Anitius Manlius Torquatus Sevennus Boethius 3 страница

Итак, Аристотель предварительно изложил то, что считал необхо-
димым для предикаментов; мультивокальное же и диверсивокальное
отверг, поскольку решил, что от них нет пользы для настоящего трак-
тата. Но все же и то и другое надлежит кратко определить. Мультиво-
кальное — то, у чего много имен и одно определение, например, круг-
лый щит (clipeus) и прямоугольный щит (scutum), или Марк Порций
Катон: ведь столь многими именами обозначается одна подлежащая
вещь. Диверсивокальное же — то, у чего ни имена, ни определения не
суть одно и то же, например, человек, цвет, и все прочее, что полно-
стью различается между собой и словесным наименованием, и смыс-
лом определения.

<...>

 

 

О субстанции

«Субстанция, называемая так в собственном смысле слова,
в первую очередь и в наивысшей степени, — это та, которая не ска-
зывается о субъекте и не находится в субъекте, как, например, не-
кий' человек или некая лошадь. Вторыми же субстанциями назы-
ваются виды, к которым принадлежат те, которые называются
субстанциями в первую очередь. И они, и роды этих видов. Напри-
мер, некий человек принадлежит к виду „человек", а родом для это-
го вида является „животное". Итак, эти [вещи], например „человек"
и „животное", называются вторыми субстанциями»².

Спрашивается, почему Аристотель начал трактат о предика-
ментах с субстанции? А потому, что любая вещь или находится
в субъекте или в субъекте не находится; и что бы ни находилось
в субъекте, нуждается в субъекте, так как не может существовать
в собственной природе. И так как субстанция субъектна всем ве-
щам, ничто из того, что находится в субъекте, не сможет существо-
вать вне субстанции. Но первичной является та природа, без кото-
рой другая не может существовать, поэтому представляется, что
субстанция первична по природе. Следовательно, нет ничего уди-
вительного в том, что Аристотель в [своем] исследовании прежде
рассмотрел то, что первично по природе; и хотя он не смог дать оп-
ределение субстанции, но после вышеприведенного примера он
дает описание, посредством которого мы можем узнать, что есть
собственно субстанция: это то, что не находится в субъекте, ибо
субстанция не находится в субъекте.

[Аристотель] производит некое деление субстанций, когда гово-
рит, что одни суть первые, а другие — вторые, называя первые инди-
видуальными, а вторые родами и видами индивидуальных. Итак,
хотя для первых и вторых субстанций общим является то, что они
не находятся в субъекте, в отношении первых субстанций добавле-
но: «не сказываться о субъекте», [и таким образом Аристотель] от-
личает первые субстанции от вторых. Ведь индивидуальная суб-
станция, поскольку она субстанция (in eo quod est substantia),
не находится в субъекте, а в том, что она индивидуальна, она не ска-
зывается о субъекте. Итак, первые субстанции — те, которые не на-
ходятся в субъекте и не сказываются о нем, как, например, Сократ
или Платон. Ведь они, поскольку суть субстанции, не находятся ни
в каком субъекте, а так как частны и индивидуальны, то не сказыва-
ются ни о каком субъекте. Вторые же субстанции, для которых об-
щим с первыми субстанциями является то, что они не находятся
в субъекте, [обладают] особенностью (proprium) «сказываться

¹ Некий (aliquis, quidam) для Боэция значит «определенный», «частный»,
то есть индивидуальный.

² Аристотель. Категории 2а 11.

о субъекте»; эти вторые субстанции универсальны, например, «че-
ловек», а также «животное», ибо человек и животное не находятся
ни в каком субъекте, но сказываются о некоем субъекте. Таким об-
разом, первые субстанции суть частные, вторые — универсальные.

«Субстанциями в собственном смысле» слова Аристотель назы-
вает индивидуальные субстанции потому, что самый вид «человек»,
а равно и «животное», которое есть род, мы собираем (colligere)
только лишь из познания индивидуального. А так как общность по-
знается (intelligere) из чувственных восприятий (sensus) единично-
го, то с полным основанием субстанциями в собственном смысле
называются индивидуальные и единичные. Индивидуальные суб-
станции названы «субстанциями в первую очередь» потому, что
любая акциденция прежде привходит в индивиды, и только затем —
во вторые субстанции. Ведь поскольку Аристарх есть грамматик и
Аристарх есть человек, человек есть грамматик. Итак, утверждает-
ся, что прежде любая акциденция привходит в индивид, и только за-
тем эта акциденция привходит в виды и роды субстанций. Следова-
тельно, правильно, что прежде существует субъект, он и называется
субстанцией в первую очередь.

А «[субстанцией] в наивысшей степени» первая субстанция на-
звана потому, что та [субстанция], которая наиболее субъектна про-
чим вещам, может быть названа субстанцией в наивысшей степени.
А наиболее субъектна первая субстанция, прочее же либо находит-
ся в первых субстанциях, либо сказывается о них как, например, ро-
ды и виды. Ведь роды и виды сказываются о своих индивидах, как
«животное» и «человек» сказываются о Сократе, то есть вторые суб-
станции о первых. Если же [речь идет] об акциденциях, то они
в первую очередь находятся в первых субстанциях. А так как и ак-
циденции находятся в первую очередь в первых субстанциях, и вто-
рые субстанции сказываются о первых, то первые субстанции субъ-
ектны вторым субстанциям и акциденциям. И поскольку они
субъектны в наивысшей степени и суть субсистенции' акциденций
и о них сказываются вторые субстанции, то они называются «суб-
станциями в наивысшей степени».

[Аристотель] говорит, что не все виды и не все роды являются
вторыми субстанциями, но лишь те, которые содержат первые
субстанции, как, например, «человек» и «животное». Ибо «чело-
век» содержит Сократа, то есть некую индивидуальную субстан-
цию. А «животное» содержит индивида и вид, то есть «человека»
и некоего человека. Поэтому Аристотель полагает, что роды и ви-
ды, которые сказываются о первых субстанциях, сами являются

' В трактате «Против Евтихия и Нестория» (Боэций. Утешение философи-
ей. С. 173,174) Боэций разделяет понятия «субстанция» и «субсистенция», од-
нако в данном случае субсистенция это то же, что и субстанция. Действитель-
но, субсистенции из трактата «Против Евтихия и Нестория» суть роды и виды,
здесь же субсистенциями называются индивидуальные субстанции.

 

 

вторыми субстанциями, говоря об этом так: «вторыми же суб-
станциями называются виды, к которым принадлежат те, которые
называются субстанциями в первую очередь; они и роды этих ви-
дов», и затем приводит подходящие примеры, как если бы гово-
рил: «Не всякий род и не всякий [вид] я называю субстанцией,
но лишь те виды, к которым принадлежат эти индивиды, то есть
первые субстанции, и роды этих видов, содержащих первые суб-
станции». Это, надо полагать, сказано для того, чтобы кто-нибудь
не подумал, что цвет, который есть род, или белое (album), кото-
рое есть вид, являются вторыми субстанциями, ведь они не содер-
жат под собой первых [субстанций].

Однако кто-нибудь может сказать: каким образом индивидуаль-
ные субстанции могли быть первичными, если все то, что первично,
будучи уничтоженным, уничтожает то, что является последующим,
а когда исчезает последующее, более раннее не уничтожается? В са-
мом деле, если погибнет «человек», тотчас же исчезнет и Сократ, ес-
ли же исчезнет Сократ, «человек» не будет немедленно уничтожен.
Следовательно, если с уничтожением родов и видов индивиды ис-
чезают, а при уничтожении индивидов роды и виды сохраняются,
было бы правильнее назвать роды и виды первичными субстанция-
ми. Но таким образом природа индивидов понимается неверно, ибо
субстанция индивидов не заключена целиком в одном Сократе или
в каком-нибудь одном человеке, но во всех единичных [людях].
Ведь роды и виды постигаются не из одного единичного, но схваты-
ваются умозрением (ratio mentis) из всех отдельных индивидов.
В самом деле, мы всегда предпочитаем то, что сходно в чувственных
восприятиях, весьма похоже обозначать словами. Тот же, кто пер-
вым наименовал человека, не представлял себе (concipere) [челове-
ка], собранного из единичных людей, но [представлял] в уме некое-
го единичного индивида, которому и дал имя человека. Итак, с
уничтожением единичных людей не сохранится и «человек», и при
уничтожении единичных животных исчезнет и «животное». По-
скольку же в этой книге речь идет о значении слов, те [субстанции],
которые прежде получили имена, [Аристотель] с полным основани-
ем назвал первыми субстанциями; прежде же имена получило то,
что раньше могло быть воспринято чувствами. А чувствам подлежат
первые индивиды, поэтому [Аристотель] обоснованно располагает
их в делении первыми.

Таким же образом разрешается и другая проблема, которая за-
ключается в следующем: при том, что первые умопостигаемые по
природе [вещи] суть субстанции, как, например Бог и ум, почему
же не их Аристотель именует первичными субстанциями? Потому,
что здесь идет речь об именах, имена же сперва были даны тому,
что в первую очередь являлось субъектами чувственного восприя-
тия, любое же из того, что относится к умопостигаемой бестелесно-
сти, в получении имен считается последующим. А так как в этом

труде трактуется в первую очередь об именах, то индивидуальным
субстанциям, которые первые подлежат чувствам, посвящены пер-
вые слова в труде, повествующем о словах, и по праву индивиду-
альные и чувственно воспринимаемые субстанции рассматривают-
ся как первые субстанции.

Хотя существуют три субстанции (материя, форма [species]'
и та, которая производится из этих двух, во всех отношениях со-
ставная и совокупная субстанция), здесь повествуется не об одной
только материи или одной только форме (species), но о соедине-
нии и смешении их обоих. Части же субстанции, форма (species)
и материя, из которых состоит сама субстанция, несоставны и про-
сты. Аристотель упоминает их позже, говоря между делом, что ча-
сти субстанций и сами являются субстанциями. И довольно об
этом. Теперь перейдем к следующему.

«Из сказанного очевидно, что у того, что сказывается о субъек-
те, необходимо сказывается [о субъекте] и имя и смысл (ratio),
как, например, „человек" сказывается о субъекте — некоем чело-
веке. Его имя сказывается следующим образом: ведь ты скажешь
„человек" о некоем человеке. Смысл (ratio) „человека" также бу-
дет сказываться о субъекте — некоем человеке, ведь некий чело-
век и человек, и живое существо; так что о субъекте будет сказы-
ваться и имя, и смысл (ratio). У того же, что находится в субъекте,
в большинстве случаев ни имя, ни смысл (ratio) не сказываются
о субъекте. Иногда, в определенных случаях, ничто, однако, не
препятствует тому, чтобы имя сказывалось о субъекте; смысл (ra-
tio) же не может сказываться. Так, например, белое, находясь
в субъекте — в теле — сказывается о субъекте, ведь о теле говорит-
ся, что оно белое; смысл (ratio) же белого никогда не сказывается
о теле. А все прочее или говорится о субъектах — первых субстан-
циях, или находится в них как в субъектах. Это ясно из того, что
полагается через единичное: животное, например, сказывается
о человеке, следовательно, и о некоем человеке; ведь если бы [оно
не сказывалось] ни об одном из определенных людей, то [не ска-
зывалось бы] и о человеке вообще. Опять же, цвет находится в те-
ле, следовательно, в каком-либо [определенном] теле, если же его
нет ни в одном из единичных [тел], то нет и ни в каком теле вооб-
ще. Таким образом, все прочее или говорится о субъектах — пер-
вых субстанциях или находится в них — в субъектах. Следова-

' В трактате «О Троице» (Боэций. Утешение философией. С. 148) Боэций
пишет о формах (formae), существующих вне материи и происходящих от
них образах (imagines), подобиях этих форм, существующих в телах. Похоже,
что species, образующие вместе с материей составные вещи, и являются таки-
ми «вторичными формами», или образами, которые Боэций специально не
хочет называть формами, поскольку «эти последние [т. е. образы], существу-
ющие в телах, мы неверно именуем формами: все это лишь образы, подобие
форм, существующих не в материи» (Там же).

 

 

тельно, если бы не существовало первых субстанций, то не было
бы возможным существование ничего иного»¹.

Все, о чем было сказано, либо находится в субъекте, либо ска-
зывается о субъекте. Но не все, что находится в субъекте, сказы-
вается о своих собственных субъектах. Действительно, то, что на-
ходится в каком-либо субъекте, [иногда] сказывается о своем
субъекте. Так, например, «белое» сказывается о теле, ведь о теле
говорится, что оно белое. Но, поскольку вторые субстанции есть
для первых либо виды, либо роды (например, для Сократа видом
является «человек», родом — «животное»), а род сказывается
о субъектных [ему] видах и индивидах унивокально, то вторые
субстанции сказываются о субъектных [им] видах посредством
унивокальной предикации. В самом деле, если произведено одно
определение первых и вторых субстанций, то оно совпадает. Ведь
и животное, и человек, и Сократ связываются одним определени-
ем, ибо они суть субстанции одушевленные и чувствующие. Сле-
довательно, вторые субстанции, сказываясь о своих субъектах,
то есть о первых субстанциях, сказываются унивокально.

Иногда же самое имя того, что находится в субъекте, не сказы-
вается о субъекте. Так, добродетель находится в душе, но никоим
образом не сказывается о душе. А иногда [имя того, что находит-
ся в субъекте], сказывается отыменно. Так, например, поскольку
грамматика находится в человеке, то он отыменно называется гра-
мотным от грамматики. Однако, часто и самое имя [находящегося
в субъекте] сказывается о субъекте. Например, поскольку белое на-
ходится в теле, о теле говорят, что оно белое. Но [возможно только
следующее]: либо имя не сказывается, либо сказывается как оты-
менное, либо же предикация осуществляется посредством собст-
венного имени. Определение того, что находится в субъекте, о са-
мом субъекте никогда не сказывается. Так, например, «белое»:
поскольку оно находится в субъекте — теле, — имя белого сказыва-
ется о теле, но определение белого никоим образом не сказывается
о теле. Ведь белое или тело не могут определяться посредством
смыслов (ratio) друг друга. Далее, если любая акциденция находит-
ся в субъекте и субъект является субстанцией, субстанция отлича-
ется от акциденции, отличается также и определение субстанции
и акциденции, так что определение субъекта и того, что находится
в субъекте, не может быть одним и тем же. И это то, о чем говорит
[Аристотель]: «У того же, что находится в субъекте в большинстве
случаев ни имя, ни смысл (ratio) не сказываются о субъекте», как
добродетель о душе. И добавляет: «Иногда, в определенных случа-
ях, ничто, однако, не препятствует тому, чтобы имя сказывалось
[о субъекте]», в одних случаях — отыменно, в других — собствен-
ным именем. Что же касается сказуемого вторых субстанций,

' Аристотель. Категории 2а 19.

то оно всегда привходит к первым субстанциям. Ведь если некий
человек — и человек, и животное, и прочее, то и человеку и некое-
му человеку подходит одно определение животного.

Но все же сам Аристотель весьма явно показывает, что индиви-
дуальные и частные субстанции являются субстанциями в боль-
шей степени. Так как любая вещь — это или субстанция, или акци-
денция, из субстанций же одни — первые, а другие — вторые,
то получается тройное деление, так что всякая вещь или акциден-
ция, или первая субстанция, или вторая. А для того, чтобы их де-
ление произошло согласно описанию, мы говорим таким образом:
всякая вещь или находится в субъекте, или в субъекте не находит-
ся; из тех, которые находятся в субъекте, одни сказываются о субъ-
екте, другие нет; из тех, которые не находятся в субъекте, одни не
сказываются о субъекте, другие же сказываются. Итак, всякая
вещь либо находится в субъекте, либо в субъекте не находится.
Она или находится в субъекте и сказывается о субъекте, или нахо-
дится в субъекте и не сказывается ни о каком субъекте, или не на-
ходится в субъекте и сказывается о субъекте, или не находится
в субъекте и не сказывается ни о каком субъекте. Следовательно,
если мы, приняв это, отделим первые субстанции, останутся вто-
рые субстанции и акциденции. Но вторые субстанции — те, кото-
рые не находятся в субъекте и сказываются о субъекте. Поэтому
они удерживают свое бытие, только лишь сказываясь о других.
Сказываются же вторые субстанции о первых, следовательно, пре-
дикация относительно первых субстанций является причиной су-
ществования вторых субстанций. Ведь вторые субстанции не су-
ществовали бы иначе как сказываясь о первых; то же, что
находится в субъекте, совершенно не имело бы возможности для
существования, если бы каким-либо образом не опиралось на пер-
вые субстанции как на основание.

Итак, все существующее, кроме первых субстанций, будет или
вторыми субстанциями, или акциденциями. Но вторые субстан-
ции сказываются о первых субстанциях, а акциденции находятся
в первых субстанциях. Поэтому все или сказывается о первых
субстанциях, как вторые субстанции, или находится в первых
субстанциях, как акциденции, что Аристотель изложил следую-
щим образом: «а все прочее или говорится о субъектах — первых
субстанциях, или находится в них, как в субъектах», что подкре-
пил также наидостовернейшими примерами. Действительно, он
утверждает, что если акциденция не находится ни в каком субъек-
те — теле, то и не в каком теле вообще. Ибо если говорится, что
[акциденция не находится] ни в чем из единичного, то и ни в чем
вообще. Равным образом если «животное» не сказывается о еди-
ничных и индивидуальных людях, то не сказывается ни о каком
человеке вообще. Поэтому вторые субстанции сказываются в си-
лу того, что существуют первые, а некие акциденции существуют

 

 

потому, что первые субстанции являются для них субъектами. Ес-
ли бы первые субстанции не существовали, не могло бы сущест-
вовать ни то, что о них сказывается, ни то, что находится в них
как в субъектах.

«Из вторых субстанций вид в большей степени субстанция,
чем род, ведь он ближе к первой субстанции. Ибо если кто-нибудь
стал бы указывать, что есть первая субстанция, то он укажет бо-
лее наглядно и подобающе, назвав вид, нежели род. Так, указывая
некоего человека, он явственнее укажет, указав [вид] „человек",
чем [род] „животное". Первое в большей степени свойственно не-
коему человеку, второе — общему. И когда указываешь некое де-
рево, то явственнее укажешь, указывая [вид] „дерево", нежели
[род] „растение"»¹.

Известно, что индивидуальные субстанции суть субстанции
первые, наивысшим образом и в собственном смысле слова. Вто-
рые же субстанции, то есть роды и виды, как не одинаково удале-
ны от первой субстанции, так и не являются субстанциями в рав-
ной степени. Ведь так как вид ближе к первой субстанции, нежели
род, он в большей степени субстанция, нежели его собственный
род. Так, «человек» ближе к Сократу, нежели «животное», и по
этой же причине «человек» в большей степени субстанция. Хотя
«животное» и само является субстанцией, но в меньшей степени,
нежели «человек». Это происходит потому, что в любом определе-
нии вид более подходяще сказывается о первой субстанции, неже-
ли род. Ибо если кто-нибудь желает указать, что есть Сократ,
то покажет более близкую и свойственную Сократу субстанцию,
если скажет, что он — человек, нежели животное. То, что Сократ —
животное, обще с другими, которые не суть люди, как, например,
лошадь или бык. А то, что он человек, не является общим ни с чем
другим, кроме как с теми, кто содержится под видом «человек».
Поэтому обозначение будет ближе к значению, когда индивид ука-
зывается посредством вида, нежели когда сказывается имя рода.
И точно так же, если кто-нибудь, желая обозначить какое-либо ин-
дивидуальное дерево, назовет его деревом: он более близко обо-
значит, что есть то, что он определяет, чем когда назовет [дерево]
растением. Растение же есть род дерева, и оно сказывается также
о том, что не является деревьями, например о капусте или о лату-
ке. А потому не подлежит сомнению, что виды в большей степени
субстанции, так как ближе к первым и в высшей степени субстан-
циям, поэтому означенный вид указывает на то, что есть это, более
подходяще и наглядно, род же — более отдаленно и обще.

«Далее, первичные субстанции называются субстанциями в
высшей степени потому, что они субъектны всему прочему, и все
прочее либо сказывается о них, либо находится в них. И как пер-

воначальные субстанции относятся ко всему прочему, так и вид
относится к роду: вид субъектен роду, ведь роды сказываются
о видах, но не наоборот, вид о родах. А потому и из этого ясно, что
вид в большей степени субстанция, чем род»¹.

[Аристотель] вновь подтверждает посредством более веского
доказательства то, что виды суть субстанции в большей степени;
он разъясняет, что это обстоит так, через подобие. Ибо поскольку
все субстанции — либо первые, либо вторые, вторые же — либо ро-
ды, либо виды, то тот из видов или родов, который найден более
подобным первым субстанциям, будет обоснованно считаться суб-
станцией в большей степени. Но первые субстанции потому назы-
ваются субстанциями в высшей степени, что они субъектны всему,
так что прочее или находится в них, как акциденции, или сказыва-
ется о них, как вторые субстанции. Таким образом, то, что привхо-
дит в первые субстанции, то же и в виды, ведь виды субъектны
всем акциденциям и о видах сказываются роды, но виды не сказы-
ваются о родах. Поэтому роды субъектны не в той же степени, что
и виды. Ибо виды не сказываются о родах. Следовательно, как
первые субстанции субъектны вторым субстанциям и акциденци-
ям, так и виды субъектны акциденциям и родам. А роды, хотя они
и субъектны акциденциям, видам все же не субъектны. Поэтому
у вида имеется большее подобие по отношению к первым субстан-
циям, нежели у рода. А если у видов имеется большее подобие по
отношению к субстанциям в высшей степени, то они и сами будут
субстанциями в большей степени.

Но пусть кто-нибудь не подумает, что мы говорим: те, что суть
роды, видами быть не могут, [ведь мы имеем в виду только то], что
они не могут быть видами в том, что они суть роды. Ведь [вид], в
том, что он есть вид, не сказывается о более высоких [родах], в том
же, что он есть род, он сказывается о том, чьим родом он является.
Поэтому сами роды не могут быть субъектными тому, родами чего
они являются, а виды не могут сказываться о том, виды чего они
суть. ^Λ

«Из самих же видов, не являющихся родами, ни один не явля-
ется субстанцией в большей степени, чем другой. Не более близ-
ко укажешь некоего человека, указывая [вид] „человек", чем ког-
да укажешь некую лошадь, указывая [вид] „лошадь". Также и одна
первичная субстанция не в большей степени субстанция, чем дру-
гая, ведь некий человек не в большей степени субстанция, чем не-
кий бык»².

Сказано также (как учил Порфирий в книге о родах, видах, от-
личительных, собственных и привходящих признаках), что одни
[вещи] суть только роды, род которых найти невозможно, другие —

' Аристотель. Категории 2Ь 15. ''Аристотель. Категории 2Ь 21.

' Аристотель. Категории 2Ь 7.

 

 

 

только виды, которые не могут быть разделены на другие виды. Это
те, которые сказываются в отношении того, что есть это (in eo quod
quid sit), о многих различных по числу [индивидах], расположенных
под своим видом и не различающихся между собой характером (figu-
га) своей природы: например, «человек» сказывается о единичных
людях, «лошадь» — о единичных лошадях, «бык» — о единичных бы-
ках. Итак, подобные виды, которые главенствуют над одними толь-
ко индивидами, такие как «человек» или «лошадь», поскольку не мо-
гут быть родами, всегда являются равными субстанциями. Ведь имя
«лошадь» столь же близко соотносится с некоей индивидуальной
лошадью, сколь и имя «человек» — с неким индивидуальным чело-
веком. Поэтому если виды, которые не являются родами, одинаково
отстоят от первых субстанций, то справедливо считается, что они
суть равные субстанции: [Аристотель] говорит, что не все виды суть
равные субстанции, но только те, которые равно удалены от первых
субстанций.

Может случиться и так, что какой-нибудь один вид некоего бо-
лее высокого рода, будучи сравниваемым с определенным видом
[того же рода], окажется в меньшей степени субстанцией, чем этот
другой. Так, если кто-нибудь назовет видом животного птицу и че-
ловека, то «птица» и «человек» не будут равными субстанциями,
так как «птица» выше «человека». Ведь «человек» не делится на
другие виды, и есть в большей степени вид. «Птица» же может де-
литься на другие виды, например, на «ястреба» и «коршуна», кото-
рые хотя и являются по виду птицами, однако друг с другом не оди-
наковы. «Ястреб» или «коршун» суть виды в собственном смысле
слова, и они главенствуют над одними только индивидами. А пото-
му «человек» и «ястреб» одинаково отстоят от первых субстанций
и суть равные субстанции. «Человек» же и «птица», поскольку
«птица» выше «человека», не равные субстанции, ведь «человек» —
в большей степени субстанция. Следовательно, те виды, которые
одинаково отстоят от своих индивидов являются равными субстан-
циями. Поэтому виды, которые не являются родами, равноудалены
от первых субстанций и называются равными субстанциями.

Очевидно, как не требующее пояснения, что первые субстан-
ции также суть равные субстанции. Ведь некий человек и некая
лошадь, поскольку они суть индивиды, суть субстанции в первую
очередь, в собственном смысле слова и в высшей степени. Поэто-
му среди субстанций в высшей степени ни меньшую, ни большую
найти невозможно. Индивиды, следовательно, суть равные суб-
станции.

«Справедливо, что после первых субстанций из всего прочего
одни только виды и роды называются вторыми субстанциями:
из всего, что сказывается, только они указывают на первичную
субстанцию. Действительно, если кто-нибудь будет указывать, что
есть некий человек, указывая вид или род, „человек" или „живот-

ное", он укажет [его] более близко и ясно. А указав что-нибудь из
иного, например, „белый", или „бежит", или что-либо подобное, он
будет указывать чуждое. Поэтому справедливо, что из всего проче-
го только [виды и роды] называются вторыми субстанциями»'.

Аристотель показывает, что по порядку и подобающе после
первых, то есть индивидуальных субстанций, расположены виды
и роды, являющиеся вторыми субстанциями, [чему] имеется проч-
ное и надежное доказательство, ибо он говорит, что после первых
субстанций роды и виды правильно называются вторыми субстан-
циями. Ведь в определениях, где выявляется субстанция чего-ли-
бо, ничто не указывает на первую субстанцию, кроме рода и вида.
Ибо о Сократе, если кто-нибудь спросит, чту он такое, скажут: че-
ловек или животное; и спрашиваемый о том, что такое Сократ,
правильно ответит: человек или животное. Следовательно, вторые
субстанции показывают, что такое первые; поэтому, если кто-ни-
будь, [отвечая] на вопрос, «что есть первая субстанция», назовет
[нечто] помимо вторых субстанций, он выскажется в высшей сте-
пени неуместно, как если бы спрашивающему, что есть Сократ, не-
кто ответил: «белое», или «бежит», или что-нибудь подобное, не
являющееся второй субстанцией; он никогда не назовет ничего
подходящего, если выскажет о первой субстанции что-либо, кроме
второй. А потому ничего из того, что не является вторыми суб-
станциями, не разъясняет, что есть первая субстанция; вторые же
субстанции суть роды и виды, поэтому правильно, что после пер-
вых субстанций виды и роды называются вторыми субстанциями.