Сведения о жизни св. Иринея

Наиболее выдающимся и самым авторитетным церковным деятелем в борьбе с гностицизмом в последней четверти II в. должно признать св. Иринея Лионского, великого и влиятельнейшего отца Церкви в весьма важный (и, можно сказать, критический) момент ее исторического существования, ввиду ярко обнаружившихся противоположных тенденций в понимании христианства.

В первый раз св. Ириней упоминается только в 177 г. Заключенные в темницу лионские мученики не переставали интересоваться церковными делами и послали к римскому епископу Елевферию послание относительно монтанистов, избрав для этого пресвитера Иринея, о котором дали в письме наилучшее удостоверение: «Отнести к тебе это письмо мы доверили сообщнику и брату нашему Иринею и просим тебя иметь к нему расположение, потому что он — ревнитель завета Христова. Если бы мы знали, что положение доставляет комулибо праведность, то мы прежде всего представили бы (тебе) Иринея как пресвитера Церкви, в какой степени он и состоит» (у Евсевия, Hist. eccl. V, 4[.2]). Если лионские исповедники называют Иринея не только братом, но и «сообщником» (κοινωνός), то из этого справедливо будет заключать, что и сам он лично так или иначе испытал на себе разразившееся преследование, и, может быть, самый выбор его уполномоченным в Рим был обусловлен желанием сохранить ценную для Церкви жизнь и силу.

Но, будучи столь заметной личностью в лионской Церкви, Ириней по происхождению и воспитанию принадлежит не Галлии, а Малой Азии. Здесь он родйлся и провел юношеские годы в Нижней Азии, т. е. в одном из городов, расположенных на западном малоазийском побережье, может быть в Смирне или в окрестностях этого города, в котором был епископом его учитель Поликарп; об том говорит сам Ириней в послании к Флорину (Euseb., Hist. eccl. V, 20); это же подтверждает и вообще хорошо засвидетельствованная связь между Церквами Азии и Галлии, и тон, в каком Ириней говорит о церковных учителях малоазийской провинции. По национальности он был грек. Ириней родился, можно думать, в христианской семье. Хорошее знакомство с поэзией и философией, с приемами риторики и диалектики, какое он обнаруживает в сохранившемся до нас главном произведении его, свидетельствуют о заботливом воспитании и широком образовании; но языческая философия не привлекала его в такой степени, как, например, св. Иустина; с другой стороны, она и не вызвала того отрицательного отношения, какое обнаруживается у Тертуллиана. Влияния, под которыми Ириней провел свои юношеские годы, были особенно благоприятны для развития в нем строгой приверженности к чистоте веры, соединенной с сердечной мудростью. Церкви Малой Азии в первой половине II в. занимали первое место в христианском мире как в учении, так и в организации. Миссионерская деятельность их была широка и напряженна; литературная продуктивность примечательна. Продолжительная жизнь и исключительный авторитет ап. Иоанна имели своим последствием образование богословской школы, которая считала в своих рядах многих выдающихся писателей, — к сожалению, от многочисленных произведений их сохранились только фрагменты или даже одни только названия. В этой школе, бесспорно, наиболее выдающимся членом был св. Поликарп, ученик ап. Иоанна, друг св. Игнатия, ревностный противник гностицизма, Киринфа и Маркиона. Он не только был наставлен апостолами и обращался со многими из видевших Господа, но и апостолами был поставлен во епископа смирнской Церкви. Его возраст, характер и отношения к апостолам отпечатлевали его как преимущественного истолкователя апостольского Предания: он всегда учил тому, что узнал от апостолов, что передает и Церковь, и что одно только истинно (Irenaeus, Adv. haer. III, 3.4). Его наставления выслушивались с большим вниманием. Авторитет его суждений подчеркивался выразительностью его движений. Ириней в ранней юности был внимательнейшим его учеником. Его сродный дух был глубоко поражен твердостью веры учителя и его благочестивым ужасом перед вольнодумством. В старости, среди забот епископского служения в далекой Галлии, он с большим воодушевлением вспоминает об этом счастливом времени. В послании к Флорину, также бывшему слушателем св. Поликарпа и впавшему в ересь, Ириней пишет о Поликарпе в самых теплых выражениях:

«Быв еще отроком, я видел тебя в Нижней Азии у Поликарпа; тогда ты был знаменит при дворе царя и домогался его[605]благоволения. Тогдашнее я помню тверже, чем недавнее, потому что познания детского возраста, укрепляясь вместе с душой, укореняются в ней. Так, я могу наименовать даже место, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп, могу указать все входы и исходы его, начертать образ его жизни и внешний вид, изложить его беседы с народом, описать его обращение с Иоанном, как он сам рассказывал, и с прочими самовидцами Господа, изобразить, как он припоминал слова их, как и что слышал от них о Господе, как он пересказывал о Его чудесах и учении, о чем получил предание от людей, которые сами видели Слово жизни, — и все его сказания согласовались с Писанием. По Божией милости ко мне, я и тогда еще внимательно слушал Поликарпа; я записывал слова его не на бумаге, а в [своем] сердце, и благодать Божия помогает мне всегда сохранять их в свежей памяти. Могу засвидетельствовать перед лицом Бога, что если бы этот блаженный и "апостольский старец услышал что-либо подобное (принятому Флорином еретическому учению), то воскликнул бы и, заградив свои уши, по обыкновению сказал: "Благий Боже, до какого времени сохранил Ты меня, что я должен перенесть и это". Потом он ушел бы из того места, где сидя или стоя слушал такие речи» (Euseb., Hist. eccl. V, 20[.5—7]).

Живость и отчетливость воспоминаний, ясность и определенность в изображении подробностей из жизни и бесед св. Поликарпа неопровержимо удостоверяют, что св. Ириней был действительным учеником св. Поликарпа: он представляет себе фигуру старца, его походку, входы и выходы, особенности телодвижения, может изложить его беседы, припоминает слова, которые он имел обыкновение часто повторять, и говорит о полученных тогда наставлениях как таких, которые срослись с его душой и от юности (έκ παίδων [Euseb., Hist, eccl. V, 20.6]) сделались частью его существа. Все это решительно говорит против новейших уверений[606], что Ириней только случайно видел Поликарпа и несколько раз слушал его проповеди, но никогда не был его учеником в собственном смысле и не имел близкого общения с ним. Отмеченные черты воспоминаний Иринея о Поликарпе заставляют утверждать, что близкие отношения между ними не ограничивались только тем временем, когда Флорин слушал Поликарпа: они продолжались целый ряд лет, и, может быть, под его руководством Ириней из юноши вырос в зрелого мужа.

Св. Поликарп был только преимущественным, но не единственным учителем св. Иринея и источником сведений об апостольском учении. Ириней говорит о некоем пресвитере, который сам не был прямым учеником апостолов, но «слышал (учение) от тех, которые видели апостолов и были их учениками» (Irenaeus, Adv. haer. IV, 27.1). Этот пресвитер, которого имени он не называет и который, без сомнения, был моложе Поликарпа, вел борьбу с гностицизмом; у него Ириней учился многому (IV, 27.1 — 32.1). Кроме того, он часто ссылается на других почитаемых им пресвитеров (I, Praef. 2; 13.3; III, 17.4; V, 17.4; I, 15.6; И, 22.5; V, 5.1; 30.1; 33.3; 36.1[; IV, Praef. 2]). Имен их и числа мы не знаем; несомненно только, что многие из них видели Иоанна, ученика Господня, и что свидетельству их Ириней придавал важное значение: в заключение доказательств более трудных положений он неоднократно подкрепляет свои аргументы обращением к авторитету Поликарпа и других пресвитеров, учеников апостолов, — лучших, чем он сам, с которыми он обращался и фрагменты учения которых сохранил.

Это обращение св. Иринея с Поликарпом и пресвитерами получает важное значение при суждении о достоинстве свидетельств св. Иринея. Богатая полнота малоазийских преданий, которые он на основании личного опыта внес с свое произведение против гностицизма, убедительно показывают, что он провел в Малой Азии значительную часть своей жизни.

Когда и при каких обстоятельствах Ириней оставил Малую Азию и оказался в Галлии, мы не знаем. Можно только с вероятностью предполагать, что и до путешествия из Лиона в 177 г. он был в Риме, именно — около 154 г., когда столицу империи при епископе Аниките посетил смирнский епископ Поликарп. Пребывание последнего в Риме и его беседы с Аникитой относительно квартодециманркой практики малоазийских Церквей описаны Иринеем с такими подробностями, которые требуют личного присутствия его при этом (Adv. haer. III, 3.4; в послании к римскому епископу Виктору у Евсевия, Hist. eccl. V, 24). Но это пребывание Иринея в Риме не могло быть особенно продолжительным и не сопровождалось сколько-нибудь заметной деятельностью его здесь в качестве учителя, так как в противном случае было бы непонятно, почему лионские исповедники рекомендуют Иринея епископу Елевферию как неизвестного ему церковного деятеля, хотя Елевферий был диаконом при епископе Аниките.

Что Ириней оказался в далекой Галлии, в этом нет ничего удивительного. Жители Галлии просвещены были христианством, как и вообще познакомились с цивилизацией, из Малой Азии. Между Церквами обеих стран поддерживалось самое тесное общение, и многие церковные обычаи Малой Азии сохранялись в Галлии до позднейшего времени, несмотря на господствующее влияние ближайшей римской Церкви. Лионский епископ Пофин, несомненно, был малоазиец и стоял близко к апостольскому веку, и в детстве, может быть, видел ап. Иоанна. Через него галльская Церковь с самого первого момента своего исторического существования получила непосредственное апостольское Предание. При нем Ириней был пресвитером лионской Церкви и пользовался здесь таким уважением, что когда епископ Пофин в 177 или 178 г. в 90-летнем возрасте сделался жертвой гонения (Euseb., Hist. eccl. V, 5), взоры потрясенной общины обратились к нему, и он был избран в преемники св. Пофину.

Ириней стал во главе лионской паствы в очень тяжелое время: ненависть народная еще не улеглась и, может быть, требовала все новых жертв; лучшие члены лионской Церкви беспощадной рукой гонителей были изъяты из среды живых деятелей. К сожалению, мы не располагаем бесспорными данными о характере и успехах епископской деятельности св. Иринея. Григорий Турский (VI в.) сообщает, что Ириней в короткое время сделал Лион совершенно христианским городом (Hist. Franc. I, 29 [27 PL]). Если даже это известие значительно преувеличено, то, с другой стороны, как ни поздни и легендарны известия о миссионерской деятельности Иринея, лежащие в основе их факты должны быть признаны достоверными: Ириней не ограничивал своей деятельности Лионом, но посылал миссионеров и в соседние области, особенно к кельтам. Конечно, благодаря также руководству св. Иринея лионская Церковь достигла высокой степени внутреннего развития, о чем можно находить свидетельство в произведении самого Иринея против гностиков, написанном во время епископства в Лионе. Несомненно, он имеет в виду прежде всего свою Церковь, когда пишет: «Невозможно перечислить дарования, которые Церковь (рассеянная) по всему миру получила от Бога во имя Иисуса Христа, распятого при Понтии Пилате, и каждодневно являет в благодеяние народов... Истинные ученики Его (Сына Божия), получая от Него благодать, совершают во имя Его (чудеса) во благодеяние другим людям, сообразно с тем, как каждый из них получил от Него дарование; ибо одни истинно и несомненно изгоняют демонов, так что сами освобожденные от злых духов часто делаются верующими (во Христа) и обращаются к Церкви; иные имеют предведение будущего, видения и пророческие речи; другие же исцеляют больных через возложение рук и возвращают им здоровье. Даже... и мертвые воскресали и пребывали с нами довольно лет» (Adv. haer. II, 32.4; cf. V, 6.1). В значительной степени деятельность Иринея направлена была на борьбу с гностицизмом, который, несомненно, представлял большую опасность для новых галльских Церквей; он пришел сюда тем же путем и, может быть, в то же самое время, как и само христианство, и именно с Востока, с которым Лион всегда поддерживал самые оживленные сношения. Одним из проявлений этой борьбы св. Иринея было сочинение: «Обличение и опровержение лжеименного знания».

Не ограничиваясь пределами своей Церкви, Ириней живет интересами вселейской Церкви и здесь действует с большим успехом. Он указывает в послании к Флорину на его еретические заблуждения и, не убедив его, пишет к римскому епископу, рекомендуя ему принять меры против пресвитера-еретика.

В 190 или 191 г. св. Ириней принял деятельное участие в обострившемся тогда пасхальном споре. Как известно, Церкви малоазийские и другие, в том числе и римская, не согласны были в вопросе о времени празднования Пасхи. Все согласны были в том, что смерть Иисуса Христа последовала 14 нисана[607]; но в то время как малоазийцы основывали свое вычисление времени праздника исключительно на лунном месяце, другие Церкви комбинировали лунный месяц с днями недели; малоазийцы праздновали Пасху 14 нисана, а другие Церкви — в следующее воскресенье. Уже в 154 г. епископ Аникита обсуждал этот вопрос со смирнским епископом Поликарпом, — но они не пришли к соглашению, хотя этим не были нарушены добрые отношения между ними (Euseb., Hist. eccl. V, 24), почему тогда спор не принял широких размеров. Но когда известный приверженец монтанизма Власт захотел распространить малоазийскую практику и в Риме, то римский епископ Виктор решил употребить энергичные меры для уничтожения разногласия: он созвал областные соборы и, поддержанный ими, потребовал от епископов Малой Азии, во главе которых стоял Поликрат Эфесский, сообразоваться с общим обычаем. Поликрат отказался: он с малоазийскими епископами не хочет изменять традициям, полученным от апостолов и предшествовавших епископов, а на угрозы Виктора решительно заявил: «Вот уже мне шестьдесят пять лет о Господе; я имел сношения с братиями по всей вселенной, прочитал все Св. Писание, и угроз не боюсь; старшие меня говорили: "Повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком" [Деян. 5: 29]» [(V, 24.7)]. Виктор хотел было отсечь от единения Церкви всей Азии и своими грамотами объявлял тамошних братий совершенно лишенными всякого общения. Многие епископы были несогласны с Виктором и советовали ему лучше позаботиться о мире, единении и любви с ближними. Когда таким образом в Церкви готовилось соблазнительное разделение, особенно энергичное слово о мире и терпении раздалось из Лиона, от миролюбивого епископа Иринея. Он соглашался, что таинство Воскресения должно праздновать в день Господень, однако и Виктору советует не отлучать от общения целые Церкви за верность их преданному древнему обычаю. Он указывает Виктору, что различия в церковной практике касаются не только празднования Пасхи, но и поста: «Такое различие в соблюдении поста произошло не в наше время, но гораздо прежде, у наших предков, которые, вероятно, не соблюдали в этом большой точности и простой частный свой обычай передавали потомству; тем не менее все они сохраняли мир, и мы живем между собой в мире, и разногласием касательно поста утверждается согласие веры» [(V, 24.13)]. Ириней далее напоминает Виктору, что предшественники его на римской кафедре не соблюдали малоазийского обычая в праздновании Пасхи и своим не позволяли соблюдать его, — несмотря на это, они сохраняли мир с братиями, приходившими к ним из тех Церквей, в которых тот обычай соблюдался, хотя соблюдение его для не соблюдавших должно было казаться весьма странным; за этот обычай никто и никогда не был отвергаем. В подтверждение сказанного Ириней напоминает собеседование по этому вопросу Аникиты с Поликарпом.

Виктор уступил, и готовившееся разделение [было] предотвращено. Евсевий свое повествование об этом заканчивает такими словами: «Таким образом, Ириней, миротворец по имени, был миротворцем (ειρηνοποιός) и по нраву». По поводу пасхального спора Ириней имел переписку и со многими другими предстоятелями Церквей (Euseb., Hist. eccl. V, 24).

Выступление Иринея в пасхальном споре произошло между 189 г., когда Виктор занял римскую кафедру, и 192 — годом смерти императора Коммода. О жизни его после этого времени нет никаких данных. Неизвестно и время смерти Иринея. Обычно смерть его полагается в 202 или 203 г. — в том предположении, что он претерпел мученичество в гонение Септимия Севера, но это мнение не имеет для себя сколько-нибудь серьезных оснований. Только позднейшие свидетели увенчивают Иринея венцом мученика. Тертуллиан, Ипполит, Евсевий и Иероним (в De viris illustribus) ничего не говорят об этом. Наиболее древним текстом, который дает ему предикат мученика, является комментарий Иеронима на пророка Исайю (ad 64.4-5[608]). Григорий Турский хочет дать более подробные сведения о мученической кончине св. Иринея (Hist. Franc. I, 29; In gloria martyrum [Libri miraculorum I] 49[609]), но сам подрывает достоверность своего повествования, помещая мученичество в гонение Марка Аврелия. При таком положении известий о кончине св. Иринея мученичество его должно считать, по меньшей мере, спорным: вероятно, св. Ириней дожил до конца дней в мире после деятельного и плодотворного епископского служения в течение четверти века.

Особенно много споров вызывает вопрос о хронологии жизни св. Иринея, точная установка которой имеет тем большее значение, что Ириней как свидетель для нас церковного Предания имеет такое значение, как ни один церковный писатель до Евсевия. Но в этом вопросе мнения исследователей сильно расходятся: в то время как одни полагают рождение Иринея в начале II в., другие отодвигают его к средине этого века. Наиболее яркими представителями этих взглядов в настоящее время являются Th. Zahn и Ad. Harnack. По мнению Th. Zahn'a, Ириней родился около 115 г., а по мнению Ad. Harnack'a — незадолго до 142 г., может быть между 135-142 гг. и ни в каком случае не раньше 130 г. Таким образом, разница достигает 15-27 лет. Она объясняется как отсутствием прямых хронологических данных относительно раннейшего периода жизни Иринея, так и разным объяснением того материала, который в настоящее время может быть использован для определения времени рождения его. Несомненно, что в столь раннем датировании Th. Zahn'a есть неприемлемые положения. Так, для определения времени жизни Иринея первым исходным пунктом может служить 177—178 гг., когда Ириней в качестве лионского пресвитера путешествовал в Рим с посланием лионских исповедников к епископу Елевферию. По тону рекомендации исповедников представляется весьма невероятным, чтобы Иринею тогда было 62—63 г., как это должно вытекать из устанавливаемой Th. Zahn'oM даты его рождения в 115 г. Но, с другой стороны, нельзя признать убедительными хронологические определения Ad. Harnack'a уже ввиду явной неустойчивости в них и колебания в пределах целых 12-ти лет (130-142 гг.). Если принять во внимание, во-первых, свидетельство Иринея, что Апокалипсис Иоанна был написан «незадолго до нашего времени, почти в наш век, под конец царствования Домитиана» (Adv. haer. V, 30.3), с другой стороны — его отношения к Поликарпу, которые, несомненно, не были кратковременными, но по силе произведенного ими впечатления должны были выразиться в продолжительном руководстве уже сознательным юношей, то, вероятно, мы будем недалеки от истины, если положим время рождения Иринея около того времени, которое Ad. Harnack считает возможным допустить как самое раннее, т. е. около 130 г. В таком случае получится, что до 25-летнего возраста Ириней мог находиться в общении с Поликарпом и пользовался его наставлениями, в возрасте около 40-50-ти лет он был пресвитером, а затем и епископом лионской Церкви, и умер в конце II или в начале III в. приблизительно 70-летним старцем.