Глава первая. Мелькай, мелькай по сторонам, народ,

 

 

Мелькай, мелькай по сторонам, народ,

я двигаюсь, и, кажется отрадно,

что, как Улисс, гоню себя вперед,

но двигаюсь по-прежнему обратно.

Так человека встречного лови

и все тверди в искусственном порыве:

от нынешней до будущей любви

живи добрей, страдай неприхотливей.

 

И. Бродский

 

 

Капля словно сомневалась, упасть ли ей из пластиковой трубочки вниз, или вернуться назад в трубку. Эта нерешительность вызывала у Малахова раздражение и подсознательное напряжение. Вадиму казалось: еще секунда — и сведет мышцы на ступне от такого ожидания. А эта зараза все не решится выползти наружу.

«И вообще, — подумал Малахов, — что это за капля? Что за трубки?»

Вадим осмотрелся насколько мог и увидел, что рядом с ним стоит железный штатив, в котором закреплена бутылка с жидкостью.

«Да ладно, не надо уговаривать самого себя, что все в порядке, — решил Вадим, — это же капельница перед глазами. Вот поэтому и такое мерзкое ощущение в локте. Игла торчит в вене. Ну конечно, больница. С пьянящим запахом эфира, приглушенными шорохами пациентов в коридоре, ароматом несвежего борща из столовой. И тусклым светом из окон».

И сразу все стало ясно. Борт грузовика, удар затылком об асфальт. События недавнего прошлого всплыли внезапно, словно в памяти прорвалась плотина. И почему-то комок подступил к горлу. Как когда-то в детстве, когда Вадима уличили в краже конфет, предназначенных для гостей.

За больничной дверью послышались шаги. Судя по всему, это врач. Больные — они все шаркают шлепанцами. А этот топает, не стесняясь. Очень хотелось, чтобы он зашел именно сюда. Вадим уже понял, что палата с крашенными зеленой краской стенами, туманными от вековой грязи окнами не имеет никакого отношения к госпиталю Центра, где за каждую пылинку уборщиц гоняют как сидоровых коз. А в палату действительно вошел врач.

— О, вижу, вы уже вполне! — произнес молодой человек в белом халате. Был он жизнерадостен и лыс.

— Да, я всегда вполне, — не задумываясь, ответил Малахов. — А скажите, доктор, когда мне можно домой?

— Я не доктор, я врач. Ваш лечащий врач. — Видно было, что парень не настроен серьезно. Это хороший симптом. У постели умирающего не улыбаются во всю пасть. — Вот мы сейчас узнаем, как вы себя чувствуете, и решим с вашей выпиской.

— А как я себя чувствую? — В голове у Вадима была полная неразбериха. — Вот капельница, это вы мне что, морфий вводите?

— Ну… морфий не морфий, а глюкозу точно. Вы же второй день не ели, надо вас как-то поддержать.

— Второй день? — Малахов делано изумился.

— А вы что, ничего не помните? — На лице врача появилось выражение настороженности.

— Помню все, конечно, — быстро ответил Вадим. — Задний борт грузовика, удар затылком об асфальт. Потом тут. Тошнило сильно.

— У вас замечательные друзья. — Врач сделал ударение на слове «замечательные». — Они вас привезли сюда среди ночи, договорились с дежурным врачом, устроили все просто прекрасно. И лекарства купили необходимые.

Про тошноту Вадим сказал неправду. Пусть думают, что сотрясение мозга.

С таким диагнозом вроде бы в больнице держат всего пару дней. Малахову было совершенно наплевать на сотрясение, на врача, хоть он и казался парнем симпатичным. Вадим хотел определенности. Во-первых, убраться отсюда. Он не любил больниц, хоть там добрые санитарки, умные медсестры, жизнерадостные врачи и мудрые профессора. Но все это, как компьютерная игра. Засосет, не вырвешься и останешься в ней навсегда. А во-вторых, он хотел понять многое из того, что пока противоречило естественному ходу вещей. Например, почему он оказался в этой немытой больнице, почему до сих пор вокруг него не толпится высшее начальство, так любящее свежие отчеты по окончанию операции. В общем — хотелось наружу.

— Мы сейчас вас осмотрим, потом будем решать, не возражаете? — Наверное, врачу также было неинтересно возиться с пациентом. — Кстати, вы флюорографию когда последний раз делали?

— Это кстати? Я последний раз не делал флюорографию никогда. У меня аллергия на радиацию, — ответил Вадим, скорбно склонив голову набок.

— Это плохо, без флюорографии мы не можем сделать весь комплекс анализов. Мы вам выпишем направление. — На лице врача появилось глубочайшее сожаление, словно начал терять пациента на реанимационном столе.

— А нет у вас коммерческой службы анализов? — задал наводящий, спасительный вопрос Вадим.

— Конечно, есть. Но это дорого. Шестьдесят рублей. — Ситуация немедленно прояснилась, и забрезжил луч надежды для пациента.

— А чтобы не сдавать? — добавил оптимизма Вадим.

— Вы хотите, чтобы мы фальсифицировали анализы? — почти искренне возмутился медик.

— Да, — быстро ответил Вадим.

— Семьдесят. — Пациент был спасен.

— А если анализы есть, уже можно домой? — Малахов спешил.

— А вас больше не тошнит? — Парень продолжал эту странную игру совершенно спокойно и без дурацких комплексов.

— Да не тошнит, не тошнит, — закивал Вадим.

— А вам бюллетень на сколько дней нужен? — осторожно, чтобы не спугнуть, спросил врач.

— Да не нужен он мне вообще, — пожал плечами Малахов.

— Как не нужен? — Вадиму показалось, что у врача сейчас решилась куча проблем. — Вы что, просто выписаться хотите? Может, вам и не надо травмы снимать? Побои от грузовика?

— Ни боже ж мой! — замахал рукой в деланом ужасе Малахов.

— Так о чем мы тут вообще? Полежите часик, потом на вахте выписку возьмете. — Врач поднялся с края постели и направился к выходу.

— А как анализы?

— Ну, вы совсем плохо о нас думаете. Какие анализы? — Врач остановился уже у самой двери и вернулся к постели больного. И вправду, этот парень оказался очень симпатичным. — Идите к себе домой, если точно не тошнит. А точно не тошнит?

— Да я прекрасно себя чувствую.

— Ну, тогда до встречи! — Доктор похлопал Вадима по ноге.

— Ну, нет! Не сглазьте! Уж лучше вы к нам!

— К вам? А куда? — забеспокоился врач.

— Да это так, фигура речи, я в одном НИИ работаю, — нашелся Малахов. — Приходите, если вдруг что!

— Нет, я думаю, что все-таки лучше к нам, чем к вам, упаси Бог. — Парень усмехнулся, как человек, понимающий все, и вышел из палаты.

 

Одежду Вадим нашел в шкафу напротив больничной койки. Джинсы, футболка. Бумажник в заднем кармане джинсов с семьюдесятью рублями. Привычная одежда. Ну, почти привычная, только точно не его. Паспорт. На имя Вадима Петровича Селезнева с фотографией Малахова. Уже что-то, маленькая подсказка. Подсказка не болтать.

Поговорив о погоде с девочкой за стойкой регистратуры и расплатившись, он наконец оказался на свободе. Только здесь, вне стен больничного корпуса, Малахов понял, что совершенно не понимает, где находится. Не просто незнакомая улица, а даже город неузнаваем. Город, заполненный чужими звуками, чужими запахами и неуловимо чужой архитектурой. Обочины уходящей направо вверх улицы забиты сугробами снега. Снег слежавшийся, утрамбованный. Никак не вяжется с теплой осенью, которая была всего два дня назад, если, конечно, верить врачу.

— Вадим! Давай сюда! — раздался знакомый голос.

Из припаркованной недалеко от больничного корпуса «Волги» Малахова окликнул Лазненко.

— Николай Петрович! — обрадовался Вадим. Насколько он вообще мог сейчас обрадоваться. Он никак не ожидал увидеть здесь генерала.

— Значит, так, Вадим, ты сам понимаешь, у нас непростая ситуация. — Лазненко медленно ввел машину вверх по улице, вымощенной булыжником.

— У нас? Мне казалось, что непростая ситуация у меня и моей группы. С учетом того, что я потерял человека, это даже не ситуация, а черт знает что, — мрачно произнес Малахов.

— Не спеши с умозаключениями. — Лазненко мельком глянул на Вадима. — Ты просто не знаешь некоторых деталей.

— А именно? — Малахов повернул голову к Лазненко.

— Вот посмотри. — Лазненко включил видеосистему на передней панели машины.

На экране шла запись с камеры Малахова, фиксировавшая с убийственной правдивостью все то, что должен был видеть сам Вадим.

Вадим словно вернулся в Зону на несколько дней или месяцев назад, что сейчас было совершенно не важно.

Мелькали серые, обшарпанные стены здания, время от времени камера показывала беглую панораму. Вадим двигался хоть и быстро, но осторожно, постоянно контролируя обстановку. Вот показалась полусгнившая надпись: ДК «Энергетик». Разбитые ступени, сумрак первого этажа. Потом раздался голос:

— Я эту Зону кровью умою! — Голос был отрывистый и злой. Но это был голос Малахова.

Взбежав по лестнице на второй этаж, Малахов развернулся налево и, обойдя концертный зал, вышел в холл с чередой дверей. Ударом ноги была выбита дверь. В комнате у дальней стенки сидел старик в инвалидном кресле.

— Что случилось, молодой человек?

Старик с трудом развернул свое кресло на колесах и, улыбаясь, медленно двинулся к Малахову, аккуратно объезжая стулья, стоящие посредине комнаты.

— Заходите, у меня как раз чай поспел, — гостеприимно предложил он.

Но Вадим медленно поднял свой автомат и, ничего не говоря, выстрелом разнес несчастному инвалиду голову. В следующей комнате оказалась пара молодых людей, они спали, когда ворвался Малахов. Юноша попытался заслонить собой свою спутницу, но Вадим ударом приклада свалил его на пол. Одним движением руки Малахов приковал юношу наручниками к батарее. Потом резко сдернул одеяло с девушки, она пыталась прикрыться руками, но это только развеселило нападавшего. С хохотом Малахов медленно отрезал грудь девушке, не обращая внимания на ее крики, а потом тяжелые стоны, и, насладившись видом текущей крови, убил обоих. Так, сея страшную смерть, он двигался по коридору. В предпоследней комнате оказалась женщина, рядом с ней стоял и держался за юбку ребенок двух лет. Когда женщина упала на пол с простреленной головой, ребенок закричал «Мама, мама!». Удар ботинка оборвал детский крик.

— Ну и? — Казалось, ролик не произвел на Вадима никакого впечатления. — Что еще в сети повесили любители нелинейного монтажа и асы моделлинга?

— Ты будешь смеяться, но вот этот ролик шел в прямом эфире в то время, кода ты штурмовал этот самый дом культуры. Кто-то перехватил сигнал и запустил его в трансляцию на основных информационных каналах телевидения. СНН, 5-й канал, ну и прочие любители политзаказухи.

— Как транслировалось? — остолбенел Вадим.

— С твоего коммуникатора. Повторяю, кто-то перехватил частоту и пустил в коммерческий канал.

— Как так?.. — начал Вадим и замолчал.

— И еще. Ольга от тебя ушла, потребовав от нас заочного развода.

Вадим уставился в лобовое стекло «Волги», словно пытаясь пересчитать на нем пылинки.

— Жаль, что вы не добавили «вот кстати». Что еще?

— Остальное — мелочи. Тебя сегодня утром приговорили к смертной казни за преступление перед человечеством. Казнь будут транслировать, — Лазненко глянул на часы, — через двенадцать минут. Из Центра ты официально уволен с лишением всех званий и регалий. Группа распущена и находится под следствием.

— Может, и вправду мне было лучше не отскакивать от того борта? — задумчиво спросил Вадим.

— Вот что хорошо — так это то, что ты первый за последние шестьдесят лет, кого будут казнить публично. И последнее. Ты не убил никого. Никого, кто бы этого не заслуживал. Нас подставили. Но это уже другая история, — закончил Лазненко. — Только об этом никто, кроме тебя и меня, не должен знать… Пока не разберемся, кто же, вернее, что за организация нам это устроила. Так что давай начнем с отмены угрызений.

— Да, действительно, это просто замечательно, — с сарказмом ответил Вадим. — А Ольга?

— Если она не верила тебе, то зачем что-то доказывать? Можно подумать, что ты сильно сожалеешь. Все и так к этому шло.

— А что ребята знают? — Вадим смотрел в лобовое стекло машины, уже не считая пылинки и не стараясь разглядеть улицу. Ему все окружающее казалось далеким и не важным.

— Для твоей группы — ты тоже погиб. Но они знают, что этот ролик — чудовищная ложь.

— Вы думаете, я вам верю?

— Раньше верил? — Генерал спокойно и строго посмотрел Малахову прямо в глаза.

— В общем, да. Как правило. Только лично вам.

— А что поменялось? — совершенно безразличным голосом спросил Лазненко.

— Ничего. Но то, что произошло со мной, не выглядит розыгрышем или иллюзией. — Малахов никак не хотел окончить этот разговор. Он словно нарочно старался обратить его в конфликт, в спор, в ругань, только не превращать в простую светскую беседу.

— Верить мне ты должен. Именно теперь. Сейчас едем на твою новую квартиру. Там я тебе расскажу, как ты будешь жить дальше. — Лазненко сохранял невозмутимость школьного учителя географии.

— А казнь посмотреть можно? Редко кому приходится видеть репетицию собственной смерти, — поинтересовался Малахов.

— Успокойся, наши моделлеры тоже знают толк в своем деле, так что…

— А где мы? — Вадим смотрел на незнакомые улицы за окном машины.

— Киев. Так надо. — Лазненко не был расположен обсуждать этот вопрос.

Какое-то время они ехали молча.

Квартира, в которую должен был переселиться Малахов, поражала скромностью. Железная койка, шкаф из прессованного древесного волокна и кухня с газовой плитой и эмалированной мойкой. Словно в насмешку — чайник и алюминиевая кружка. Вадим при виде этого средоточия стоицизма хмыкнул, но на его хмыканье Лазненко отреагировал просто и категорично — «Скажи спасибо!». Малахов внимательно посмотрел на спинку кровати, у которой на месте одного из железных шариков была привинчена гайка, и подумал: «Хороший финал карьеры, даже шарик с кровати стырили».

— Ой, спасибо! — Вадим и не собирался изображать из себя покорную жертву обстоятельств. — Вы меня в мясорубку втянули, идиотом и садистом всему миру выставили, лишили всего, от жены до квартиры, и еще я «спасибо» должен говорить!

— Ну, за жену, наверное, должен. Мы тебя лишили массы негативных эмоций. А квартира на этой улице стоит таких денег, что тебе и не снилось.

— Что вы плетете! Я с ней восемь лет душа в душу, а вы… — искренне возмутился Вадим.

— Вот видишь. — Лазненко не очень вежливо, с сатанинскими нотками, засмеялся. — Ты даже не помнишь, сколько лет. Шесть с половиной. Да ты же от тоски женился! Нашел машинистку в штабе. Я сильно тогда в тебе разочаровался. Нельзя же жениться только потому, что принято жениться. Нашел себе… Ладно, захочешь, я ей лично все объясню…

— Не надо, — немедленно принял решение Вадим. — Ушла, так ушла. Вот только сын…

— Ну, уже легче. А про то, что произошло… — Генерал как-то странно задумался. У Вадима от такой паузы почему-то засосало под ложечкой. — Подожди немного, может быть, скоро ты скажешь спасибо искренне.

— По гроб жизни буду ноги мыть и воду пить. — Раздражение у Малахова не проходило.

— Так, капитан, прекратите дискуссию, — резко, без тени иронии, оборвал Лазненко. — Считайте себя при исполнении.

— Тогда давайте вводную, — сдался Вадим.

— Вот это разговор. Вводная: поступить на работу в частное детективное бюро «Зеленая проталина». Работать, особо не задумываясь над тем, что ты делаешь. Сидеть и не высовываться. Стиснуть зубы и молчать.

— Но хоть слово — что за силы встали у нас на пути? НАТО? ОБСЕ? Или сразу ЦРУ?

— Вадим, мы не знаем, кто стал у нас на пути. Или у кого на пути стали мы. — Лазненко как-то сразу обмяк. — Уж точно не эти структуры. Мы бы с ними за минуту договорились. Это кто-то, о существовании которого мы не догадывались. Или боялись догадываться.

— Тайное мировое правительство? Сионские мудрецы? — Малахов говорил со злым сарказмом. — Или нет, эти, как их… О! Масоны! Жидо-масоны!

— Боюсь, что все эти клубы по интересам, которые ты упомянул, только жалкое подобие той организации, которой мы почему-то наступили на мозоль. И еще мне кажется, что кто-то очень целенаправленно отсекал нас от какой-либо информации об этой… э-э-э… структуре. Мы будем работать над этим. Но ты сейчас — забудь. Аналитика — не твой профиль. Ты оперативник, и твоя оперативная задача — сидеть и не высовываться. Настолько не высовываться, что даже на связь со мной ты выйти не сможешь.

— А эта контора детективная, как ее, «Голубая устрица», она ваша? — кисло усмехнулся Малахов.

— Не ерничай, «Зеленая проталина». Обычное агентство. Слежка за неверными женами, поиск сбежавших на курорт богатых отпрысков. Никакого отношения к нам не имеет. Их крышует человек, у которого близкие родственники работают в аффилированных структурах. Ты просто человек, которого туда берут по протекции. Так что будь добр — оправдай доверие.

— Да уж постараюсь… Буду снимать домашнее порно японским телеобъективом, — изображая радость, сказал Вадим. Потом неожиданно спросил: — А что с Тимуром?

— С ним ничего плохого. Он прекрасно освоился в Зоне. Но пока мы не можем его вытащить. Против вируса не найдено никаких средств. Впрочем, кажется, он и не собирается оттуда уходить, — ответил Лазненко так, словно его мало волновала судьба Тимура.

— И последнее, какое сегодня число? — как бы между прочим в завершение беседы спросил Малахов.

— 14 января 2013 года. Планета Земля.

— Ясно, — мрачно заключил Вадим. — Почти три месяца вы у меня из жизни украли. То-то так мышцы болят.

— Ты еще пожалуйся, что мы у тебя пятнадцать минут казни заныкали. Ладно, бывай. Адрес своего агентства найдешь в блокноте в тумбочке. До встречи.