и огляделся. На деревья посмотрел, на дорогу, на небо. Достал папиросы. Курил он долго и все о чем-то думал. Потом снова взял лопату и принялся сгребать кучи выкопанной земли в яму. Вот тебе и раз! Копал, копал, а теперь снова все засыпает. Яма наполнилась доверху. Человек притоптал землю и укрыл ее кусками дерна. Издали совсем не было заметно, что здесь только что чернела длинная, похожая на канаву яма.

После этого человек вновь медленно огляделся кругом, будто прощаясь с чем-то, вскинул на плечо лопату и крупно зашагал вниз, через овраг, к дороге.

Ребята сидели за кустами, как мыши. Он прошел от них в нескольких шагах и скрылся за поворотом.

— Стой здесь! — Эдик сжал Костино плечо. — Я прослежу.

Незаметно следуя за неизвестным, Эдик увидел, как тот остановился возле дома № 16.

Если бы об этом рассказал Костя, Эдик, наверно, и не поверил бы. Но не поверить самому себе он не мог — человек с лопатой скрылся за калиткой Данкиной дачи!