Вечера на хуторе близ Диканьки»

Суровые отзывы о «Ганце Кюхельгартене» сильно огорчили Гоголя, но не отвратили от литературы. В это время русская общественность проявляла большой интерес к Украине: ее нравам, быту, фольклору, литературе. Украинская тематика, так часто привлекавшая Рылеева, продолжала сказываться в творчестве Пушкина («Полтава»), А. И. Подолинского («Гайдамаки»), А. А. Погорельского («Двойник, или Мои вечера в Малороссии», «Монастырка»), А. А. Дельвига («Малороссийская мелодия») и многих других писателей. Широкую популярность приобрели в эти годы выходцы из Украины— это, прежде всего, В. Т. Нарежный и О. М. Сомов. Отвечая на потребности читателей, некоторые петербургские журналы и альманахи перепечатывали на своих страницах произведения украинских писателей даже на их родном языке: «Вестник Европы» — П. П. Гулака-Артемовского (1827), «Северные цветы» — И. П. Котляревского (1830) и др.

У Гоголя возникает смелая мысль — откликнуться собственными художественными произведениями на читательскую потребность в украинской тематике, в частности в фольклорно-этиографических материалах. Вероятно, в апреле— мае 1829 года Гоголь начал писать «Вечера на хуторе близ Диканьки». Тематика «Вечеров» — характеры, духовные свойства, моральные правила, нравы, обычаи, быт, поверья украинского крестьянства(«Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купалы», «Майская ночь»), казачества («Страшная месть») и мелкого поместного дворянства («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»).

Идейный смысл «Вечеров на хуторе близ Диканьки» определялся народно-демократическими взглядами Гоголя. Эти взгляды складывались у писателя под воздействием освободительного движения, всего социально-бытового окружения, а также устной поэзии и прогрессивной литературы. Демократизм Гоголя укреплялся и его дальнейшими наблюдениями над бытом помещиков. Вскоре после завершения «Вечеров», находясь в Васильевке (июль 1832 года), он извещал поэта И. И. Дмитриева: «народ беден», а помещики, у которых «капиталов нет, счастливая мысль дремлет», «рыскают с горя за зайцами».

Отражая народные представления и собственные мечты о справедливых, разумных социальных отношениях, об идеальном человеке, прекрасном физически и нравственно, Гоголь в «Вечерах…» возвышает добро над злом, великодушие над корыстолюбием, гуманизм над эгоизмом, отвагу над трусостью, энергию над ленью и праздностью, благородство над низменностью и подлостью, одухотворенную любовь над грубой чувственностью. Писатель убеждает своих читателей, что власть денег губительна, счастье достигается не преступлением, а добром, человеческие, земные силы побеждают дьявольские, нарушение естественных, народно-нравственных законов, предательство родины заслуживает самой тягчайшей кары.

«Вечера на хуторе близ Диканьки» воссоздают народные нравы, бытовые обычаи и поверья главным образом стародавнего времени, когда Украина была свободной от крепостничества. Как известно, крепостную зависимость установила Екатерина II в 1783 году, И не случайно запорожцы из повести «Ночь перед рождеством», жалуясь на притеснения, на лишения прежних вольностей и привилегий, просят ее: «Зачем губить верный народ?» Поэтизируя свободную жизнь трудового народа, Гоголь в повестях «Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь, или Утопленница» обращается не к подневольно-крепостным, а к государственным земледельцам, которых на Украине оставалось довольно много. Слова Левко: «Мы, слава богу, вольные козаки!» являлись выражением чувств, дум, желаний Гоголя и его положительных героев.

В «Вечерах…» герои во власти религиозно-фантастических представлений, языческих и христианских верований. Гоголь выражает народное самосознание не статически, а в процессе исторического роста. И совершенно естественно, что в рассказах о недавних событиях, о современности демонические силы уже воспринимаются как суеверие («Сорочинская ярмарка»). Отношение самого автора к сверхъестественным явлениям ироническое. Объятый высокими думами о гражданском служении, стремящийся к «благородным подвигам», писатель подчинял фольклорно-этнографические материалы воплощению духовной сущности, нравственно-психологического облика народа, как положительного героя своих произведений. Волшебно-сказочная фантастика отображается им, как правило, не мистически, а согласно народным представлениям, более или менее очеловеченно. Чертям, ведьмам, русалкам придаются вполне реальные, конкретные человеческие свойства. Так, черт из повести «Ночьперед рождеством» «спереди — совершенный немец», а «сзади — губернский стряпчий в мундире». И, ухаживая, как заправский ловелас за Солохой, он нашептывал ей на ухо «то самое, что обыкновенно нашептывают всему женскому роду».

Фантастика, органически вплетенная писателем в реальную жизнь, приобретает в «Вечерах…» прелесть наивно-народного воображения и, несомненно, служит поэтизации народного быта. Но при всем том религиозность самого Гоголя не исчезала, а постепенно росла. Более полно, нежели в других произведениях, она выразилась в повести «Страшная месть». Здесь в образе колдуна, воссозданном в мистическом духе, олицетворяется дьявольская сила. Но этой загадочно страшной силе противопоставляется православная религия, вера во все побеждающую власть божественного произволения. Так, уже в «Вечерах…» проявились мировоззренческие противоречия Гоголя. По стилю, по художественной манере в них преобладает романтический принцип изображения, но при явных реалистических тенденциях, побеждающих в «Повести об Иване Федоровиче Шпоньке и его тетушке».

Главная цель Гоголя — воплотить красоту духовной сущности народа, его мечты о вольной и счастливой жизни. Следуя романтическому принципу, писатель изображает быт украинского крестьянства и казачества по преимуществу не в его повседневности, будничности, многосторонности, а главным образом в его праздничности, необычности, исключительности. Ярмарка («Сорочинская ярмарка»), Иванов вечер («Вечер накануне Ивана Купалы»), гуляние парубков и дивчин в майскую ночь («Майская ночь, или Утопленница»), колядки («Ночь перед рождеством») — вот что привлекает внимание писателя. Героев «Вечеров…», отображенных в отдыхе, в праздничной гульбе, Пушкин справедливо назвал поющим и пляшущим племенем.-

«Вечера на хуторе близ Диканьки» населены массой персонажей — злых и добрых, обычных и незаурядных, пошлых и поэтичных. Перед нами проходит галерея лиц, явно нарушающих народно-нравственные законы, духовно ограниченных, корыстолюбивых, эгоистических, чаще всего властвующих: попович («Сорочинская ярмарка»), кулак Корж («Вечер накануне Ивана Купалы»), голова Макогоненко («Майская ночь, или Утопленница»), богач Чуб, дьяк («Ночь перед рождеством»).

Но, воссоздавая пеструю толпу характеров, Гоголь центром «Вечеров…» делает не праздных «существователей», погрязших в тине стяжательства, а трудовой народ. Ведущими героями «Вечеров…» являются характеры могучие духом, широкие по своей натуре, волевые, цельные, морально твердые, вроде кузнеца Вакулы («Ночь перед рождеством»), деда («Пропавшая грамота»), Данилы Бурульбаша («Страшная месть»), умные, смелые, ловкие, как Грицко Голопупенко («Сорочинская ярмарка»), поэтические, подобно Левко и Ганне («Майская ночь, или Утопленница»).

Действующие лица «Вечеров…» чаще рисуются в одностороннем преувеличении их психологических свойств, в резко подчеркнутой пластичности их внешних обликов, в эмоциональной приподнятости их речи, идущей от народно-песенной стихии. При этом внешний портрет персонажа всегда дается в тесной связи с внутренним его обликом.

Левко, молодой, вольнолюбивый, смелый до дерзости казак («Майская ночь, или Утопленница»), ради правды не щадит и своего отца. Это он, призывая парубков «побесить хорошенько» Голову, говорит: «Покажем ему, хлопцы, что мы вольные козаки». Писатель рисует его удалым вожаком парубков, импровизатором-песенником и режиссером хитроумнейших проделок. У него «орлиные очи», черные брови и усы. Его речь к любимой, полная нежности и ласки, певучая, словно песня: «Не бойся: никого нет. Вечер тепел…» Это объяснение Левко с Ганной, как установлено, восходит к народной песне «Сонце низенько, вечер близенько».

В обрисовке портрета Данилы Бурульбаша («Страшная месть») подчеркиваются былинно-богатырские свойства. Даже сон у него «молодецкий». Его речь, отражая свойственную ему порывистость, горячность, действенность, почти всегда динамическая, патетическая, взволнованная, уходит своими корнями в словесные родники народно-гражданских дум и былин: «Нет, дитя мое, никто не тронет волоска твоего. Ты вырастешь на славу отчизны; как вихорь будешь ты летать перед казаками». Или: «О время! время! минувшее время! куда подевались вы, лета мои?» При рассмотрении образа Данилы Бурульбаша, вульгаризируя, некоторые литераторы подчеркивали то, что он «богатый земледелец», и отсюда делали прямой вывод, что Гоголь, сочувствуя ему, ориентировался на «казацкую аристократию». Но Данила Бурульбаш нисколько не интересовал Гоголя в качестве феодала. Он рисует своего героя лишь в чертах, связывающих его с народом, как пламенного патриота, борца за независимость отечества, хранителя национально-народных нравственных правил и устоев.

Романтически приукрашены и второстепенные действующие лица. Поэтизируя своих любимых героев, Гоголь наделяет их свойствами яркой индивидуальности. На это обратил внимание еще Белинский. Романтическая позиция Гоголя, за исключением повести «Иван Федорович Шпонька…», сказалась и в сюжетах «Вечеров…». Любой из них повествует «про какое-нибудь старинное чудное дело». Все они тесно связаны с волшебно-сказочным фольклором.

Гоголь испытал в какой-то мере и литературно-книжные воздействия. Он продолжал традиции добродушного юмора, лукавой иронии и бичующей сатиры, так ярко воплотившиеся в поэме «Энеида» И. П. Котляревского, в комедии «Простак, или Хитрость женщины, перехитренная солдатом» В. А. Гоголя-Яновского и в «Гараськиных одах» П. П. Гулака-Артемовского.

Еще в 1831 году Н. И. Надеждин отметил прямую перекличку сюжетов «Вечеров…» с «Чарами любви» немецкого романтика Тика. Дальнейшие исследователи (И. И. Замотин, В. В. Виноградов, Н. Л. Степанов, Ю. В. Манн) усматривали переклички «Вечеров…»с произведениями Э. Т. А. Гофмана, К. Брентано, Л. Й. Арнима (Германия), У. Ирвинга (Америка).

Но «Вечера…» вырастали на глубоко национальной почве. Героико-поэтические характеры и реально-фантастические события «Вечеров…» потребовали соответственной романтической их группировки и связи. Сюжеты «Вечеров…» строятся на смене остро контрастных эпизодов, представляющих главнейшие звенья основных событий, без последовательной постепенности и строгой мотивировки, при наличии фантастической интриги и ярко выраженного лирического начала. Так, повесть «Сорочинская ярмарка» открывается лирическим вступлением. В ней реальная и фантастическая интрига, связанная с легендой о красной свитке, заложенной чертом в шинке. В ее развитии используется смена антитетических картин: сговор Солопия и Грицко о Параске и решительное несогласие Хиври; уединенное свидание Хиври с поповичем, внезапно нарушенное нашествием гостей, и т. д. Повесть «Ночь перед рождеством» от начала и до конца построена на контрастной параллели лирико-поэтической линии Вакулы и Оксаны — грубо-прозаической, низменной линии Солохи и ее поклонников. На противопоставлении идеального героя, патриота, хранителя нравственных устоев Данилы Бурульбаша чудовищному злодею, предателю родины, его тестю, складывается архитектоника «Страшноймести». Строение «Вечеров…» характерно еще и тем, что наряду с отдельными, индивидуальными героями в них действует масса людей, народ. Образ народа с такой полнотой и явной поэтизацией еще не рисовался в русской литературе. Это было новшеством, отличающим «Вечера…» от романтических произведений Пушкина, Рылеева и Лермонтова.

«Вечера…» обильны картинами природы, величественной и пленительно-прекрасной. Писатель награждает ее самыми превосходными степенями мажорных сравнений: «Снег… обсыпался хрустальными звездами» («Ночь перед рождеством») и эпитетов: «Земля вся в серебряном свете»,«Божественная ночь» («Майская ночь, или Утопленница»). Эстетизированные пейзажи усиливают красоту положительных героев, утверждают их единство, гармоническую связь с природой, а контрастируя, подчеркивают безобразие отрицательных персонажей.

В каждом произведении «Вечеров…» в соответствии с его идейным замыслом и жанровым своеобразием природа принимает индивидуальную окраску. В «Сорочинской ярмарке», как бы аккомпанируя беззаботно-радостной, торжествующей любви Грицко — Параски, она светла, полна«сладострастия и неги». В «Майской ночи» для нее характерны оттенки грусти, угрюмости, таинственности. В «Страшной мести» ей свойственна мрачность, суровость, героичность.

«Вечера…» задуманы в форме сказа, всего вероятнее, дьячка Фомы Григорьевича. От его имени ведется повествование «Вечеров накануне Ивана Купалы», «Пропавшей грамоты», «Заколдованного места». Отступая от этого замысла, Гоголь дает слово «гороховому паничу» («Сорочинскаяярмарка», «Майская ночь, или Утопленница») и другим рассказчикам. Образ пасечника Рудого Панько возник перед самой публикацией«Вечеров…» как их составителя и издателя. Все основные рассказчики, кроме «горохового панича», осмеянного Рудым Панько за вычурность, — представители народа, его воззрений. Вводя простонародных рассказчиков, Гоголь хотел, чтобы его «Вечера…» и по языку были народными. Лексика и фразеология этих рассказчиков, включая и Рудого Панько, — чудесные россыпи живого народно-просторечного языка, полного метких слов и оборотов, оригинальных выражений, присловий, поговорок и пословиц. Такой непосредственной разговорной речью украинцы заговорили в русской литературе впервые. Это было новостью, привлекавшей читателей.

Но сказ повествователей, более всего выдержанный в речи пасечника и дьячка, не сохраняет строгой последовательности и нередко переходит в«безличный», точнее сказать, в прямой голос автора, искушенного в литературной речи, великолепно владеющего изобразительными средствами романтизма. Авторский голос принимает самые различные интонации — сочувственные, иронические, грустные и т. д.

Субъективно-лирические вступления и последующие отступления от сюжетно-сказового повествования, принадлежащие автору, носят чаще всего возвышенно-патетический, музыкально-ритмический характер. Их ритмика создается речевыми периодами, чередованием однородно построенных фраз, зачинами или единоначатиямн, повторами слов внутри предложений, сгущением восклицательно-вопросительных синтагм и иными приемами. В ряде случаев лирическая волна, вторгающаяся в повествование, начинает звучать как стихотворение в прозе: «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!» («Сорочинская ярмарка»); «Знаете ли вы украинскую ночь?» («Майская ночь, или Утопленница»);«Чуден Днепр при тихой погоде» («Страшная месть»). На лиризм «Вечеров…», проявляющийся с большей («Майская ночь») или меньшей («Пропавшая грамота») силой, обратил внимание Чернышевский, сказав, что они производят «сильнейшее впечатление именно своею задушевностью и теплотою».

Но голос автора при всем разнообразии его интонаций не противостоит голосам рассказчиков из народа, а сливается с ними. Сочетание устно-народного сказа основных рассказчиков и литературной речи автора (нередко относящегося к рассказчикам, как в «Пропавшей грамоте», с иронией), разнообразя стилистику «Вечеров…», сообщает ей яркую пестроту, эффектную многоцветность. «Вечера…» проникнуты юмором. Светлый юмор, искрящийся на всем протяжении «Вечеров…», развенчивает таинственно-фантастическое, убеждает читателя в его призрачности.

В «Вечерах…», в основном романтических по содержанию и форме, явно проступают в той или иной мере реалистические эпизоды, картины, характеры: Хивря, Солопий и попович («Сорочинская ярмарка»), Каленик и Голова («Майская ночь, или Утопленница»), дед («Пропавшаяграмота»). При наличии отдельных ошибок, указанных современниками Гоголя, в «Вечерах…» с большой точностью воспроизведена обрядовая сторона народной жизни. Таковы, например, описания гостей, поспешающих на ярмарку, и диалог Солопия с Хиврей в «Сорочинской ярмарке».

В повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» реалистические тенденции оформились в последовательную концепцию. Ее реализм — в типических характерах определенной социально-групповой принадлежности и в конкретных обстоятельствах. Именно этой повестью Гоголь особенно подчеркнул различия между духовным обликом трудового крестьянства и паразитирующим дворянством. Шпонька и его тетушка — мелкие помещики по образу жизни, поведению и желаниям. Мир их интересов страшно тесен, ограничен материально-вещественными, приобретательскими потребностями. Иван Федорович не заглядывал ни в одну книгу, кроме гадательной, а поэтому невежествен и туп. Оставшись наедине с понравившейся ему барышней, он не знает, о чем ему говорить, и после долгого молчания, собравшись с духом, произносит: «Летомочень много мух, сударыня!» Весьма подробно в повести воссоздан социально-бытовой уклад, порождающий косных, душевно вымороченных людей, подобных Шпопьке.

Незавершенность сатирической повести о Шпоньке составитель «Вечеров…» объясняет утратой части ее рукописи, а на самом деле это замечательный и многозначительный художественный прием. Отсутствие конца повести подчеркивает тождественность, ординарность, заурядную обычность, пошлость, бессмыслицу, повторяемость всей последующей жизни Шпоньки.

«Вечера…» были встречены, как заметил Белинский, «неприличной бранью» Н. Полевого, упрекавшего их в «бедности воображения», в отсутствии«одной мысли», в «недостатках слога», в «неуменье увлекать читателя подробностями» И в «чужих ухватках». Эта брань была поддержана лишь реакционной критикой. «Вечера…» принесли Гоголю и восторженные похвалы. Первыми оценили творение Гоголя наборщики. 21 августа 1831 года автор «Вечеров…» в письме к Пушкину с гордостью сообщает: «Наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке». В. Ф. Одоевский в письме к славянофильскому публицисту А. И. Кошелеву от 23 сентября 1831 года заявил, что«Вечера…» «выше… всего того, что доныне издавали под названием „Русских романов“2. Пушкин в письме к издателю „Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду“ подтверждал: «Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился… Поздравляю публику с истинно веселою книгою“.

Белинский, видя в „Вечерах…“„восход нового великого светила“, на протяжении всей своей литературной деятельности утверждал их народность, блеск и остроумие, дивную поэтичность. Но, восторгаясь этими „веселыми песнями на пиру еще неизведанной жизни“, критик не одобрил религиозно-мистических тенденций, проявившихся в повестях „Вечер накануне Ивана Купалы“ и „Страшная месть“.

 

Миргород».

Несмотря на успех «Вечеров…», Гоголь по-прежнему связывает свои главные замыслы и надежды не с литературой, а с историей. Он задумывает и пишет «Историю Украины и юга России» и«Всеобщую историю», увлекается собиранием песен, мечтая об их издании, хлопочет о месте профессора в Киевском, а потом Петербургском университетах. 24 июля 1834 года он определяется адъюнкт-профессором всеобщей истории Петербургского университета и с сентября приступает к чтению курса. Но занятия историей не отменяют его влечений к словесно-художественному творчеству. В марте 1835 года вышли в свет его повести под названием «Миргород». В «Миргороде» две основные темы, объединенные идейным пафосом. В своей основе идейность «Миргорода» остается прогрессивно-демократической. Но в нее постепенно начинают проникать религиозно-мистические ноты. Одна из них, связанная с современной Гоголю повседневностью, разрабатывается в «Старосветских помещиках» и в «Повестио том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Продолжая в них реалистическую линию, начатую в повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», писатель окончательно утверждает поэзию действительности. Основной смысл этих повестей — обличение замкнутого, паразитического, животно-растительного существования, духовного примитивизма, убожества, себялюбивой ограниченности мелкопоместного дворянства и уездного чиновничества. Гоголь смеется и грустит над бессмыслицей существователей и небокоптителей, бременящих землю.

«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», будучи тематически связанной с романом В. Т. Нарежного «ДваИвана, или Страсть к тяжбам» (1825), является совершенно оригинальной по искусству художественного воплощения. Основной прием юмористически и сатирически обличающего изображения, применяемый здесь Гоголем, — противоречие между отрицательной сущностью изображаемых характеров, явлений, предметов и преувеличенной похвалой их несуществующих достоинств.

Иронизируя над своими персонажами, Гоголь мастерски применяет разнообразные средства внешнего комизма: нелепые фамилии и имена («Пупопуз», «Перерепенко»), смешные положения («дверь затрещала и передняя половина Ивана Никифоровича высадилась в присутствие; остальная оставалась еще з передней»), алогизмы («Иван Иванович несколько боязливого характера. У Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением»).

Вся совокупность художественных средств убеждает в ничтожестве и пошлости изображаемых помещиков и чиновников. Отгородившись от мира частоколом собственных дворов, помещики погрязли в заскорузлом невежестве, в предрассудках, в узком своекорыстии. Чиновники — взяточники, занятые лишь приобретательством. И те и другие —душевно опустошены. Пораженный нелепостью жизни своих героев, измельчанием их личности, ничтожеством свойственных им запросов и побуждений, писатель заканчивает повесть о ссоре горестным признанием: «Скучнона этом свете, господа!»

Но, изображая низменность стремлений, бессмысленно-пошлый, паразитический, утробно-растительный образ жизни старосветских помещиков, Гоголь, сохраняя объективность, нашел в некоторых из них и достоинства: простосердечие, человечность, которые резко противопоставил наглому буржуазному меркантилизму и грубому стяжательству чиновников.

К рассматриваемым произведениям примыкает и «Вий». В этой повести в сложной форме художественного сплава реализма и романтизма, быта и фантастики, отображается извечная борьба добра со злом, человеческого с бесчеловечным, как она воспринимается в народных представлениях. Хома Брут гибнет, отказываясь от верований и убеждений своего народа, поддаваясь чарам внешней красоты, красоты не добра, а зла.

Бытовые повести «Миргорода» были осуждены реакционной критикой. Булгаринская «Северная пчела» увидела в них «неприятную картину заднего двора жизни и человечества без всякой видимой цели» (1835, N 115), С. П. Шевырев воспринял их как «безвредную бессмыслицу» и призывал Гоголя к изображению «высшего и образованного класса». Но прогрессивная критика нашла повести «Миргорода» превосходящими уровень предшествующих ему реалистических опытов.

 

 

[1] Здесь и в дальнейшем имеются в виду сделанные рукой Пушкина заметки на полях 2-й части «Опытов в стихах и прозе» К. Н. Батюшкова.

^[2] Сценические эдикты — отдельные сцены (в пьесе), рассчитанные на то, чтобы поразить зрителя, произвести на него особенно сильное впечатление; также светозые и звуковые средстаз, применяемые при театральных поста­новках.