Как развивается наука? Между кумулятивизмом и релятивизмом

Излюбленный пример абдуктивного рас­суждения у Ч. Пирса — открытие Кепле­ром математической формулы орбиты Мар­са. Как известно, Кеплер начинал с описа­ния большого количества наблюдений о по­ложениях Марса в различные моменты вре­мени. Эти данные лучше согласовались с системой Птолемея, чем с системой Копер­ника. Но Кеплер видел в системе Коперника более элегантную и экономную теорию не­бесных явлений. Вслед за Коперником он допускал “метафизическую” идею о том, что Солнце может как-то “заставлять” планеты вращаться вокруг себя. Поэтому он искал не просто теорию, с которой бы согласовывались все имеющиеся наблюдения, но такую теорию, которая бы объяснила эти на­блюдения как необходимые. Из массы эм­пирических данных, накопленных Тихо Бра­ге, Кеплер сознательно отбирает те, кото­рые согласовались с системой Коперника. Поскольку расхождение этой системы с фак­тами все же оставалось большим, чем у сис­темы Птолемея, Кеплер идет на смелое из­менение математического выражения тео­рия Коперника, не изменяя ее основного со­держания: он постулирует эллиптичность орбиты Марса.

Рассматривая изложение этого эпизода из истории классической науки у Ч. Пирса, А. Айер замечает: “Этот пример вдвойне поучителен. Он показывает, что индуктивистская модель научных теорий как простых обобщений наблюдаемых фактов может быть неверной даже по отношению к эмпи­рическим теориям. Наблюдения должны быть отобраны: для того, чтобы знать, что именно наблюдается и при каких условиях, нужны какие-то предварительные гипотезы. С другой стороны, если согласиться, что про­верка теорий состоит в попытках опроверг­нуть их, все же следует помнить, что опро­вержение теорий не есть самоцель а скорее средство получить более совершенную тео­рию”^[382][382].

А. Айер подмечает две противоречивые тенденции в пирсовском анализе реальных процессов развития науки. С одной сторо­ны, пример, рассмотренный Пирсом, показы­вает, что нет теоретически беспредпосылочного научного знания, наблюдения всег­да являются интерпретированными, возмож­ность заблуждения кроется уже в самом концептуально обусловленном отборе эмпи­рических фактов. Эти идеи Ч. Пирса в 60—70-е годы получили особый резонанс в работах теоретиков “исторической школы” в философии науки, сторонников концепции “полной теоретической нагруженности” язы­ка наблюдения и связанного с ней тезиса о “несоизмеримости” научных теорий в рам­ках различных концептуальных каркасов. С другой стороны, Ч. Пирс понимал кроющу­юся за критикой наивного индуктивизма и кумулятивизма опасность релятивизации на­учного знания. Если содержание знания определяется не независимой от него реаль­ностью, а тем, что мы можем или хотим увидеть в ней, если истинность знания опре­деляется не соответствием с реальностью, но соблюдением методологических канонов, то из-под науки ускользает почва объективно­сти. Если же последовательно отказываться от истины как критерия научной объектив­ности и рациональности и переносить акцент на прагматическую сторону науки, то с из­менением методов и “концептуальных кар­касов” произойдет и “изменение” самой ре­альности; ученые будут всякий раз оказы­ваться в “новом мире” (по выражению Т. Куна), разрушая за собой мосты к “преж­ним мирам”.

Опасение перед релятивизмом и иррацио­нализмом удерживало Пирса от подобных крайностей. При всех своих колебаниях он постоянно возвращался к “реализму” и на­стаивал на том, что прогресс науки состоит в приближении к “идеалу истины”. Он от­вергал чисто инструменталистский взгляд на науку, описание ее эволюции как просто­го перехода от одних теорий-инструментов к другим, более успешным в их практичес­ком применении, критиковал современных ему инструменталистов (Э. Маха, К. Пирсона, Д. Дьюи, У. Джемса). В отличие от инструменталистов, замечает П. Скейгстед, Ч. Пирс рассматривал движение науки как процесс, по преимуществу определенный внутренними рациональными закономерно­стями, а не как род “адаптационной” дея­тельности, не имеющей непосредственной связи с истиной^[383][383].

Напрашивается сопоставление взглядов Ч. Пирса по этому вопросу с современными спорами между “интерналистами” и “экстерналистами”, а также с компромиссными эволюционными концепциями (С. Тулмин). Нельзя не признать, что своим стремле­нием сохранить неразрывность связи между рационализмом и классическим, идущим от античности пониманием истины как соот­ветствия с действительностью, Ч. Пирс отличается от современных “рацио­налистов”, подменяющих истину ее различ­ными суррогатами вроде “канонов критики” или “успешности адап­тации к требованиям интеллектуальной сре­ды”.

Конечно, это стремление у Пирса было противоречивым и потому наталкивалось на серьезные затруднения. Гарантию истиннос­ти он искал в успешности применения знания: отсюда следовало представление о науч­ной эволюции как о “кумулятивно-конвер­гирующем” процессе, проходящем две ста­дии: а) формирования общей структуры отношений между исследуемыми явления­ми (“картины мира”) и б) кумуляции уточ­нений параметров и их численных значений, входящих в уравнения, описывающие эту структуру^[384][384]. История науки, однако, проти­воречит кумулятивистской модели. Уже при жизни Пирса эволюция фундаментального естествознания привела к радикальной лом­ке “картины мира”, дух преобразований за­хватил даже математику и логику, незыб­лемость положений которых казалась са­моочевидной на протяжении столетий. И в этом противоречии между “кумулятивизмом” Пирса и его стремлением приблизить нормативную теорию научного исследова­ния к реальной практике ученых как в зародыше содержатся современные разногласия “философов науки”.

Вопросы философии, 1982, № 3