Стыд, жалость, благоговение; 14 страница

¹ МаннгеймК. Очерки социологии знания. Теория познания — Мировоззрение — Историзм. М., 1998. С. 141, 142.

Итак, появление историзма как мировоззрения и метода в фи­лософии конца XIX — начала XX в. обусловлено историческим из­менением ценностей, кризисом романтических ценностей, связан­ных с религиозной и просветительской идеологиями, настоятель­ным требованием радикальной переоценки ценностей. Потребова­лось генетическое объяснение ценностей, осмысление движения ценностей в историческом измерении, совсем иные, чем прежде, гарантии объективности истин относительно социально-культур­ных ценностей. Следовательно, историзм есть требование практи­ческого мировоззрения и методологии социальных наук. Социоло­гия морали и теория нравов невозможны без принципа историзма. Историзм требует рассматривать явление в движении, изменении, в полном развитии, как элемент или фазу в развитии целого, ко­торому принадлежит данное явление, в совокупности со всеми свя­зями и опосредованиями, которыми оно соединено с другими яв­лениями. Философской этике требуется более широкий историчес­кий контекст. П. Сорокин настаивал на изучении моральных яв­лений путем сравнительно-исторического и индуктивного исследо­вания, считал, что этика должна основываться на изучении того, что есть, на изучении функциональных связей и отношений, ко­торые нам даны в области моральных явлений, формулировать связь этих явлений.

Многие опасаются скептических последствий историзма, того, что он разрушит абсолютный характер ценностей, развенчает мо­раль, создаст такие возможности познания, которые подорвут еди­нообразие ценностных представлений в обществе, погубит мораль в атмосфере релятивизма. Является ли интеллектуальный и мораль­ный релятивизм неизбежным следствием историзма? Да, если исто­рию рассматривать как гардероб и костюмерную. Угрожает ли ис­торизм человеческим ценностям? Совместимы ли объективная ис­тина и моральные идеалы? Наверное, историзм все-таки разрушает определенные ценности, те, которые мертвы и устарели. К. Манн­гейм считает, что историзм вовсе не есть доктрина непостоянства человеческих дел и институций. Более того, он сводит проблему объективности на более простой уровень.

К. Поппер, английский философ и социолог, в своих работах «От­крытое общество и его враги» и «Нищета историцизма»¹ выступает с критикой гегелевской и марксистской философии истории. Он не считает процесс развития общества и познания закономерным,

¹ Поппер К. Нищета историцизма // Вопросы философии. 1992. № 8; Он же. Открытое общество и его враги. М., 1992.

а ход истории — неизбежным и предсказуемым. Как сторонник фаллибилизма, или убеждения в том, что все теории являются оши­бочными и вероятностными, Поппер утверждает, что наука может предложить решение отдельных проблем, но не имеет универсаль­ных ключей к истине, так как, по его мнению, нет законов для целой системы. Историзм объясняет единичное явление, но не объ­ясняет целого. Подчеркивая скромные возможности метода исто­ризма, Поппер тем не менее настаивает на том, что современная объясняющая теория должна содержать утверждения о структур­ных свойствах мира, удовлетворять таким требованиям, как глуби­на, простота и содержательность. Автономная и изолированная фи­лософия, тесным образом не связанная с другими науками, деге­нерирует к схоластическим упражнениям и тривиальным высказы­ваниям.

Исторический подход в этике сужает поле морализирования и субъективизма. Без истории нравов невозможна теория нравов. Исторические факты нередко опровергают «истины» морально­го сознания. Так, например, абстрактный долг становится важней­шим моральным понятием в результате победы государственного и буржуазного права над феодальной системой привилегий. Поня­тию абстрактного добра предшествуют понятия блага, блаженства, благодати. В религиозно-нравственной практике католицизма кар­динальные нормы утверждаются не одновременно, а порознь (на­пример, целибат возникает в XII в., несмотря на протесты священ­ников, а церковный брак стали считать обязательным в XIII-XIV вв.). Понятие ответственности формируется к XVII в., тогда как раньше оно обозначало «отчет» порученца перед господином. «От­крытие» эгоизма сделал Гоббс. Короче говоря, многое из того, что принято считать аксиоматикой морали, на самом деле является ис­торическим продуктом. Имманентное морали, как бы подсказанное ее собственной логикой суть ее самые зрелые формы, сквозь призму которых мы приучились смотреть на прошлое морали и историю этики.

История не есть массив фактов, выстроенных вдоль вектора вре­мени. Огромное значение имеет систематизация фактов и отбор тех из них, которые относятся к дел)', должны быть приняты к рассмот­рению. Другими словами, к ним должна применяться определенная схема, которая расшифровывает закодированные в них отношения (смыслы). Ни одна теория не справится с неструктурированными данными. Чтобы преодолеть эмпиризм и дескриптивизм, обычно требуется ввести заранее некоторую теоретическую схему, гипотезу, категории, в которых в дальнейшем намерены структурировать и исследовать единичные факты. Это может быть социологическая схема, которая налагается на реальную историю нравов, как, напри­мер, у Э. Дюркгейма, М. Вебера, К. Маркса. Часто встречается и морализаторская схема при рассмотрении нравов, выдающая при­страстность взгляда, особенную впечатлительность и ревность идео­логической, классовой или религиозной точки зрения. Такое часто случается. Кроме того, историю нравов можно толковать и в свете определенных философско-этических представлений, порой даже отождествлять философское мировоззрение с общественными нрав­ственными идеалами и общественным мнением, не учитывая того, что философская мысль, как правило, не знает полной картины об­щественных нравов, умалчивает о некоторых действительных нрав­ственных отношениях.

Морально-правовые, нравственно-религиозные, иные кодексы поведения представляют собой именно такие обобщения, систем­ные состояния фактов. Отталкиваясь от этих реальных кодексов, нормативных образцов и шаблонов, над которыми уже поработала человеческая мысль, мы и намеревались не просто проиллюстри­ровать историю идей, избегая при этом «тотальной» историзации, или буквального прочтения. Реальные кодексы, нормативные об­разцы, действующие критерии оценки общественного поведения индивидов, объединенные с институциональными механизмами его регуляции, конечно, не раскрывают нравственность целиком, а только ее нормативный аспект. Даже тогда, когда для принципов гуманизма почва была каменистой и невозделанной, в кодексах за­печатлеваются результаты борьбы за гуманизацию человеческих от­ношений.