Неизменная стимуляция удерживается в сознании только путем субъективной трансформации

Как это ни парадоксально, неизменное содержание может сохра­няться в сознании, только если оно будет трансформироваться, изменяться. Поклонники многомудрого Гегеля всегда помнили о том, что хотя всё течёт и изменяется, но это же самое всё ещё и одновременно сохраняется. Никакой предмет, говорили они, никогда не бывает одним и тем же — он всегда изменяется; тем не менее, в этом своём изменении именно данный предмет сохраняется как один и тот же предмет. А потому, мол, изменение есть инвариант сохранения'. Но одно дело поговорить о чём-то и как бы ни о чём одновременно (ибо ничто диалектически тождественно с нечто, так как любой антоним — мы далее об этом специально поразмышляем — всегда может трактоваться сознанием и как синоним). И другое дело — посмотреть на конкретную феноменологию сохранения на поверхности сознания ускользающего содержания путём его изменения.

• Изображения, стабилизированные относительно сетчатки, как уже отмечалось, воспринимаются недолго — они исчезают. Но по­том они вновь появляются в сознании — иногда целиком, иногда

'См., например, Марков В. А. Сохранение и отражение. // Философские вопросы знания. Рига, 1972, с. 7.21.

только в виде фрагментов, затем вновь исчезают, снова появляются и т. д. Испытуемые, участвующие в таких опытах, говорят, что на­блюдать за всеми этими явлениями чрезвычайно увлекательно.

• При непрерывном воздействии на органы чувств неизменного сигнала происходит постоянное субъективное изменение ощуще­ния (об этом часто говорят как об адаптации). Вот классический эксперимент в области психофизиологии слуха. Эталонный звук, частотой 1000 Гц и громкостью 80 дБ, подается на правое ухо. Одновременно на левое ухо испытуемому подается тестирующий сигнал. Задача испытуемого — так изменить тестирующий сиг­нал, чтобы он стал тождественен эталонному. После решения этой задачи эталонный звук продолжает звучать, а тестирующий — выключается. Когда через пять минут тестирующий звук снова включается с той же задачей, то оказывается, что теперь испы­туемый уменьшает громкость тестирующего звука на 30 дБ по сравнению с первым замером. Это значит, что субъективное пе­реживание громкости неизменного эталонного звука сильно падает, т. е. изменяется. Особо отмечают, что этот феномен не связан с утомлением '. Аналогично: после запоминания этало­на яркости светового сигнала предъявлялись тестирующие сти­мулы и наблюдалось смещение эталона в сторону ослабления яркости ².

• Н. А. Бернштейн обнаружил неожиданный эффект упражнения без повторения: при тренировке двигательного навыка повторение упражнений происходит без повторения тех же движений.

• Если испытуемый много раз подряд поднимает гири разного веса '(например, 200 и 500 г), то различие между ними в начале экспери­мента кажется ему более значительным, чем в конце. По ходу экс­перимента ощущение различия стирается и, в конце концов, мо­жет возникнуть иллюзия, что гири имеют одинаковый вес. В слу­чае, если один из грузов лишь в полтора и менее раз больше, чем другой, то может возникнуть обратная тенденция — субъектив­ного преувеличения различия между сравниваемыми грузами ³.

• Нельзя удержать внимание на одном значении двойственного изо­бражения («куб» Неккера, «лестница» Шредера, «лица-ваза» Рубина

' См. Гельфинд С. Слух. Введение в психологическую и физиологическую акус­тику. М„ 1984,с. 267.

²Kopж Н. Н. Психофизические аспекты памяти. // Мозг и психическая деятель­ность. М., 1984,с. 228.

³ См. Запорожец А. В. Избр. психол. труды., 2. М., 1986, с. 206-207.

и т. п.), если оба значения рисунка заведомо известны испыту­емому. Вопреки всем стараниям, попеременно осознаётся то одно, то другое значение.

• С конца XIX в. известен зрительный автокинетический эффект: в полной темноте неподвижная светящаяся точка кажется движу­щейся. Автокинетический эффект часто пытаются объяснить не­произвольным движением глаз, т. е. рассматривают этот эффект как обусловленный сугубо физиологическими причинами. Однако такая трактовка не соответствует эмпирике. Например, как пока­зал М. Шериф, при индивидуальном исследовании у разных испы­туемых точка двигалась в разных направлениях, а при групповом испытуемые обычно приходили к соглашению, в какую сторону «движется» неподвижная точка. (Наоборот, непроизвольное дви­жение глаз вполне правомерно трактовать как специальный ме­ханизм, обеспечивающий выполнение закона Джеймса). В иссле­дованиях обнаружен и слуховой автокинез: при неподвижном и не изменяющемся источнике звука возникает ощущение, что источ­ник звука перемещается. Особо отмечается, что возникновение этой иллюзии не связано с движением головы '.

• X. Уоллах изучал эффекты насыщения при восприятии движения. Непрерывная лента с нанесёнными под углом 45° линиями дви­жется вниз с небольшой равномерной скоростью. Испытуемый наблюдает за ней через квадратное окно в щите, закрывающем большую часть ленты. Вначале почти всегда испытуемый видит движение линий вниз. После продолжительного наблюдения ви­димое движение сменяется на горизонтальное (вправо). Затем направления движения начинают чередоваться. Если линии на­чертить так, что левая половина каждой линии будет чёрной, а правая — красной, то восприятию движения линий справа налево мешает изменение цвета линий с чёрного на красный. Поэтому восприятие движения вниз длится дольше, но потом испытуемый неожиданно видит, что черные линии движутся вправо и, достиг­нув центра, заходят за «красное прозрачное стекло». Это красное стекло ясно воспринимается как поверхность впереди ленты, от­деленная контуром ².

• П. П. Блонский предъявлял испытуемым, лежащим на диване в максимально удобной позе, стимулы (тактильные, зрительные,

¹ Альтман Я. А. Локализация движущегося источника звука. Л., 1983, с. 34.

² Хрестоматия по ощущению и восприятию. М., 1975, с. 386-388.

словесные). Задача испытуемых — вызвать у себя зрительный об­раз. Вот его резюме: вызванные из памяти зрительные образы не­возможно удержать без изменения — этот процесс Блонский называет трансформацией '. (По его мнению, только в патологи­ческих случаях, вызвавших сильное нервное потрясение, возмож­но очень долгое удерживание зрительного образа без изменения). Суть процесса трансформации состоит в том, что исходный образ сохраняется, «хотя бы и до неузнаваемости изменившись».

• Ход затухания зрительного послеобраза сходен с исчезновением изображений, стабилизированных относительно сетчатки. После-образы нестабильны: в них исчезают и появляются фрагменты изображения. Они перемещаются, теряют интенсивность, колеб­лются и пр. Если предъявляется фигура, в контуре которой име­ется разрыв, то в послеобразе фигура предстает без дефектов. Описаны фазы зрительного послеобраза: сразу после раздраже­ния темный промежуток длительностью 35-40 мс; затем возни­кает послеобраз, лишь немного уступающий раздражителю по яркости и сохраняющий цвета при хроматическом раздражении — длительность фазы до 80 мс; затем второй тёмный промежуток протяженностью до 160 мс; затем появляется послеобраз в до­полнительных цветах, отчетливо воспроизводящий детали предъявленной фигуры — длительность фазы 170-500 мс; оче­редной тёмный интервал, но значительно более длительный; оче­редной послеобраз, длящийся уже секунды (а иногда и десятки секунд). Цветовая насыщенность образа мала, но он сохраняет цвет раздражителя...² В течение нескольких секунд падает и ин­тенсивность слухового послеобраза. Послевращательные вести­булярные послеобразы (т. е. иллюзии вращения после прекраще­ния вращения) также носят волнообразный характер: по данным ряда авторов, эти волны могут продолжаться до 15 мин. и повто­ряться до 6 раз ³. Таким образом, эмпирические данные о после-образах также подтверждают неизбежность трансформации ин­формации, если последняя не подвергается изменениям.

• При монотонности и бедности внешних воздействий у человека развиваются явления, сходные с утомлением: увеличиваются

' Блонский П. П. Избр. педагогические и психологические соч., 2. М., 1979, с. 185.

²Балонов Л. Я. Последовательные образы. Л., 1971, с. 8-10.

³См. Курашвили А. В., Бабияк В. И. Физиологические функции вестибулярной системы. Л., 1975,0, 173.

ошибочные действия, снижается эмоциональный тонус, развива­ется сонливость и т. д. В 1956 г. был проведен едва ли не самый известный в мире эксперимент с длительной «сенсорной изоляцией»: испытуемые-добровольцы лежали на кровати, их руки вставляли в специальные картонные трубки, чтобы было как можно меньше осязательных стимулов, специальные очки пропускали только рас­сеянный свет, слуховые раздражители маскировались беспрерыв­ным шумом работающего кондиционера. Испытуемых кормили, поили, они по мере надобности могли заниматься своим туале­том, но всё остальное время должны были оставаться максималь­но неподвижными. Испытуемые надеялись хорошо отдохнуть в таких условиях за большую плату, но не тут-то было. Очень ско­ро утратилось представление о времени, они не могли ни на чем сосредоточиться. Более 80% испытуемых стали жертвами зри­тельных галлюцинаций: стенки ходили ходуном, пол вращался, цвета становились такими яркими, что на них невозможно было смотреть и т. д. Никто из испытуемых не выдержал в таком со­стоянии более шести дней, а большинство оказалось не способно продержаться и три дня. Дж. Лилли провел несколько часов в тем­ном звуконепроницаемом резервуаре, наполненном водой с высо­кой концентрацией соли при температуре, близкой к температуре человеческого тела. Через некоторое время он ощутил чувство необычайной легкости. Будучи мистически настроенным, он пе­реживал и галлюцинации мистического толка: почувствовал раз­рыв с пространством и со временем, его «дух» перемещался с феноменальной скоростью, он ощущал себя так, как будто он мо­жет всё видеть и слышать '. При резко ограниченном притоке сенсорных ощущений всегда нарушается ориентировка в простран­стве и координация движений и даже изменяется биоэлектриче­ская активность мозга ².

• Уже первые психологи отмечали, что внимание подвержено непро­извольным периодическим колебаниям. Так, часы, которые дер­жат неподвижно на одном и том же расстоянии от испытуемого, кажутся ему, если он их не видит, то приближающимися, то удаля­ющимися в силу того, что он то более, то менее явственно слы­шит их тиканье. По разным данным, периоды колебаний равны обычно 2-3 с, максимум — 12 с. С. Л. Рубинштейн не соглашается с

¹Годфруа Ж. Что такое психология, 1. М„ 1992. с. 219-222.

² См., например. Ломов Б. Ф. Человек и техника. М., 1966, с. 208-209.

этим. Он утверждает, что можно в течение длительного времени удерживать устойчивое внимание на предмете, если раскрывать в этом предмете «новые аспекты в их взаимосвязях и взаимопе­реходах» '. По существу, однако, Рубинштейн говорит следующее: предмет внимания не может оставаться в сознании без непроиз­вольной или произвольной трансформации. Ведь «раскрытие ново­го содержания в предмете» — это и есть изменение того, что осо­знаётся. И Рубинштейн так и пишет: «Сосредоточение внимания — это не остановка мыслей на одной точке, а их движение в едином направлении. Предмет должен на наших глазах развиваться, обнару­живать перед нами всё новое содержание. Лишь изменяющееся и обновляющееся содержание способно поддерживать внимание».

• Человек, как уже отмечалось, запечатлевает всё подряд и не мо­жет оказывать влияния на этот процесс. Но — в соответствии с законом Джеймса — он может мешать забыванию, сознательно трансформируя содержание сознания таким образом, чтобы под­лежащие запоминанию элементы не искажались. Это как раз и делают мнемонические приемы, способствующие «лучшему за­поминанию» информации. Они побуждают испытуемого искус­ственно изменять стимульный материал. Вот типичные приемы: создание образов. Например, при предъявлении пары слов созда­вать зрительный образ, создающий воображаемую ситуацию, включающую оба эти слова (так, при предъявлении пары слов «щенок - педаль» испытуемый вспомнит, что на слово «щенок» ему надо отвечать «педаль», если он сможет представить себе щенка, едущего на велосипеде и энергично крутящего педали ²); мысленное размещение предъявленных для запоминания объек­тов в пространстве; создание слов-посредников и т. д.³ Для лю­бителей гипотезы структурной ограниченности особо отмечу: вся облегчающая воспроизведение мнемотехника не уменьшает, а увеличивает объем подлежащего запоминанию материала, а иног­да ещё и дополнительно усложняет способ его извлечения из памяти. Проанализируем вышеприведенный пример Аткинсона по созданию образов. Построенный им образ с равным успехом мо­жет быть применим к парам слов «щенок — колесо», «собака — велосипед», «лапа — педаль» и т. п. Поэтому испытуемый всё равно должен запомнить саму предъявленную пару слов, а заодно —

' Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946.

²См. Аткинсон Р. Человеческая память и процесс обучения. М., 1980, с. 191.

³См. Грановская P.M. Элементы практической психологии. М„ 1988, с. 128-137.

ещё и созданную им картину. Ещё более очевидно увеличение объема (и, соответственно, усложнение задачи запоминания) при мысленном размещении стимульного материала в пространстве — теперь ведь надо запомнить не только сам стимульный материал, но и то, где он размещен.

• Среди мнемонических приемов выделяется один, которым пользу­ются почти все люди не только в экспериментальных условиях, но и в обычной жизни (во всяком случае, при заучивании вербаль­ного материала). Речь идет о повторении. По мнению Д. Нормана, «никто не в состоянии выдвинуть удовлетворительные причи­ны того, почему или каким образом повторение столь важно для процесса запоминания. Однако, по-видимому, все согласны, что оно имеет большое значение» '. Повторение — с развиваемой точ­ки зрения — это такая трансформация предъявленного для запоминания материала, которая заведомо не искажает за­поминаемый материал. Такая трактовка возможна, ведь повто­рение — это лишь перевод предъявленных стимулов на вербаль­ный язык. Повторение, как и другие способы трансформации ус­кользающего из сознания материала, осуществляется или произвольно (тогда испытуемый осознаёт, что проговаривает вслух или про себя предъявленные знаки), или непроизвольно. Повторе­ние вслух более эффективно, чем внутреннее проговаривание ². Это объяснимо с рассматриваемой точки зрения. Перевод во внеш­нюю речь — более серьёзная трансформация запоминаемого материала, что и обеспечивает более длительное его сохранение на поверхности сознания.

• Как узнавание, так и воспроизведение параметров сигнала по памя­ти может происходить лучше, если сигнал предъявляется не в не­изменном виде, а с небольшими различиями. В. И. Медведев про­сил испытуемых запомнить звуковой сигнал длительностью 150 мс, который повторялся от пяти до десяти раз подряд, и через 10 мин. воспроизвести эту длительность. Оказалось, что лучше повторять звуковой сигнал не фиксированной длительности в 150 мс, а «слегка варьирующим по длительности внутри предела порога» — тогда ошибка последующего воспроизведения значительно снижалась³.

' Норманн Д. Память и внимание. // Зрительные образы: феноменология и экспсри-3. Душанбе, 1973, с. 113.

²Peterson L., Peterson Af. Short-term retention of individual verbal items // J Exp chol., 1959,58, 193-198.

³ Нейрофизиологические механизмы психической деятельности человека. Л., 1974, с. 160

• Человеку труднее забыть предъявленный для запоминания мате­риал, если он так организован, что заведомо поддается трансфор­мации, не мешающей задаче воспроизведения. По моим данным, например, лучше воспроизводятся числа, отличающиеся от дру­гих чисел 4юрмой предъявления (наклоном, размером, фактурой, фоном и т. п.). По-видимому, такое отличие увеличивает возмож­ность для сознания осуществления различных, иррелевантных за­даче воспроизведения, трансформаций этих чисел '.

• Если сознание начинает обращать внимание на автоматизиро­ванные действия, то они сразу же трансформируются, что, есте­ственно, приводит к неприятностям (наподобие курьеза с сороко­ножкой, которая, как говорят, после вопроса о том, с какой ноги она делает шаг, не смогла сдвинуться с места). Ряд сложных за­дач, требующих наибольшей точности и мускульной координации (балетные танцы, бокс, меткая стрельба, быстрое печатание на машинке), успешно выполняются только тогда, когда они доведе­ны до автоматизма и практически не контролируются сознанием, а потому могут многократно повторяться без изменений. В дзэн-буддизме не случайно обучают каллиграфии, стрельбе из лука и боевым единоборствам путем непрестанного повторения, дабы человек овладел искусством «уступать природе», т. е. чувство­вал, что его телодвижения управляются как бы внешней силой, а не его сознанием ². Выученный пианистом сложный пассаж осу­ществляется, например, с такой беглостью, что контроль за кон­кретным движением пальцев ведёт к сбою ³. Ещё один пример отрицательного влияния акцентирования внимания на автомати­зированные действия пианиста: разучивание в пассаже места, вы­зывающего ошибку, приводит, после исправления этой ошибки, к сбою сразу после разученного места, где до этого никаких оши­бок не было (так, по опыту тридцатилетнего преподавания по клас­су фортепиано, утверждала моя мама).

• Человек имеет специальные механизмы для постоянного изме­нения неизменной стимуляции. У него всё время смещаются точ­ки кожной чувствительности. Тремор пальцев, кистей рук и т. п. не позволяет стабилизировать мышечные ощущения, а непроиз­вольные микродвижения глаза не дают возможности удерживать взгляд на заданной точке. Важно отметить: тремор обеспечивается

' Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 230.

²См. об этом, например, в: Шибутани Т. Социальная психология. М„ 1969, с. 173.

³Ср. Валлон А. От действия к мысли. М., 1956, с, 208.

специальными механизмами, но не эти механизмы сами по себе автоматически вызывают тремор (иначе он наблюдался бы все­гда, однако известно состояние каталепсии, т. е. полного мышеч­ного обездвиживания, которое можно вызвать даже у здорового человека с помощью гипнотического внушения).

• Тезис о необходимости непрерывного изменения содержания со­знания подкрепляется и простыми наблюдениями из собственной жизни каждого. Вот как об этом пишет Джеймс: «Нередко мы сами поражаемся странной переменой в наших последователь­ных взглядах на один и тот же предмет... С каждым годом те же явления представляются нам совершенно в новом свете. То, что казалось призрачным, стало вдруг реальным, и то, что прежде производило впечатление, теперь более уже не привлекает. Друзья, которыми мы дорожили больше всего на свете, превратились в бледные тени прошлого; женщины, казавшиеся нам когда-то не­земными созданиями, звезды, леса и воды со временем стали казаться скучными и прозаичными; картины становятся бессо­держательными, книги... но разве в произведениях Гёте так мно­го таинственной глубины?»'.

Рассмотренные эмпирические данные направлены на то, чтобы подтвердить доказываемый тезис: любое осознанное содержание (будь то ощущение цвета, чувство зубной боли, следа памяти, образ, эмоцио­нальное переживание, научная гипотеза или Я-концепция, т. е. теория самого себя) должно непрерывно изменяться, в противном случае оно «ускользает» из сознания, становится неуловимым. Психолингвисты, опираясь на свою рафинированную интроспекцию, особо отмечают такую неуловимость у значений слов ^:. Дело в том, что любая попытка «понять» слово тут же трансформирует его в какие-то другие слова. Именно так, кстати, построены все толковые словари: определяя значе­ния слова, они самого этого слова в определении не содержат.

Люди не осознают полностью ожидаемые или абсолютно неиз­менные сигналы (здесь можно употреблять различные синонимы: не обращают на них внимания, не сохраняют в памяти, не думают о них и т. д.). Разумеется, в реальности никогда ничего не может произойти полностыо тождественно с ожидаемым. Тем не менее, как логический

¹Джеймс У. Психология, с. 129.

²M. Стаменов даже предлагает включить неуловимость значения слова в определение термина «значение» - см. Стаменов М. Восприятие смысла предложения как лингвистическая проблема. Взгляды Бхартрихари на членимость значения.// Теоретические и прикладные исследования психологии речи. М., 1988, с. 23.

постулат это утверждение вполне корректно. Итак, сознание постоян­но трансформирует, персинтерпретирует информацию, которую осознаёт. Как только осознанная информация перестает изменяться, она переста­ет осознаваться.

Для самого механизма сознания появление базового содержания чаще всего остаётся таинственным, случайным. Ведь сознанию неведомо, ни откуда это базовое содержание возникло, ни почему возникло именно это содержание. Всякой случайности сознание приписывает неслучайные причины. Поэтому базовое содержание тоже не остаётся неизменным: оно каким-то образом объясняется сознанием — по крайней мере, упорядочивается. Иначе говоря, сознание работает и над соотнесением новой поступающей информации с базовым содер­жанием, и над самим базовым содержанием, и над своим поверх­ностным содержанием.

 

Забывание и феноменальная память

Сказанное позволяет иначе сформулировать психологические про­блемы, связанные с мнемоническими процессами. Обычно процесс па­мяти принято считать наблюдаемым и потому непосредственно изу­чаемым процессом. Учебники психологии обязательно включают в себя тему «психология памяти». Это, однако, вряд ли терминологически пра­вильно. Создание «следов памяти» — полностью автоматический фи­зико-химический процесс. Человек не может сознательно управлять про­цессом запечатления, поэтому он и запечатлевает всё подряд. Если сознание не работает над информацией, то она преспокойно «уходит из памяти», или, как говорят, забывается. Как сказано ранее, процесс забы­вания — не особый процесс, а тривиальное следствие закона Джеймса. Если нечто забывается, то это нормально. Если же нечто продолжает сохраняться в сознании («в памяти»), то это происходит в нарушение нормального психического процесса.

Реально в психологическом опыте при инструкции на запомина­ние наблюдается не деятельность памяти, которая работает как авто­мат, а три разных эмпирически наблюдаемых процесса: уход из созна­ния неизменной информации (в соответствии с законом Джеймса); попытки испытуемого — иногда мучительные — противостоять этому нормальному процессу и удержать в сознании информацию путем её трансформации; и, наконец, специфические действия испытуемого,

направленные на возвращение в поверхностное содержание сознания шедших из него знаков.

Рассмотрим важный пример, демонстрирующий отличие предлагаемого подхода от общепринятого. Человек безусловно лучше удерживает в поверхностном содержании сознания (т. е., как обычно говорит, «запоминает») более закономерную, более осмысленную информацию, нежели бессмысленную. Лучшее запоминание осмысленной информации побудило психологов со времен Г. Эббингауза считать, что осмысленная информация более сложна для испытуемых, что для восприятия и переработки более осмысленной информации требуется «меньше когнитивных усилий». На мой взгляд, такая точка зрения только запутывает исследователей. Повышение смысловой нагрузки на стимульный материал вполне правомерно рассматривать как усложнение его и соответствующее повышение когнитивной нагрузки на процесс запоминания. Ранее я пояснял это так: «Как-то не верится, что при восприятии связного текста осуществляется меньше когнитивных операций, чем при рассматривании колец Ландольта. Наверное, музыкант, смотря в нотный текст, решает всё-таки более сложные когнитивные задачи, чем испытуемый, не знакомый с нотной грамотой и воспринимающий этот текст как бессмысленный набор графических знаков» '. Но, как мы помним по мнемоническим приемам, усложнение материала, подлежащего запоминанию, позволяет дольше удерживать этот материал в сознании. Чем осмысленнее материал, тем больше возможностей у сознания работать над его трансформацией. И при этом находить такое изменение подлежащей запоминанию стимульной информации, чтобы не нарушалась возможность его воспроизведения в соответствии с требованием инструкции.

Из жизненного опыта хорошо известно и убедительно показано в многочисленных экспериментах, что осмысленная информация сохраняется в памяти (т. е. в сознании) лучше бессмысленной. Для иллюстрации этого тезиса можно обойтись небольшим числом примеров.

• Испытуемые запоминали следующий текст: «Если воздушные шарики лопнут, передача станет невозможной, поскольку громко­говоритель будет находиться слишком далеко от нужного этажа. Трудно будет слушать передачу и при закрытом окне, так как боль­шинство зданий хорошо изолировано. Выполнение всей операции обусловлено протеканием по проводам электрического тока, по­этому разрыв в цепи также может создать затруднения...» Объём

'Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 223-224.

 

воспроизведения этого текста увеличивался вдвое, если перед предъявлением текста испытуемым показывали рисунок, прида­вавший этому тексту понятный смысл. На рисунке молодой че­ловек под аккомпанемент электрогитары пел серенаду любимой девушке, живущей на пятом этаже, а звук передавался с помо­щью репродуктора, поднятого к открытому окну девушки на воз­душных шариках'.

• Лучше воспроизводятся: списки слов, поддающиеся естествен­ной, логической группировке ²; осмысленные предложения, а не набор слов; слова, а не бессмысленные слоги или буквы (напри­мер, у читателя не возникнет никаких затруднений в запоминании слова «ПСИХОЛОГИЯ», но далеко не каждый запомнит ряд букв «ИОЯИОХГСПЛ», из которых составлено это слово); ряд чисел 1, 2, 3 и т. д. до ста или даже до миллиона будет легко запомнен и воспроизведён, хотя случайный ряд всего из 8-9 цифр уже не каж­дому окажется под силу, и т. д.

• В процессе запоминания осмысленной информации происходит обычно не осознаваемая испытуемыми трансформация текста. Это также показано в многочисленных экспериментах. И здесь ограничимся лишь несколькими примерами:

• При предъявлении списка слов для запоминания пар слов с «вы­сокой степенью ассоциативной связи» между некоторыми из них, т. е. естественно сочетающимися друг с другом (например, ба­бочка — мотылёк, мужчина — женщина, стол — стул и т. п.), оказалось, что такие слова имеют тенденцию воспроизво­диться вместе, даже если в списке они разделены 17 другими ³.

• Как отмечают все исследователи, в осмысленном тексте запоми­наются мысли, а не грамматические конструкции⁴. Пусть, напри­мер, испытуемый читает большой фрагмент текста, где содержатся фразы: «Воробьи сидели в гнезде. Над воробьями пролетела сова». При чтении другого фрагмента текста с задачей опознать, какие из фраз уже содержались в предшествующем фрагменте, испытуемые уверенно опознают фразу: «Сова пролетела над воробьиным гнез­дом» ⁵. Пионерской работой в этой экспериментальной парадигме

' См. Хофман И. Активная память. М., 1986, с. 199-200.

²См., например, Ляудис В. Я. Память в процессе развития. М., 1976.

³Клацки Р. Память человека. М., 1978, с. 225.

⁴См. Бюлер К. Теория языка. М., 1993, с. XIII; Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. М.,1975,с. 181.

⁴⁵См. Исследование речевого мышления» психолингвистике. М., 1985, с. 213.

были эксперименты Дж. Брэнсфорда и Дж. Фрэнкса. Испытуе­мым предъявлялась группа из четырёх простых предложений, на­пример: 1) На кухне были муравьи; 2) На столе стояло желе; 3) Желе было сладкое; 4) Муравьи съели желе. Когда спустя некото­рое время испытуемым предъявлялось для опознания предложе­ние, составленное из четырёх фраз до этого выслушанного ими текста («Муравьи на кухне съели сладкое желе, которое стояло на столе»), они именно это предложение с наибольшей увереннос­тью опознают как ранее предъявленное (хотя его они вовсе не слышали). И при этом могут отрицать своё знакомство с теми фразами, которые были им на самом деле предъявлены и из кото­рых как раз и было составлено опознанное ими предложение'. Все эти примеры подтверждают, что в процессе запоминания про­исходит непроизвольная трансформация текста.

• Ф. Бартлетт считал, что подход Эббингауза к лабораторному изучению памяти скорее мешает, чем помогает понять естествен­ный ход запоминания. Он начал исследовать процессы, происхо­дящие при воспроизведении естественного осмысленного мате­риала (небольшие рассказы, картины и т. п., а не наборы бессмыс­ленных слогов или бессвязных предложений). И пришёл к выводам: во-первых, испытуемые при воспроизведении всегда вносят искажения в предъявленный им материал; во-вторых, эти искажения связаны не только с пропусками, но и с качественной трансформацией исходного материала (добавлением «отсебяти­ны»); в-третьих, испытуемые ставят собственные смысловые ак­центы при воспроизведении предъявленного материала².

Итак, чем сложнее осознаваемая информация, тем проще она поддаётся не столь существенным для задачи воспроизведения трансформациям, тем дольше она продолжает осознаваться, тем легче воз­мещается на поверхность сознания. Всё это вполне соответствует ра­нее высказанному утверждению, что забывание — всего лишь проявление закона Джеймса, и какого-то особого психического процесса, именуемого забыванием, просто не существует.

Посмотрим с этой позиции на феноменальную память — весьма загадочное для классических подходов явление. С обычной точки зрения, феноменальная память означает способность к удержанию в сознании

'См. Линдсей П., Нормой Д. Переработка информации у человека. М., 1974, с. 414 - 416; а также Клацки Р. Память человека. М., 1978, с. 211-212.

²Bartlett F. С. Remembering. Cambridge, 1932.

 

огромного количества подлежащих запоминанию знаков. Столь огром­ного, что это вызывает удивление и даже восхищение. Однако введён­ная психологикой идеализация предполагает, что идеальный мозг любо­го человека обладает способностью к феноменальному запоминанию. Сама же феноменальная память характеризует не удержание знаков в сознании, а, наоборот, мгновенный уход этих знаков из поверхностного содержания сознания, а тем самым, их нетрансформируемость. Люди, обладающие такой памятью, как правило, не осуществляют даже не­винных для задачи запоминания преобразований информации. Вот ле­генда об одном из самых известных мнемонистов Шерёшевском, кото­рая и спустя много лет поражает психологов: когда на одном из публичных выступлений ему предложили запомнить ряд цифр: 3691215 и т. д. до 57, он это сделал, даже не заметив простой линейной последо­вательности чисел '. «Если бы мне даже дали просто алфавит, я бы не заметил этого и стал бы честно заучивать», — признавался сам Шерешевский ².

При феноменальном сохранении никакая работа сознания над под­лежащим запоминанию материалом не должна производиться (хотя мнемонисты и могут использовать мнемонические приемы). Просто феноменальные мнемонисты умеют считывать информацию с базово­го содержания без затруднений. Они воспроизводят знаки с поразитель­ной легкостью, без всяких усилий. Известный советский музыковед И. И. Соллертинский мог, по свидетельству И. Андронникова, бегло про­листать впервые попавшую ему в руки книгу, а затем воспроизвести текст любой страницы этой книги — какие здесь могут быть способы запоминания? Ведь он даже не читал книгу, текст которой воспроизво­дил! Шерешевский запоминал первую строфу «Божественной комедии» Данте на незнакомом ему итальянском языке с помощью мнемоничес­ких приемов. И он смог её повторить при неожиданной проверке... через 15 лет! Ясно, что такое сохранение мнемоническими приемами не объяс­нить. Не случайно Шерешевского волновало не то, как лучше запомнить, а то, как научиться забывать...³ Сказанное не объясняет существование феноменальной памяти, но позволяет посмотреть на неё с другой сторо­ны: феноменальная память, как возможность, присуща всем, но некото­рые люди (часто, как уже говорилось, со сниженным интеллектуальным

' Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1996, с. 269.

² Лурия А. Р. Маленькая книжка о большой памяти. М., 1968, с. 35. Мнемотехническис приемы, которые применял Шерешевский и о которых подробно пишет Лурия, — тема особого разговора, на мой взгляд, не противоречащая сказанному.

³ Лурия А. Р. Ук. соч., с. 39.

уровнем или примитивным уровнем развития) вообще не делают сознательных усилий по запоминанию, а потому всё помнят.

Стоит подчеркнуть: из сказанного не следует, что непроизволь­ное запоминание лучше произвольного (это обычно неверно). Феноме­нальная память — это отсутствие (или специально натренированный отказ) от произвольного запоминания. И в этом нет ничего удивительного. Человек запоминает массу разных вещей, не умея запоминать их произвольно. Так, мы не знаем, какие, собственно, нужно совершать усилия, чтобы запомнить голоса своих знакомых, однако часто уже по первой фразе можем узнать человека, позвонившего нам по телефону. Аналогично: мы можем, увидев дерево, птицу или дом, понять, что перед нами дерево, птица или дом, хотя мы не умеем сильно напрягаться для того, чтобы научиться их узнавать. Вот точно так же, без всяких усилий, люди с феноменальной памятью помнят всё.

Почему же большинство людей в процессе своего развития не проявляет свою феноменальную память? Поскольку феноменальное за­поминание не осознано, постольку оно безответственно. Оно выгодно разве лишь при сдаче экзаменов, когда, в большинстве случаев, требуется продемонстрировать экзаменатору механическое зазубривание учеб­ного материала. Преимущества феноменальной памяти чаще всего иллюзорны. К примеру, в литературе описывается феноменальная память водного известного адвоката. Этот адвокат, вспоминая нужный юридический прецедент, представлял в памяти свой книжный шкаф, доставал из него нужную книгу, пролистывал в своей памяти до нужного места, а затем как бы зачитывал самому себе. Вряд ли этот способ очень выгоден — подойти к шкафу и достать книгу можно и в реальности без особых хлопот. Впрочем, в таких случаях феноменальное запоминание, по крайней мере, не мешает.

Иное дело, если некий человек, например, должен через неделю встретиться со своим деловым партнером и подготовить к этой встрече важный документ. Этот человек должен не только помнить о месте и времени встречи, но и проделать к этому моменту специальную работу. А для этого он должен принять ответственные решения, спланировать своё время и, следовательно, осознавать (помнить), что именно и когда он должен сделать на протяжении всей недели. Здесь само по себе феноменальное запоминание ничем не помогает. Более того, оно может даже помешать. Ведь для того чтобы принять сложное решение, человек должен перебрать и отвергнуть массу вариантов. Однако люди с феноменальной памятью периодически возвращают все эти варианты на поверхность сознания с абсолютной точностью. Вряд ли это способствует

быстрому принятию решения. Феноменальная память почти не обеспечи­вает преимуществ, но порождает много проблем. Стоит ли удивляться, что она так редко встречается? К тому же, любое сомнение в правильности решения (а именно сомнение, как отмечали ещё функционалисты, стиму­лирует сознательную деятельность) ставит перед сознанием вопрос и о правильности воспоминания об этом решении (например: неужели это я придумал такую глупость?), а такие вопросы, как мы увидим в следующем разделе, ведут к интерференции и к помехам.

В заключение отмечу: пусть психологика отказывает забыванию в теоретическом статусе какого-то особого психологического процесса. Но забывание, как привычное слово для обозначения эмпирических яв­лений, живёт своей самостоятельной жизнью. И в этом своём качестве вполне может сохраняться как термин и в экспериментальных исследо­ваниях, и в психологических текстах, в том числе и в дальнейшем тек­сте этой книги.

 

Интерференция. Задачи на игнорирование

Ранее был сформулирован постулат: среди врожденных алгорит­мов переработки информации существует такой, который автоматиче­ски побуждает мозг рассматривать любую информацию как строго де­терминированную. Мозг — самый мощный компьютер на свете — автоматически находит все возможные закономерности, затем на осно­ве их заранее предполагает, что ему будет предъявлено, и, соответ­ственно, заранее готовит ответ на ожидаемый сигнал. Ожидания той или иной информации, т. е. предположения о будущем, могут быть построе­ны только с опорой на какую-либо логику. Логика опирается только на самоочевидные истины и не подвергаемые сомнению факты. Само­очевидные истины и факты вначале осознаются в поверхностном содер­жании сознания, затем — по закону Джеймса — перестают осознавать­ся и переходят в базовое содержание сознания. Предсказания (ожидания) для сознания строятся не на всей доступной мозгу информации, а имен­но на базе этого содержания.

Базовое содержание сознания не следует прямо сопоставлять с конструкциями глубинных психологов — оно не является тем, что вы­тесняется в глубь бессознательного и превращается в принципиально неосознаваемое, хотя, как отмечалось, базовое содержание не может быть осознано полностью.

Однако отдельные фрагменты базового содержания легкодоступны для осознания. Поэтому одним из способов удержания неизменной информации на поверхности сознания может быть такой: поверхностное содержание временно замещается фрагментом базового содержания, не соответствующим прямо этому поверхностномy содержанию. Фрагменты поверхностного и базового содержания со­знания как бы меняются местами, чередуются. Эффективность такого способа удержания информации в поверхностном содержании связана с тем, что поверхностное содержание регулярно замещается, но при этом не изменяется, а столь же регулярно возвращается без изменения ни своё место.

Такое чередование должно протекать быстро. Оно не может осо­знаваться самим человеком и почти не подлежит произвольному регу­лированию. А потому трудно поддаётся непосредственному экспери­ментальному изучению. Однако всё-таки существует способ экспери­ментальной проверки высказанного утверждения. Можно показать, что испытуемый не способен без ошибок выполнять задачи, запрещающие емy осознавать базовое содержание. Невозможность их безошибоч­ного решения характеризует несбыточность как отказа от чередова­ния, так и невозможность полностью произвольно регулировать такое Чередование. Будем называть задачи, требующие игнорировать базо­вое содержание сознания, интерференционными.

Молла Насреддин издевался над простаками, проигрывающими ему пари, так как они не могли выполнить простую задачу: «не думать о белой обезьяне». Задача «нечто не осознавать (не обращать внимания, не думать, не вспоминать и т. д.)» — и есть задача на игнорирование. Всё дело как раз в том, что такая задача невыполнима. Вообще не думать или думать ни о чем невозможно. Если испытуемый всерьёз воспринял инструкцию «не думать о чем-либо», то выполнить её он мож­ет, только не думая о самой этой инструкции, которую, тем не менее, и должен выполнять. В противном случае он с неизбежностью поду­мает о том, о чем думать ему запрещено. Конечно, у испытуемого всегда есть возможность думать о чем-нибудь другом: о своих жизненных проблемах или о предстоящем путешествии, играть с собой самим в шахматы или решать арифметические задачи, вспоминать прочитанную книгу или просмотренный фильм и пр. Но как только испытуемый задумается: «а что, собственно, я сейчас должен делать?», он тут же начнёт вспоминать инструкцию, и задача окажется невыполненной.

Люди, переходящие по перекинутой через ручей доске, могут потерять равновесие и упасть даже в том случае, если доска столь широка,

что они без каких-либо проблем пройдут по ней в случае, если она просто лежит на земле. Одна мысль — не падаю ли я? — заставляет некоторых людей терять равновесие. Для мистиков Востока это значит, что такие люди не достигли ещё предела самосовершенствования. Они не умеют не думать о том, о чём думать не следует. Поэтому в сред­невековом Китае существовал специальный тест психической трениро­ванности: надо встать на камень над пропастью так, чтобы ступни ног наполовину повисли в пустоте над бездной, и при этом ещё поразить цель из лука.

Процессы «недумания о чём-либо» не поддаются непосредствен­ному исследованию (хотя попытки интроспективного изучения выпол­нения задачи игнорирования встречаются в литературе). Но дадим испы­туемому в эксперименте решать обычную задачу (назовем её основной) и при этом потребуем, чтобы он дополнительно решал другую задачу — задачу игнорирования. (Последняя может быть явно задана в инструк­ции, а может неявно подразумеваться самим испытуемым). Казалось бы, задача игнорирования не должна мешать решению основной задачи — ведь единственное, что требуется дополнительно: чего-то не делать или на что-то не обращать внимания. Зачастую, к изумлению исследо­вателей, оказывается, что испытуемому это не удается без ошибок и дополнительных затрат времени.

Фольклор всегда уделял внимание «запретному плоду», который, как известно, сладок. То, о чём не следует думать, постоянно возвращает­ся в сознание и иногда побуждает человека нарушать принятые нормы. Стоит человеку почувствовать сомнение в незыблемости социальных и культурных норм, как возникает неистребимое желание попробовать их нарушить. Художественная литература насыщена примерами на эту тему. Не случайно обязательным структурным элементом любой вол­шебной сказки является «нарушение запрета» '.

В реальных психологических экспериментах и основная, и игно­рируемая задачи должны быть сравнительно простыми, решаемыми почти автоматически. Тогда можно не только наблюдать, но и количе­ственно измерять характеристики протекающих процессов. Хотя пред­ложенная трактовка обычно не использовалась, тем не менее, в психо­логии было создано большое число различных методических приемов для изучения явлений, связанных с задачей игнорирования. Эти явления чаще всего называются интерференционными.

'Пропп В. Я. Морфология сказки. М.» 1969.