Начало деятельности Л.Д. Троцкого на посту наркома по иностранным делам. Установление дипломатических отношений

Сразу после октябрьской революции, на II Всероссийском съезде советов, большевики поставили вопрос о власти. «Вопрос о завоевании власти партией стоял передо мной всегда. Но вопрос о моей личной работе после завоевания власти не возникал передо мною никогда. После переворота я пытался остаться вне правительства, предлагая взять на себя руководство печатью партии»[60], - пишет Троцкий. Однако Ленин «не хотел и слышать об этом» и предложил назначить Троцкого комиссаром внутренних дел. Тот отказался, ссылаясь на свое еврейское происхождение. Пост наркома по иностранным делам Троцкому предложили по инициативе Свердлова, который хотел «противопоставить» его Европе от имени революции. «Какие у нас теперь будут иностранные дела?» - возражал Ленин. Но «скрепя сердце» он согласился, «скрепя сердце» согласился и Троцкий[61]. Новоиспеченный нарком подчеркивает, что не по своей инициативе оказался во главе советской дипломатии. «Какая такая у нас будет дипломатическая работа? Вот издам несколько революционных прокламаций к народам и закрою лавочку»[62], - такого отношение Троцкого к своей новой деятельности. «Центр тяжести» он видел совсем не в дипломатии. «Главная работа состояла в дальнейшем развитии октябрьского переворота, в распространении его на всю страну, в отражении налета Керенского и генерала Краснова на Петроград, в борьбе с контрреволюцией. Эти задачи мы решали вне ведомства»[63].

Дипломатическое ведомство, по словам Троцкого, отнимало у него немного времени, за исключением брестских переговоров. Однако с самого начала дело оказалось «несколько сложней», чем он предполагал. Попытки установить дипломатические отношения с Европой начались с переговоров с Эйфелевской башней. Задача Троцкого состояла в том, чтобы следить за тем, как относится к октябрьскому перевороту капиталистический мир. «Незачем говорить, что приветствий не слышно было ниоткуда»[64]. Самой неистовой в своей злобе оказалась башня Эйфеля. В течение нескольких дней между парижской и царскосельской башнями шла напряженная дуэль. Результаты не заставили себя ждать. Париж резко переменил тон. Он оставался хоть враждебным, но вежливым. Троцкий потом не раз с удовольствием вспоминал, как ему пришлось начать свою дипломатическую деятельность с обучения башни Эйфеля хорошим манерам[65].

Диалог с Францией продолжался. В качестве посла в Советскую Россию был прислан Нуланс. Беседа происходила по его инициативе и ни к чему не привела. После коротких колебаний Франция склонилась «к режиму колючей проволоки». Со сменой начальника французской миссии на генерала Нисселя ситуация лишь усугубилась. При нем состояло информационное бюро, которое «стало фабрикой самых отвратительных инсинуаций против революции». Но не для того Троцкий обучал парижскую радиобашню правилам благопристойности, чтобы позволить генералу Нисселю создать вспомогательную башню фальсификаций в Москве. Французская миссия покинула Петроград. «Слишком категорического генерала Нисселя сменил вкрадчивый генерал Лавернь»[66]. Однако перемирие длилось недолго. «Французская военная миссия, как и дипломатия, оказалась вскоре в центре всех заговоров и вооруженных выступлений против советской власти»[67].

Попытки установить дипломатические отношения с иностранными державами продолжились с приездом в Смольный начальника американской миссии генерала Джэдсона. Он выразил надежду на то, что в отношениях Америки и Советской России все будет all right. Но предупредил, что не имеет еще возможности говорить от имени американского правительства. В заключение «миролюбивый генерал» добавил: «Время протестов и угроз по адресу советской власти прошло, если вообще это время существовало»[68]. Однако, как справедливо заметил Троцкий: «Одна ласточка, даже в чине генерала, не делает весны»[69]. И он оказался абсолютно прав. Европа не спешила признавать новую власть в России. Предложение о мире Антанта не только проигнорировала, но и пообещала «тягчайшие последствия» в случае продолжения сепаратных переговоров[70]. После второго обращения к странам Антанты угроз больше не последовало, ответа также.

Итак, Троцкий оказался на посту наркома по иностранным делам не по своей инициативе. С самого начала он принижал значение своей должности, так как считал, что революция не нуждается в дипломатии. Свою цель он изначально видел в защите и распространении революции. В историографии часто говорится, что, находясь на дипломатической службе, Троцкий не принимал в ней должного участия и был слишком пассивен. Это верно только отчасти. Он не воспринимал свою должность наркома по иностранным делам в отрыве от своей общей деятельности, направленной на дело революции. Находясь на этом посту, он занимался другими делами, вне своего ведомства – борьбой с контрреволюцией, с войсками Керенского и Краснова. Что касается его успехов на этом поприще, то об успехах здесь говорить не приходится. Дипломатического признания со сороны европейских стран ему, разумеется, за такой короткий период достичь не удалось.