Гермес Трижды Величайший изумрудная скрижаль

Не ложь говорю, а истину изрекаю.

То, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу. И все это только для того, что­бы свершить чудо одного-единственного.

Точно так же, как все сущие вещи возникли из мысли этого одного-единственного, так стали эти вещи вещами действи­тельными и действенными лишь путем упрощения примени­тельно случаю того же самого одного-единственного, единого.

Солнце — его отец. Луна — матерь его. Ветер вынашива­ет его во чреве своем. Земля вскармливает его.

Единое и только оно, — первопричина всяческого совершен­ства — повсеместно, всегда.

Мощь его есть наимощнейшая мощь — и даже более того! — и явлена в безграничии своем на земле.

Отдели же землю от огня, тонкое от грубого с величайшей осторожностью, с трепетным тщанием.

Тонкий, легчайший огонь, возлетев к небесам, тотчас же низой­дет на землю. Так свершится единение всех вещей — горних и дольних. И вот уже вселенская слава в дланях твоих. И вот уже — разве не видишь?! — мрак бежит прочь. Прочь! Это и есть сила сил — и даже еще сильнее! — потому что самое тончайшее, самое легчайшее уловляется ею, а самое тяжелое ею пронзено, ею проникновенно.

Так, так все сотворено. Так!

Бессчетны и удивительны применения, которые воспоследуют,

столь прекрасно сотворенного мира, всех вещей этого мира.

Вот почему Гермес Трижды Величайший — имя мое. Три

сферы философии подвластны мне. Три!

Но... умолкаю, возвестив все, что хотел, про деяние Солнца.

Умолкаю.

 

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ВЕЛИКОГО ЗАКОНА (Из неопубликованной рукописи мыслителя и духовидца)

Все существующее — как живая кишащая ткань без начала и конца, сплошная непрерывность сцеплений, где каж­дая петля, словно зубчатое колесо, входит зубцами в смежные с ним, движет их и без остановки движимо ими. Ни одно ко­лесо не есть начально-движущее, но всеобщее движение дви­жет каждое. Род есть условное единство, большая мировая петля; но всякое единство составлено из меньших единств-пе-тель, и меньшее — еще из меньших: все живые ячейки, ки­пящие самобытною жизнью, и каждая ячейка — зубчатое ко­лесо, движущее и движимое в своем единстве. Сверху до дна образ бытия тожествен: род — микрокосм, и особь — микро­косм, и каждый атом в особи — тоже, живая петля-ячейка движется двояко — вокруг своей оси и вверх к неведомой це­ли,— поддерживает, т.е. повторяет, свое бытие, и вместе мед­ленно преображает себя к совершенству; так в спиральном восхождении петель вечно ткет себя и расцветает вселенская ткань. Мельчайшие петли взаимно движут друг друга зубцами вокруг и вверх; их сцепление образует малые единства, также взаимно движущие друг друга вокруг и вверх; и все большие единства движут друг друга; и, наконец: спиральное движение высших единств есть единый восходящий круговорот Миро­здания. Малейший изъян, минутная остановка в одном узле — и смежные колеса остановились бы, а с ними дальнейшие.Но нет изъянов и остановок, все существующее необходимо и всякий род возник на нужном месте для специальной задачи.

Или можно уподобить мир идеальной фабрике. Мири­ады рабочих снуют по всем направлениям или стоят у стан­ков и трудятся. Они все разделены на артели по специально­стям, и каждая артель — на меньшие, и так без конца, и каж­дый в составе своей артели исполняет ее специальное назна­чение. Здесь рабочий — не раб, но свободный наследственный участник. Здесь стремление каждого — не только поддержи­вать, но и по силе улучшать производство; каждый одушевлен творческой страстью. Кто наследственно приставлен смазывать малейший винт, тот усердно всю жизнь смазывает свой винт и ревностно силится улучшить свою работу; и малейшее улуч­шение, достигнутое одним, наследственно передается всей его малой артели, артель на йоту меняет свой вид; и меняется ее совокупная деятельность, а вместе с тем тотчас должны изме­ниться вид и деятельность объемлющей ее большей артели и смежных. Так каждый на своем месте в творческих усилиях передвигает вверх весь иерархический строй. Нарастание ин­дивидуальных совершенствований создает новые нужды и для них — новые артели, или упраздняет прежние. Трудится каж­дая былинка в поле, трудится инфузория, клоп, клещ и таран­тул; их виды исчезают, сменяясь высшими; трудится человек, и людские поколения сменяют друг друга в спиральном вос­хождении, рушатся царства и возникают другие; роятся живые петли в концентрических кругах-единствах — в личностях, ви­дах и родах, медленно и неустанно расцветает в своих живых петлях сама себя ткущая жизнь. Всюду формы — и нет гра­ниц между формами, всюду специализация — и всякая спе­циальность нечувствительно переходит в соседнюю. Клоп — род, единство, мировая петля; без надобности не тронь ползу­щего! Он труженик мира, только его специальность тебе неиз­вестна. Так же, как ты, только не зная о том, он изо всех сил старается улучшить свой труд и совершенствует свои рабочие органы, чтобы ускорить всеобщее дело.

В этой мировой ткани норма всякого создания есть норма его спирально-кругового движения, т.е. норма поведе­ния. Человечество — такое же единство-петля, только движе­ние его несравненно действеннее всех остальных. Поэтому его поведение всего более способно, по крайней мере здесь, на земле, ускорять или задерживать мировой процесс. Ничто так не важно для мирового дела, как соблюдение человеком в его деятельности единого верховного закона, и ничто так не важ­но, как это, для самого человека, потому что, как сказано, мир больно бьет за отступления от своего Закона.

Камень и железо живут согласно естественному поряд­ку, потому что он непосредственно действует в их физико-хи­мическом составе. Непогрешимо живет растение, потому что его специальный закон вложен в его физиологию. Космически правильно живет и животное: в нем, одушевленном, телесные движения предопределяются состояниями его духа — и мир непосредственно регулирует его духовную жизнь инстинктом. В человеке, кроме физико-химического состава, физиологии и безотчетных душевных влечений, есть еще четвертый орган власти, центральный механизм духа, властный иерархически над теми тремя,— сознание. Уже физиология подвержена ошибкам, еще чаще заблуждается инстинкт; сознание же, хотя и регулируется безотчетными движениями духа, но регулиру­ется не принудительно, и потому наиболее способно ошибать­ся. Наоборот, оно в значительной мере управляет безотчетны­ми движениями души и чрез них, направляя их верно или неверно, определяет деятельность низших инстанций — фи­зиологии и структуры, т.е. поведение особи, в котором одном заинтересован мир. Следовательно, в последнем счете всего важнее найти норму космически правильной деятельности со­знания.

Такова задача в ее окончательном виде, и так именно пытаются решать ее все религии, идеологии и традиции. Че­ловек не властен погасить в себе сознание. Оно — оттуда же, откуда вся жизнь; оно так же закономерно развилось в челове­ке, как из физико-химической структуры развилась в растении его физиология, из физиологии в животном — его инстинкт. Сознание не настроено космически непогрешимо; между тем оно организует духовные движения и тем дает перевес силы. Оно должно научиться космически должному; тогда, в пред­еле, организованное сознанием служение человека миру будет не только несравненно действенно в добре и зле, каково оно уже теперь, но будет космически правильнее и могуществен­нее, нежели служение какой-либо другой твари.

Дух человеческий можно мыслить трехъярусным. В глубине мощным пластом, как ил в море, залегло бессозна­тельное, Мировая Воля в человеке — духовность. Безотчетное сознание — это накопленный и слежавшийся опыт предков, принудительно наследуемый личностью,— древнее до-челове­ческое и человеческое знание. Здесь в непроницаемой тьме кишат бессмертные страшные хотения и мысли, с глазами только наружу, но не внутрь себя. Отсюда властные влечения восходят вверх и, преображаясь в личности, образуют се ду-ховный строй. Отсюда в душевных бурях вырываются наверх и мгновенно овладевают волей исчадия тьмы — чудовище, жаждущее крови, или лучезарный ангел, единородный ему,— и испепеляют личность. И сюда непрерывно падают сверху твердые частицы личного опыта, как в море "вечным тихим дождем ниспадают на дно микроскопические раковины отжив­ших инфузорий.

Средний слой — Я, личность. Здесь роятся недоказуе­мые уверенности и безотчетные знания: "так я вижу мир, и ничто не убедит меня в противном". Это знание слагается в человеке помимо его воли; это знание — он сам, как единст­венный. Оно неискоренимо в нем, потому что коренится в бессознательном, и оно дорого ему, потому что олицетворяет его. Личность есть состав своеобразных усмотрений, уверенно-стей и хотений; конкретные желания и оценки человека — как бы ложноножки, высылаемые этой сердцевиною. Лич­ность — это сумма опыта прежних жизней, нашего.

Наверху, на поверхности, струится и яснеет самосозна­ние. Этот поток обоюдозрячих мыслей сверху, в своей логиче­ской ткани, прозрачен, а в глубине, где он переходит в сердеч­ную уверенность, темен. Здесь далеко не все лично; здесь сме­шаны идеи и влечения, из глубины взошедшие в сознание, и чужеродные, занесенные извне.

Таковы три яруса духа. В глубине бессознательного — творческий жар, наверху — холод; только в сердцевине, в личности, жизненная теплота. Изучать темный состав бессоз­нательного — значит изучать человека вообще и отчасти на­родность; узнать состав сознательных мнений значит узнать общество и время; личность же может быть познана только в ее личных полусознательных верованиях и побуждениях.

Каждый человек носит в себе план своего назначения и количество энергий и духовной силы, отпущенные ему в нужном для его призвания размере. Но его призвание — тай­на для него, и духовная сила в нем находиться в скрытом со­стоянии, как жизненность — в спорах и семенах. Всеобщее движение мира непосредственно приводит в движение глубин­ный механизм духа и отсюда передается личности, пробуждая соответственную часть ее духовной силы к действенному про­явлению чрез тело. Жизнь человека была бы космически пра­вильна, если бы всеобщее движение мира беспрепятственно передавалось в нем чрез бессознательные влечения в личную волю и дальше. Но этого нет. Уже при самом переходе из бес­сознательного в личность поток движения обычно застаивает­ся как бы в водоворотах — в страстях. Это один вид остановок, но есть и другой. Сознание не причастно духовной энер­гии, оно работает только над разбуженной уже кинетической энергией личности, организуя ее. Догмат, принцип, идея-суть; организованные сознанием, скрепленные цементом аналогии и окаменевшие личные пристрастия, замершие личные водо­вороты, мертвые точки единого мирового движения. Они хуже страстей, потому что страсть — все же движение, хотя и при­крепленное к месту, здесь же движения вовсе нет, но мертвый покой, ужас и пагуба всякой жизни.

Верховный закон жизни требует одного: не закрепляй! не тормози движения! Все существующее покорно этому зако­ну; непокорно ему — тормозит движение, закрепляя его в час­тях,— только сознание человека.

Жизнь непрерывно изменчива, природные создания непрерывно приспособляются к изменениям живой среды. В этом кипящем море непрерывно изменяющихся природных созданий стали мертвые человеческие создания — идеи, уч­реждения, вещи. Они мертвы, т.е. неспособны приспособлять­ся. Они своей неподвижностью говорят жизни: приспособляй­ся ко мне! Они деспоты. Им не устоять против длительного напора непрерывно изменяющейся жизни, но в срок своей ус­тойчивости они калечат бесчисленные живые создания, требуя от них одностороннего приспособления к себе, которое по са­мому существу противоестественно, а часто и невозможно. Они враждебны всякому изменению в пределах своей сферы, следовательно враждебны всякой живой индивидуальности, попадающей в их сферу,— потому что изменение есть закон живой индивидуальности. Так, ради сбережения сил сегодня, человек устанавливает в своем духе неподвижности, о которые он сам и его ближние завтра будут разбиваться в кровь, в за­креплениях нет правды, в духовных отверделостях нет здо­ровья. Правда и здоровье в полной расплавленности духа.

Потому что путь человечества ведет к свободе. Страш­ные отверделости прошлого неудержимо распадаются. Монар­хия сменилась несравненно менее длительными и более теку­чими формами власти, рабство и крепостничество — наем­ным трудом, закрепленность сословий — бессословным граж­данством, вековая собственность — частой сменой владения, латифундии — мелким дроблением земли, принудительное единобрачие — добровольным. Идет, идет работа молотобой­ца! И в духе догмат разложился; куда девалась его былая не­пререкаемая власть? Выветриваются прежние устои — камен­ная мораль и отвлеченные ценности. Они были твердынями — теперь они бродят по миру с изнеможением в кости — те-ни прошлого. И великие потрясения наших дней, которым нет ранных в прошлом,— что они, как не потрясающая мир работа молота, дробящего чудовищные отверделости общежи­тия и духа, насильственно спаянные империи, сплавы капита­ла, собственность, право — и отверделости навыков и созна­ния? Страшно жить среди крушений, когда осколки в бурном движении рвут тело и, разлетаясь в воздухе, размозжают мил­лионы жизней. Но страшный путь ведет туда, куда направле­на стрелка компаса. Сказано: "где твое сокровище, там твое сердце". Для того чтобы сердце не каменело, привязываясь к окаменелым сокровищам должны быть разбиты, распылены все земные сокровища, преходящие знания, волевое насилие души и духа; потому что в царство жизни войдут только ни­щие духом. Здесь поставлен тот же вопрос, который, каждая по-своему, решали все религии.— вопрос о космически пра­вильном человеческом поведении и разумении. Только нищие духом космически нормальны, потому что знать тайны не да­но человеку; а знающие и уверенные в своем знании и сами больны, и враждебны жизни. Душа человека должна быть, как текущие воды реки, а не как груда неподвижных камней, по­тому что дух есть сущность жизни, а жизнь — непрерывное приспособление, изменение, движение.

Так будет, потому что иначе не может быть. Наши се­годняшние грезы некогда воплотятся в железо и камень, пото­му что грезы пока — принудительные образы строительства. Но воплощение — смерть грезы: с первой же минуты своего воплощения она начинает выветриваться в своем каменно-же-лезном теле. Когда же окаменевшая греза совсем распадается, из ее развалин готовою встает новая греза. Таков роковой за­кон: всякая греза строит себе гробницу, ложится в нее и уми­рает в ней, рождая в смерти лучшую себя. Мы пока умеем жить только в гробницах дедовских грез; здесь, в стенах, во временной оседлости и прочности, нам спокойно, удобно и уютно, а непрестанное движение и беспредельный простор, ко­торые и суть жизнь, нам страшны. И пусть пока так, но надо знать направление пути. Эта вереница сменяющихся созида­ний — не дурная бесконечность: она эволюция и прогресс. Куда? — надо знать предел для того, чтобы по нему опреде­лять добро и зло в настоящем. Если полная расправленность духа есть его предельная космическая норма, ибо человече­ский дух, вместилище и верховный деятель жизни, должен в пределе стать абсолютно адекватным жизни в ее основном свойстве — в пластичности, изменяемости, движении, то благо — все то, что расплавляет дух, и зло — все, что закрепляет его в частичных отверделостях. Отсюда вытекают совершенно практические оценки. Новообразования больших держав — зло, распадение насильственно сплоченных — благо; респуб­лика лучше монархии, федеративный строй лучше, нежели централизованная республика, и чем мельче федеративная единица, тем лучше. Все, что ведет к большей замкнутости на­ций — зло, возрастающее торговое, духовное и личное обще­ние между ними — благо; интеграция торговли, производства и капитала в трестах — зло, производственная и потребитель­ская кооперация, ограничение прав наследования — благо. Что я назвал здесь, знаменует большую текучесть социального быта, могущественно расправляющую индивидуальный дух. Именно в нем сущность, он — последний, решающий фак­тор; и так как его внутреннее состояние еще несравненно бо­лее определяет социальный быт, чем обратно, то всего важнее его внутреннее освобождение от застоев, от предрассудков и систем, от всей догматики нравов и сознания.

У меня не хватает смелости договорить до конца. И к чему? Я не скажу, как Ницше: разрушьте ваши смешные ми­ровоззрения, снесите перегородки добра и зла.— Нет! дитя должно быть доношено в чреве. Но следует знать и помнить, что путь человечества идет от хаотического движения душев­ных сил к их гармоническому движению — к глубокому по­кою в непрестанном движении духа. Но не порогами, не вер­тикальными запрудами может быть выровнено бурное движе­ние стихийного потока. Частичные отверделости духа пока нужны человеку, как отдых, как наработка опыта и как обод­ряющее предвкушение того покоя; но они — обман, потому что в них нет движения. Их ценность — временная, по суще­ству же они вредны для всемирно-человеческого дела; оно со­вершается не чрез них, а наперекор им, в цельной глубине духа, и его свершение обнаруживается вовне их разрушением.

* * *

Эта статья публикуется в сокращенном варианте. На­писанная в 1922 г., она является последней работой, как бы духовным завещанием историка, мыслителя и философа Ми­хаила Осиповича Гершензона.

Посвященный в сокровенные знания, духовидец хоро­шо понимал Великий Закон и природные законы в его соста­ве, регулирующие эволюционное развитие, мораль, этику и нравственное поведение человека человека на каждой ступень-ке бесконечной лестницы в Небо, к Богу. Он пишет: "Я не скажу как Ницше; разрушьте ваши смешные мировоззрения, снесите перегородки добра и зла. Нет! дитя должно быть до­ношено в чреве", ибо мыслитель знал эволюционный закон в составе Великого: каждому овощу — свое время.

Это время наступило сегодня — время испытания ду­ха, время перемен. Повсеместно, на наших глазах, идет пере­оценка духовных ценностей, нарождение новых ориентиров, новых построений и систем миропонимания.

Без особых усилий рушатся берлинские стены, в счи­танные дни распадаются огромные державы. Это не случай­ность, не происки враждебных сил — это закономерное кос­мическое проявление очередного эволюционного перехода в иное качество.

Каждый стоит перед выбором: уйти в Небытие или пе­рейти в иную мерность Бытия, сдать первый серьезный экза­мен на право вхождения в шестую расу, расу Бессмертия.

О нашем времени для нас и о нас писал в начале века поэт от Бога, посредник между Небом и Землей Максимилиан Волошин.

Настало время новых мятежей

И катастроф: падений и безумий.

Благоразумным:

«Возвратитесь в стадо!»

Мятежнику:

«Пересоздай себя».