История о слуховом аппарате

 

Проводила экскурсию по Оптиной пустыни и познакомилась с землячкой: Ольга Батюкова приехала в обитель с Урала. После экскурсии пообщались, и в следующий свой приезд, уже в марте этого года, Ольга нашла меня, передала приветы из родного города и за чашкой чая рассказала короткую историю о своём папе. Разрешила поделиться этой историей с читателями.

Папа у Ольги – человек уже немолодой, ему недавно исполнилось восемьдесят лет. Несмотря на возраст, ведёт активный образ жизни, любит гулять, ходить пешком, сам ходит на рынок, в магазины, просто любуется природой и городом. Правда, о возрасте напоминает глухота, и папа постоянно носит слуховой аппарат.

Не так давно, в январе, папа, как обычно, вышел с утра прогуляться, а также выполнить заказы мамы и купить продукты. Шёл снег, народу на улице было много, и папа с удовольствием смотрел на оживлённые румяные лица встречных.

Прошёлся по белой набережной, полюбовался чудесным ледовым городком в центре. Таких, как он, просто гуляющих по зимнему городу с утра пораньше, почти не встретил: все торопились – на работу, за покупками, по делам. Несмотря на спешку, народ вёл себя тихо, спокойно: видимо, покой белоснежного утра настраивал на мир и покой в душе…

После долгой прогулки папа зашёл в многолюдный магазин: там тоже царила тишина. Осмотрелся по сторонам: тишина… Насторожился, задумался, подошёл ближе к очереди, к открывающему рот продавцу: тишина. Поднял руку к уху – нет спасительного слухового аппарата! Потерял! Расстроился сильно…

Потеря аппарата означала глухоту на неопределённое время, незапланированные расходы, заботы… Представив себе мысленно все будущие неприятности, расстроенный, тихонько отправился назад – домой. По пути осматривал дорогу, по которой только что, такой радостный, гулял.

Заглядывал везде: в урны, под скамейки, на обочины тротуаров. А снега выпало много, по центральным улицам миллионного города прошли целые толпы людей, которые могут легко затоптать маленький слуховой аппарат! И, поскольку папа прошёл в это утро очень длинный путь, то на удачу особенно не надеялся – ищи иголку в стоге сена!

И вдруг, у столба, среди окурков, цвет которых почти совпадал с окраской прибора, папа увидел… свой аппарат!

Лежит невредимый под ногами десятков и сотен людей, снующих по проспекту! Снег метёт, заметает следы и мусор, а маленький слуховой аппарат лежит и как будто ждёт своего владельца…

Счастливый папа благодарит Господа, со всех ног торопится домой, и, отряхиваясь от снега, потрясённый, рассказывает маме о чуде. На что мама спокойно и уверенно отвечает:

– Никакого чуда. Это дочь твоя молится за тебя в Оптиной пустыни.

Когда Ольга вернулась домой и узнала о происшедшем, то подтвердила, что в этот январский день действительно была в Оптиной, и в момент потери и счастливого обретения аппарата как раз молилась у мощей преподобных Оптинских старцев за своих любимых папу и маму.

 

История о старом серванте

 

Как-то неожиданно Олег Владимирович затосковал. Тосковать ему было совершенно не о чём: любимая семья, любимая работа с достойной зарплатой, поездки в отпуск с женой и трёхлетним сынишкой по удивительным и прекрасным местам. И в храм по выходным они ходили всей семьёй, и дом – полная чаша…

О чём тужить? А вот: всё чаще, глядя на подрастающего сыночка, стал вспоминать собственное детство. Маму, добрую, светлую. Он, маленький, любил подбежать, обнять, погладить ручонками светлые пушистые мамины волосы и сказать: «Солнышко моё!» А мама подхватывала на руки, кружила и отвечала радостно: «Олежка-сыроежка мой! Это ты моё солнышко!»

Папу он не знал, а с мамой им было очень хорошо вместе в их маленькой однокомнатной квартире. Там все радовало малыша: кухня, с самыми вкусными запахами на свете, уютный диванчик, собственный письменный стол, который ждал, когда он, Олежка пойдёт в школу и будет заниматься важным делом – уроками, а пока они с мамой за ним рисовали вместе, учили буквы, читали азбуку.

Или чудесный сервант, в котором располагалось целое множество полочек, шкафчиков, отделений. В одном – высоко – прятались сюрпризы и замечательные подарки: машинки, мяч, подъёмный кран, конструктор, из которого они вместе с мамой мастерили всякие разности. И у него всегда получалось лучше, чем у мамы, и она хвалила его: «Ты у меня настоящим мужчиной растёшь, сынок!»

Были антресоли, где ожидали своего часа новогодние игрушки. Он так любил и так ждал всегда приближения сказочных дней, когда мама, встав на стул, доставала большую коробку, полную ваты, дождика, хрустальных волшебных шаров и сосулек и прочих чудесных игрушек, которыми они украшали ёлку.

Был ящичек, где хранился их семейный фотоальбом. И там мама была маленькой девочкой в коротком платьице и школьницей с портфелем в руках, – это когда его ещё не было у мамы… И портрет мамы, где она смотрела прямо на него и улыбалась ласково, конечно, только ему, и солнечные лучи золотились на маминых солнечных волосах… «Солнышко», – шептал он, глядя на любимую фотографию.

А ещё – снимки на юге, где он строил на песке дворец, он всегда любил что-то строить, а мама смеялась и помогала. Он стал архитектором, и хорошим архитектором, – наверное, благодаря тем детским играм…

Что-то он совсем расклеился: игрушки ёлочные, сервант, диванчик… Узнал бы кто на работе… Метр девяносто пять и сто килограммов накачанного тела вкупе с суровым взглядом и короткой стрижкой как-то не свидетельствовали о сентиментальности их владельца.

Став взрослым, иногда слышал или читал высказывания о том, как балует мальчиков женское воспитание, не позволяет воспитать настоящих мужчин. Он хорошо знал, что это не так. Всё бывает по-разному…

Его мама была умной и сильной – это он сейчас понимал. Но силу свою всегда скрывала. Четырёхлетний Олежка боялся темноты, а мама делала вид, что не замечает страхов сына. Обнимала его и шептала:

– Сынок, мы, женщины, такие трусишки! Как хорошо, что у меня есть ты! Знаешь, вот в ванной темно, и мне даже страшно как-то туда идти…

И он чувствовал прилив великодушия и благородства, и это великодушие и желание помочь маме прогоняли страх начисто. И он шёл, и включал свет, и радостно объяснял:

– Смотри, видишь: светло! И нечего тут бояться!

А в пять лет он брал у мамы сумку:

– Мам, пойдём быстрее!

– Да я бы с радостью, сыночек, вот только сумка тяжёлая… Мы, женщины, народ хрупкий…

– Давай я понесу! Мне не тяжело!

Это сейчас он понимал, что сумка была совсем лёгкой, а тогда учился, – учился быть сильным.

– Не плачь, сынок, мужчины не плачут!

– А если не можешь не плакать?

– Закрой дверь и поплачь, а потом выйди и улыбнись!

Так внезапно закончилось детство и так рано. Из садика забрала мамина подруга, Лена.

– Где мама?

– В больнице, Олег. Ей делают операцию: аппендицит.

Маму он больше не увидел. И фото маминых больше в руках не держал никогда. Приехала тётя Галя, мамина сводная старшая сестра, быстро оформила его в детский дом:

– У меня своих детей нет и не было, а уж с чужими я и подавно не справлюсь. Ты уже большой, Олег, будешь расти в коллективе, тебе это полезно. Квартиру вашу я сдавать стану, что ей пустой стоять-то. Деньги получу с квартирантов, глядишь, тебе куплю подарок какой-нибудь к школе.

В детдоме он, домашний, любимый, тем не менее не стал мальчиком для битья. Он быстро научился драться и не давал себя в обиду. Грозой детдома был Шняга, Вовка Шнягин. Он не отличался особой силой, но был патологически жестоким, не боялся боли – ничего не боялся, мог порезать себя самого или других – на раз. Олег дрался с ним и делал вид, что тоже не боится боли, не боится крови – ничего не боится, и Шняга отстал, признал равным.

Подарков от тёти он не дождался. Да и саму тётю видел только один раз, когда уже вырос и стал жить самостоятельно. Тётя не лишила его жилья, не продала втихаря – и за то спасибо. Когда он, уже совершеннолетний, пришёл в их с мамой квартиру – она была пуста. Совершенно пуста – ни мебели, ничего. Даже лампочки выкручены. Что ж… он выжил, не пропал, не попал в тюрьму и не стал преступником или тунеядцем.

Он слишком хорошо помнил маму. Помнил её любовь, и эта любовь давала силы, вела по жизни. И сейчас про него можно сказать, что он состоялся. Как муж, отец, хороший работник, профессионал…

Отчего же так ноет сердце и всё чаще снятся сны об их маленькой квартире, наполненной светом, цветами? Снится чудесный сервант, и маленький диванчик, и их с мамой письменный стол… А главное, у него не осталось ни одной маминой фотографии – совсем ни одной. И он очень боялся, что время сотрёт из памяти её светлые волосы и глаза с рыжими крапинками – и он забудет, как выглядела мама.

Он никогда в жизни не молился о вещах или предметах. Молился о сыне, о жене, о здравии и спасении своей семьи, о путешествующих и страждущих в болезнях. А вещи – это такой пустяк…

А тут вдруг ночью проснулся – и больше не смог уснуть: опять снилось, как живут они себе с мамой вместе, как она любит его. Почувствовал сильную тоску и, встав, подошёл тихонько к окну. Смотрел, прижавшись лбом к стеклу, на тихо падающий снег и, неожиданно для себя стал молиться:

– Господи, пошли мне что-нибудь о маме, какую-нибудь весточку, хоть что… Я так боюсь забыть её. Так люблю её, Господи…

Сам удивился несуразности просьбы – столько лет прошло, какие там весточки…

Днём, как обычно, забегался и думать забыл о ночных переживаниях. После работы проехался по магазинам. Обычно ездили за покупками всей семьёй, но тут особый случай – нужно было поискать подарок на день рождения жене. Выходя из машины, услышал скрипучий голос:

– Олег, это ты, что ли? Какой взрослый стал! А здоровый-то какой! Да… Когда я тебя последний раз видела – тебе ведь лет восемнадцать было, да? А какая машина-то у тебя красивая! Разбогател, что ли? А про родную тётку и не вспоминаешь?!

И он послушно, сам не зная, зачем, поехал к тёте Гале, постаревшей, уменьшившейся в размерах, в гости. И пил жидкий чай на неприятно пахнувшей кухне. Послушно улыбался, и кивал головой, и слушал, как жаловалась тётка на одинокую жизнь, на маленькую пенсию. Потом спросил:

– У вас не осталось что-нибудь из маминых вещей?

– Ещё как осталось! Я хранила в целости и сохранности!

Повела в коридор, подняла занавеску над каким-то шкафом – и он узнал их с мамой сервант!

– Вишь, как вещь сохранилась! Для тебя берегла! Можешь забрать… Ты мне только, племяш, помоги чуток… Денег не хватает – сам небось знаешь, каково пенсионерам живётся на белом свете, да ещё если никто не помогает… А я ведь тебе много добра сделала, Олег! Квартиру твою сберегла для тебя! И вот буфет тебе сохранила – гляди: как новенький!

И он отдал тётке пятьдесят тысяч – всё, что было с собой. Вызвал машину и забрал сервант, привёз домой, поставил у себя в кабинете. Жена, увидев этот старый сервант в их со вкусом и любовью обставленном доме, вздохнула, но, будучи человеком тактичным и умным, ни слова не сказала против и расспрашивать, глядя на его лицо, пока не стала.

А он закрыл дверь в кабинет, подошёл к серванту – и увидел всё как наяву: машинки, и конструктор, и ёлочные игрушки, и сладости на полке. Стал открывать шкафчики – всё пусто, там не осталось ничего из их с мамой жизни, но это был их с мамой сервант. Вдруг в одном из ящиков он что-то заметил. Засунул руку поглубже и достал… их с мамой фотоальбом.

Олег Владимирович открыл альбом – на него смотрели мамины весёлые глаза, рыжие в крапинку, и солнечные лучи золотились на маминых солнечных волосах. И она смотрела прямо на него и улыбалась ласково, конечно, только ему. «Солнышко… Солнышко моё… Мама…» – прошептал он. Хорошо, что дверь в кабинет была закрыта – ведь мужчины не плачут.

 

Кто мой ближний?

 

Посвящается моей подруге Татьяне Кипрушевой-Кан

 

Стучат… Так громко стучат. Кто стучит, зачем? Таня с трудом открыла глаза, выкарабкиваясь из тяжёлого, беспокойного сна. Стучали в дверь:

– Вставайте! Вставайте, выходите!

Таня подвинула Надюшку, которая перебралась к ней ночью на постель, взяла со стола сотовый – половина второго.

– Одевайтесь, берите документы, деньги, ценные вещи, выходите – вода поднимается!

Люди, разбудившие её, пошли дальше, слышно было, как они стучали в соседские двери.

Таня встряхнула головой, прогоняя сон. Сон не желал уходить – может, этот стук в дверь ей просто приснился?

А начиналось всё так хорошо! Они долго ехали на поезде. По дороге, когда дочка спала, Таня открывала любимого Паустовского, «Чёрное море», и читала медленно: «Над голым хребтом показываются белые клочья облаков. Они похожи на рваную вату. Облака переваливают через хребет и падают к морю, но никогда до него не доходят. На половине горного склона они растворяются в воздухе.

Первые порывы ветра бьют по палубам кораблей. В море взвиваются смерчи. Ветер быстро набирает полную силу, и через два-три часа жестокий ураган уже хлещет с гор на бухту и город. Он подымает воду в заливе и несет её ливнями на дома. Море клокочет, как бы пытаясь взорваться».

Прочитав страницу, Таня откладывала книгу, смотрела на спящую дочку, следила за солнечным зайчиком, пляшущим по тёплому боку вагона, вздыхала с облегчением: как хорошо, что они едут на море в августе, – никаких ураганов!

Турбаза, море, солнце. Их с Надюшкой поселили в корпус с названием «Ореховая роща». Это потому, что рядом с корпусом была тенистая аллея из ореховых деревьев, фундук рос прямо над головой, падал на землю. В тени деревьев на улице – стол, вокруг цветы – розы. За столом потом ели сладкие, сахарные арбузы. Комната в домике тоже уютная, вешалка на двери в форме скрипичного ключа – такой сказочный домик, в окна которого стучались ветки ореховых деревьев.

В родной Воркуте такого не увидишь! И море – совсем рядом. Вода красивая, чистая, голубая, под вечер синяя. Воздух свежий, морской, иногда – розовый. А ещё они ездили в дендрарий, гуляли у водопадов! Ели от души фрукты. Подкармливали ласковую серую кошку со смешными котятами, прозвали её Муськой. Котята были слишком малы и прозвищ получить не успели.

В столовой соседями оказались бойкая рыжая разведёнка Света с пятилетней дочкой Дашей, высокий крупный мужчина с таким же крупным сыном лет семнадцати – серьёзные, вежливые. Немного портили впечатление от отдыха два молодых человека, которых Таня про себя называла «горячие кавказские парни». Они говорили с лёгким, почти незаметным акцентом, и совершенно нельзя было определить их национальность: грузины, дагестанцы, осетины? Чужаки. Непонятные чужаки.

Крепкие, шумные, они сразу же начали улыбаться Тане и Светке, подмигивать, угощать детей шоколадом. Таня знала, что знакомиться с ними нельзя: и мама дома предупреждала не связываться с лицами «кавказской национальности», и сама знала, что лучше держаться от них подальше.

Светка одному из них, помоложе, сказала что-то резкое, и они ей больше не улыбались, а Таня не умела грубить и так и терпела все эти улыбки и комплименты, и даже сладости, незаметно оказывавшиеся у Надюшки в руках. Дальше комплиментов, правда, дело, слава Богу, не шло, и Таня постепенно успокоилась – что делать, видно, у них такой стиль общения…

Ей было приятно общаться с высоким мужчиной, Владимиром Ивановичем, и его сыном Савелием, отвечать на их неторопливые реплики о погоде, о местных достопримечательностях. Владимир Иванович был свой, понятный, можно сказать, родной. И всё, что он говорил, тоже было понятно и близко: что купил, какие сувениры, что здесь дорого, а что дешевле, чем в их северных краях.

В дверь снова постучали:

– Быстрее! Собирайтесь, выходите!

Таня опомнилась, глянула на соседнюю койку, там спала Даша. Светка уже несколько раз по вечерам отпрашивалась у Тани на танцы, просила присмотреть за своей дочкой. Даша у неё была крупной, толстенькой и спокойной, спала очень крепко, беспокойств не доставляла, а трёхлетняя Надюшка всё равно часто перебиралась спать к маме и уютно сопела рядом…

Ну вот… Разбудили, испугали… Ну, вода поднимается – и что? Земля вся сухая, вода просто уйдёт в землю, и ничего не будет. Так сказал таксист днём, когда они с Надюшкой ездили на экскурсию. Он показал на столб в море – смерч – и усмехнулся:

– Ваша турбаза ведь «Торнадо» называется? Вот вам и торнадо. Где вы ещё такое увидите? Смотрите и любуйтесь!

– А это не опасно?

– Чего тут опасного?! Всю жизнь тут живём!

Таня повторила сама себе тихонько: «Чего тут опасного?!», оделась, приготовила одежду Надюшке, Даше. Взяла расчёску, причесалась, закрепила заколкой густые каштановые волосы, которые так и норовили рассыпаться тяжёлыми прядями. Подумала: что взять? Собрала в сумку документы, деньги, сотовый. Взять фотоаппарат или нет? А чемодан? А подарки? Она купила много подарков: маме, подруге. Сувениры. Купила очень вкусное кизиловое варенье, дешёвые яблоки, помидоры, продукты в дорогу: двухнедельный отпуск у моря уже приближался к концу.

В дверь постучали в третий раз:

– Что же вы не выходите?! Скорее! Рынок на том берегу уже смыло!

Голос был очень тревожный, и Таня вдруг почувствовала страх. Он подступил мгновенно, пошёл снизу и окатил всю —

до самой макушки. Стало холодно ногам, глянула вниз и ахнула: на полу появилась вода – она заливала грязными языками пол и неприятно лизала босые ступни. Руки стали мгновенно ледяными, мелко задрожали. О чём это она – какие помидоры, какое варенье?!

Таня стала будить детей. Надюшка проснулась сразу, села на кровати, послушно подавала ручки и ножки для одежды, и с ней Таня справилась быстро. Но на полу вода была уже по щиколотки, и Надюшка наотрез отказывалась идти сама. Даша никак не хотела просыпаться, а когда Таня всё-таки разбудила её, заревела басом, обхватила шею, мешая одевать её. Когда Таня наконец справилась с детьми и вышла на улицу, вода поднялась ещё немного и была уже выше щиколоток – холодная, грязная – обвивала ноги, мешала идти.

Таня стояла у забора и никак не могла понять: что делать дальше? Куда нужно идти? Вот глупая, почему она так долго раздумывала, собиралась?! Но ведь никто не предупреждал, никто не говорил об опасности!

Идти, честно говоря, она особо и не могла: испуганная Надюшка не желала слезать с рук, обвила ручонками шею, мешала смотреть, даже дышать стало тяжело, а Даша мёртвой хваткой вцепилась в правую ногу, не давая двинуться с места. Таня попыталась поднять на руки и Дашу, но не смогла: девочка была очень тяжёлой, и нести двух детей на руках сил явно не хватало.

Никто ничего не объявлял, никуда не звал, мимо в темноте в разные стороны двигались люди, громко кричали что-то друг другу, шумела вода, дул сильный ветер, заглушая их крики. Все эти люди были заняты собой и проходили мимо, никто не обращал внимания на Таню с детьми. Никому не было до них никакого дела, совсем никакого… Они стояли у забора, и Таня думала с отчаянием: зачем, зачем она взяла путёвки в этот злосчастный «Торнадо» с таким

говорящим названием?! Почему решила продлить путёвку на два дня? Продлять не хотели, а она так настаивала… Если бы уехала на два дня раньше, ничего бы не случилось… Вот и не верь после этого знакам и предупреждениям, посылаемым свыше!

Вдруг Таня увидела Владимира Ивановича с сыном и приободрилась, замахала свободной рукой, пытаясь привлечь внимание знакомого, да что там, почти друга – земляка. Владимир Иванович шагал по разливающейся воде тяжело, в руках большой кожаный чемодан и такая же большая сумка, под мышкой большой пакет, Савелий тоже нёс сумки. Проходя мимо, Владимир Иванович что-то прокричал, из-за шума воды Таня ничего не услышала. Он крикнул ещё:

– Догоняйте! Сумки тяжёлые, а то б помогли!

Таня смотрела в спину уходящих мужчин и чувствовала, как потихоньку закапали слёзы – ещё немного, и она зарыдает в голос, как Даша, вцепившаяся в юбку.

Внезапно кто-то тронул её за плечо, почти в ухо сказали:

– Нужно подниматься на гору, в столовую на горе.

Таня обернулась – «горячий кавказский парень». Она растерялась, пытаясь сообразить, можно ли довериться ему. А он, казалось, понял её сомнения и прокричал сквозь шум ветра и воды:

– Сестра, не бойся, нужно идти, пойдём!

Это ласковое «сестра» оборвало что-то внутри, натянутое как струна, и она заплакала. Парень оторвал Дашу от Таниной юбки, легко поднял, потянул свободной рукой Таню, повёл за собой.

А мутная вода ревела, набирая силу, идти было всё труднее, и, если бы не эта крепкая рука, она не смогла бы удержать равновесия. Пахло тиной, грязью, сыростью, глиной – этот запах наводнения потом долго стоял в носу, заставляя передёргиваться от отвращения, отбивая аппетит.

Они почти поднялись на гору, когда сбоку подбежала Светка, напуганная, растрёпанная, зарёванная. На горе, в столовой сидели до утра, с террасы было видно, как стремительно прибывала вода, перемахивала через трёхметровый забор, быстро скрывала фонтан, клумбу, деревья. Машины под навесом швыряло из стороны в сторону, они бились, уходили под воду. Потом уже ничего не видно.

Владимир Иванович с сыном сидели в столовой в окружении сумок и чемоданов. Увидев Таню, приветственно помахали руками. Людей было много, кто-то с вещами, кто-то в футболке и шортах, кто-то полураздетый – как спали в кроватях, так и выскочили.

Вахтанг, спаситель Тани, и его друг Дато, как оказалось, обошли все домики турбазы: будили спящих, помогали подняться в гору. Они прочёсывали территорию базы до последнего, чтобы никого не забыть. Именно они, как выяснилось, и разбудили Таню.

Вахтанг откуда-то принёс одеяло, потом бутылку минеральной воды. Таня спросила:

– А вы? Вы пить не хотите?

– Нет, спасибо, пейте, дайте детям.

– Устали? Я хотела сказать, хотела поблагодарить…

Он удивился:

– За что благодарить? Я мужчина, делал то, что положено мужчине.

Дети, хоть и были испуганы, однако, быстро уснули на одеяле, Таня думала, что не сможет сомкнуть глаз, но тоже отключилась, как будто щёлкнул телесный предохранитель, оберегая потрясённую душу.

Последнее, что увидела, засыпая: Дато принёс серую кошку Муську и трёх котят, мокрых, пищащих, тут же пристроившихся к мокрому боку матери. Таня хотела сказать: «А котят было четверо…», но не успела – уснула.

Наутро вода ушла, и они спустились к домикам, но домиков больше не было – наводнение смыло их. Вокруг чавкала жидкая грязь, неприятно пахло тиной, сыростью и глиной, и люди надевали на ноги полиэтиленовые пакеты, искали вещи. Таня не нашла ничего, смогла узнать только плавающую в воде дверь своего номера с вешалкой в форме скрипичного ключа.

До отъезда предстояло жить в гостинице, на походных условиях – без водопровода, без горячего обеда. Слава Богу – живы, здоровы, и дети вроде бы не очень испугались.

Заметила маленькое серое тельце утонувшего котёнка, который так и не успел получить прозвище, услышала по радио новости: погибших в наводнении – четыре человека. Про Вахтанга и Дато Светка разузнала: врачи, родом из Грузии.

Таня искала Вахтанга, хотела ещё раз поблагодарить, но его нигде не было. Увидела Дато и радостно закричала:

– Дато, здравствуйте, как вы?

Дато улыбнулся:

– Спасибо, всё в порядке. Я-то с барсеткой ходил – деньги, документы остались. А вот Вахтанг – без всего: ни денег, ни водительских прав – ничего! Рубашка и шорты! Ладно, паспорт его у меня, с моими документами вместе. Вон – идёт. Вахтанг, брат, нашёл что-нибудь?

Подошёл Вахтанг, тоже улыбнулся:

– Нет, ничего. Здравствуйте, Таня.

Таня очень расстроилась:

– Как же так?! Вы всех спасали, а сами… Послушайте… – Она стала рыться в сумочке в поисках кошелька.

Вахтанг нахмурился:

– Зачем обижаешь, Таня?! Деньги – это… это просто – деньги! Как нам Господь заповедал? Не собирайте себе сокровищ на земле… Слава Богу, все живы-здоровы! Вон Дато даже кота спас!

– Не кота, а кошку с котятами! – возразил весело Дато.

И они рассмеялись все трое и пошли вместе в гостиницу. Светило солнце, и только грязная вода под ногами напоминала о прошедшем наводнении.