Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 13 страница

И вдруг застыл как громом пораженный: на подъездной аллее появилась машина. И не просто машина, а красный «ауди» с номерами, которые навсегда врезались ему в память. Такое не могло произойти, но происходило. Он даже забыл, что надо дышать, — Роуз всегда обладала талантом правильно выбирать время.

Джек вцепился в подоконник. На него накатила мощная волна ужаса и надежды, к горлу подкатила тошнота. Он неподвижно наблюдал, как «ауди» въезжает в открытые ворота.

И это не была галлюцинация.

То подъезжала машина Роуз.

 

Глава 33

 

Безумие. Джек помотал головой, приказывая себе собраться. Роуз умерла. Пусть это машина Роуз, но за рулем не Роуз. Потому что она мертва.

Он это знает. Просто его шокировало столь неожиданное появление машины. На мгновение он поверил, что катастрофы не было и Роуз жива. Он даже успел испытать угрызения совести, потому что она бы узнала, что он собирается изменить ей, и объяснения, что якобы он считал ее умершей, вряд ли удовлетворили бы ее.

Джек сделал глубокий вдох и приказал себе успокоиться. Она не вернулась. Вернулась только ее машина. После смерти Роуз он не знал, что делать с ее обожаемым красным «ауди». Когда ржавая старая «фиеста» ее родителей эффектно не прошла техосмотр, он даже обрадовался и отдал им «ауди». Машину холили и лелеяли, еженедельно мыли и полировали и ездили на ней, не превышая скорость.

Ну и ну. Они едва не устроили ему инфаркт. Надо же, объявиться именно сегодня, именно в этот вечер. Как будто Роуз специально прислала их сюда.

Дверцы «ауди» распахнулись. Сначала вылез Брин, за ним Дилис. Они постарели, их движения замедлились, в них чувствовалась усталость, тоска изнурила их. Джек не виделся с ними два года, и сейчас, глядя на них, почувствовал, как сердце налилось свинцовой тяжестью.

Может, они ненадолго?

Он собирался через час ехать за Тилли.

 

Брину Саймондсу, седому старику с выражением обреченности на лице, было под семьдесят. Когда-то он был душой общества в своей деревушке и владел скобяной лавкой. С появлением крупных торговых центров бизнес Брина столкнулся с трудностями. Ему удалось удержаться на плаву с помощью местных покупателей, но борьба была жестокой. Потом умерла Роуз, и Брин перестал быть душой общества. Он продал магазин и ушел на пенсию.

Дилис никогда не работала. Гордая валлийская мать семейства, она целыми днями мыла окна, протирала от пыли картины, скребла ступеньки на крыльце и пекла хлеб. В их маленьком домике царил идеальный порядок.

И Роуз, обожаемая и единственная дочь, была для них всем.

В дверь позвонили, когда Джек почти спустился вниз. Он прошел через холл и открыл дверь. Он страшился того, что должно произойти, и мучился угрызениями совести из-за того, что страшился этого.

— Ах, Джек.

Дилис взглянула на него и расплакалась. Так бывало каждый раз, когда они виделись после смерти их дочери. Джек прекрасно понимал почему. Потому что он напоминал ей о той счастливой жизни, которую предстояло прожить Роуз, но которую она не прожила.

Если бы не несчастье, Брин и Дилис стали бы гордыми дедушкой и бабушкой, и сегодня они приехали бы навестить свою дочь и зятя и задарить подарками своего трехлетнего внука или внучку и излить на него или на нее свою любовь. Кто знает, возможно, к этому времени у них с Роуз уже родился бы второй ребенок и Дилис не поднимая головы вязала бы ему всякие вещички. А Брин строил бы сложные конструкции из «Лего» и старательно чинил бы все, что ломалось...

Все, хватит об этом думать, надо выбросить все это из головы и прекратить представлять, как выглядели бы их дети.

Джек обнял Дилис, пожал руку Брину и пригласил их в дом.

— Ох, спасибо тебе, дорогой. — Дилис прижала к глазам отглаженный носовой платок, а Джек поставил перед ней чашку чаю. — Прости, что нагрянули без предупреждения. Надеюсь, мы тебя ни от чего не оторвали.

Что можно ответить?

— Конечно, нет. Я рад видеть вас снова.

Еще одна ложь, еще одна волна стыда.

— М-да, с той поры прошло много времени. — Брин тихо помешал сахар в чашке.

— Знаю. Простите.

— Двадцать три месяца.

— У меня очень много работы. — Джек чувствовал себя все хуже и хуже.

— Все в порядке, дорогой. Мы знаем. И понимаем, — сказала Дилис. — Работа отнимает у тебя много сил.

— А как вы поживаете? — Джеку было противно задавать этот вопрос; он уже знал, как повернется разговор.

— Ну, неважно. — Дилис скорбно покачала головой. — Изо всех сил стараемся занять себя чем-нибудь, но ничего не получается.

Брин сказал:

— Вандалы ворвались на кладбище и разрисовали памятники граффити.

— Что?

— Брин, не надо ему рассказывать. — Дилис сжала руку Джека. — Извини, дорогой, мы не хотели рассказывать.

— Но он должен знать. Это же могила его невесты. Они написали плохие слова. — Брин тоже сокрушенно покачал головой. — Мы очень расстроились.

— Когда это случилось? Памятник можно отмыть? — Джек спросил с возмущением в голосе: — И кто это сделал?

— Никто не знает. Глупые дети, я думаю. Все в порядке, нам удалось отскрести краску.

— У него на это ушло три недели, — сообщила Дилис. — Целыми днями, изо дня вдень. Но у Брина получилось. И руки стер, правда, дорогой?

— Я тер, пока памятник над могилой моей дочери не приобрел свой прежний вид. Мы посадили вокруг него цветы, они здорово его украшают.

Джек кивнул, представляя картину. Он не мог говорить.

— Ты сам все можешь увидеть, дорогой. Мы привезли фотографии. Но все равно надеемся, что тебе удастся выбраться и ты сам все увидишь. — Дилис достала из кремовой кожаной сумки маленький фотоальбом и подала его Джеку. — Мы были бы очень рады, правда, Брин? Ты пожил бы у нас... О Боже, где мой носовой платок?

Она опять не выдержала, на этот раз полностью потеряла самообладание. Брин изо всех сил старался утешить ее.

— Видишь ли, — сказал он Джеку, — нам сейчас очень тяжело. Такое ощущение, будто все забывают Роуз. Раньше нас спрашивали, как мы поживаем, вспоминали ее. А сейчас все считают, что мы должны оставить все это в прошлом. И идти дальше. Но они не понимают. Мы не можем оставить все это, и мы не хотим забывать ее. В деревне поселились новые люди, которые никогда не знали ее, — она для них ничего не значит. Ну, наверное, и не должна. Но для нас-то она значила все.

— Вот поэтому мы решили приехать и повидаться с тобой. — Дилис вытерла покрасневшие глаза. — Потому что ты единственный, кроме нас, кто так сильно любил Роуз. Ты единственный, кто понимает, потому что тоже скучаешь по ней. Я понимаю, с этим ничего нельзя поделать, но кажется, что она постепенно исчезает, растворяется, ее образ становится все более блеклым. И все остальные продолжают жить, как будто она и не существовала.

 

Джек сбежал из кухни и поднялся наверх. Уже половина девятого, и он никак не может вспомнить, на который час договорились они с Тилли — на восемь или девять. Это так на него подействовала скорбь Брина и Дилис Саймондс. Более того, эта скорбь оказалась заразительной. Сейчас его пронизывает стыд и чувство вины.

Убедившись, что дверь спальни закрыта плотно, Джек достал мобильный телефон. Разве у него есть выбор?

 

Что происходит? Джек сказал, что будет здесь в восемь. До настоящего момента у Тилли не было ни малейшего сомнения в том, что он приедет, сейчас же ею владела страшная тревога. Время уже перевалило за восемь, а она не могла остановиться и все ходила взад-вперед по кухне. Надо же, разоделась, а ехать некуда. Как будто ей снова шестнадцать и до нее дошло, что мальчик, который уже давно ей нравился и который обещал встретить ее на автобусной остановке, обманул ее ожидания.

Неверие все сильнее смешивалось с горем по мере того, как стрелки часов медленно и неотвратимо подбирались к половине девятого. Тилли то и дело проверяла, работает ли телефон. В тридцать одну минуту девятого она стала возлагать надежды на автомобильную аварию. Не серьезную, но достаточно непростую, чтобы Джек оказался заблокирован в машине и не мог дотянуться до мобильника. Как только спасатели освободят его, он тут же позвонит. Исцарапанный, в синяках, но целый и невредимый, он станет извиняться, а она скажет ему, чтобы он не валял дурака, и главное — что он жив, а он все равно будет просить прощения, и врачи «Скорой» будут требовать, чтобы он немедленно убрал телефон, так как им нужно обследовать его, и она услышит, как Джек говорит им: «Есть только один человек, чье обследование будет мне приятно, и этот человек на другом конце провода».

Дзиииииинь. Телефон, лежавший на журнальном столике, наконец-то ожил и вернул Тилли в реальность. Она схватила его, как регбист — мяч. Конечно, он позвонил, естественно, у него есть веские причины, вероятно, он хочет предупредить, что уже едет и будет здесь через две минуты...

— Алло?

— Привет, это я. Слушай, извини, но я не смогу приехать за тобой. Кое-что случилось.

Голос был Джека, но звучал он не так, как у Джека. Он был встревоженным, сдержанным, совсем не таким, как всегда.

— Ты в порядке? — У Тилли взмокли ладони. — Ты заболел? — Тут она услышала, как где-то позади Джека открылась дверь и женский голос сконфуженно произнес: «Ой... извини...»

— Нет. Я в порядке. Гм, я не могу говорить сейчас. Извини, что так получилось. Позвоню завтра. Пока.

— Подожди... — Но было поздно, в телефоне воцарилась тишина. Тилли уставилась на него, пытаясь представить, что могло заставить Джека так поступить.

Только...

Только она знает ответ, не так ли? Нечто связанное с другой женщиной. Или с женщинами. Надо смотреть правде в глаза: женщины — это средоточие жизни Джека Лукаса. Он окружил себя ими, развлекается с ними и разбивает им сердца.

И она была близка — очень близка — к тому, чтобы с головой нырнуть в это безумие. Готова была поддаться ему, присоединиться ко всем этим несчастным, превратить себя в полную и окончательную дуру. Джек запрограммирован на то, чтобы причинять боль женщинам, которые появляются в его жизни. Он делает это на подсознательном уровне. Пока она фантазировала, что на этот раз все будет по-другому, он, образно говоря, ставил галочку против ее имени в своем списке.

Ведь все дело в том, что он не заинтересован ни в какой форме нормальных, осмысленных отношений. Роуз была его большой любовью, и он ее потерял. С тех пор он выработал иммунитет и не допустит, чтобы это повторилось. Лучше прятаться за чужие спины. Что вполне справедливо и даже разумно. В теории. Если только ты не принадлежишь к числу доверчивых жертв.

Коей она почти стала.

О Господи, а так хотелось, чтобы это произошло! Как же больно. Как же горько.

Тилли закрыла глаза. Если ей сейчас так горько, значит, она действительно была на волосок от гибели.

 

Глава 34

 

Каждый раз, когда звонили в дверь, у Эрин сводило живот от страха, что это ужасная Стелла. Когда позвонили в десять вечера, она испуганно посмотрела на Фергуса:

— Боже! Это она?

— Предоставь это мне. — Фергус встал с дивана и спустился вниз.

Вскоре он вернулся.

— Это некто не такой страшный.

— Тилли! — Облегчение сменилось тревогой. — Господи, что случилось? Ты ужасно выглядишь!

— Ты очень добра. Я купила вина. — Упав на диван и издав стон отчаяния, Тилли передала бутылку Фергусу. — Мне в большой стакан, пожалуйста. Ой, извини, я заняла твое место?

— Все в порядке.

Эрин похлопала Тилли по руке. У Фергуса было замечательное качество: когда неожиданно заявлялся друг, оказавшийся в беде, ему не приходило в голову сетовать на то, что им помешали.

Через секунду они услышали, как из бутылки с хлопком выдернули пробку. Фергус вернулся из кухни с двумя наполненными до краев бокалами.

Тилли взяла один.

— Спасибо. Тебе, кстати, тоже можно выпить.

— Я собирался сходить за заказом. Мы заказали индийские блюда. Тебе взять что-нибудь, или ты похватаешь у нас?

— Я слишком взвинчена, чтобы есть. — Тилли отпила вина. — Ну, может, небольшую жареную лепешку. Мне хватит, если учесть, как меня обманули.

Эрин спросила:

— Кто?

— Какая же я дура!

— Кто?

— Доверчивая дура.

— Так кто?

— Сама виновата. Раньше надо было думать.

— Я отберу у тебя вино, если не скажешь.

— Не надо. — Тилли отвела в сторону руку с бокалом. — Ладно-ладно. Джек.

— Джек Лукас?

— Не смей говорить: «Я же тебе говорила». Я и так все знаю. — Тилли посмотрела на Фергуса, который смущенно топтался у двери. — Большая ошибка, да?

— Сожалею. Джек — отличный парень, но...

— Но не идеальный материал для счастливого конца.

Взгляд Фергуса стал сочувственным.

— Ну, у него есть такая репутация.

— Ты же мне ничего не рассказала! — Эрин была потрясена. — Просто не верится, что ты все скрыла!

— Потому что рассказывать было нечего. Ничего, знаешь ли... не произошло. — А, чего стесняться. — Предполагалось, что все случиться сегодня вечером, — продолжала Тилли. — Но он позвонил мне и отменил свидание. Именно в тот момент, когда я стала беспокоиться, что он попал в аварию. Только подумай: я считала себя не такой, как остальные. И искренне верила, что между нами что-то есть.

Тилли взглянула на Эрин, увидела выражение на ее лице и поняла все без слов. Каждая из жертв Джека верила, что она не такая, как остальные. Его мастерство соблазнять было доведено до такого совершенства, что все думали: между ними что-то есть.

— Что он сказал, когда позвонил тебе?

— Ничего. Что не может встретиться, и все. Что кое-что случилось. Ха. — Тилли коротко посмеялась над этой старой двусмысленностью. — И очень быстро отключился. Но недостаточно быстро. И я услышала женский голос на заднем фоне.

— Вполне возможно, что у него были веские причины. — Однако обе понимали, что Эрин говорит это только для успокоения Тилли.

— Я только что проехала мимо его дома. Он там. Везде горит свет, на площадке припаркована еще одна машина.

Фергус спросил:

— А какая машина?

— Какая-то красная. Как бы то ни было, это не важно. Мне просто нужно было оказаться среди людей. И вы, двое, вытащили короткую спичку. — Тилли сделала еще глоток вина. — Теперь вам придется терпеть меня еще часа два, пока я буду плакаться вам в жилетку. — Она пригрозила им обоим пальцем. — Но вы не имеет права никому рассказывать. Я не желаю, чтобы весь Роксборо знал, в какой заднице я оказалась. Клянитесь своей жизнью. Это секретная информация. — В этот момент ее желудок протестующе заворчал. Возмущенная своей способностью страдать одновременно от несчастной любви и голода, Тилли сказала: — Ладно, лучше возьми мне порцию овощной самсы.

 

Фары освещали дорогу впереди. Брин и Дилис уехали в половине двенадцатого. Их визит взбудоражил все те эмоции, с которыми, как считал Джек, ему удалось наконец-то совладать. Когда Дилис оглядела гостиную и дрожащим голос спросила: «Ах, Джек, а где же фотографии Роуз?» — он почувствовал себя палачом. Попытка объяснить, почему он не выставляет снимки, только усилила их горе и боль. Чувство вины пронизывало его каждый раз, когда в его голове появлялись мысли о Тилли. Он ни под каким видом не мог рассказать Дилис и Брину, что встретил человека, который много значит для него, — они сочли бы это подлейшим предательством их дочери. Он слушал, как они говорят и говорят о Роуз, и старые чувства вновь поднимались на поверхность. В конечном итоге он обнаружил, что соглашается с ними, признает их правоту и приходит к выводу, что отношения, которые он хотел завязать с Тилли, абсолютно, совершенно неправильные.

К тому моменту, когда он проводил их до машины, боль и скорбь стали такими же острыми, как если бы Роуз снова умерла. Прощаясь с ними, Джек пообещал приехать и побывать на ее могиле.

Заснуть он не смог. Он не смог расслабиться, несмотря на страшную физическую и эмоциональную усталость. Угрызения совести из-за того, что он предал Роуз, боролись в его душе с угрызениями совести из-за того, что сегодня он подвел Тилли. Наверное, она гадает, что, черт побери, происходит. Он по крайней мере должен с ней объясниться. Даже несмотря на то что сейчас он едва понимает самого себя.

Джек знал, что едет слишком быстро, но на дороге было пусто. Подъезжая к Бич-Хаусу, он все еще не представлял, что делать дальше. Предполагалось, что сегодняшний вечер закончится иначе. Он пытался дозвониться до Тилли, но трубку никто не брал. Она заслужила большее, чем телефонный звонок. Резко притормозив, он повернул на подъездную аллею. Вполне вероятно, что Тилли не была бы с ним счастлива.

Черт, жизнь значительно проще, когда эмоции остаются в стороне.

Оказалось, что Тилли нет дома. Джек увидел, что площадка пуста. Ее машины нет. Она может быть где угодно, и разве он вправе осуждать ее?

Джек сделал круг по площадке. Все, нужно кончать с идеей объясниться. Может, и хорошо, что сегодня ничего не получилось, если учесть тот сумбур, что творится у него в голове.

Пора возвращаться домой.

 

— Это он! Вот там! Это его машина! — закричала Тилли и потянулась к водительскому окну.

Фергус, пытаясь оттолкнуть ее, сказал:

— Только не надо гудеть...

Биииииип!

— Ублюдок! — рявкнула Тилли. — Останови машину!

Они как раз ехали по мосту на Брокли-роуд. Фергус ударил по тормозам, Джек — тоже.

— Потрясающе. — В голосе Фергуса слышалась покорность. — Теперь, наверное, он сбросит меня с моста в реку.

Но Тилли, которой вино придало смелости, уже выскочила из машины. Тем временем водительская дверца «ягуара» отрылась, и оттуда появился Джек. Он был четко виден в ярком свете почти полной луны.

То, что он выглядел таким совершенным, только облегчило дело для Тилли. Как она могла подумать, что у них есть будущее?

— Спасибо за сегодняшний вечер. — Несмотря на разделявшее их расстояние, ее слова четко прозвучали в ночной тишине.

Джек покачал головой:

— Извини. Я же попросил прощения. Я только что заезжал к тебе, но тебя не оказалось дома. Я пытался дозвониться до тебя.

— Ты не обязан извиняться. Это не сарказм. Я действительно благодарна тебе, — сказала Тилли. — Спасибо за то, что отменил свидание. Я рада этому. Уверена, что и ты хорошо провел время с той, что так неожиданно заявилась к тебе. Это одна из твоего постоянного гарема или нечто совершенно новое? Хотя меня это не волнует. — Она остановила его взмахом руки, видя, что он хочет заговорить. — Мне просто любопытно. Вероятно, это одна из стареньких, потому что новенькая не нагрянула бы к тебе без предупреждения, верно? Хотя кто знает, может, я ошибаюсь. Может, они заявляются вот так, когда дело касается Джека Лукаса! Но самое главное, что ты получил удовольствие.

— Эй! Мне дозволено сказать хоть слово? — Если раньше голос Джека звучал сконфуженно, то сейчас он заговорил совсем по-другому. — Все было совсем не так.

— Ха! Да, верно. Я это уже слышала, Джек.

— Неожиданно приехали родители Роуз.

Ой.

Тилли ненавидела такие ситуации: ты на взводе, готова к скандалу, а твой собеседник говорит нечто, что заставляет тебя заткнуться.

У нее слегка закружилась голова, и она прикрыла глаза. Вот незадача: она слишком много выпила, чтобы приводить логические доводы в споре.

— Ты мог бы сказать мне об этом раньше, когда звонил. — Ей, конечно, было жаль Джека и его несостоявшихся родственников, но значит ли это, что она автоматически его прощает? Он ни словом не обмолвился о том, что они приехали.

— Мог. — Джек кивнул. — Но я был не в себе. Дилис была в расстроенных чувствах. В общем, вечер получился жутким.

— Гм... простите, что перебиваю, — крикнул из машины Фергус, — но дорога узкая, и мы ее перекрыли.

— Все, иду. — Тилли повернулась и пошла к нему.

— Подожди, я тебя подвезу. — Джек крикнул Фергусу: — Давай я подвезу ее.

Тилли, глядя на Фергуса, помотала головой.

Фергус смущенно ответил:

— Спасибо, не надо. Я сам отвезу ее домой.

— Тилли. Прости за сегодняшний вечер. Поговорим завтра.

— В этом нет надобности.

— Есть. Нам нужно поговорить. — Джек вздохнул и с горячностью добавил: — Я же не хотел, чтобы так получилось.

Тилли открыла дверцу машины Фергуса.

— Знаю. Но так получилось. Я не хочу наказывать тебя, Джек. Я просто пытаюсь защититься.

 

Некоторым людям везет: когда они просыпаются в страшном похмелье, у них получается заснуть снова и дождаться, когда оно пройдет. Они просто поворачиваются на другой бок и проваливаются обратно в бессознательное состояние.

У Тилли так не получалось. Похмелье всегда будило ее очень рано и настаивало на том, чтобы она бодрствовала и наслаждалась каждым мгновением. К семи утра, когда Бетти поднялась наверх и толкнула носом дверь спальни, Тилли уже не спала полтора часа.

Это несправедливо.

И дело не в похмелье.

Боже, какая жуткая ночь. Стоит тебе подумать, что твоя жизнь идет в одном направлении, как она делает головокружительный поворот. Это все равно что встать в центре сцены Палладиума, и приготовиться петь «Пусть никто не спит»[21], и вдруг обнаружить, что оркестр заиграл «Песенку утят».

К одиннадцати сработал нурофен, головная боль прошла, и у Тилли очистились мозги. Тут позвонили в дверь, и она пошла открывать.

Но это оказался не Джек.

На крыльце стоял почтальон Дейв и держал в руке большую прямоугольную посылку.

— Как дела, красавица? Привет, Бетти!

— Привет, Дейв. — Вероятно, в посылке огромная коробка шоколадных конфет, которые сейчас ей здорово пригодились бы. — Мне? Подарок?

Хотя это маловероятно.

— Извини, красавица. — Почесав Бетти за ушами, Дейв выпрямился и отдал Тилли посылку. — Это для Кей. Пришло на адрес Макса. Из самой Америки. — Тот факт, что письма и посылки могли прибывать в Роксборо из других стран и с других континентов, был предметом постоянного удивления Дейва.

— Спасибо. — Взяв посылку, Тилли потрясла ее. Она очень надеялась, что там не раздавленный чихуахуа. — Они уехали на выходные. Я передам Кей, когда она вернется. — Через плечо Дейва она увидела подъезжающий «ягуар».

Дейв услышал хруст гравия под колесами и обернулся. Снова повернувшись к Тилли, он окинул ее подозрительным взглядом.

— Макса и Кей нет, говоришь? Значит ли это, что между вами двумя что-то происходит?

— Нет. — Ну, честное слово, разве должностные обязанности включают сование носа в чужие дела? — Нет, ничего не происходит. Совсем, — твердо добавила Тилли.

— Ясно. Вот и хорошо. — Понизив голос и подавшись вперед, Дейв сказал: — Этот тип получает горы «валентинок».

— Не сомневаюсь в этом. Но не от меня.

Дейв пошел к своему фургончику и по дороге поздоровался с Джеком. Потом он посмотрел на Бетти, которая до этого стойко терпела его чесание за ушами, а теперь радостно бежала навстречу новому гостю. Истинная женщина. Взгляд, брошенный напоследок Дейвом на Тилли, был красноречивее слов: собаки или женщины, какая разница. Все они липнут к Джеку.

 

Глава 35

 

— Я же попросил прощения. — Джек ходил взад-вперед по кухне и хмурился. — Я понимаю, что подвел тебя вчера вечером, но у меня были причины. Неужели ты не понимаешь, как я себя чувствовал? Прошлое опять нахлынуло на меня, я стал думать, что предаю Роуз. Это просто угрызения совести. Я отложил все решения до утра, и теперь все выглядит по-другому. Сегодня утром я все обдумал. — Он твердо кивнул, глядя на Тилли. — Это не должно стать концом для наших отношений.

Тилли продолжала стоять на своем:

— Нельзя закончить то, у чего нет начала.

В душе она дивилась тому, как уверенно звучит ее голос. Но у нее не было иного выбора. Вчера она была под хмельком и сильно злилась. Сегодня злость прошла и она протрезвела. И тем не менее ей предстояло самое трудное в жизни испытание. Однако она знала, что все это к лучшему. Нужно думать о самосохранении. Отношения еще толком и не начались, а она уже затратила слишком много душевных сил. И когда несчастливый конец неизбежен, кто, кроме законченного мазохиста, захочет продолжать все это?

— Ты не можешь так поступить. — Джеку, судя по всему, было трудно поверить, что она тверда в своем решении. — Брин и Дилис нагрянули внезапно. Здесь нет моей вины. Что, по-твоему, я должен был делать? Выставить их за дверь?

— Я передумала не из-за них. Они просто дали мне время подумать. И я считаю, что мы должны забыть... ну, ты понимаешь, об этой стороне вопроса. — Тилли сделала неопределенный жест, обозначая интимный аспект. — Давай останемся друзьями, ладно? Именно этого я и хочу.

Джек продолжал пристально на нее смотреть.

— Ты серьезно?

Ну почему у него такой взгляд?

Тилли кивнула:

— Да.

— Почему?

Почему? Убийственный вопрос. Потому что вчера вечером она наблюдала за Эрин и Фергусом, видела, как блаженно счастливы они вдвоем, и поняла, что они искренне любят друг друга и полностью и безоговорочно доверяют друг другу.

А она уже успела уяснить, что достижение такого уровня отношений лежит в сфере возможного, однако это никогда не произойдет — не сможет произойти — с Джеком.

Какая ирония: у Фергуса Стелла изо всех сил старалась внести разлад в его новые отношения, а у Джека родители Роуз вбивают клинья между ним и ней. Даже если они не поняли, что натворили, они, несомненно, пришли бы в восторг, когда узнали бы о своем успехе.

Сердце Тилли забилось чаще. Они оказали ей услугу. Потому что одного дня, одной недели, одного месяца с Джеком ей было бы мало, а того, что ей на самом деле нужно, никогда бы не случилось. Рано или поздно он ушел бы, как он делал всегда, бросил бы ее в тоске и печали, снедаемую ревностью. Убитая горем, она стала бы объектом для насмешек всего города.

А Джек все ждал, когда она ему ответит.

Тилли едва заметно пожала плечами:

— Просто потому.

— Ты открыта для убеждения? — спросил Джек.

— Нет. Нет. — Тилли помотала головой. Ею владело одновременно и облегчение, и мучительное одиночество. — Я приняла решение. Вот и все.

 

— Ой, Бетти, детка моя, красавица, как ты? — Кей подхватила Бетти на руки и закружилась с ней. — Ты хорошо себя вела? Ты была хорошей девочкой?

— Мы обе были хорошими девочками. — Тилли, которая весь день тщательно драила дом, поинтересовалась: — Как свадьба?

— Шумная, пьяная, с толпами танцующих мужиков с волосатыми ногами и в килтах. Эти шотландцы умеют веселиться.

— А один из них показал мне, что у него под килтом, — сообщила Лу.

— Вот как? Круто.

— Ага, это было круто. Огромные розовые семейные трусы с голубыми сердечками. — Лу с интересом взглянула на посылку, лежавшую на кухонном столе. — Что это? Кто-то прислал мне подарок?

— Нет, это для мамы.

— Для меня? О, обожаю подарки. — Опустив Бетти на пол, Кей подошла к столу. Ее лицо приняло удрученное выражение, когда она увидела американские марки. — Только если это не судебные документы от Дензила и Шарлин, которые будут преследовать меня, пока не замордуют.

Лу сказала:

— Я ее открою, — и разорвала обертку. Развернув несколько слоев пупырчатого полиэтилена, она вытащила картину в простой черной раме.

— О Боже, это же Динни Джей! — радостно воскликнула Кей и выхватила у Лу картину. — Кто ее прислал? Обожаю Динни Джея.

Тилли взглянула на картину. Она была формата A3, и на ней во всех деталях были изображены люди, катающиеся на коньках в Центральном парке.

Имя художника Тилли слышала впервые.

— А тут конверт прицеплен к заднику, — сказала Лу.

Отклеив конверт, Кей разорвала его и принялась вслух читать письмо:

— «Дорогая мисс Макенна!

Я помню, как недавно прочитал в одном журнале интервью с вами, где вы говорите, что любите работы Динни Джея. Я увидел это в одной галерее на прошлой неделе и подумал, что вам понравится. Очень надеюсь, что вы примете от меня этот небольшой сувенир. Я также надеюсь, что он целым и невредимым доберется до вас. Прочитав в газете, что вы вернулись в Англию, я посылаю посылку на адрес вашего бывшего мужа — этот адрес я нашел на его сайте. Не беспокойтесь, я не маньяк, я просто желаю вам всего хорошего и хочу, чтобы вы знали: не все здесь, в Штатах, вас ненавидят.

Счастья вам и здоровья.

С наилучшими пожеланиями,

П. Прайс.

P.S. Надеюсь, вам понравились цветы и шоколадные конфеты?»

— Значит, он маньяк, — скривилась Тилли. — Любой, кто утверждает, что он не маньяк, точно маньяк.

Кей восторженно смотрела на картину.

— Не исключено, что на самом деле он хороший человек.

— Во сколько это ему обошлось?

— Не знаю, посмотрю в Интернете. В три или четыре тысячи долларов, что-то вроде этого.

— Тебе не следует ее вернуть?

— Господи, да не знаю я. Следует или нет? Она мне безумно нравится! И я бы ранила его чувства, если бы отослала картину назад. Если бы ты купила кому-то идеальный подарок, что бы ты почувствовала, если бы его швырнули тебе в лицо? Думаю, лучше всего с благодарностью принять картину и написать ему письмо. Во всяком случае, на этот раз у меня есть адрес. И он живет в Нью-Йорке, значит, все в порядке, мне ничего не грозит.

Вошел Макс с чемоданами.

— Если только он не заявится к тебе с топором.