Вдруг мгновенно все смолкает, и затем толпа испускает крик ужаса. 18 страница

Морис Метерлинк. Там, внутри

__________ Перевод Н.Минского и Л.Вилькиной. Издательство "Художественная литература", М.: 1972. Серия "Библиотека всемирной литературы" OCR Бычков М.Н.__________

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

В САДУ:

Старик. Незнакомец. Марта | } внучки старика. Мария | Крестьянин. Толпа.

В ДОМЕ:

Отец | Мать | Две дочери } без слов. Ребенок | Старый сад, в саду ивы. В глубине дом; три окна нижнего этажа освещены.Довольно явственно видно семью, сидящую при лампе. Отец - у камелька. Матьоблокотилась на стол и смотрит в пустоту. Две молодые девушки, в белом,вышивают, мечтают и улыбаются тишине комнаты. Склонившись головкой на левуюруку матеря, дремлет ребенок. Когда кто-нибудь встает, ходит или шевелится,то благодаря расстоянию, свету лампы и неотчетливо видным оконным стекламвеличественные, медлительные, скупые движения человека кажутся бесплотными. В сад осторожно входят старик и незнакомец. Старик. Мы в той части сада, которая за домом. Здесь они никогда небывают. Дверь - с другой стороны. Она заперта, ставни закрыты. А с этойстороны нет ставен, и я видел свет... Да, они все еще сидят при лампе.Хорошо, что они не слышали, как мы вошли. Пожалуй, мать или девушки вышлибы, и что тогда делать? Незнакомец. Так что же нам все-таки делать? Старик. Прежде всего надо посмотреть, все ли они тут. Да, вон укамелька отец. Сидит, сложив руки на коленях... Мать облокотилась на стол... Незнакомец. Она смотрит на нас... Старик. Нет, она сама не знает, на что смотрит, глаза ее не мигают. Онане может нас видеть - на нас падает тень от высоких деревьев. Только неподходите ближе... Обе сестры умершей тоже здесь. Они спокойно вышивают, аребенок уснул. В углу часы, они показывают девять... Никто ничего неподозревает, все молчат. Незнакомец. Нельзя ли привлечь внимание отца, сделать ему знак? Онповернул голову в нашу сторону. Хотите, я постучу в окно? Сначала долженузнать кто-нибудь один... Старик. Не знаю, кого выбрать... Надо действовать очень осторожно...Отец стар и хил... Мать тоже... А сестры еще так молоды... И все любили ее,как уже никогда больше любить не будут... Я такого счастливого дома нигде невидел... Нет, нет, не подходите к окну - это хуже всего... Лучше сообщить опроисшедшем как можно проще, как о самом обыкновенном случае. Нам с ваминельзя быть особенно печальными, не то их печаль тотчас превысит нашу, и мыне будем знать, что делать... Обойдемте дом, постучим в дверь и войдем какни в чем не бывало. Я войду первый. Они не удивятся, увидев меня, - я иногдазахожу вечером, приношу им цветов, фруктов, сижу с ними. Незнакомец. Зачем я пойду? Идите один. Я подожду, - пока меняпозовут... Они меня никогда не видали... Я - прохожий, я - незнакомец... Старик. Лучше, если вы пойдете со мной: несчастье, о котором сообщаетне один человек, а хотя бы двое, не так ярко и не так тяжко... Я думал обэтом, когда шел сюда... Если я войду один, мне придется заговорить сейчасже; они узнают все сразу, и я уже ничего не смогу прибавить, а я боюсьмолчания, которое следует за последними словами, возвещающими несчастье...Тогда-то сердце и разрывается... Если же мы войдем вместе, я скажу им,например, после долгих подходов: "Когда ее нашли, она плыла по реке, и рукиее были сложены...". Незнакомец. Руки ее не были сложены - ее руки были вытянуты вдоль тела. Старик. Вот видите: говоришь, что взбредет в голову... И несчастьетеряется среди подробностей... Если же я войду один, то с ними, насколько яих знаю, в первую же секунду может произойти нечто ужасное, и бог знает чемеще это кончится... А если мы будем говорить поочередно, они станут слушатьнас и не заглянут в лицо страшной вести... Не забудьте, что там и мать, аона чуть жива... Хорошо, если бы первая волна разбилась о несколько ненужныхслов... Пусть вокруг несчастных идет разговор, лишь бы они были не одни!Даже самые равнодушные несут на себе, сами того не зная, какую-то частьгоря... Так, без шума, без усилий оно и рассеется, подобно воздуху, подобносвету... Незнакомец. Вы весь вымокли, с вас течет. Старик. Я замочил только край плаща... А вам, кажется, холодно. Вы весьв грязи... Дорогой я этого не заметил - темно. Незнакомец. Я вошел в воду по пояс. Старик. Когда я прибежал, прошло уже много времени с тех пор, как вы еенашли? Незнакомец. Всего несколько минут. Я шел в деревню по крутому берегуреки, было уже поздно, скоро стемнело. Я смотрел на реку, потому что онабыла светлее дороги, и вдруг недалеко от камышей мелькнуло что-тостранное... Я спустился и увидел ее волосы - они поднялись над ее головой, ивода кружила их... В комнате обе девушки поворачивают головы к окну. Старик. Вы заметили, как дрогнули волосы на плечах у обеих сестер? Незнакомец. Они повернули головы в нашу сторону... Они просто повернулиголовы. Я, может быть, слишком громко говорил. Девушки принимают прежнее положение. Они уже не смотрят... Я вошел в воду по пояс, взял ее за руку и легковытащил на берег... Она была так же красива, как и ее сестры... Старик. Пожалуй, она была самая красивая... Не знаю, почему на менявдруг нашло малодушие... Незнакомец. Какое там малодушие! Мы сделали все, что было вчеловеческих силах... Она уже час тому назад была мертва... Старик. Сегодня утром она была еще жива!.. Я встретил ее при выходе изцеркви... Она сказала мне, что уезжает; она пошла навестить бабушку, абабушка живет на том берегу реки - той самой реки, в которой вы ее нашли...Она сказала, что не знает, когда мы еще увидимся... Она, должно быть, хотелау меня что-то попросить, но не решилась. Повернулась и ушла. Теперь я обэтом все время думаю... А тогда не понял!.. Она улыбнулась так, какулыбаются те, которые не хотят говорить, которые боятся, чтобы их неразгадали... У нее словно была какая-то слабая надежда... Взгляд у нее былотсутствующий, она почти не смотрела на меня... Незнакомец. Крестьяне сказали, что видели, как она до вечера бродила поберегу... Они думали, что она собирает цветы... Возможно, что ее смерть... Старик. Неизвестно... Что мы знаем?.. Она, по-видимому, была скрытная.У каждого человека есть немало поводов, чтобы не жить... В душу незаглянешь, как в эту комнату. Скрытные натуры все таковы... Они говорят осамых обыкновенных вещах, и никому ничего не приходит в голову... Месяцамиживешь рядом с тем, кто уже не принадлежит этому миру и чья душа не в силахболее покоряться; ему отвечают, не подумав, а видите, к чему это ведет... Уних вид неподвижных кукол, а между тем сколько событий совершается в ихдушах!.. Они сами не знают, что они такое... Она жила бы, как все... Онаговорила бы до самой смерти: "Сегодня будет дождь", или: "Мы сейчас будемзавтракать, нас будет за столом тринадцать", или же: "Фрукты еще несозрели". Они с улыбкой говорят об увядших цветах и плачут в темноте...Ангел и тот ничего не увидел бы, а человек понимает только после того, каквсе совершилось... Вчера вечером она сидела там, при лампе, вместе ссестрами, и, не случись это несчастье, вы бы и теперь не видели их такими,какими их надо видеть... Мне кажется, что я вижу их в первый раз... Чтобыпонять обыденную жизнь, надо что-то к ней прибавить... Они денно и нощнооколо вас, а вы замечаете их только в ту минуту, когда они уходятнавсегда... А между тем какая у нее, должно быть, была странная душа, какаябедная, наивная и глубокая душа была у этого ребенка, если она продолжалаговорить, что полагается, и продолжала поступать, как полагается!.. Незнакомец. Смотрите: они молча улыбаются... Старик. Они спокойны... Они не ждали ее сегодня вечером... Незнакомец. Они улыбаются не шевелясь... Но Вот отец прикладывает палецк губам... Старик. Он указывает на ребенка, уснувшего на груди матери... Незнакомец. Она не смеет поднять глаза из боязни нарушить его сон... Старик. Они не работают... Царит глубокая тишина... Незнакомец. Они уронили моток белого шелка... Старик. Они смотрят на ребенка... Незнакомец. Они не чувствуют, что мы смотрим на них... Старик. Они смотрят на нас... Незнакомец. Они подняли глаза... Старик. И все же они ничего не видят... Незнакомец. На вид они счастливы, а между тем... Старик. Им кажется, что они в безопасности... Они заперли двери; наокнах решетки... Они укрепили стены старого дома, наложили засовы на тридубовые двери... Они предусмотрели все, что только можно предусмотреть... Незнакомец. Надо, однако, сказать им... Кто-нибудь может прийти и, неподготовив их, сообщить... На лугу, где лежит утопленница, собралась толпакрестьян... Вдруг кто-нибудь из них постучится... Старик. Марта и Мария там. Крестьяне делают носилки из ветвей. Я просилмою старшую внучку сейчас же предупредить меня, как только толпа тронется впуть. Подождем ее - она войдет со мной... Нам не следовало так долгосмотреть на них... Я хотел постучаться в дверь, войти, произнести несколькослов... а потом все рассказать... Я слишком долго смотрел, как они сидят прилампе... Входит Мария. Мария. Идут, дедушка. Старик. Это ты, Мария?.. Где они? Мария. У подножья последних холмов. Старик. Они подойдут тихо? Мария. Я просила их молиться вполголоса. С ними Марта... Старик. Их много? Мария. Вся деревня. Они принесли с собою свечи. Я велела потушить... Старик. Какой дорогой они идут? Мария. Тропинками. Очень медленно... Старик. Пора... Мария. Вы уже сказали, дедушка? Старик. Ты же видишь, что мм еще ничего не сказали... Они все еще сидятпри лампе... Взгляни, дитя, взгляни! Ты хоть немного поймешь, что такоежизнь... Мария. О, как они спокойны!.. Я точно не наяву их вижу, а во сне... Незнакомец. Осторожней! Я видел, как вздрогнули обе сестры... Старик. Они встают... Незнакомец. Кажется, они подходят к окну... Одна из двух сестер приближается в эту минуту к первому окну, другая - к третьему; уперев руки в оконный переплет, они долго всматриваются в темноту. Старик. Никто не подходит к среднему окну... Мария. Они смотрят... Они прислушиваются... Старик. Старшая улыбается тому, чего не видит... Незнакомец. А у другой испуганные глаза... Старик. Будьте осторожны! Мы не знаем, как далеко простираетсячеловеческая душа... Долгое молчание. Мария прижимается к груди старика и целует его. Мария. Дедушка!.. Старик. Не плачь, дитя мое... Когда-нибудь придет и наша очередь... Молчание. Незнакомец. Они долго вглядываются... Старик. Гляди эти бедные сестры сто тысяч лет, они все равно ничего незаметят... Ночь темна... Они смотрят сюда, а несчастье приближается с тойстороны... Незнакомец. Хорошо, что они смотрят сюда... По лугу кто-то идет. Мария. Наверно, это "крестьяне... Они еще так далеко. что их шаговпочти не слышно... Незнакомец. Они идут по извилистой тропинке... Вот они, на взгорье, озаренном луной... Мария. О, их много!.. Пока я ходила сюда, толпа набежала с окраиныгорода... Они делают крюк... Старик. Все-таки они скоро придут. Я их теперь тоже вижу... Отсюда оникажутся такими маленькими, что их почти не видно вправе... Можно подумать,что это дети играют при свете луны. Если бы сестры их видели, они ничего непоняли бы... Вот они повернулись спиной, но толпа все же приближается скаждой секундой. Горе растет вот уже более двух часов, и семья не в силахпомешать ему расти, а те, что несут с собой горе, тоже не могутостановиться... Оно властвует и над ними, и они должны ему служить... У негоесть цель, оно идет своей дорогой... Оно неутомимо, оно одержимо лишь одноюмыслью... Они должны отдать ему все свои силы. Они печальны, но они идут.Они полны жалости, но они должны идти вперед... Мария. Старшая уже не улыбается, дедушка... Незнакомец. Они отходят от окон... Мария. Они целуют мать... Незнакомец. Старшая гладит ребенка, а он не просыпается... Мария. Теперь отец просит, чтобы они и его поцеловали... Незнакомец. Воцарилось молчание... Мария. Они опять подходят к матери. Незнакомец. А отец смотрит на часы... Мария. Они точно молятся, сами не отдавая себе в этом отчета... Незнакомец. Они точно прислушиваются к своей душе... Молчание. Мария. Дедушка, не говори им сегодня!.. Старик. Ну вот, у тебя тоже не хватает духу!.. Я знал, что не надо былоглядеть. Мне почти восемьдесят три года, но сегодня впервые зрелище жизнипоразило меня. Сам не знаю почему, все, что они делают, представляется мненеобыкновенным и значительным... Они просто сидят вечерком при лампе, каксидели бы и мы. А между тем мне кажется, что я гляжу на них с высотыкакого-то иного мира, потому что мне известна маленькая истина, ими еще непознанная... Ведь правда, дети мои? Но почему же и вы бледны? Быть может,есть еще что-то такое, чего нельзя высказать и от чего на глазах у насвыступают слезы. До сих пор я не знал, что в жизни столько печального и чтоона так страшна для тех, кто ее созерцает... И, если бы даже ничего непроизошло, я бы все-таки испытывал ужас, глядя, как они спокойны... Слишкомвелико их доверие к этому миру... Вот они сидят, отделенные от недругахрупкими окнами... Они думают, что ничто не может случиться, раз они заперлидвери. Они не знают, что в душах всегда происходит нечто и что мир некончается у дверей домов... Они спокойны за свою маленькую жизнь и неподозревают, что другим известно о ней гораздо больше; не подозревают, чтоя, жалкий старик, в двух шагах от их двери держу, как большую птицу, все ихмаленькое счастье в своих старых руках, которые я не смею разжать... Мария. Сжалься, дедушка!.. Старик. Мы-то жалеем их, дитя мое, а нас не жалеют... Мария. Скажи им завтра, дедушка, скажи, когда будет светло... Им не такбудет тяжко... Старик. Может быть, ты и права... Лучше не говорить им ночью. Светотраден скорбящим... Но что они скажут нам завтра? Несчастье делает людейревнивыми: те, кого оно постигло, хотят знать о нем раньше посторонних. Имеще больней оттого, что их несчастье было в чужих руках... У них будет такоечувство, словно мы что-то отняли у них... Незнакомец. Поздно. Я слышу шепот молитв... Мария. Они уже здесь... Они за оградой... Входит Марта. Марта. Вот и я. Я привела их. Я велела им подождать на дороге. Слышен детский плач. Дети плачут... Я не велела им идти с нами... Но они тоже хотят видеть,и матери меня не послушались... Сейчас я им скажу... Нет, смолкли... Вы ужесообщили?.. Я принесла колечко, которое было у нее на пальце... Я самаположила ее на носилки. Кажется, что она уснула... Не легко мне пришлось:волосы никак не укладывались... Я велела нарвать маргариток... Жалко, что небыло других цветов... Что вы тут делаете? Почему вы не с ними?.. (Смотрит вокно.) Они не плачут?.. Они... Вы им не сказали? Старик. Марта, Марта, в твоей душе слишком много жизни - ты не можешьпонять... Марта. Почему я не могу понять?.. (После некоторого молчания, сглубокой укоризной.) Нехорошо, дедушка... Старик. Марта, ты не знаешь... Марта. Я сама пойду скажу. Старик. Стань сюда, дитя мое, и погляди. Марта. О, как они несчастны!.. Они не могут дольше ждать... Старик. Почему? Марта. Не знаю... Но дольше медлить нельзя... Старик. Поди сюда, дитя мое... Марта. Какое у них терпение!.. Старик. Поди сюда, дитя мое... Марта (оборачиваясь). Где ты, дедушка? Мне горько не видеть тебя... Ясама не знаю теперь, что делать... Старик. Не гляди на них, пока они не узнают... Марта. Я пойду с тобой... Старик. Нет, Марта, останься здесь... Сядь рядом с сестрой на этустарую каменную скамью у стены дома и не смотри... Ты слишком молода, ты несможешь забыть... Ты не знаешь, каким становится человеческое лицо, когдаперед глазами проходит смерть... Может быть, раздадутся крики... Необорачивайся... Может быть, ничего не будет... В особенности необорачивайся, если ничего не услышишь... Нельзя сказать заранее, каквыразится отчаяние... Тихие рыдания, исходящие из глубины души, -обыкновенно этим все и ограничивается... Я сам еще не знаю, что со мнойбудет, когда я услышу их... Это уже вне жизни... Поцелуй меня, дитя мое, и япойду... Шепот молитв постепенно приближается. Часть толпы входит в сад. Слышны приглушенные шаги и тихий говор Незнакомец (толпе). Подождите здесь... Не подходите к окнам... Где она? Крестьяне. Кто? Незнакомец. Где... носильщики?.. Крестьяне. Идут по аллее, что ведет прямо к дому. Старик уходит. Марта и Мария сидят на скамейке спиной к окнам. Тихийропот в толпе. Незнакомец. Тсс!.. Не разговаривайте! В доме старшая сестра встает, подходит к двери и берется за засов. Марта. Она открывает дверь? Незнакомец. Наоборот, запирает. Молчание. Марта. Дедушка не вошел? Незнакомец. Нет... Она опять садится рядом с матерью... Другие недвигаются, а ребенок все спит... Молчание. Марта. Сестрица, дай мне руку!.. Мария. Марта!.. Марта и Мария обнимаются и целуются. Незнакомец. Должно быть, он постучал... Они все разом подняли головы...Они переглядываются... Марта. О! О! Сестрица... Я сейчас закричу!.. (Склонившись на плечосестры, сдерживает рыдания.) Незнакомец. Должно быть, он еще раз постучался... Отец смотрит на часы.Встает. Марта. Сестра, сестра, я тоже хочу войти!.. Им нельзя оставатьсяодним... Мария. Марта, Марта!.. (Удерживает ее) Незнакомец. Отец у двери... Снимает засовы... Осторожно открывает... Марта. О!.. Вы не видите?.. Незнакомец. Кого? Марта. Тех, которые несут?.. Незнакомец. Он приоткрыл дверь... Мне видны только часть лужайки ифонтан... Он не выпускает ручку двери... Он отступает... У него такой вид,как будто он говорит: "А, это вы!.." Он поднимает руки... Он крепко-накрепкозапирает дверь... Ваш дедушка вошел в комнату... Толпа прихлынула к окнам. Марта и Мария поднимаются и, тесно обнявшись, тожеподходят. Видно, как старик входит в комнату. Две сестры умершей встают.Встает и мать, бережно положив ребенка в кресло, с которого только чтоподнялась; кресло стоит посреди комнаты, и извне видно, что ребенок, склонивголовку набок, спит. Мать идет навстречу старику и протягивает руку, носейчас же отдергивает ее. Одна из молодых девушек хочет снять со старикаплащ, другая придвигает ему кресло. Но старик отрицательно качает головой. Отец удивленно улыбается. Старик оглядывается на окна. Он не решается сказать... Он посмотрел на нас... Шум в толпе. Тсс!.. Старик, увидев в окнах лица, быстро отворачивается. Девушка опять придвигаетему кресло; в конце концов он садится и несколько раз проводит рукой по лбу. Он сел... В комнате все садятся. Отец что-то быстро говорит. Наконец старик открываетрот; звук его голоса, видимо, привлекает всеобщее внимание. Но отецпрерывает его. Старик опять начинает говорить, и все мало-помалу замирают. Внезапно мать вздрагивает и встает. Марта. О, мать сейчас догадается!.. (Отворачивается и закрывает лицоруками.) Снова ропот в толпе. Давка. Дети кричат - просят поднять их, что-бы им лучше было видно. Почти все матери исполняют их просьбу. Незнакомец. Тсс!.. Он еще не сказал... Видно, что мать тревожно расспрашивает старика. Старик произносит ещенесколько слов, затем все встают и как будто спрашивают его о чем-то. Он медленно кивает головой. Он сказал... Он сразу все сказал!.. Голоса в толпе. Он сказал!.. - Он сказал!.. Незнакомец. Ничего не слышно!.. Старик встает и, не поворачивая головы, показывает на дверь. Мать, отец иобе девушки бросаются к двери, но отцу сразу не удается открыть ее. Старик не пускает мать. Голоса в толпе. Они выходят!..- Они выходят!.. Давка в саду. Все исчезают за домом. Только незнакомец продолжает стоять подокном. Наконец двери дома распахиваются настежь, все выходят одновременно.При свете звезд и луны видно, как на носилках несут утопленницу. А посреди пустой комнаты, в кресле, ребенок по-прежнему спит сладким сном. Молчание. Незнакомец. Ребенок не проснулся!.. (Уходит.)

 

Морис Метерлинк

Смерть Тентажиля

СМЕРТЬ ТЕНТАЖИЛЯ — одна из трех миниатюр для театра марионеток (две другие — «Алладина и Паломид» и «Там-Внутри»). Марионетки — фламандские, брюссельские, антверпенские — были весьма знамениты еще в начале ХХ века, они с успехом разыгрывали драматизированные притчи, сказки, моралите и другие пьесы «абстрактного» жанра, для которого специфический язык этого театра (ритм, жест, маска) был лучшим театральным языком.

Три маленькие драмы Метерлинк написал в один год со своим первым театральным манифестом «Сокровище смиренных», с которого, как считают, начинается история современного театра. В этом манифесте Метерлинк подвел итог собственного раннего творчества; театр Метерлинка до 1894 года именуют его «первым театром».

«От трагизма великих приключений и банальности материалистической или психологической драмы» Метерлинк предлагал перейти к драме, которая «должна уловить основной трагизм, заключенный в самом трагизме существования... Речь пойдет о том, чтобы заставить нас следить за шаткими и мучительными шагами человеческого существа, приближающегося или удаляющегося от истины, красоты или Бога.» Для новой драмы актер старого европейского театра мало подходил, и Метерлинк письменно размышляет о том, что «может быть, нужно полностью устранить со сцены живое существо», устраняя из своих пьес характер, как важнейшую категорию реализма, и абстрагируя, обезличивая персонажи; герои настолько подчинены основной философской линии автора, что как будто «деревенеют», напоминают марионеток, не способных на самостоятельные действия. Были все основания известному основоположнику модернистского направления в современной драматургии А. Жарри писать о пьесах Метерлинка: «Впервые во Франции появился... абстрактный театр».

СМЕРТЬ ТЕНТАЖИЛЯ — сплав театра молчания, театра ожидания, даже театра крика (немного истеричный образ Игрен). Тематически эта пьеса — сплав двух тем, главенствующих в ранней драматургии Метерлинка: тема неумолимой смерти, жестокого трагизма существования (что сближает СМЕРТЬ ТЕНТАЖИЛЯ с «Непрошеной» и с «Там-Внутри», так как в этих пьесах рок выступает в обличии смерти, то есть в форме всеобщей, а не избирательной и индивидуальной человеческой судьбы); вторая тема — тема «гибели-спасения», она же — тема уязвимости любви (как в пьесах «Принцесса Мален» или «Пелеас и Мелисанда»). Силы, вступающие в конфликт в написанных ранее пьесах — Человек и Смерть, Любовь и Рок, — образуют здесь новую комбинацию: в борьбе за маленького Тентажиля происходит столкновение Любви и Смерти.

 

Театр отличается от литературы еще и тем, что в нем невозможен комментарий, даже в театре ожидания необходима наглядность. Весь ритуал ожидания происходит на Острове — в пустынном, мрачном месте, где люди острее чувствуют свою заброшенность и незащищенность; персонажи переговариваются нервными, лаконичными репликами, которыми, правда, создается музыкальный тон. Только голоса остаются от персонажей к концу пятого акта — исчезновение Тентажиля происходит при полной темноте; именно звучанию пьесы придавали огромное значение ее первые постановщики.

Во Франции «Смерть Тентажиля» не играли с 1913 года (в феврале 1997-го один из самых «спорных» режиссеров Франции — Клод Режи — осуществил постановку этой пьесы на сцене театра Жерар Филипп в Сен-Дени, Париж); в России — с 1906 года, во всяком случае, крупные режиссеры не брались за нее после знаменитой постановки Мейерхольда. В 1997 году в Париже состоялись три премьеры по пьесам Метерлинка: «Пелеас и Мелисанда» — опера Дебюсси в Парижской Опере (Пале-Гарнье), камерный спектакль «Пелеас и Мелисанда» на драматической сцене театра АТЕНЕЙ и во многом экспериментальный и возрождающий мейерхольдовскую сценографию спектакль Клода Режи. Для русского же зрителя Метерлинк остается «автором одной пьесы» — «Синей Птицы», ассоциирующейся с детскими походами в театр, иногда, правда, еще и с историей МХТ, раз уж «Синяя Птица» — спектакль-долгожитель этого театра. Сейчас Франция вновь открывает для себя Метерлинка; история любит повторения — может быть, его вспомнят и у нас.

* * *

СМЕРТЬ ТЕНТАЖИЛЯ Мейерхольд ставил в Студии на Поварской у Станиславского в МХТ в год парижской премьеры (театр Матюрен, 28 декабря 1905 года), но тогда зритель не смог ее увидеть. Хотя Розанов и утверждал, что в те годы «все были немного метерлинки», Москве было не до Метерлинка... Однако именно на этой пьесе, доведенной до предварительного показа, но оставшейся тогда без премьеры, Мейерхольд опробовал принципы нового театра.

 

Первая трактовка пьесы Мейерхольдом была созвучна злобе дня, это нетрудно заметить, читая речь, которую подготовил режиссер для премьеры. Однако реальные тюрьмы России и «башня» Метерлинка очевидно находились в разных плоскостях, абсолютно несовместимых друг с другом, а фатум, правящий судьбами персонажей пьесы, имел иные свойства, чем «историческая необходимость» поСЮстороннего мира. Мейерхольд отказался от идеи «навязать Метерлинку политическую активность» (Рудницкий К.Л.).

«Исходная точка для нас — богослужение. Спектакль Метерлинка — нежная мистерия, еле слышная гармония голосов (выделено мной — К.Р.), хор тихих слез, сдавленных рыданий и трепет надежд. Его драма прежде всего проявление и очищение души. Его драма — это хор поющих вполголоса о страдании, любви, красоте и смерти. Простота, уносящая от земли в мир грез. Гармония, возвещающая покой», — к такому выводу пришел режиссер в июле 1905 года. Станиславский позволил Мейерхольду придать спектаклю ритуальную форму. Театр — храм, где актеры не играют, а священнодействуют — удивительный, даже странный подход к спектаклю для МХТ.

С самого начала стало ясно, что для пьесы Метерлинка глубокая сценическая площадка, доведенная почти до идеала в МХТ, — только помеха. В процессе подготовки спектакля С. Судейкин и Н. Сапунов, молодые художники, приверженцы Врубеля и ученики Коровина, которые оформляли спектакль, отказались даже от предварительного макета декораций — тоже небывалый случай в истории МХТ.

Эскизы Судейкина и Сапунова представляют обобщенную декорацию, построенную на «импрессионистских планах». Судейкин оформлял три первых акта: зелено-голубые тона, кое-где розовые и яркие красные цветы. Два последних акта оформлял Сапунов: под тяжелыми сводами, окутанными дымкой, заскользили служанки в серых одеяниях, напоминающих паутину.

Фигуры актеров решено было расположить близко к рампе, Мейерхольд хотел вывести всех актеров на авансцену: почти полный отказ от обманной трехмерности театральных постановок, приближение театра живого актера к театру теней, или — живописному театру.

Мейерхольд вывел актеров на передний край планшета, но зеркало сцены решил задернуть тюлем, оставив для «нежной мистерии» узенькую полоску просцениума в загадочной дымке.

Специально для этого спектакля в театр был приглашен И. Сац. СМЕРТЬ ТЕНТАЖИЛЯ — его первая работа как театрального композитора. Кстати, очень удачная работа, так как И. Сац нашел тихие, но тревожные созвучия, очень подходящие по тону Метерлинку. Музыка, вероятно, диктовала и особую пластику, подчиненную ритму.

Все, чем гордился МХТ, не пригодилось Мейерхольду. Вместо переживания «душевных эмоций» — он требует «переживания формы», мимика сведена к «улыбке всем», требование твердости звука вытесняет всякую «вибрацию», в общем — «эпическое спокойствие» и «движения Мадонны».

Тогда рождаются знаменитые «барельефы» Мейерхольда — «статуарность», то есть скульптурная выразительность. Когда человеческие лица становились барельефом, вырисовывающимся из дымки тюля, оомное значение начинало придаваться голосам.

Метерлинк утверждал, что произносимые слова имеют смысл только благодаря омывающему их молчанию, слова возникают из тишины пауз. Мейерхольд паузы буквально обоготворил, недосказанность возвел в принцип, вводя новые законы произнесения текста: запрет на обыденную, бытовую разговорность, эпическое спокойствие, твердость звука, холодная чеканка слов, трагизм с улыбкой на лице.

Таким образом, Мейерхольд определяет принципы символистского спектакля, то, что в свое время (7-ой сезон МХТ — 1904 год) не удалось Станиславскому. Но правильность пропорций этой конструкции могла подтвердить только премьера.

В августе 1905 года в Пушкино состоялся предварительный просмотр СМЕРТИ ТЕНТАЖИЛЯ и пьесы Гауптмана «Шлюк и Яу».

«Смерть Тентажиля — фурор. Это так красиво, ново, сенсационно!» — написал после спектакля Станиславский в письме к Лилиной. Однако, в октябре 1905 года, уже в студии на Поварской, генеральная репетиция разочаровала Станиславского: электрическое освещение убило декорации, а актеры, впервые произносившие текст под музыку, сбились с тона. Скорее всего, поиск тона тогда бы продолжили, будь время чуть поспокойней, трудно судить.

 

Постановка Клода Режи, вероятно, дает некоторое представление, каким стал бы мейерхольдовский спектакль. Вероятно. Каждый режиссер смотрит на Метерлинка по-своему, это вполне укладывается в концепцию, которую разделял сам драматург, — концепцию режиссерского театра, в котором актер — прежде всего, средство выражения идеи.

«В мире, который исключил смерть, как аномалию дурного тона, чтобы заменить ее лживым определением жизни как неизменно здоровой и посвященной добыванию прибыли... вообще всему рациональному, становится совершенно необходимо показать ритуал, где жизнь уравновешена тем законным жестом, который привносит в нее смерть», — это слова Клода Режи.

А вот что писал Мейерхольд, подготовляя речь для премьеры в Тифлисе (19 марта 1906 года): «„Смерть Тентажиля“ — та же музыка. Тысяча зрителей. Тысяча объяснений, если только надо музыке давать объяснение».

Ксения Рагозина.

Пушкино. 1997.

Персонажи

Тентажиль

Игрен сестры Тентажиля Белланжер

Агловаль

Три служанки Королевы

 

* Перевод посвящается Феликсу Шмулю, близкому другу переводчика.

Первый акт.

На холме, высоко над замком.

Входит Игрен, она за руку ведет Тентажиля.

Игрен. Тентажиль, твоя первая ночь у нас будет тревожной. Море ревет все ближе и деревья плачут в темноте. Уже поздно, а луна все медлит и застыла за тополями, которые душат дворец... Мы, наконец, одни... Может быть, одни, здесь всегда нужно быть осторожным. Здесь выследят приближение даже самого скромного счастья. Я сказала себе однажды, даже Господу было не слышно — так тихо и глубоко в душе, я сказала себе, что я становлюсь счастливей... И что же... Этого было довольно, и вскоре наш старый отец умер, а оба брата исчезли, и ни одна живая душа не знала куда... Мы остались одни, Тентажиль, с нашей бедной сестрой, и я боюсь думать, что будет дальше... Подойди ко мне... сядь на колени... Теперь обними меня, обвей своими маленькими руками шею... Может быть, их не смогут разнять... Помнишь, давно, вечерами, когда приходило время, я уносила тебя по коридорам без окон — и ты пугался теней от лампы на стенах?.. Я почувствовала, как душа у меня сжалась и дрогнула на губах, когда я увидела тебя этим утром... Я думала, ты далеко... думала, ты под защитой... Зачем ты вернулся на остров?