Вьюга на 26 апреля 1912 Г. 5 страница

По кустам зеленым лугом

Льнут охлопья синих рос.

 

Тучка тенью расколола

Зеленистый косогор…

Умывается Микола

Белой пеной из озер.

 

Под березкою-невестой,

За сухим посошником,

Утирается берестой,

Словно мягким рушником.

 

И идет стопой неспешной

По селеньям, пустырям:

«Я, жилец страны нездешной,

Прохожу к монастырям».

 

Высоко стоит злотравье,

Спорынья кадит туман:

«Помолюсь схожу за здравье

Православных христиан».

 

 

Ходит странник по дорогам,

Где зовут его в беде,

И с земли гуторит с Богом

В белой туче-бороде.

 

Говорит Господь с престола,

Приоткрыв окно за рай:

«О мой верный раб, Микола,

Обойди ты русский край.

 

Защити там в черных бедах

Скорбью вытерзанный люд.

Помолись с ним о победах

И за нищий их уют».

 

Ходит странник по трактирам,

Говорит, завидя сход:

«Я пришел к вам, братья, с миром —

Исцелить печаль забот.

 

Ваши души к подорожью

Тянет с посохом сума.

Собирайте милость Божью

Спелой рожью в закрома».

 

 

Горек запах черной гари,

Осень рощи подожгла.

Собирает странник тварей,

Кормит просом с подола.

 

«Ой, прощайте, белы птахи,

Прячьтесь, звери, в терему,

Темный бор,– щекочут свахи,—

Сватай девицу-зиму.

 

Всем есть место, всем есть логов,

Открывай, земля, им грудь!

Я – слуга давнишний Богов,

В Божий терем правлю путь».

 

Звонкий мрамор белых лестниц

Протянулся в райский сад;

Словно космища кудесниц,

Звезды в яблонях висят.

 

На престоле светит зорче

В алых ризах кроткий Спас.

«Миколае-чудотворче,

Помолись ему за нас».

 

 

Кроют зори райский терем,

У окошка Божья Мать

Голубей сзывает к дверям

Рожь зернистую клевать.

 

«Клюйте, ангельские птицы:

Колос – жизненный полет».

Ароматней медуницы

Пахнет жней веселых пот.

 

Кружевами лес украшен,

Ели словно купина.

По лощинам черных пашен —

Пряжа выснежного льна.

 

Засучивши с рожью полы,

Пахаря трясут лузгу,

В честь угодника Миколы

Сеют рожью на снегу.

 

И, как по траве окосья

В вечереющий покос,

На снегу звенят колосья

Под косницами берез.

 

1915

 

 

ЛИСИЦА

 

А. М. Ремизову

 

На раздробленной ноге приковыляла,

У норы свернулася в кольцо.

Тонкой прошвой кровь отмежевала

На снегу дремучее лицо.

 

Ей все бластился в колючем дыме выстрел,

Колыхалася в глазах лесная топь.

Из кустов косматый ветер взбыстрил

И рассыпал звонистую дробь.

 

Как желна, над нею мгла металась,

Мокрый вечер липок был и ал.

Голова тревожно подымалась,

И язык на ране застывал.

 

Желтый хвост упал в метель пожаром,

На губах – как прелая морковь…

Пахло инеем и глиняным угаром,

А в ощур сочилась тихо кровь.

 

1915

 

 

* * *

 

За темной прядью перелесиц,

В неколебимой синеве,

Ягненочек кудрявый – месяц

Гуляет в голубой траве.

 

В затихшем озере с осокой

Бодаются его рога, —

И кажется с тропы далекой —

Вода качает берега.

 

А степь под пологом зеленым

Кадит черемуховый дым

И за долинами по склонам

Свивает полымя над ним.

 

О сторона ковыльной пущи,

Ты сердцу ровностью близка,

Но и в твоей таится гуще

Солончаковая тоска.

 

И ты, как я, в печальной требе,

Забыв, кто друг тебе и враг,

О розовом тоскуешь небе

И голубиных облаках.

 

Но и тебе из синей шири

Пугливо кажет темнота

И кандалы твоей Сибири,

И горб Уральского хребта.

 

1915 – 1916

 

 

Стихотворения 1916 года

 

 

* * *

 

Устал я жить в родном краю

В тоске по гречневым просторам,

Покину хижину мою,

Уйду бродягою и вором.

 

Пойду по белым кудрям дня

Искать убогое жилище.

И друг любимый на меня

Наточит нож за голенище.

 

Весной и солнцем на лугу

Обвита желтая дорога,

И та, чье имя берегу,

Меня прогонит от порога.

 

И вновь вернуся в отчий дом,

Чужою радостью утешусь,

В зеленый вечер под окном

На рукаве своем повешусь.

 

Седые вербы у плетня

Нежнее головы наклонят.

И необмытого меня

Под лай собачий похоронят.

 

А месяц будет плыть и плыть,

Роняя весла по озерам…

И Русь все так же будет жить,

Плясать и плакать у забора.

 

1916

 

 

* * *

 

За горами, за желтыми долами

Протянулась тропа деревень.

Вижу лес и вечернее полымя,

И обвитый крапивой плетень.

 

Там с утра над церковными главами

Голубеет небесный песок,

И звенит придорожными травами

От озер водяной ветерок.

 

Не за песни весны над равниною

Дорога мне зеленая ширь —

Полюбил я тоской журавлиною

На высокой горе монастырь.

 

Каждый вечер, как синь затуманится,

Как повиснет заря на мосту,

Ты идешь, моя бедная странница,

Поклониться любви и кресту.

 

Кроток дух монастырского жителя,

Жадно слушаешь ты ектенью,

Помолись перед ликом спасителя

За погибшую душу мою.

 

1916

 

 

* * *

 

Месяц рогом облако бодает,

В голубой купается пыли.

В эту ночь никто не отгадает,

Отчего кричали журавли.

 

В эту ночь к зеленому затону

Прибегла она из тростника.

Золотые космы по хитону

Разметала белая рука.

 

Прибегла, в ручей взглянула прыткий,

Опустилась с болью на пенек.

И в глазах завяли маргаритки,

Как болотный гаснет огонек.

 

На рассвете с вьющимся туманом

Уплыла и скрылася вдали…

И кивал ей месяц за курганом,

В голубой купался пыли.

 

1916

 

 

* * *

 

Опять раскинулся узорно

Над белым полем багрянец,

И заливается задорно

Нижегородский бубенец.

 

Под затуманенною дымкой

Ты кажешь девичью красу,

И треплет ветер под косынкой

Рыжеволосую косу.

 

Дуга, раскалываясь, пляшет,

То выныряя, то пропав,

Не заворожит, не обмашет

Твой разукрашенный рукав.

 

Уже давно мне стала сниться

Полей малиновая ширь,

Тебе – высокая светлица,

А мне – далекий монастырь.

 

Там синь и полымя воздушней

И легкодымней пелена.

Я буду ласковый послушник,

А ты – разгульная жена.

 

И знаю я, мы оба станем

Грустить в упругой тишине:

Я по тебе – в глухом тумане,

А ты заплачешь обо мне.

 

Но и поняв, я не приемлю

Ни тихих ласк, ни глубины —

Глаза, увидевшие землю,

В иную землю влюблены.

 

1916

 

 

МЕЧТА

 

(Из книги «Стихи о любви»)

 

 

В темной роще на зеленых елях

Золотятся листья вялых ив.

Выхожу я на высокий берег,

Где покойно плещется залив.

 

Две луны, рога свои качая,

Замутили желтым дымом зыбь.

Гладь озер с травой не различая,

Тихо плачет на болоте выпь.

 

В этом голосе обкошенного луга

Слышу я знакомый сердцу зов.

Ты зовешь меня, моя подруга,

Погрустить у сонных берегов.

 

Много лет я не был здесь и много

Встреч веселых видел и разлук,

Но всегда хранил в себе я строго

Нежный сгиб твоих туманных рук.

 

 

Тихий отрок, чувствующий кротко,

Голубей целующий в уста, —

Тонкий стан с медлительной походкой

Я любил в тебе, моя мечта.

 

Я бродил по городам и селам,

Я искал тебя, где ты живешь,

И со смехом, резвым и веселым,

Часто ты меня манила в рожь.

 

За оградой монастырской кроясь,

Я вошел однажды в белый храм:

Синею водою солнце моясь,

Свой орарь мне кинуло к ногам.

 

Я стоял, как инок, в блеске алом,

Вдруг сдавила горло тишина…

Ты вошла под черным покрывалом

И, поникнув, стала у окна.

 

 

С паперти под колокол гудящий

Ты сходила в благовоньи свеч.

И не мог я, ласково дрожащий,

Не коснуться рук твоих и плеч.

 

Я хотел сказать тебе так много,

Что томило душу с ранних пор,

Но дымилась тихая дорога

В незакатном полыме озер.

 

Ты взглянула тихо на долины,

Где в траве ползла кудряво мгла…

И упали редкие седины

С твоего увядшего чела…

 

Чуть бледнели складки от одежды,

И, казалось в русле темных вод, —

Уходя, жевал мои надежды

Твой беззубый, шамкающий рот.

 

 

Но недолго душу холод мучил.

Как крыло, прильнув к ее ногам,

Новый короб чувства я навьючил

И пошел по новым берегам.

 

Безо шва стянулась в сердце рана,

Страсть погасла, и любовь прошла.

Но опять пришла ты из тумана

И была красива и светла.

 

Ты шепнула, заслонясь рукою:

«Посмотри же, как я молода.

Это жизнь тебя пугала мною,

Я же вся как воздух и вода».

 

В голосах обкошенного луга

Слышу я знакомый сердцу зов.

Ты зовешь меня, моя подруга,

Погрустить у сонных берегов.

 

1916

 

 

* * *

 

Синее небо, цветная дуга,

Тихо степные бегут берега,

Тянется дым, у малиновых сел

Свадьба ворон облегла частокол.

 

Снова я вижу знакомый обрыв

С красною глиной и сучьями ив,

Грезит над озером рыжий овес,

Пахнет ромашкой и медом от ос.

 

Край мой! Любимая Русь и Мордва!

Притчею мглы ты, как прежде, жива.

Нежно под трепетом ангельских крыл

Звонят кресты безымянных могил.

 

Многих ты, родина, ликом своим

Жгла и томила по шахтам сырым.

Много мечтает их, сильных и злых,

Выкусить ягоды персей твоих.

 

Только я верю: не выжить тому,

Кто разлюбил твой острог и тюрьму…

Вечная правда и гомон лесов

Радуют душу под звон кандалов.

 

1916

 

 

* * *

 

Прощай, родная пуща,

Прости, златой родник.

Плывут и рвутся тучи

О солнечный сошник.

 

Сияй ты, день погожий,

А я хочу грустить.

За голенищем ножик

Мне больше не носить.

 

Под брюхом жеребенка

В глухую ночь не спать

И радостию звонкой

Лесов не оглашать.

 

И не избегнуть бури,

Не миновать утрат,

Чтоб прозвенеть в лазури

Кольцом незримых врат.

 

1916

 

 

* * *

 

Слушай, поганое сердце,

Сердце собачье мое.

Я на тебя, как на вора,

Спрятал в руках лезвие.

 

Рано ли, поздно всажу я

В ребра холодную сталь.

Нет, не могу я стремиться

В вечную сгнившую даль.

 

Пусть поглупее болтают,

Что их загрызла мета;

Если и есть что на свете —

Это одна пустота.

 

3 июля 1916

 

 

* * *

 

Мальвине Мироновне – С. Есенин

 

В глазах пески зеленые

И облака.

По кружеву крапленому

Скользит рука.

То близкая, то дальняя,

И так всегда.

Судьба ее печальная —

Моя беда.

9 июля 1916

 

 

* * *

 

Небо сметаной обмазано,

Месяц как сырный кусок.

Только не с пищею связано

Сердце, больной уголок.

 

Хочется есть, да не этого,

Что так шуршит на зубу.

Жду я веселого, светлого,

Как молодую судьбу.

 

Жгуче желания множат

Душу больную мою,

Но и на гроб мне положат

С квасом крутую кутью.

 

9 июля 1916

 

 

ИСУС МЛАДЕНЕЦ

 

Собрала Пречистая

Журавлей с синицами

В храме:

 

«Пойте, веселитеся

И за всех молитеся

С нами!»

 

Молятся с поклонами

За судьбу греховную,

За нашу;

 

А маленький Боженька,

Подобравши ноженьки,

Ест кашу.

 

Подошла синица,

Бедовая птица,

Попросила:

 

«Я Тебе, Боженька,

Притомив ноженьки,

Молилась».

 

Журавль и скажи враз:

«Тебе и кормить нас,

Коль создал».

 

А Боженька наш

Поделил им кашу

И отдал.

 

В золоченой хате

Смотрит Божья Мати

В небо.

 

А сыночек маленький

Просит на завалинке

Хлеба.

 

Позвала Пречистая

Журавлей с синицами,

Сказала:

 

«Приносите, птицы,

Хлеба и пшеницы

Не мало».

 

Замешкались птицы —

Журавли, синицы —

Дождь прочат.

 

А Боженька в хате

Все теребит Мати,

Есть хочет.

 

Вышла Богородица

В поле, за околицу,

Кличет.

 

Только ветер по полю,

Словно кони, топает,

Свищет.

 

Боженька Маленький

Плакал на завалинке

От горя.

 

Плакал, обливаясь…

Прилетал тут аист

Белоперый.

 

Взял он осторожненько

Красным клювом Боженьку,

Умчался.

 

И Господь на елочке,

В аистовом гнездышке,

Качался.

 

Ворочалась к хате

Пречистая Мати —

Сына нету.

 

Собрала котомку

И пошла сторонкой

По свету.

 

Шла, несла не мало,

Наконец сыскала

В лесочке:

 

На спине катается

У Белого аиста

Сыночек.

 

Позвала Пречистая

Журавлей с синицами,

Сказала:

 

«На вечное время

Собирайте семя

Не мало.

 

А Белому аисту,

Что с Богом катается

Меж веток,

 

Носить на завалинки

Синеглазых маленьких

Деток».

 

1916

 

 

* * *

 

В багровом зареве закат шипуч и пенен,

Березки белые горят в своих венцах.

Приветствует мой стих младых царевен

И кротость юную в их ласковых сердцах.

 

Где тени бледные и горестные муки,

Они тому, кто шел страдать за нас,

Протягивают царственные руки,

Благословляя их к грядущей жизни час.

 

На ложе белом, в ярком блеске света,

Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…

И вздрагивают стены лазарета

От жалости, что им сжимает грудь.

 

Все ближе тянет их рукой неодолимой

Туда, где скорбь кладет печать на лбу.

О, помолись, святая Магдалина,

За их судьбу.

 

1916

 

 

* * *

 

Без шапки, с лыковой котомкой,

Стирая пот свой, как елей,

Бреду дубравною сторонкой

Под тихий шелест тополей.

 

Иду, застегнутый веревкой,

Сажусь под копны на лужок.

На мне дырявая поддевка,

А поводырь мой – подожок.

 

Пою я стих о светлом рае,

Довольный мыслью, что живу,

И крохи сочные бросаю

Лесным камашкам на траву.

 

По лопуху промяты стежки,

Вдали озерный купорос,

Цепляюсь в клейкие сережки

Обвисших до земли берез.

 

И по кустам межи соседней,

Под возглашенья гулких сов,

Внимаю, словно за обедней,

Молебну птичьих голосов.

 

1916

 

 

* * *

 

День ушел, убавилась черта,

Я опять подвинулся к уходу.

Легким взмахом белого перста

Тайны лет я разрезаю воду.

 

В голубой струе моей судьбы

Накипи холодной бьется пена,

И кладет печать немого плена

Складку новую у сморщенной губы.

 

С каждым днем я становлюсь чужим

И себе, и жизнь кому велела.

Где-то в поле чистом, у межи,

Оторвал я тень свою от тела.

 

Неодетая она ушла,

Взяв мои изогнутые плечи.

Где-нибудь она теперь далече

И другого нежно обняла.

 

Может быть, склоняяся к нему,

Про меня она совсем забыла

И, вперившись в призрачную тьму,

Складки губ и рта переменила.

 

Но живет по звуку прежних лет,

Что, как эхо, бродит за горами.

Я целую синими губами

Черной тенью тиснутый портрет.

 

1916

 

 

* * *

 

Я снова здесь, в семье родной,

Мой край, задумчивый и нежный!

Кудрявый сумрак за горой

Рукою машет белоснежной.

 

Седины пасмурного дня

Плывут всклокоченные мимо,

И грусть вечерняя меня

Волнует непреодолимо.

 

Над куполом церковных глав

Тень от зари упала ниже.

О други игрищ и забав,

Уж я вас больше не увижу!

 

В забвенье канули года,

Вослед и вы ушли куда-то.

И лишь по-прежнему вода

Шумит за мельницей крылатой.

 

И часто я в вечерней мгле,

Под звон надломленной осоки,

Молюсь дымящейся земле

О невозвратных и далеких.

 

1916

 

 

* * *

 

В зеленой церкви за горой,

Где вербы четки уронили,

Я поминаю просфорой

Младой весны младые были.

 

А ты, склонившаяся ниц,

Передо мной стоишь незримо,

Шелка опущенных ресниц

Колышут крылья херувима.

 

Не омрачен твой белый рок

Твоей застывшею порою,

Все тот же розовый платок

Затянут смуглою рукою.

 

Все тот же вздох упруго жмет

Твои надломленные плечи

О том, кто за морем живет

И кто от родины далече.

 

И все тягуче память дня

Перед пристойным ликом жизни.

О, помолись и за меня,

За бесприютного в отчизне.

 

Июнь 1916

Константиново

 

 

* * *

 

Даль подернулась туманом,

Чешет тучи лунный гребень.

Красный вечер за куканом

Расстелил кудрявый бредень.

 

Под окном от скользких вётел

Перепёльи звоны ветра.

Тихий сумрак, ангел теплый,

Напоен нездешним светом.

 

Сон избы легко и ровно

Хлебным духом сеет притчи.

На сухой соломе в дровнях

Слаще мёда пот мужичий.

 

Чей-то мягкий лих за лесом,

Пахнет вишнями и мохом…

Друг, товарищ и ровесник,

Помолись коровьим вздохам.

 

Июнь 1916

 

 

* * *

 

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

 

С алым соком ягоды на коже,

Нежная, красивая, была

На закат ты розовый похожа

И, как снег, лучиста и светла.

 

Зерна глаз твоих осыпались, завяли,

Имя тонкое растаяло, как звук,

Но остался в складках смятой шали

Запах меда от невинных рук.

 

В тихий час, когда заря на крыше,

Как котенок, моет лапкой рот,

Говор кроткий о тебе я слышу

Водяных поющих с ветром сот.

 

Пусть порой мне шепчет синий вечер,

Что была ты песня и мечта,

Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи —

К светлой тайне приложил уста.

 

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

 

1916

 

 

* * *

 

О красном вечере задумалась дорога,

Кусты рябин туманней глубины.

Изба-старуха челюстью порога

Жует пахучий мякиш тишины.

 

Осенний холод ласково и кротко

Крадется мглой к овсяному двору;

Сквозь синь стекла желтоволосый отрок

Лучит глаза на галочью игру.

 

Обняв трубу, сверкает по повети

Зола зеленая из розовой печи.

Кого-то нет, и тонкогубый ветер

О ком-то шепчет, сгинувшем в ночи.

 

Кому-то пятками уже не мять по рощам

Щербленый лист и золото травы.

Тягучий вздох, ныряя звоном тощим,

Целует клюв нахохленной совы.

 

Все гуще хмарь, в хлеву покой и дрема,

Дорога белая узорит скользкий ров…

И нежно охает ячменная солома,

Свисая с губ кивающих коров.

 

1916

 

 

ГОЛУБЕНЬ

 

В прозрачном холоде заголубели долы,

Отчетлив стук подкованных копыт,

Трава поблекшая в расстеленные полы

Сбирает медь с обветренных ракит.

 

С пустых лощин ползет дугою тощей

Сырой туман, курчаво свившись в мох,

И вечер, свесившись над речкою, полощет

Водою белой пальцы синих ног.

 

*

 

Осенним холодом расцвечены надежды,

Бредет мой конь, как тихая судьба,

И ловит край махающей одежды

Его чуть мокрая буланая губа.

 

В дорогу дальнюю, не к битве, не к покою,

Влекут меня незримые следы,

Погаснет день, мелькнув пятой златою,

И в короб лет улягутся труды.

 

*

 

Сыпучей ржавчиной краснеют по дороге

Холмы плешивые и слегшийся песок,

И пляшет сумрак в галочьей тревоге,

Согнув луну в пастушеский рожок.

 

Молочный дым качает ветром села,

Но ветра нет, есть только легкий звон.

И дремлет Русь в тоске своей веселой,

Вцепивши руки в желтый крутосклон.

 

*

 

Манит ночлег, недалеко до хаты,

Укропом вялым пахнет огород.

На грядки серые капусты волноватой

Рожок луны по капле масло льет.

 

Тянусь к теплу, вдыхаю мягкость хлеба

И с хруптом мысленно кусаю огурцы,

За ровной гладью вздрогнувшее небо

Выводит облако из стойла под уздцы.

 

*

 

Ночлег, ночлег, мне издавна знакома

Твоя попутная разымчивость в крови,

Хозяйка спит, а свежая солома

Примята ляжками вдовеющей любви.

 

Уже светает, краской тараканьей

Обведена божница по углу,

Но мелкий дождь своей молитвой ранней

Еще стучит по мутному стеклу.

 

*

 

Опять передо мною голубое поле,

Качают лужи солнца рдяный лик.

Иные в сердце радости и боли,

И новый говор липнет на язык.

 

Водою зыбкой стынет синь во взорах,

Бредет мой конь, откинув удила,

И горстью смуглою листвы последний ворох

Кидает ветер вслед из подола.

 

1916

 

 

* * *

 

Запели тесаные дроги,

Бегут равнины и кусты.

Опять часовни на дороге

И поминальные кресты.

 

Опять я теплой грустью болен

От овсяного ветерка.

И на известку колоколен

Невольно крестится рука.

 

О Русь – малиновое поле

И синь, упавшая в реку, —

Люблю до радости и боли

Твою озерную тоску.

 

Холодной скорби не измерить,

Ты на туманном берегу.

Но не любить тебя, не верить —

Я научиться не могу.

 

И не отдам я эти цепи,

И не расстанусь с долгим сном,

Когда звенят родные степи

Молитвословным ковылем.

 

1916

 

 

* * *

 

Пушистый звон и руга,

И камень под крестом.

Стегает злая вьюга

Расщелканным кнутом.

 

Шаманит лес-кудесник

Про черную судьбу.

Лежишь ты, мой ровесник,

В нетесаном гробу.

 

Пусть снова финский ножик

Кровавит свой клинок,

Тебя не потревожит

Ни пеший, ни ездок.

 

И только с перелесиц

Сквозь облачный тулуп

Слезу обронит месяц

На мой завялый труп.

 

1916—1917

 

 

* * *

 

О товарищах веселых,

О полях посеребренных

Загрустила, словно голубь,

Радость лет уединенных.

 

Ловит память тонким клювом

Первый снег и первопуток.

В санках озера над лугом

Запоздалый окрик уток.

 

Под окном от скользких елей

Тень протягивает руки.

Тихих вод парагуш квелый

Курит люльку на излуке.

 

Легким дымом и дальним пожням

Шлет поклон день ласк и вишен.

Запах трав от бабьей кожи

На губах моих я слышу.

 

Мир вам, рощи, луг и липы,

Литии медовый ладан!

Все приявшему с улыбкой

Ничего от вас не надо.

 

1916

 

 

* * *

 

Весна на радость не похожа,

И не от солнца желт песок.

Твоя обветренная кожа

Лучила гречневый пушок.

 

У голубого водопоя

На шишкоперой лебеде

Мы поклялись, что будем двое

И не расстанемся нигде.

 

Кадила темь, и вечер тощий

Свивался в огненной резьбе,

Я проводил тебя до рощи,

К твоей родительской избе.

 

И долго-долго в дреме зыбкой

Я оторвать не мог лица,

Когда ты с ласковой улыбкой

Махал мне шапкою с крыльца.

 

1916

 

 

* * *

 

Еще не высох дождь вчерашний —

В траве зеленая вода!

Тоскуют брошенные пашни,

И вянет, вянет лебеда.

 

Брожу по улицам и лужам,

Осенний день пуглив и дик.

И в каждом встретившемся муже

Хочу постичь твой милый лик.

 

Ты все загадочней и краше