О взаимодействии полушарий головного мозга в процессах письма 3 страница

Изложенные данные о латеральных особенностях блоков мозга справедливы по отношению к прав­шам — лицам, обладающим доминантным левым полушарием по всем тестам (моторным, слухо-ре-чевым, зрительным). Однако среди нормальной по­пуляции достаточно высок процент лиц, имеющих смешанные профили межполушарной асимметрии (праворукие, амбидекстры, леворукие), имеется так­же и некоторое количество левшей (которые отнюдь не являются зеркальной копией правшей). У пред­ставителей всех этих профилей асимметрии иные, чем у правшей, особенности латеральной органи­зации блоков мозга. Уточнение этих особенностей составляет важнейшую задачу современной нейро­психологии, занимающейся проблемой межполу­шарной асимметрии блоков мозга.

Современная нейропсихология продолжает раз­вивать фундаментальные идеи А.Р.Лурия о работе мозга как субстрата психических процессов. Среди них одно из центральных мест занимает концепция о трех функциональных блоках мозга. Высокая эври-стичность этой концепции подтверждается самыми разными исследованиями, относящимися к компе­тенции наук о мозге (neuroscience). В настоящей ста­тье мы попытались дать некоторый обзор подобных исследований и показать некоторые итоги развития идей А.Р.Лурия о трех блоках мозга.

М.Газзанига расщепленный человеческий мозг1

Мозг высших животных и человека является пар­ным органом, состоящим из правого и левого по­лушарий, связанных перешейком нервной ткани, получившим название мозолистого тела. Около 15 лет назад Р.Майерс и Р.Сперри сделали удивительное от­крытие. Когда этот перешеек между двумя полушариями пересекался, то каждое полушарие начинало функци­онировать независимо от другого, как если бы оно было целым мозгом. Это явление было впервые исследова­но на кошках, у которых не только полушария, но и хиазма (зрительный перекрест) были разделены; при этом зрительная информация из левого глаза посту­пала только в левое полушарие, а из правого глаза — только в правое. Научившись нормально реагировать и выполнять поставленную задачу, пользуясь одним гла­зом, животное не проявляло никаких признаков узна­вания той же задачи, когда оно должно было выполнить ее, пользуясь другим глазом, при закрытом первом, и ему приходилось повторять с самого начала процесс «обучения» другой половины мозга (рис. 1).

Эти результаты подняли совершенно новые воп-рчэсы в изучении механизмов мозга. Ответственно ли мозолистое тело за интеграцию деятельности обоих

Мозолистое тело

Рис. 1. Зрительная информация предъявлялась только в одном поле зрения, так что поступление ее в расщепленный мозг ограничивалось лишь одним полушарием. Правое и левое поля зрения проеци­руются по зрительному перекресту соответственно в левое и правое полушарие мозга. Если человек фиксирует взгляд на одной точке, то информация слева от этой точки поступает исключительно в правое полушарие, а информация справа от точки — в левое. Больной с разделенными полушариями не может описать происходящее в левом поле зрения, потому что потеряна связь между правым полушарием и центром речи, расположенным в левом полушарии

¹ Восприятие. Механизмы и модели / Под ред. Н.Ю.Алексеенко. М.: Мир, 1974. С.47—57.

 

полушарий в интактном мозгу? Служит ли оно для того, чтобы информировать одно полушарие о том, что происходит в другом? Если поставить вопрос ина­че: приведет ли перерезка мозолистого тела в букваль­ном смысле слова к тому положению, когда правая рука не ведает, что творит левая? До какой степени в действительности два полушария независимы друг от друга после их разделения? Могут ли у них быть раз­дельные мысли или даже раздельные эмоции?

Такими вопросами занимался Сперри со своими сотрудниками в обширной программе экспериментов на животных на протяжении последних десяти лет. Недавно эти вопросы были исследованы у больных, которым по медицинским показаниям производили операцию рассечения мозолистого тела. Опыты на животных с рассечением мозолистого тела показали, что эта операция не ведет к серьезным нарушениям функций мозга, и хирурги решились прибегнуть к ней у больных с неизлечимой эпилепсией. Надежда возла­галась на то, что судорожную активность удастся огра­ничить. Операция оказалась удивительно удачной, и, что любопытно, она привела к почти полному прекра­щению судорожных припадков, даже односторонних. Создавалось впечатление, что интактное мозолистое тело способствует у этих больных возникновению су­дорожной активности.

Эта статья является кратким обзором исследова­ний, проведенных Сперри и мной на протяжении пос­ледних пяти лет у некоторых из этих больных. Операции были выполнены П.Фогелем и Д.Богином. Наши ис­следования начались в 1961 году, когда первый боль­ной, 48-летний ветеран войны, подвергся операции рассечения мозолистого тела и других комиссур, свя­зывающих два полушария (рис. 2). К настоящему време­ни оперировано уже 10 больных, и мы на протяжении длительного времени тщательно исследовали четырех из них с помощью многочисленных тестов.

С самого начала одним из самых поразительных наблюдений оказалось то, что операция не приводила к заметному изменению темперамента, личности и общего интеллекта больного. Первый больной не мог говорить после операции на протяжении 30 дней, но потом речь восстановилась. Более типичным был третий случай, когда, проснувшись после наркоза, больной саркастически заметил, что у него «голова раскалыва­ется от боли», и, еще не проснувшись, был в состоя­нии повторить скороговорку типа «Карл у Клары украл кораллы...»

Рис. 2, Два полушария человеческого мозга разделены нейрохирургом с целью излечения эпилепсии. Вид на мозг сверху, правое полушарие отведено в сторону, видны мозолистое тело и другие комиссуры или связи, которые обычно пересекаются во время операции

 

Однако пристальное наблюдение вскоре выявило ряд изменений в повседневном поведении больных. Например, можно было наблюдать, что, двигаясь и реагируя на сенсорные раздражения, больной пред­почитает пользоваться правой половиной тела, кото­рая контролируется доминантным левым полушарием. На протяжении значительного периода времени пос­ле операции левая половина тела редко включалась в спонтанную деятельность и больной обычно не реаги­ровал на раздражение этой половины тела; так, когда он задевал что-нибудь левой половиной, то он не за­мечал этого, а когда какой-либо предмет вкладывали в его левую руку, то он обычно отрицал присутствие этого предмета.

Специальные тесты обнаружили основные черты синдрома расщепленного мозга. С помощью одного из этих тестов исследовались реакции на зрительное раз­дражение. Больной фиксировал взгляд на централь­ной точке табло, на котором в течение десятой доли секунды вспыхивал ряд световых сигналов, захваты­вавших правую И левую половины его поля зрения. Больного просили рассказать о том, что он видел. Каж­дый из них отвечал, что он видел световые сигналы в правой половине поля зрения. Однако когда вспышки возникали только в левой половине поля зрения, то больные, как правило, отрицали, что они видели ка­кой-либо свет. Поскольку правая половина поля зре­ния в норме проецируется в левое полушарие мозга, а левая — в правое, то можно было бы прийти к выво­ду, что у больных с разделенными полушариями пра­вое фактически оказалось «слепым». Мы обнаружили, однако, что это не так, когда больных просили указать на вспыхивающий свет, а не говорить о нем. С помо­щью жеста они могли указать на вспышки света, воз­никающие в левом зрительном поле, и восприятие света правым и левым полушариями было почти оди­наковым. Таким образом, становится ясно, что неспо­собность дать словесный отчет о сигналах, воспринятых правым полушарием, связана с локализацией цент­ров речи мозга в левом полушарии.

Проведенные нами исследования способности больных узнавать предметы на ощупь вначале привели к таким же общим результатам. Когда больной держал предмет в правой руке, откуда сенсорная информа­ция посылается в левое полушарие, он мог назвать и описать этот предмет. Когда предмет находился в ле­вой руке, откуда информация поступает преимуще­ственно в правое полушарие, он не мог описать предмет словами, но был способен опознать его в неречевом тесте, например подобрав к нему такой же предмет из набора многих предметов. Однако мы вскоре поняли, что каждое полушарие, помимо основного притока информации с противоположной стороны, получает дополнительно некоторую информацию от «своей» половины тела. Эта «ипсилатеральная» информация груба, она служит, по-видимому, главным образом для того, чтобы «намекнуть» полушарию о наличии или отсутствии раздражителя, и дает только самые при­близительные сведения о положении раздражителя на поверхности тела. Как правило, она не способна дать сведения о качественной природе предмета.

Исследование у этих больных способности управ­лять движениями показало, что левое полушарие моз­га осуществляло обычное управление правой рукой, но его управление левой рукой было неполным (к при­меру, оно плохо руководило движениями отдельных пальцев). Точно так же правое полушарие полностью управляло движениями левой руки, но не правой. Когда между двумя полушариями возникал конфликт, при котором от одной и той же руки требовались разные движения, то противоположное руке полушарие, как правило, побеждало и отменяло указания «более сла­бой» стороны. В целом исследования двигательной ак­тивности у больных дали почти те же результаты, что и у обезьян с разделенными полушариями.

Теперь мы подходим к основному вопросу, на ре­шение которого были направлены наши исследова­ния, а именно: как разделение полушарий влияет на умственные способности человеческого мозга. Для про­ведения этих психологических тестов мы использова­ли два различных приема. Один из них был зрительным: в течение десятой доли секунды на табло вспыхивали рисунок или надпись либо в правом зрительном поле, либо в левом, так что информация передавалась толь­ко правому или левому полушарию (рис. 3). Другой вид тестов был тактильным: предмет помещали вне поля зрения больного в его правой или левой руке с той же целью — передать информацию только на одно полу­шарие, противоположное руке (рис. 4).

Рис. 3. Реакции на зрительные раздражители иссле­дуются с помощью слова или рисунка, вспыхивающего на полупрозрачном экране. Исследователь прежде всего проверяет, действительно ли взгляд был устремлен в одну точку в центре поля зрения. Можно предложить испытуемому дать словесный ответ, например прочесть слово, или же несловесный ответ, например выбрать названный предмет среди нескольких предметов, разбросанных по столу. Предметы скрыты от глаз испытуемого, так что их можно узнать только на ощупь

Рис. 4. Зрительно-тактильная ассоциация осуществля­ется больным с расщепленным мозгом. Изображение ложки на экране вспыхивает для правого полушария; левой рукой больной находит ложку среди других предметов за экраном. Тактильная информация от левой руки проецируется главным образом в правое полушарие, но слабый «ипсилатеральный» компонент поступает и в левое полушарие. Этого обычно недостаточно для того, чтобы больной мог назвать (используя левое полушарие) предмет, который он взял

 

 

Когда информация (зрительная или тактильная) передавалась доминантному левому полушарию, то больной оценивал ее и давал совершенно правильное устное или письменное описание. Например, когда показывали изображение ложки в правом зрительном поле или же клали ложку в правую руку, то все боль­ные легко узнавали и описывали этот предмет. Они могли читать надписи и решать арифметические зада­чи, предъявляемые левому полушарию.

Напротив, когда та же самая информация предъяв­лялась правому полушарию, то она не вызывала ни устных, ни письменных ответов. Изображение, пере­данное правому полушарию, либо вызывало попытку ответить наугад, либо не вызывало вообще никакой речевой реакции. Точно так же карандаш, вложенный в левую руку (вне поля зрения), больной мог назвать консервным ножом или зажигалкой или даже не пы­тался его описать. Словесные догадки, по-видимому, исходили не от правого полушария, а от левого, кото­рое не воспринимало предмета, но могло попытаться опознать его по косвенным признакам.

Означает ли эта беспомощность правого полу­шария, что его хирургическое отделение от левого привело к снижению интеллекта до уровня слабоу­мия? Предыдущие тесты на неречевые способности этого полушария показывают, что это почти на­верняка не так. И действительно, когда мы переклю­чились в наших новых психологических тестах на неречевые ответы на зрительную и тактильную информацию, то несколько больных продемонстри­ровали высокую способность к точным реакциям. Например, когда изображение ложки предъявлялось правому полушарию, то больные были в состоянии левой рукой на ощупь выбрать такую же ложку из нескольких предметов, скрытых от них экраном. Бо­лее того, когда им показали изображение сигареты, то из 10 предметов, среди которых не было сигаре­ты, они выбирали пепельницу как предмет, наибо­лее близко связанный с показанным изображением. Тем не менее достаточно странно то, что даже пос­ле правильной реакции, держа в левой руке ложку или пепельницу, они не были в состоянии назвать или описать ни предмет, ни его изображение. Очевид­но, у левого полушария полностью были прерваны все связи с правым, как в области восприятий, так и в сфере знаний.

Другие тесты показали, что правое полушарие все-таки обладает некоторой способностью к пониманию языка. Например, когда правому полушарию показы­вали слово «карандаш», то пациенты могли выбрать карандаш левой рукой из группы не видимых ими пред­метов. И хотя, держа предмет в левой руке, вне поля зрения, они не могли его назвать или описать, позже они правильно указывали карточку, на которой было написано название предмета.

В одном особенно интересном тесте в центре таб­ло вспыхнуло слово «якорь», так что «я» располага­лось слева от центра, а «корь» — справа. Когда больных попросили назвать слово, то они отвечали, что видят слово «корь» — иными словами, ту часть слова, которая проецировалась в левое полушарие (ответственное за речь). Любопытно, что после того, как слово «якорь» было аналогичным образом пока­зано на табло, а больных просили указать левой ру­кой на одну из двух карточек — «я» или «корь», — чтобы они опознали слово, которое видели, то они всегда указывали на слово «я». Этот эксперимент убе­дительно показал, что оба полушария одновремен­но видели доступную для каждого из них часть слова и что в данном конкретном случае правое полушарие, когда ему предоставили возможность выразить себя, преобладало над левым.

Поскольку информация, воспринятая одним ухом, передается на оба полушария, то мы провели тесты на понимание слов, предъявляемых на слух правому по­лушарию, не пытаясь направить входящую инфор­мацию только к нему, а ограничив способность к ответу только правым полушарием. Это проще всего достига­лось, когда больного просили вынуть левой рукой из скрытой от его глаз сумки предмет, названный экспе­риментатором. Мы обнаружили, что больные легко находили такие предметы, как часы, расческа, шарик или монета. Можно было ограничиться намеком или описать предмет, не называя, чтобы получить тот же результат. Например, в ответ на указание: «Достаньте плод, который обезьяны любят больше всего», боль­ные доставали банан из сумки, заполненной пласт­массовыми фруктами; в ответ на слова: «Достаньте плод из тех, которые «Санкис» продает в большом количе­стве», больные доставали апельсин. Мы понимаем, что тактильная информация от левой руки поступает только в правое полушарие, так как через несколько мгнове­ний, когда больных просили назвать различные фрук­ты, положенные в их левую руку, они, если не считать случайных догадок, не могли назвать эти предметы.

Предельные возможности лингвистических способ­ностей каждого полушария варьировали от больного к больному. Так, у одного из них такая способность у правого полушария почти или совсем отсутствовала, тогда как у трех остальных эти способности имелись, но различались. Наиболее умелые из них даже прояв­ляли некоторую способность составлять левой рукой простые слова, складывая их на столе из пластмассо­вых букв. Одного больного просили составить слово, например «лес», и затем в его левую руку вкладывали по одной нужной букве в случайной последовательно­сти, для того чтобы он сложил из них на столе слово. Этот больной был способен составлять из букв даже более абстрактные слова, такие, как «что», «как» и «это». Другой эксперимент состоял в том, что три или четыре буквы, сложенные в кучку, клались так, чтобы больной мог ощупать их левой рукой, опять же вне его поля зрения. В каждом опыте предлагались буквы, из которых можно составить только одно слово, и испы­туемому говорили: «Составьте слово». Больной был в состоянии составить такие слова, как «бак» и «сила». Однако, выполнив это задание, он не мог назвать сло­ва, которые только что составил!

Способность правого полушария не только к не­которому пониманию языка, но и к речи нельзя пол­ностью исключать, хотя в настоящее время и нет убедительных доказательств этого. Не удивительно, если окажется, что больные сохраняют способность к от­дельным простым восклицаниям, особенно под влия­нием эмоционального возбуждения. Не исключена, конечно, возможность, что правое полушарие можно обучить как-то «говорить». Однако соответствующие тесты должны быть тщательнейшим образом разрабо­таны и результаты их проверены.

полушарии. Однако после нескольких опытов он стал угадывать лучше в тех случаях, когда эксперимента­тор позволял повторить попытку.

Вскоре нам стала ясна тактика, которой пользо­вался больной. Если зажигалась красная лампочка и он случайно угадывал правильно, то уже не отступал от этого ответа. Если же загоралась красная лампочка, а он наугад говорил «зеленая», то затем морщил лоб, качал головой и говорил: «О нет, я имел в виду — красная». А происходило следующее: правое полуша­рие «видело» красный свет и «слышало», что левое наугад «говорило» — зеленый. Зная, что ответ неве­рен, правое полушарие немедленно «морщило лоб», и «покачивало головой», что в свою очередь осве­домляло левое полушарие о том, что ответ неверен и что его следует исправить! Мы установили, что этот механизм перекрестного уведомления может стать чрезвычайно утонченным. Осознание того факта, что неврологический больной владеет разнообразными тактическими приемами, подчеркивает, как трудно получить ясную неврологическую картину при обсле­довании человека с поражением головного мозга.

Является ли понимание языка правым полушари­ем, которое больные проявляли в этих тестах, нор­мальной способностью этого полушария или же эта способность приобретена посредством обучения уже после операции, возможно даже в ходе самих тестов? Трудно ответить на этот вопрос. Необходимо помнить, что мы исследуем половину человеческого мозга — систему, способную легко обучаться после единствен­ной попытки. Нам действительно известно, что правое полушарие значительно уступает левому в осуществ­лении всестороннего управления речью. Мы устано­вили, к примеру, что, хотя правое полушарие и может реагировать на конкретное существительное, скажем «карандаш», с глаголами дело обстоит хуже; пациен­ты неспособны правильно реагировать на простые на­печатанные инструкции, такие, как «улыбнитесь» или «нахмурьтесь», когда их адресуют правому полушарию, они не могут также указать картинку, соответствую­щую глаголу. Некоторые из наших недавних исследо­ваний тоже указывают, что правое полушарие очень плохо знакомо с грамматикой: например, оно, по-видимому, не может образовать множественное число от данного слова.

В целом, таким образом, речевые функции право­го полушария взрослого человека не идут ни в какое сравнение с речевыми функциями левого полушария или даже правого полушария ребенка. Многочисленные неврологические наблюдения показывают, что вплоть до четырехлетнего возраста или около этого правое по­лушарие «владеет языком» столь же хорошо, как и ле­вое. Более того, изучение развития речи у ребенка, особенно в отношении грамматики, убедительно ука­зывает на то, что основы грамматики — так сказать, исходный план построения языка — являются у чело­века в некотором роде врожденными и полностью ре­ализуются в возрасте от двух до трех лет¹. Другими словами, у маленького ребенка оба полушария разви­ты почти одинаково в отношении функций языка и речи. Таким образом, мы сталкиваемся с интересным вопросом о том, почему правое полушарие, которое в раннем возрасте (в начальных стадиях развития) об­ладает значительной способностью к языку, в дальней­шем почти полностью ее утрачивает. И действительно, трудно себе представить нервный механизм, благода­ря которому в одном полушарии способность столь

¹ Эта точка зрения сейчас оспаривается многими ав­торами (прим. редактора).

высокого порядка создается только на время. Можно предполагать, что по мере созревания те процессы и системы, которые служат проявлению этой способнос­ти, каким-то образом тормозятся и разрушаются в правом полушарии и сохраняются только в доминан­тном левом полушарии.

Однако правое полушарие не во всех отноше­ниях занимает низшее или подчиненное положение по отношению к левому. Опыты показали, что в не­которые специальных функциях оно превосходит ле­вое. Например, тесты, проведенные нами, а также Богеном, показали, что у больных с «расщеплен­ным» мозгом левая рука могла воспроизводить из кубиков показанный рисунок или нарисовать куб в трех измерениях, тогда как правая рука, лишенная инструкций из правого полушария, не могла выпол­нить ни одну из этих задач (рис. 5).

Рис. 5. «Зрительно-конструктивные» задачи выпол­няются лучше правым полушарием. Это было наиболее отчетливо заметно у нашего первого больного, у которого был слабо выражен ипсилатеральный контроль над движениями правой руки. Хотя он был правшой, но мог срисовывать рисунки с образцов только левой рукой

Тем не менее интересно отметить, что хотя боль­ные (в частности, наш первый больной) и не могли выполнить этих заданий правой рукой, они были способны выбрать из пяти близких изображений, предъявленных в правом зрительном поле, то, ко­торое совпадало с контрольным изображением. Этот опыт показывает, что доминантное левое полуша­рие способно отличать правильное изображение от неправильного.

Поскольку верно и то, что больные не испыты­вали никаких затруднений при работе правой ру­кой, их неспособность выполнять вышеописанные задания должна отражать нарушение интегративно-го процесса где-то между сенсорной и моторной системами.

Мы обнаружили, что в ряде других психических процессов правое полушарие не уступает левому. В част­ности, оно способно независимо от левого полуша­рия осуществлять эмоциональные реакции. Исследуя этот вопрос в одном из экспериментов, мы показыва­ли больному обычные предметы, а затем внезапно

показывали изображение обнаженной женщины. Не­зависимо от того, какому полушарию было предъяв­лено это изображение, оно всегда вызывало оживление. Когда изображение предъявили левому полушарию больной, она засмеялась и сказала, что это голая жен­щина. Когда позже это изображение было предъявлено правому полушарию, то она ответила на наш вопрос, что ничего не видела, но почти немедленно вслед за этим лукаво улыбнулась и начала хихикать. На вопрос, над чем она смеется, женщина ответила: «Я не знаю... ничего... ох, эта забавная машина». Хотя правое полу­шарие и не могло «описать» того, что оно «видело», тем не менее изображение вызвало эмоциональную реакцию, аналогичную реакции, вызванной с левого полушария.

Если рассматривать наши исследования в целом, то они, по-видимому, убедительно показывают, что после разделения полушарий мы фактически полу­чаем два мозга, каждый из которых способен к осу­ществлению сложных психических функций. Отсюда следует, что эти два мозга должны обладать вдвое большим диапазоном внимания (то есть должны быть способны к обработке двойного объема информа­ции), чем целый интактный мозг. Мы еще не иссле­довали подробно этот вопрос на людях, но нам с Юнгом удалось обнаружить, что обезьяна с разде­ленными полушариями действительно способна справиться с почти двойным объемом информации по сравнению с обычным животным (рис. 6). Нам также удалось установить, что человек с разделен­ными полушариями может выполнять задания вдвое быстрее, чем обычно.

Но каким образом мозолистое тело в интактном мозгу сочетает и интегрирует восприятия и знания двух полушарий мозга? Этот вопрос был недавно исследован при моем участии Дж.Берлуччи и Дж.Ри-цолати. Мы регистрировали электрическую актив­ность в заднем отделе мозолистого тела кошки в надежде соотнести реакции этой структуры с раз­дражением полей зрения животного. Типы зарегист­рированных ответов оказались такими же, как и в зрительной коре кошки. Другими словами, эти ре­зультаты показывают, что зрительная информация может передаваться через мозолистое тело. Эти дан­ные противоречат привычной точке зрения, что через мозолистое тело передаются обучение и память. Скорее можно думать, что у животных с интактным мозолистым телом копия зримого мира, каким он видим одному полушарию, посылается другому, и в результате оба полушария вместе могут обучиться различать сигналы, предъявляемые только одному полушарию. У животного с расщепленным мозгом прервано это продолжение зрительных проводящих путей, что довольно просто объясняет, почему зри­тельно изолированное полушарие не обучается и почему оно должно учиться различению с самого начала.

Любопытно, однако, что электрическая актив­ность в мозолистом теле возникла только в ответ на раздражение близких к средней линии отделов поля зрения. Эти результаты поднимают много сложных вопросов. Как можно примирить эти данные с твер­до установленным фактом, что левое полушарие здо­рового человека может дать описание всей текущей зрительной информации, предъявляемой в любой точке той половины поля зрения, которая проеци­руется на правое полушарие? Только одно такое со­ображение заставляет нас неохотно отступить назад к тому выводу, что где-то и каким-то образом все мозолистое тело или лишь часть его передает не толь­ко увиденное, но и сложный нейронный код выс­шего порядка.

Все данные, которыми мы располагаем, указы­вают, что разделение полушарий создает две неза­висимые сферы сознания в одном черепе, иными словами, в одном организме. Подобный вывод мо­жет смутить тех, кто рассматривает сознание как неделимое свойство человеческого мозга. Он кажет­ся преждевременным другим, которые настаивают, что выявленные до сих пор способности правого полушария не выходят за пределы автоматизма. Ко­нечно, у наших больных отмечено неравенство полу­шарий, но, быть может, это характерная особенность именно этих людей. Вполне возможно, что разделе­ние полушарий в очень раннем возрасте привело бы к тому, что каждое полушарие отдельно и независи­мо от другого смогло бы развить психические фун­кции высокого порядка, подобные тем, которыми обычно у человека обладает только левое полу­шарие.

 

 

Рис. 6. Обезьяны с разделенными полушариями способны обрабатывать больший объем зрительной информации, чем животные с интактным мозгом. Когда обезьяна нажимает на ручку (7), то 8 из 16 панелей на мгновение освещаются. Теперь обезьяна должна, начиная снизу, стучать рукой по тем из них, которые были освещены, не касаясь других (2). При продолжительности вспышки 600 мс обезьяна с интактным мозгом дойдет до третьего ряда, считая снизу, прежде чем забудет, какие панели были освещены (3). Обезьяна с разделенными полушариями выполняет всю задачу при продолжительности вспышки всего лишь 200 мс. Обезьяны смотрят на экран сквозь фильтры; поскольку зрительный перекрест у этих животных рассечен, то фильтры позволяют каждому полушарию видеть цветные панели только на одной стороне

Л.Я.Бллонов, В.Л.деглин восприятие сложных неречевых звуковых образов в условиях инактивации доминантного и недоминантного полушарий1

Нарушение опознания объектов или явлений по характерным для них звукам и шумам, не связанное с ухудшением элементарного слуха, со снижением интеллекта, помрачением сознания, расстройства­ми внимания или незнакомством с этими объекта­ми, обозначают как слуховую, или акустическую, агнозию. Обычно опознание сложных звуков — ре­чевых, неречевых и музыкальных — носит катего­риальный характер. Это значит, что услышанный звук без сопоставления с другими звуками сразу отно­сится к определенной категории звуковых образов, запечатленных в течение жизни. При слуховой агно­зии категориальность опознания, выработанная в процессе приобретения индивидуального опыта, утрачивается. (...)

опознание предметных звуковых образов (слуховой гнозис)

Испытуемым предъявлялись таблицы, состоящие из 15 или 20 звуков и шумов: бой курантов, пение птиц, аплодисменты, гудок паровоза и шум про­ходящего поезда, смех, плеск воды, лошадиное ржа­ние, завывание вьюги, кашель, треск мотоцикла, жужжание пчел, рычание льва, плач ребенка, звон разбитого стекла, раскаты грома, хрюкание свиньи, звон металла, кукарекание петуха, храп спящего человека, лай собак, мычание коровы, звук горна, звуки шагов и закрывающейся двери, гул самолета, звонок и шум трамвая, гусиное гоготание, телефон­ные гудки, шум прибоя. Длительность сигнала коле­балась от 2 до 10 с, т.е. была достаточной для того, чтобы можно было без труда узнать предъявляемый звук. Возможность опознания сложных неречевых звуковых образов исследовалась у 14 больных после 32 унилатеральных электросудорожных припадков (16 право- и 16 левосторонних).