Что такое «пошлость» в политической журналистике?

Широко распространено представление о том, что полити­ ческая журналистика - это «общественный контролер» и «оппонент» власти и одновременно — «посредник» между обществом и властью. Посредник же должен работать на сотрудничество между партнерами. Как совместить оппо­ нирование, оппозиционность с необходимостью сотрудни­ чества?

На какие последствия Вы рассчитываете, обнародуя свой материал?

Для любого журналиста самое сладкое слово — «свобода». Что такое свобода для политического журналиста?

В чем и как проявляется ответственность политического журналиста?

Политический журналист и статусный политик - это еди­ ное «политическое существо». Насколько велик фактор лич­ ных отношений в работе политического журналиста? Как Вы справляетесь со своими симпатиями и антипатиями?

Если бы Вы писали этический кодекс политического жур­ налиста, какие правила сочли бы общими?

Какие искушения есть у политического журналиста?

Как будет развиваться политическая журналистика в Рос­ сии?

Пожелали бы Вы моему поколению журналистов своей судьбы?

Павел Вощаное, обозреватель газеты «Трибуна»:

«ПОЛИТИЧЕСКОГО ЖУРНАЛИСТА ИЛИ ОЧЕНЬ ЛЮБЯТ, ИЛИ НЕНАВИДЯТ»

Здесь, наверное, надо говорить не о журналистах, а о политиках. Политик - очень условная профессия. Политиком может стать абсолютно любой человек. Это вид публичной де­ятельности, когда вы своими идеями пытаетесь заморочить го­лову окружающим и навязать им свою точку зрения. Если смот­реть на то, что у нас в России происходит вот уже десять лет, то у нас практически нет политиков, которые исповедовали какую-либо идею. У нас очень безграмотная политическая сре­да, подавляющее большинство не прочитало за свою жизнь ни одной книги по философии, по государственному строитель­ству. Политика — это прежде лицедейство, и только потом — знания. Если вы выдающийся философ, вас никакими сред­ствами не заставишь усесться на площади и на потеху толпе есть макароны. Или ходить по домам, пожимать всем руки и говорить, как ты заботишься о людях. Человек самостоятель­ного мышления не будет этим заниматься, поэтому политичес­кая среда всегда невежественная: откуда-то из низов выраста­ют публичные политики, осваиваются, обретают вес, их слово становится значимым: к ним прислушиваются, их мнение ти­ражируется СМИ. Но если в них есть стержень и они сумели приобрести достаточно системные знания и освоить политоло­гию, то эти люди обязательно политику покидают.

В ответ на мои рассуждения можно задать вопрос: а Сахаров, например... Можно еще много назвать имен, вспоминая конец 80-х - начало 90-х. Вообще ведь в СССР политики как таковой не было. У нас люди назначались партией. Когда все начало разва­ливаться, улица родила политиков, в политику пришло немало случайных людей. Андрей Дмитриевич Сахаров - случайный че­ловек в политике. Он бы там не удержался никогда, реальная перспектива, останься он жив, - отход от политики, где принима­ются решения. Он собственно, был диссидентствующим интеллек­туалом с мандатом депутата Верховного Совета СССР.

В конце 80-х - начале 90-х наблюдался массовый поход журналистов в политику. Ну и где они сейчас? В политике ос­тались единицы. Вспомните: главный редактор петербургской газеты «Смена» Виктор Югин был председателем комитета по СМИ. Где он? Нигде. В комитет входили журналисты Влади­мир Мукусев, Александр Любимов и другие телевизионные журналисты и журналисты из провинции. Не существовало политики, а существовало невежественное в политическом от­ношении население, выбирающее просто симпатичные мордаш­ки. Поэтому появлялась такая пена, как Саша Невзоров, ода­ренный в журналистике человек, но в политике он стал просто политическим провокатором, потому что он в этой области был совершенно невежественным.

Политика - это лицедейство, где успокаивают себя тем, что в политике нельзя быть откровенным. Потом они начина­ют лицемерить всюду и сами же верят в собственное лицеме­рие. А если говорить о российской политике, то она, кроме того, что невежественная, еще и очень алчная.

Родоначальник научной политологии Никколо Макиавел­ли много лет назад написал, что за каждой политической иде­ей стоит заурядный интерес к вещам. Когда политик начинает говорить о высоких материях, о государстве, о совести нации, о безопасности народа и т. д., то в российских условиях чаще всего за этим стоит интерес к вещам, к акциям, к собственнос­ти, к тому, что обеспечивает жизненное благополучие говоря­щего. А гражданам это абсолютно ничего не дает.

В России не появилась политика в идеальном значении это­го слова. Десять лет делили собственность. Во власть рвались только затем, чтобы поучаствовать в этом дележе. Теперь при­шел Путин, уже не делят — все поделили. Теперь политики за­нимаются тем, что эту собственность закрепляют. Задача состо­ит в том (об этом никто не говорит, но все понимают), чтобы через пять-десять лет, когда карьера Путина будет на излете, ни у кого - ни в толпе, ни в элите - даже мысль о несправедливости дележа собственности, возможности передела не возникала. Выбирались в Думу исключительно для того, чтобы прорваться на какой-нибудь пост, обеспечивающий приобретение куска.

Когда-то я участвовал в выборах в Думу, у меня был со­перник, который возглавлял компанию «Майский чай». Огром-

 

ные деньги были вложены в его выборы. Он победил, но я ни­чего не слышал об этом человеке и его политической деятель­ности. Он прорвался в Думу, чтобы реализовать интересы сво­ей компании, расширить свой бизнес.

Нечто подобное есть и в сегодняшней журналистике. В какой-то мере нас лишили профессии. Журналистика как про­фессия в России перестала существовать. Мы - люди, умею­щие складывать слова в предложения, больше ничего. Появи­лись довольно дикие хозяева СМИ, и большинство из нас отрабатывает свой хлеб. Политическая журналистика ничуть не лучше, чем сама политика. Удивляться нечему, когда отсут­ствует всякий аристократизм. Аристократизм - это уважение к себе и к делу, которым занимаешься. В Лондоне таксисты ведут себя, как лорды, предельно вежливы, и у тех, кого они обслуживают, даже не возникнет мысли фамильярно к ним обратиться. Вот это аристократизм! Не по крови, а как бы по человеческому духу.

Я был на Таймыре, когда там выбирали губернатора. Один кандидат представлял олигархов, а другой - чистую политику. Победил олигарх, и я все думал, почему люди отдали ему пред­почтение? Дело не в том, что старый губернатор надоел, наде­лал кучу ошибок. Люди, отдавая предпочтение новому, рассуж­дали так: по всему видно, что он наворовал, но ведь он, став нашим губернатором, вынужден будет с нами поделиться. Мы ведь обижаемся на власть не потому, что она неправильная, а потому, что она не делится. Поэтому нельзя говорить о том, что у нас власть плохая, а народ хороший. Понимаете, мне поставили очень жуткие условия: иногда нужно делать то, во что ты не особенно веришь. Был небольшой период во времена Михаила Горбачева, когда старая власть рухнула, а новая еще не родилась. Небольшой период вольницы - как чувствовал, так и писал. А сейчас приходится идти на компромиссы. Если какой-то заказ меня не шибко ломает, но дает возможность хо­рошо заработать, я соглашаюсь. Это вопрос выживания. Дру­гое дело, что это болото засасывает.

2. Надо знать, о чем ты пишешь. У нас чаще всего знают то, что произошло, и пытаются как-то логично это описать. В политике, в структуре политических отношений очень много определяет корысть, зависть, иногда складывающиеся альян-

сы. И все это никакого отношения к идеям - коммунистичес­ким, демократическим - не имеет. Репортаж с политического мероприятия - это не политическая журналистика. Другое дело, когда вы знаете всех этих людей на данной политической тусовке, знаете, когда они встречались, что обсуждали, кто стоит за спиной данного политика, кто его держит за горло, какие у него пристрастия и пороки - ведь именно этим и дер­жат! Если политик любит отдыхать на Гавайях, я должен знать, кто достает и оплачивает эти поездки. Я должен знать, что он делал до того, как стал политиком, из какого кошелька полу­чал деньги и какие сейчас у него отношения с этим кошель­ком. Кроме того, как и во всякой общественной деятельности, в политике есть свои законы и их надо знать и понимать. Когда ты это все освоишь, ты становишься политическим журналис­том, но твоя жизнь делается такой тоскливой, что когда люди радуются, тебе хочется уехать в лес и напиться.

3. Когда стыдно читать то, что написано.

4. Я думаю, что это ни то, ни другое. Журналисты не мо­
гут быть оппонентами политиков. Академия наук может, а
мы — нет. Мы должны проанализировать сильные и слабые
стороны политики Путина и сказать, какие последствия будут
в случае принятия того или иного решения. СМИ — контролер
власти, и мы должны ее держать в узде. Если этого контроля
не будет, то наши политики просто перейдут всякие границы,
что время от времени и происходит. И как общество может
узнать, что такое власть? Только из СМИ. Иначе общество сра­
зу же перерождается в тоталитарное.

5. Чем больше шума и громче скандал, тем больше меня
это радует. Если за кремлевскими стенами тишина, - значит,
ты ошибся или в выводах, или в выборе актуальности темы.
Политического журналиста или очень любят, или ненавидят.
Чувствовать себя приятнее, когда тебя знают, но не любят. А
когда встречаешься с читателями и в зале среди четырехсот
человек, скажем, один тебя не любит, то он перевешивает всех.
У меня нет друзей среди политических журналистов, но есть
редакции, с которыми мы, как говорится, дружим «домами».

6. Свобода - это необходимость. Хотя, к сожалению, сво­
боды быть не может, потому что у каждой газеты есть хозяева.
Знаете, в чем сейчас состоит свобода? В свободе выбора хозяев.

 

Когда ты в своей профессии что-то значишь и на тебя есть спрос, то ты имеешь такую возможность. До тех пор, пока журналис­та кормит только его труд, он не свободен, а когда у тебя есть что-то еще в загашнике, кроме этой профессии и это дает тебе некий доход, то ты уже иначе себя ощущаешь.

Я свободен и в том, и в другом отношении. Хотя мне слож­нее, потому что у меня очень плохие отношения с властью. Мне закрыт вход на любой телеканал, мне не дадут сделать свою программу, и если я сейчас отсюда уйду, то не так много будет изданий, которые меня возьмут. С другой стороны, я - доктор экономических наук, в прошлом руководитель крупного эко­номического предприятия, знающий, как делать деньги. Но налоги плачу регулярно.

В нашем деле вообще нельзя нарушать закон, по крайней мере, нельзя прокалываться в мелочах. Я, например, никогда не вожу машину в нетрезвом состоянии, кто-то другой выкру­тится, а я нет. Когда я писал об Анатолии Собчаке, то встре­чался со многими людьми в Петербурге. На меня завели уго­ловное дело, якобы из-за того, что я имею отношение к бандитам. Да, я действительно с ними встречался, и не с од­ним, - я был у них на сборищах, сидел с ними за одним сто­лом, потому что мне было важно узнать, что они думают на самом деле. И после десятой-двадцатой рюмки они начинали говорить вполне откровенно.

7. Наверное, все зависит от целей, которых ты добиваешь­
ся. Чтобы политическая среда стала лучше и мудрее, - это одно.
Если ищешь для себя какую-то выгоду, что нередко бывает в
журналистике, - другое.

8. Чем глубже вы внедряетесь в политическую среду, тем
больше у вас возникает человеческого общения с этими людь­
ми, тем больше вы обрастаете человеческими обязательства­
ми. Я выработал для себя очень опасную линию поведения в
политической журналистике: она, с одной стороны, дает боль­
шой результат, потому что я знаю то, чего не знают мои кол­
леги. С другой стороны, результат отрицательный, потому что
бывают ситуации, когда я что-то знаю, но написать не могу.
Можно изучать политиков со стороны, но они во внешнем
проявлении никогда не бывают откровенными. Они чаще все­
го лицемерят и несут ахинею, но понять, зачем они это дела-

ют, — очень трудно. Понять можно, только когда ты стано­вишься для них своим. Нужно внедриться в эту компанию, группировку, тусовку, чтобы они забыли, кто ты такой и об­щались как со своим товарищем.

Работать с Борисом Николаевичем Ельциным было сложнее, это был более высокий уровень политики, а я говорю о более низком. Когда люди, под соленый огурчик и водочку, где-ни­будь в бане или на берегу речки забывают, что они должны иг­рать роль. И вы понимаете, что собой представляет данный по­литик, чего от него можно ожидать. А дальше в вас борются два начала: профессиональное и человеческое. Вам трудно нарисо­вать реальный политический портрет этого человека, потому что отношения портятся. Когда-то один из больших политиков мне сказал: «Ты знаешь, вот дружить и общаться с тобой хотели бы все, но имей в виду, что никто тебя не любит». Потому что у меня есть определенная репутация иуды и предателя.

Когда я видел, как солидные и очень известные политики напивались до свинского состояния на глазах иностранных по­литиков, то писал об этом. Это не моя проблема, они нарушили этические нормы. Когда меня начинали упрекать, что я тоже там был, тоже выпивал, я отвечал: «Я не политик, а вы не пей­те». Но вот в случае с Борисом Ельциным я не смог, может быть, поступить профессионально. Я хотел написать книгу, как Кор­жаков. И написал, даже нашел издателя, а потом понял, что деньги заработать можно, а автора этой книги уважать никто никогда не будет. Я написал очень много про Ельцина, но как про политика. И практически ничего не написал о нем как о простом человеке со своими бытовыми особенностями, которые не имели отношения к политическим решениям.

У политика нет права на частную жизнь. Когда недавно Владимир Путин тайно отмечал свой день рождения под Пе­тербургом, я все интересовался, а что он ел, пил, с кем был. Мне даже сказали: любите вы, мол, в чужом белье копаться. Но мы, общество, человека нанимаем, чтобы он руководил стра­ной, и даем ему колоссальные возможности, т. е. заключаем договор, согласно которому этот человек берет на себя огром­ные обязательства, которые также дают нам право знать все о его частной жизни. Наша задача подглядывать, разнюхивать, а когда они говорят, что это неприлично, то ответ может быть

 

только один: неприлично пить, воровать, сквернословить чело­веку, который является первым лицом государства. Он - ви­зитная карточка государства. На Западе после скандальных публикаций политики уходят в отставку, а наши живут как известный герой Достоевского: «Бога нет и все дозволено». Что про них ни пиши.

Имя у журналиста возникает только тогда, когда он отво­евал себе право не ломать себя, а писать то, что чувствует и думает. Или вас сломают, или вы добьетесь того, что станете событием в журналистике. И тогда все политики, даже если они вас не любят, сами звонят и договариваются об интервью.

9. Да никаких особых правил. Обычные общечеловеческие
правила. Вообще в Международной Хартии Журналистов все
уже давно сформулировано. Журналист следует только обще­
ственным интересам.

10. Деньги. И карьера, что хорошо, если заставляет делать
работу лучше.

11. Зависит от того, как будет развиваться политика в Рос­
сии. Сегодняшние авторитарные тенденции, олигархия, корруп­
ция - все это позволяет сделать вывод, что политическая жур­
налистика конца 80-х годов была лучше, чем конца 90-х.
Критерий оценки - восприятие общества.

12. Нет. Я живу, так как я хочу, общаюсь с теми, с кем я
хочу. Но мы ведь говорим не о личном, а о чем-то более значи­
мом. А вот когда ты чувствуешь, что у тебя над головой пото­
лок, а желания и возможности намного выше этого потолка,
тогда... У меня было много идей и планов, но ничего из этого не
вышло. Я был одним из тех людей, кто создавал в России неза­
висимое телевидение, не НТВ, а просто независимое телевиде­
ние, и оказался в стороне. Также я был первым руководителем
агентства РИА-Новости, представлял там интересы президен­
та. Сейчас я к этому не имею никакого отношения, меня на
километр туда не подпустят. Я был создателем и председате­
лем наблюдательного совета первой и самой крупной коммер­
ческой компании России «Русский дом», стопроцентно государ­
ственной. Сейчас мне в коммерции и в бизнесе закрыты все
пути, потому что бизнес не терпит скандала и плохих отноше­
ний с властью. Наш бизнес удачлив только тогда, когда обслу­
живает интересы власти и делится с ней. Я никогда не хотел

обслуживать и делиться. Когда-то я начинал заниматься созда­нием российского отделения CNN, но теперь этим занимаются другие люди. У меня было желание издавать журнал, не буду говорить, какой, потому что я эту идею еще не совсем похоро­нил. Я начинал снимать фильм с Валерием Приемыховым, но человеку, который должен был дать денег на этот проект, по­звонили и объяснили, что со мной не следует сотрудничать. А уже был написан сценарий для фильма о политике, который назывался «Похождения проходимца». О случайном человеке, который попал во власть и политику. Моя жизнь в политике перекрыла мне доступ в остальные сферы деятельности.

 

У журналиста та же судьба, что и у всех демагогов, а впрочем - по меньшей мере на континенте, в противо­положность ситуации в Англии, да, в общем, ц в Пруссии в более ранний период, - та же судьба у адвоката (и ху­дожника): он не поддается устойчивой социальной класси­фикации. Он принадлежит к некоего рода касте париев, социально оцениваемых в «обществе» по тем ее предста­вителям, которые в этическом отношении стоят ниже всего. Отсюда - распространенность самых диковинных представлений о журналистах и их работе.

Макс Вебер

 

1. Один из самых больших знатоков политики Макс Вебер ут­
верждал, что политический журналист — это тип професси­
онального политика. Если Вы разделяете это утверждение,
то прокомментируйте реальную роль российского полити­
ческого журналиста в реальной политике. Если нет, то что
отличает профессионального политического журналиста от
политика?

2. Дефицит профессионализма обнаруживается в нашей се­
годняшней стране во всех сферах деятельности. Как Вы по­
нимаете «профессионализм» политического журналиста?

3. Что такое «пошлость» в политической журналистике?

4. Широко распространено представление о том, что полити­
ческая журналистика — это «общественный контролер» и
«оппонент» власти и одновременно - «посредник» между
обществом и властью. Посредник же должен работать на
сотрудничество между партнерами. Как совместить оппо­
нирование, оппозиционность с необходимостью сотрудни­
чества?

5. На какие последствия Вы рассчитываете, обнародуя свой
материал?

6. Для любого журналиста самое сладкое слово - «свобода».
Что такое свобода для политического журналиста?

7. В чем и как проявляется ответственность политического
журналиста?

8. Политический журналист и статусный политик - это еди­
ное «политическое существо». Насколько велик фактор лич­
ных отношений в работе политического журналиста? Как
Вы справляетесь со своими симпатиями и антипатиями?

9. Если бы Вы писали этический кодекс политического жур­
налиста, какие правила сочли бы общими?

10. Какие искушения есть у политического журналиста?

11. Как будет развиваться политическая журналистика в Рос­
сии?

12. Пожелали бы Вы моему поколению журналистов своей
судьбы?

 

Александр Гамов, политический обозреватель газеты «Комсомольская правда»:

«ЧТОБЫ БЫТЬ СВОБОДНЫМ,

ЖУРНАЛИСТУ НУЖНО БОРОТЬСЯ

НЕ ТОЛЬКО С ВЛАСТЬЮ,

НО И С САМИМ СОБОЙ»

1. Не соглашусь с Вебером. Политического журналиста от политика отличает независимость. По крайней мере, должна отличать. Независимых политиков не бывает, каждый из них -приверженец тех или иных политических взглядов.

Конечно, говорить об абсолютной независимости журнали­ста вряд ли возможно, ведь степень ее зависит от обстоятельств, от самого журналиста, от того издания, в котором он работает. Сейчас независимой на сто процентов журналистики в России нет. Особенно после того, как все СМИ поделили между собой олигархи, и каждый олигарх-владелец стал гнуть в своих сред­ствах массовой информации свою линию. К этому добавился еще и внутренний цензор, проснувшийся сейчас во многих по­литических журналистах. Ведь журналисты моего поколения начали работать при Брежневе, при коммунистах. Мы отравле­ны тем временем, тем воспитанием.

А что такое цензор? Когда в СССР была цензура, суще­ствовали запретные темы, запретные имена, И все держали нос по ветру и знали, что можно писать, что нельзя. Похоже, такое положение возвращается. И если говорить о том цензоре, кото­рый проснулся во мне, то он делает свое гадкое дело и иногда пытается водить рукой по моему тексту. Прежде чем что-то сказать, приходится сто раз подумать о тех последствиях, ко­торые вызовет то или иное выступление. Для политика про­счет последствий - норма. А вот журналист должен, наверное, действовать раскованнее.

Этот цензор проснулся еще до появления на политической сцене Владимира Путина, где-то в 1996 г., перед президентски­ми выборами. Именно тогда и встал вопрос о том, кто придет к власти — коммунисты или демократы. И в журналистах, и в

руководителях СМИ сработал инстинкт самосохранения. Реше­но было поддерживать Ельцина, при этом, как говорится, на­ступая на горло собственной песне. Ведь по-настоящему неза­висимый журналист находится над всеми политическими коллизиями. А в случае с «ельцинскими выборами» все СМИ оказались внутри, в команде.

2. Профессиональность - это осведомленность. Политичес­
кий журналист не может быть профессионалом, если он не ори­
ентируется в происходящем, если он питается только офици­
альной информацией или слухами. Под осведомленностью я
прежде всего понимаю знание тех скрытых пружин, которые
движут властью в принятии тех или иных решений. Когда воз­
вращаюсь из командировки, то, чтобы понять происходящее в
Москве, войти в курс дела, мне не достаточно отсмотреть ново­
сти НТВ, ОРТ или РТР. Необходимы личные встречи с людь­
ми, знающими все это изнутри.

3. Пошлость - публиковать заказные материалы. Пошло,
когда журналисту платят большие деньги, и он вопреки своим
убеждениям и взглядам пишет об этом человеке и даже, чаще
всего, ставит псевдоним. Я принципиально не пользуюсь псев­
донимами. Если журналист боится назвать свою фамилию, зна­
чит, он лукавит со своими читателями, боится за свои слова
или не отвечает за них. Это «заказуха», «джинса», которые и
являются синонимами пошлости.

Для того, чтобы быть полностью оппозиционной, четвер­ тая власть должна быть сильной. Сейчас стали говорить, что вот, пришел Путин, стал закручивать гайки, ущемлять свободу слова. Но я абсолютно с этим не согласен. Вновь надо вернуться и вспомнить 95—96-е годы, когда начался процесс утраты СМИ своей силы. Они были сильными в 90-91-х годах. Именно тогда появилось российское телевидение, российские газеты, именно тогда у новой и молодой власти, возглавляемой Ельциным, была мощная пресса, оппозиционная консервативному, коммунисти­ ческому центру. Сейчас же полностью оппозиционной и креп­ кой журналистики нет. И даже вся история с холдингом Медиа- Мост - не оппонирование власти, а вынужденная оппозицион­ ность или игра, рассчитанная на потребителя.

СМИ следует быть оппозиционными. Это необходимо, важ­но даже для самой власти. Конечно, власть так не считает и

 

делает все возможное, чтобы оппозиции в лице Думы, Совета Федерации или СМИ не существовало. Но это большая ошиб­ка. Такой крепкой власти, какая существует в России, нужна и крепкая оппозиция. Власть не должна чувствовать себя ком­фортно. Комфортность развращает всех, в том числе и власть. Принцип же сотрудничества как раз заложен в оппозици­онности. Оппозиция критикует власть не для того, чтобы толь­ко критиковать. Она указывает на болевые точки, провалы в действиях властей. Приведу пример. Несколько месяцев замер­зало Приморье, однако это не считалось всенародным бедстви­ем. Будто все происходило на другой планете, хотя пресса и не молчала. Мне кажется, что именно из-за того, что ослабла чет­вертая власть, ослабли нижняя и верхняя палаты парламента, этот «продрогший кризис» затянулся. И только к весне наша власть начала менять губернатора и его помощников. Если бы оппозиция была сильнее и начала звонить во все колокола, власть проснулась бы не в феврале, а в декабре. Оппозиция стимулирует своевременную реакцию, своевременное принятие решений.

5. Смотря какую цель преследую при написании материа­
ла. Можно только информировать общественность о том, что
происходит в эшелонах власти. Можно проанализировать тот
или иной шаг правительства. У власти есть привычка не заме­
чать, пропускать все мимо ушей. Эдакое высокомерие, напле­
вательское отношение. Журналистские выступления часто счи­
тают только мнениями одного журналиста. Это осложняется
еще и тем, что журналистов некоторых изданий относят к про­
водникам мнений и решений тех или иных олигархов.

А иногда так тебя допекут внутренние дрязги власти, ког­да вместо того, чтобы заниматься людскими проблемами, они начинают друг у друга перетягивать одеяло, и тогда ты наме­ренно идешь на провокационный выпад с желанием власть просто позлить. В таких случаях я рассчитываю на отрезвляю­щую реакцию.

6. Это свободно излагать свои взгляды, отсутствие цензо­
ра, олигархов в числе хозяев твоего издания, а также тесных
связей с властью. Когда ты работаешь в политической журна­
листке, то вольно или невольно обрастаешь какими-то обяза­
тельствами перед политиками. Ты знаешь, что можешь позво-

нить тому или иному политику в любое время дня и ночи и получить его комментарий. И ты вынужден дальше играть по другим правилам, стараясь лишний раз не подставить этого человека; должен прежде всего подумать: ага, сегодня я обру­шусь на него с критикой, а завтра будет ли он со мной разгова­ривать?

Политики очень обидчивы. Даже более обидчивы, чем дети и старые люди. Полтора года меня не аккредитовывали в Кремль, я был отлучен от многих источников информации. А все потому, что обидел своими публикациями некоторых крем­левских политиков. Так что теоретически рассуждать о свобо­де журналиста возможно, но на практике все обстоит по-друго­му. Вроде бы ты свободен, но руки-ноги связаны какими-то обязательствами, хорошими отношениями с конкретными людьми. После того, как у «Эха Москвы» испортились связи с Кремлем, мы не так часто видим их журналистов в поездках с президентом или на встречах с кремлевскими политиками. Таким образом власть дает журналистам понять - ведите себя хорошо и будете допущены. Но делить журналистов на своих и чужих, на адекватных и неадекватных, на вменяемых и невме­няемых - большая ошибка. Ведь у «неадекватных» СМИ (кста­ти, это кремлевское определение) очень большая аудитория слушателей, читателей, зрителей. И ущемляются не эти СМИ, а та аудитория, которую они обслуживают.

7. В позиции журналиста. А позиция включает в себя все
те составляющие, о которых мы уже говорили. Это и спосо­
бы, которыми ты добываешь информацию, и методы и фор­
мы, которые ты используешь, это и то, как ты иногда прово­
цируешь власть, как информируешь общество, как честен ты
перед своими читателями, удается ли тебе дистанцироваться
от власти.

8. У меня есть любимые герои, которых я больше воспри­
нимаю как интересных людей, нежели как статусных полити­
ков. Интересно, что по отношению к ним мои руки были более
развязаны, я могу писать о них критические статьи. И знаю,
что они прочитают, при случае все мне выскажут, но не оби­
дятся. А есть политики, которые мне не симпатичны. Стара­
юсь про них не писать, по крайней мере, плохого. Я никогда не
писал про Сергея Ястржембского, хотя он всячески выставлял

 

меня из Кремля и наговорил обо мне много гадостей. Я боялся быть необъективным. Но дистанцироваться от своих симпатий и антипатий невозможно. Если ты хочешь понять внутренний мир политика, узнать, как и чем он живет, что он любит и не любит, то он надолго становится тебе близким, и ты стараешь­ся не замечать каких-то его недостатков.

У любого журналиста есть свои герои в политике. Быть профессионалом означает необходимость тесно соприкасаться с властью, с политиками, дышать с ними одним воздухом. Ко­нечно, само издание должно соблюдать дистанцию от власти. Но вот журналист, наоборот, - к ней приблизиться. Не оказав­шись внутри темы, трудно и сложно растолковать читателям, кто такой Путин или Степашин, как и о чем думает власть. Главное в этом деле — вовремя остановиться и оглянуться - а не слишком ли ты приблизился, не поддался ли ты обаянию своих героев.

9. Независимость, неподкупность, порядочность... Этот ряд можно продолжать долго. Кодекс чести находится внутри каж­дого из нас, поэтому от того, будут ли какие-то официальные правила, ничего не изменится. Если бы в кабинете Сергея До­ренко повесили некий кодекс, его поведение в эфире вряд ли бы существенно изменилось. Журналистская этика ничем не отличается от человеческой этики. Человек порядочный мо­жет быть и журналистом, и космонавтом, и депутатом. И вряд ли есть необходимость выносить на обсуждение, а потом ут­верждать какие-то писаные правила поведения. Журналисту важно осознавать, что он служит не власти, не олигарху, кото­рому принадлежит его газета, не редактору, а именно газете, именно читателю, ее покупающему.

К тому же, независимо от того, в каких изданиях мы рабо­таем, существует журналистское братство, где мы друг друга знаем, друг за другом присматриваем, друг друга поддержива­ем. В этом сообществе существуют определенные правила, и если ты их преступил, у тебя вряд ли будет возможность в нем появиться вновь. Грязные люди здесь долго не задерживаются. Они появляются на какие-то определенные кампании, но зара­ботают денег, и все - больше они не нужны ни тем, кто им платил, ни тем, у кого они работали. У Горького в одном рас­сказе есть персонаж, который всегда ходил согнувшись. Но он

был уверен, что придет время и он выпрямит спину. Но время пришло, а разогнуться он так и не смог.

Еще я думаю, что настоящий кодекс чести у твоих читате­лей. Иногда, готовя материал, следя за выходом его, совершен­но забываешь, что у твоей газеты большой тираж, что ее чита­ют, что к твоим мыслям прислушиваются. Но после того, как твоя статья выходит, тебе звонят и пишут читатели, делают замечания, критикуют те или иные слова. И именно читатели являются судьями, именно они ставят журналиста на место.

10. Настолько приблизиться к власти, что утратишь свои
журналистские качества, главное из которых - оппозицион­
ность. Можно прибавить еще и искушение пользоваться в сугу­
бо своих, корыстных целях связями с большими начальника­
ми: один их звонок может решить многие личные проблемы -
квартиру сделать в хорошем районе, ребенка устроить в нуж­
ную школу. К сожалению, понятие - «прикормленный журна­
лист» - получило широкое распространение.

11. Радужных перспектив не рисую. Если власть не про-
зреет и не поймет, что четвертая власть - это равноправный
компаньон, что у нас общие задачи в переустройстве России,
прогноз для политической журналистики не очень хороший.
Хотя, на мой взгляд, прессу, глотнувшую свободы в романти­
ческие годы, вряд ли удастся заставить замолчать, закрутить
все болтики. Можно просто резьбу сорвать - либо нам, либо
себе. Да, иногда чиновникам в Кремле кажется, что они хотят
блага для страны, а журналисты все портят, мешают и вместо
того, чтобы власть прославлять, ругают. Они не хотят понять,
что мы действуем от имени своих подписчиков, представляем
читателей, нас и нашу газету выбравших. Ведь не только пре­
зидента или депутатов выбирают, но и СМИ. И мы должны от­
рабатывать оказанное нам доверие. Поэтому в Кремле, в Белом
доме, в Думе терпимее должны относиться к журналистам.
Хотя, чтобы быть свободным, журналисту нужно бороться не
только с властью, но и с самим собой.

12. Когда в журналистику придет новое поколение, не ис­
порченное брежневщиной, горбачевщиной, ельцинщиной, воз­
можно, тогда придет и долгожданная свобода. А пожелал бы я
своей судьбы... И да, и нет. С одной стороны, начиная с 1989 г.,
было много интересного: мы видели, как на наших глазах ме-

 

няется история, как снимают памятник Дзержинскому, как объявляют, что нет Советского Союза. С другой стороны, было много того, чего и врагу не пожелаешь: темный Белый дом, колючая проволока вокруг него, стреляющие танки среди бела дня, трупы в центре Москвы. И еще было много личных жур­налистских драм, когда надо пересматривать свои взгляды, видеть своих прежних коммунистических вождей с иной, мало приятной стороны. Надеюсь, новое поколение будет свободнее. В журналистской профессии много интересного. В ней всегда есть место подвигу.

И отнюдь не каждый отдает себе отчет в том, что по-настоящему хороший результат журналистской рабо­ты требует, по меньшей мере, столько же «духа», что и какой-нибудь результат деятельности ученого, прежде всего, вследствие необходимости выдать его сразу, по ко­манде и сразу же оказать эффект, при том, конечно, что условия творчества в данном случае совершенно другие. Почти никогда не отмечается, что ответственность здесь куда большая и что у каждого честного журналиста чув­ство ответственности, как показала война, в среднем ни­чуть не ниже, чем у ученого, но выше, А не отмечают оанный факт потому, что в памяти естественным обра­зом задерживаются именно результаты безответствен­ной деятельности журналистов в силу их часто ужасаю­щего эффекта.

Макс Вебер

 

Один из самых больших знатоков политики Макс Вебер ут­верждал, что политический журналист - это тип професси­онального политика. Если Вы разделяете это утверждение, то прокомментируйте реальную роль российского полити­ческого журналиста в реальной политике. Если нет, то что отличает профессионального политического журналиста от политика?

2.