Суббота, 17 июня 2006 года

В четыре часа утра мобильник Боденштайна на ночном столике зазвонил, засветился и истошно завибрировал. Не вполне проснувшись, комиссар подскочил и взял трубку. Звонила Эльза Маттес и взволнованно сообщила, что дом Паули полыхает ярким пламенем.

— Этого еще не хватало, — проворчал Боденштайн, включая свет рядом с кроватью.

— Что случилось? — спросила Козима сквозь сон.

— Дом убитого, которого нашли в «Опель-Цоо», горит, — ответил Боденштайн, натягивая одежду. — Спи, я скоро вернусь.

Как он и опасался, ее вчерашняя авария вовсе не была пустяком. Козима не справилась с управлением на трассе А-66 при подъеме к Валлау. Благодаря подушке безопасности она отделалась ушибами и сильным испугом, но «Х5» здорово помялся о заграждение.

Боденштайн снял куртку, которая висела у входа в гараж, потрепал за ухом собаку, открыл дверь в гараж и включил свет. Его чуть инфаркт не хватил от неожиданности, когда он увидел в багажном отсеке старой машины сына две фигуры, испуганно отпрянувшие друг от друга.

— Господи, Лоренц, что ты делаешь в четыре утра в гараже? — набросился было он на сына и вдруг узнал девушку, что была с ним.

— Здравствуйте, господин Боденштайн!

Тордис Хансен, густо покраснев, смущенно поправляла коротенькую футболку. Боденштайн растерянно переводил взгляд с собственного сына на дочь Инки Хансен и обратно. Он и понятия не имел, что они знакомы. Оливер познакомился с Тордис в конце прошлого лета, пока вел дело, в котором коллега Инки, доктор Керстнер, подозревался в убийстве своей жены Изабель. Она весьма поспособствовала тому, что дело прояснилось довольно быстро.

— Мы… э… Я просто срочно захотел показать Тордис мой «Санбим», — запинаясь от смущения, заявил Лоренц.

Тордис нервно хихикнула, и до Боденштайна дошло, что, будь то двумя минутами позже, он застал бы гораздо более пикантную сцену. Оливер припомнил собственные приключения с юной дамой прошлым летом. Она тогда весьма недвусмысленно давала понять, что ничего не имеет против гораздо более близкого знакомства, причем разница в возрасте и тот факт, что он женат, ее нимало не смущали. Во всяком случае, Тордис Хансен принципиально отличалась от всех прежних девчонок его сына. Как это они познакомились? И было ли между ними что-нибудь серьезное? Он совершенно не был уверен, что ему понравится, если в будущем Тордис начнет разгуливать в его доме.

— Ну, тогда показывай! — И пока положение не стало еще более неловким, нажал выключатель, гаражные ворота открылись. — Доброй ночи!

 

Келькхаймские пожарные из трех городских районов боролись с огнем, стараясь не допустить распространения огня на соседние дома. Боденштайн остановил свою машину в стороне и подошел пешком. Он остановился и смотрел на черные силуэты пожарных на фоне полыхающей преисподней, в которую превращались дом, деревья и сарай. Всюду лежали пожарные рукава, рычали моторы и насосы пожарных машин, из множества шлангов била вода, с шипением исчезая в высоко взметнувшемся пламени. От всей сцены — немое сверкание голубых мигалок под черными клубами густого дыма — веяло безумием. Первое, что пришло в голову Боденштайну, — что пожар весьма на руку Марайке Граф.

Какой-то мужчина пересек улицу и подошел к нему.

— Здравствуйте, Боденштайн! Что вы здесь делаете? — произнес он.

Боденштайн узнал Юргена Бехта, коллегу из отдела по расследованию обстоятельств пожара.

— В этом доме был убит мужчина, которого мы вчера нашли около «Опель-Цоо», — объяснил он. — Вчера вечером мы еще раз обыскали весь дом.

Даже на расстоянии ста пятидесяти метров чувствовался жар пламени.

— Это поджог.

Бехт достал сигарету и угрюмо посмотрел на огонь.

— Неужели? Как вы смогли это установить? — спросил Боденштайн.

— Без десяти четыре позвонила соседка, — объяснил Бехт. — Она слышала, как без двадцати четыре подъехала машина, потом послышался скрежет, а через минуту дом уже полыхал. Что это, на ваш взгляд, может означать?

— Да, выглядит довольно однозначно. Она, между прочим, и мне позвонила.

Внезапно Боденштайн вспомнил, что накануне отдал приказ отпустить скандалисток через два часа.

— Кто-нибудь был в доме, когда загорелся огонь? — спросил он озабоченно.

— Да, — кивнул Бехт. — Этим двоим явно повезло. Женщина отделалась легким отравлением дымом и парой поверхностных ожогов.

— Двоим? — уточнил Боденштайн.

— Да, — подтвердил Юрген. — Жительнице дома и мужчине. Он ушел еще до приезда пожарной команды. Женщина находится в больнице Бад-Зодена для обследования.

Сквозь хаос борьбы с пожаром к Боденштайну приближалась в домашнем халате Эльза Маттес. Комиссар поприветствовал ее и поблагодарил за звонок.

— Я сидела на кухне, потому что не могла уснуть. — Эльзу распирало от сознания собственной значимости — в кои-то веки раз она оказалась в центре важных событий и даже заполучила внимательных слушателей. — И тут я услышала, как подъехала машина, очень медленно, почти до поворота. — Тут она сделала театральную паузу.

— Вы смогли различить, что это была за машина? — спросил Боденштайн.

— Естественно. — Она достала из кармана своего халата записку и протянула ее Боденштайну. — Белый фургон для развозки товаров с необычным номером ERA-82 TL.

Боденштайн мельком взглянул на записку, — польский номер. Соседка видела, как из машины вышел мужчина и направился к дому Паули, потом что-то лязгнуло, а затем запахло дымом.

— Я видела, как мужчина вышел из ворот и побежал. Все уже горело.

Фрау Маттес задумалась, не упустила ли она что-нибудь в своем описании. Боденштайн протянул записку коллеге Бехту и попросил проверить польские номера. С треском обрушились кровельные балки, в ночное небо взметнулся сноп искр.

— Я очень удивилась, что собаки не залаяли, — сказала соседка. — Они всегда поднимают шум.

— Что еще вам показалось странным? Мужчина, выбежавший из ворот, сел в белый фургон?

Фрау Маттес задумалась. К ним подошел крупный, лысый человек, который стоял около брандспойтов и беседовал с пожарными. Боденштайн узнал Эрвина Шварца, живущего напротив фермера.

— Нет, больше я ничего не видела.

Словоохотливая дама тоже узнала Шварца и вдруг оробела, даже вроде испугалась. И прежде, чем Боденштайн успел что-либо сказать, быстро скрылась в палисаднике, а затем и в доме.

 

При свете дня стали видны масштабы разрушения, нанесенного огнем и водой брандспойтов. Эстер Шмит с потерянным лицом стояла над тлеющими останками дома. Она была в свободных льняных брюках, заляпанной футболке и сандалиях — в этой одежде она выбежала из горящего дома. На лице и руках виднелись волдыри ожогов, правая кисть перевязана. Из пожарной команды остались лишь два человека, которые чуть позже, последив за дымящимися руинами, тоже уехали, и все место пожарища было широко огорожено.

— Со мной все нормально, — отвечая на вопрос Боденштайна о ее самочувствии, Эстер не отводила взгляда от руин.

— Где вы были, когда загорелся дом? — спросил он.

— В постели. Я проснулась, только когда закашлялась. Внизу уже все полыхало.

— Как вы выбрались из дома?

— Через окно. Спустилась, цепляясь за плющ. — Эстер сжала кулаки. — Все мои животные сгорели заживо из-за этих подонков.

— У вас есть предположения, кто мог поджечь дом?

Эстер вытаращила на него покрасневшие глаза.

— Парочка Граф, конечно. — В ее голосе слышалась горечь. — Кому же еще выгодно, чтобы дом сгорел?

— Пожарные сказали, что у вас был мужчина, — заметил Боденштайн. — Кто это был? Почему он скрылся?

— У меня не было гостей, тем более мужчины, — сухо ответила Эстер Шмит. — Наверное, это был поджигатель.

— Фрау Шмит, — Боденштайн протянул ей копию соглашения между Граф и Паули, — вы действительно ничего не знали о деньгах, которые фрау Граф дала вашему сожителю?

— Не знала. — Эстер равнодушно взглянула на листок. — Зачем мне врать? Мне безразличны деньги.

Подъехал и остановился в нескольких метрах от них зеленый фургон с эмблемой «Грюнцойг». Из него вылез темноволосый мужчина и подошел поближе. Ему было примерно двадцать пять, а в чертах лица угадывалось что-то азиатское.

— Привет, Эстер! Как ты? — спросил он озабоченно.

— Привет, Тарек! — Она заставила себя улыбнуться. — У меня все нормально. Спасибо, что проведал.

— Ну, это же естественно. — Парень коротко кивнул Боденштайну и Пии, потом опять обратился к Эстер Шмит: — Я подожду в машине.

— Нет, постой! — Она обняла его и разрыдалась. Парень положил руки ей на плечи.

— Еще один вопрос, — сказала Пия.

— Это обязательно? — Молодой человек посмотрел на Пию в недоумении. — Вы ведь видите, она в шоковом состоянии.

Пия и сама не знала почему, но, несмотря на все, что судьба обрушила на эту женщину в последние сорок восемь часов, сочувствия к ней не испытывала. Ее не оставляло ощущение, что Эстер Шмит на самом деле вовсе не так уж потрясена, как изображает. Во всяком случае, вчера вечером во время драки с Марайке Граф в ней не было видно и следа скорби по убитому спутнику жизни.

— Я была вчера в вашем бистро, — сказала Пия, — и заметила, что некоторые молодые люди исчезают за дверью с надписью «Частная собственность. Не входить» и больше оттуда не выходят. Что находится за этой дверью?

В заплаканных глазах Эстер появилось настороженное выражение. Впервые за все утро она внимательно посмотрела на Пию.

— Там ничего нет, просто подвал, — ответила она тихим голоском маленькой девочки, который с ней совершенно не вязался.

По тому, как растерянно забегали ее глаза, Пия укрепилась во мнении, что с этим предполагаемым интернет-кафе что-то явно не так. Но прежде, чем она успела что-либо сказать, вновь вмешался молодой человек.

— А теперь оставьте ее в покое, — сказал он решительно. — Вы можете прийти позже еще раз.

Эстер вновь разразилась слезами и позволила парню увести ее в фургон.

— Не только Паули питал слабость к восемнадцатилетним, — сухо заметила Пия. — Вегетарианка тоже предпочитает молоденькие овощи.

Боденштайн посмотрел вслед уходящим и вздохнул. В этот момент со двора Шварца выехал трактор, а у Пии в кармане зазвонил мобильник. Оливер показал ей жестом, что хочет поговорить с трактористом. Пия кивнула и ответила на звонок. Это был Хеннинг. Он подтвердил, что руки и икры Патрика Вайсхаупта, вне всякого сомнения, покусали собаки. Пия попросила его взять у мальчишки кровь на анализ и отпечатки пальцев, а потом перешла улицу и направилась к своему шефу, который разговаривал с двадцатипятилетним парнем-трактористом.

— …понятия не имею, о чем вы говорите, — донеслись до Пии сквозь шум мотора слова тракториста.

Он был ярко-рыжим и кряжистым, круглое лицо в жутких юношеских прыщах и угрях.

— У вас на лице и руках ожоги, — заявил Боденштайн и указал на руки парня, покрытые волдырями. — Откуда это?

— У нас бойлер сломался, — ответил молодой человек. — Я вчера под душем обварился. Можно я поеду? Мне в поле надо.

Боденштайн отошел, чтобы трактор мог проехать.

— Кто это был? — осведомилась Пия.

— Сын Эрвина Шварца, — пояснил Боденштайн. — Мне показалось, что вчера соседка хотела мне что-то рассказать о Шварцах. Но, когда увидела старика, испугалась. — Он замолчал и задумался, а затем сказал: — Коллега Бехт полагает, что след с белым фургоном не представляет интереса. В понедельник собирают крупногабаритный хлам. Многие выставляют ненужные вещи наружу, а поляки и литовцы обычно проезжают по улицам, собирая все, что, на их взгляд, может еще пригодиться. Он думает, что это просто совпадение.

Между тем на помощь криминалистам прибыли коллеги из криминальной службы земли Гессен. В специальной одежде и в респираторах они направились к дымящимся развалинам дома, от которого остались лишь черные стены да гора горячего тлеющего мусора.

— Хеннинг не сомневается, что травмы на руках и ногах Патрика — укусы собак, — сказала Пия, и в ее памяти ожил дружелюбный мохнатый пес с голубыми глазами. — Может, коллеги найдут среди пепла хотя бы зубы собак. Тогда у нас появились бы доказательства, что Патрик был в этом доме.

 

Мясная лавка Конради находилась в угловом доме на Банштрассе, старинной торговой улице Келькхайма, которая среди жителей города котировалась гораздо выше, чем шикарный новый торговый центр на Франкеналлее. В преддверии конца недели в магазине был большой наплыв посетителей. Боденштайн и Пия встали в конце очереди и терпеливо дожидались, пока дело дойдет до них. Хозяйка пребывала явно не в духе, но Козима говорила Боденштайну, что это обычное ее состояние, когда она в очередной раз садится на диету. Многие покупатели приходили сюда не столько ради вкусной колбасы Конради, сколько чтобы послушать ядовитые комментарии фрау Конради и ее виртуозные перепалки с мужем. Сегодня пришедших явно не ждало разочарование.

— Я бы хотела хорошенькую постную котлетку, — попросила некая дама.

— Вам ее в рамочку или вы ее есть будете? — громогласно поинтересовалась фрау Конради.

Дама только улыбнулась, она явно была из постоянных покупателей.

— Еще что-нибудь? — Это прозвучало агрессивно.

— Три ломтика вареной шинки, но не с горбушки.

Фрау Конради вытащила специальной вилкой шинку из витрины, отрезала три ломтика и шмякнула их в вощеную бумагу. Любезная молодая продавщица подтянула ломтики к себе, положила на весы и застучала по кнопкам кассы.

— Что вам угодно?

Боденштайн попал в поле зрения фрау Конради. В резких чертах ее лица читалось неодобрение и горечь.

— Моя фамилия Боденштайн, а это моя коллега фрау Кирххоф… — начал было Боденштайн с заученной фразы.

— Рада за вас. И что с того? — оборвала его хозяйка.

— Нам бы очень хотелось поговорить с вашим мужем.

— Зачем? Что-то не в порядке? Вы все можете сказать мне.

— Уголовный розыск Хофхайма. — Пия ткнула ей удостоверение. — Позовите, пожалуйста, своего мужа!

Фрау Конради уставилась на нее прищуренными глазками, потом швырнула вилку на прилавок и исчезла. Магазин снова заполнился народом, блондинка-продавщица старалась обслужить в отсутствие хозяйки всех. Через пару минут появился крупный, светловолосый мужчина в белоснежной куртке и клетчатом красно-белом фартуке. У колбасника Конради было выразительное лицо и пронзительно-синие глаза. У женской половины присутствующих — а он приветствовал каждую даму по имени — в глазах вспыхнул голодный блеск.

— Здравствуйте! — Конради дружелюбно улыбнулся. — Вы ко мне? Обойдите, пожалуйста, снаружи через двор.

Боденштайн с Пией вышли из магазина и зашли во двор, где стоял фургон с распахнутыми дверцами.

— Неудивительно, что фрау Конради так боится конкуренции, — заметила Пия.

— Не понял, — удивился Боденштайн.

— Вы этого не замечаете, — сказала Пия. — Вы ведь мужчина.

— Чего я не вижу?

— Он же выглядит просто сногсшибательно.

Конради появился в двери заднего хода и жестом подозвал их. Боденштайн и Пия проследовали за ним через облицованную белым кафелем разделочную в маленький кабинет.

— Вы наверняка пришли из-за Паули, — сказал колбасник, когда полицейские уселись на два стула перед письменным столом. — Эрвин Шварц сказал мне, что Паули мертв, и я ждал, что рано или поздно вы тут объявитесь.

— А почему, собственно? — спросила Пия.

Вблизи Конради выглядел еще лучше — седина на висках и морщинки вокруг смеющихся глаз его вовсе не портили.

— Всем известно, что я этого упертого кашееда терпеть не мог.

Конради не потрудился скрыть неприязнь.

— Недавно вы застрелили его собаку, — сказал Боденштайн.

— Да, это так, — кивнул Конради. — Он вечно разрешал своим псам бегать повсюду. «Звери без решеток», да! А я как охотопользователь отвечаю за дичь, живущую в лесу, и многократно ему говорил, что он должен запирать своих собак — по крайней мере, во время запрета на охоту. К тому же я не знал, что это была одна из собак Паули. На ней не было ошейника, а позже выяснилось, что Паули и налог за своих четверых псов не платил. Потому-то он в тот раз и не стал бить во все колокола, как обычно.

— Когда это произошло?

— Пару недель назад. На следующий день он устроил демарш в моем магазине и перед всеми покупателями назвал меня живодером и убийцей. — Конради поморщился. — Он любил повыступать. Я вышвырнул его вон. А наутро все ставни моего магазина были исписаны ругательствами.

— И вы спустили это просто так? — спросила Пия.

Конради пожал плечами.

— Моя жена обо всем позаботилась, — ответил он. — Она ощипала его как цыпленка. Из-за нашего сына. — Конради помрачнел. — Парень должен был закончить учебу и в конце концов заняться семейным бизнесом. Но этот чертов Паули прожужжал ему все уши, что он должен поступить в университет и продолжить учиться. И наш сынок вдруг начал стыдиться нас перед своими друзьями, обходить магазин за километр, предпочитая торчать за компьютером. А пару недель назад уехал из дома.

— Где вы были вечером в прошлый вторник? — спросил Боденштайн.

— Вот как! Неужели вы думаете, что я как-то причастен к смерти Паули? — спросил Конради с подозрением.

— Вас нельзя совсем сбрасывать со счета, — возразил Боденштайн. — Вы злились на Паули. Нам говорили, что в понедельник вечером вы набросились на него с кулаками.

Конради тонко улыбнулся.

— Он перешел все границы в тот вечер. Когда он меня в третий раз назвал «шутом из колбасной лавки на Банштрассе», я вышел из себя.

— В сегодняшней газете написано, что вы в понедельник тоже ярко выразились, заявив, что «с удовольствием помочились бы на его могилу», — сказала Пия. — Скоро сможете это осуществить.

Конради густо покраснел.

— А почему вы во вторник не заглянули, как обычно, к «Золотому льву»?

Конради явно удивился, что это известно полицейским.

— Вечером я был… — начал было он, но умолк, поскольку в дверях возникла его жена и, скрестив руки, осталась стоять, как инквизитор перед грешником.

— Продолжайте, — попросил Боденштайн.

— Он отвозил двух молочных поросят в гольф-клуб, — ответила фрау Конради вместо мужа, который вдруг почувствовал себя явно не в своей тарелке.

— Ага, — сказала Пия и сделала пометку в блокноте. — И когда вы вернулись домой?

Конради уже открыл было рот, чтобы ответить, но его жена вновь оказалась быстрее. И сразу стало ясно, что она совершенно не желает помогать своему мужу.

— В два часа ночи, — отбрила она. — Пьяный в стельку.

— Не болтай чепухи, — набросился Конради на жену. — Тебе что, в магазине нечем заняться? Исчезни!

— А где вы были до двух часов ночи? — спросила Пия.

— Я был в гольф-клубе, — сказал Конради, — пока не закончился ужин. Потом…

— Вот-вот, меня это тоже интересует, — прервала его фрау Конради.

— Уйди отсюда!

Он вскочил и направился к двери, его жена отпрянула.

— Могу поспорить, что ты был у какой-нибудь девки! — Она злобно рассмеялась. — Ты ни одной юбки не пропустишь!

Конради захлопнул дверь и вернулся к Боденштайну и Пии.

— Я не был пьян, — произнес он смущенно. — Но я действительно был у одной знакомой.

— Как зовут эту знакомую? Где она живет? И когда вы с ней встретились? — засыпала его вопросами Пия.

— Я бы не хотел, чтобы у нее возникли проблемы, — замялся Конради.

— Проблемы возникнут у вас, если вы не предоставите нам надежного алиби о том, где провели ночь со вторника на среду. — Пия пожала плечами.

Конради снова опустился на стул. Боденштайн и Пия терпеливо ждали, когда он решится на ответ.

— Ладно, — произнес он наконец. — Наверное, вы и так все узнаете. Я встречался с Марайке. С Марайке Граф.

От такого ответа Боденштайн и Пия на мгновение онемели.

— Марайке Граф? — переспросила Пия. — Бывшая жена Паули?

— Мы знакомы уже давно. Она какое-то время работала кельнершей у Ленерта, после того как ушла от Паули. Однажды мы разговорились, и с тех пор…

— Но она не так давно опять вышла замуж, — недоуменно возразил Боденштайн.

— Вы знакомы с ее мужем? — Конради махнул рукой. — У него в голове только работа, гольф и ралли ретроавтомобилей. У них с Марайке своего рода брак по расчету. — Он посмотрел на закрытую дверь и грустно добавил: — Как и у меня.

Пия и Боденштайн переглянулись. Ни Конради, ни Марайке не располагали надежным алиби на момент преступления, зато у них была по меньшей мере одна, если не больше, причина желать смерти Паули. Как охотопользователь, Конради, вне всякого сомнения, имел ключи от всех шлагбаумов на лесных дорогах и легко мог добраться до дома Паули напрямик от гольф-клуба. Он был достаточно силен, чтобы забросить тело в свой фургон. Итак, все налицо — мотив, средство, возможность.

 

Похоже, супругам Граф нравилось жить в оранжерее. Их дом находился на Дахберг в Бад-Зодене, прятался за непроглядной и высокой, в человеческий рост, живой буковой изгородью и состоял по большей части из огромных окон. На подъездной дорожке за коваными железными воротами был припаркован винтажный «Ягуар»-кабриолет, рядом в открытом гараже стояло еще две машины.

— Мой сын рыдал бы от зависти, увидев такую машину. — Боденштайн нажал на звонок. — Если не ошибаюсь, это «Ягуар ХК 120», такие выпускали в пятидесятых годах.

Из дома вышел худой седоволосый мужчина в спортивной рубашке и светлых джинсах с отглаженными складками. Ему было около пятидесяти, он носил усы и был в очках. На плече у него висел мешок для гольфа, из которого торчала пара клюшек.

Боденштайн поднял повыше удостоверение.

— Уголовный розыск Хофхайма. Мы хотели бы видеть фрау Граф.

Мужчина открыл ворота и пару минут, изучая, рассматривал Боденштайна и Пию.

— Моя жена сейчас подойдет. Вы, наверное, по поводу ее бывшего мужа?

— Да, — кивнул Боденштайн. — Вы собираетесь в гольф-клуб?

— Да. У нас сегодня соревнования на первенство клуба.

— Ага. Где вы играете?

— В Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне.

Граф взглянул на наручные часы.

— У вас отличная машина, — заметил Боденштайн. — «ХК 120», если не ошибаюсь?

— Точно! — Граф улыбнулся с гордостью счастливого обладателя. — Год выпуска 1953-й. Я купил эту машину десять лет назад на свалке и полностью ее отреставрировал. Страшно люблю участвовать в ралли ретроавтомобилей.

Цокая каблучками, подошла Марайке. По случаю субботнего утра она была особенно элегантна, а три нитки жемчуга на ее шейке стоили небольшое состояние.

— Доброе утро! — с ослепительной улыбкой проворковала она и похлопала мужа по плечу. — Тебе не пора, зайчик? Уже четверть двенадцатого.

Она явно хотела его спровадить, прежде чем Боденштайн и Пия начнут объяснять причину своего визита. Взгляд, которым «зайчик» Манфред посмотрел на очаровательную жену, совершенно не вязался с понятием брака по расчету. Марайке чмокнула мужа в щечку. Ее макияж был безупречен, и если бы Пия собственными глазами не видела, как эта ухоженная манерная цыпочка дралась с Эстер Шмит, она ни за что бы не поверила, что такое вообще возможно.

— Чем могу быть полезна? — пропела Марайке.

— Что вы сказали своему мужу о том, где были вчера? — спросила Пия.

Но фрау Граф совершенно не смущало ее вчерашнее выступление.

— Правду, конечно, — ответила она. — У нас с мужем нет тайн друг от друга.

— Ага. — Пия оценивающе посмотрела на Марайке. — Тогда он, наверное, знает и о ваших отношениях с Францем Йозефом Конради.

Этого Марайке не ожидала.

— Как вы узнали? — На мгновение она, казалось, потеряла самообладание, но затем быстро взяла себя в руки.

— Нам рассказал господин Конради, — ответила Пия.

— Да, все так и есть, — согласилась Марайке, поняв, что врать бесполезно. — Вам, наверное, странно слышать, что я сплю с чужим мужчиной, будто со своим, но все не так просто. Я знаю Манфреда со студенческих лет. Он был доцентом в университете в Дармштадте, и я в него влюбилась. — Она жеманно подернула плечиками. — В юности у Манфреда был рак яичек. Он выжил, но с тех пор… Ну, понимаете.

— Нет, — безжалостно сказала Пия, — не понимаю.

Марайке Граф злобно на нее зыркнула.

— С тех пор он не может, — отчеканила она. — Перед свадьбой мы заключили соглашение, что я…

— Что вы — что? — упорствовала Пия.

— Мои отношения с господином Конради — моя тайна, — холодно пояснила Марайке Граф. — И я никого не обязана посвящать в подробности того, что важно для моего брака, а что нет. Уж тем более полицию.

— Боюсь, — вмешался Боденштайн, — что у господина Конради нет другого алиби на тот момент, когда было совершено убийство вашего бывшего мужа, кроме того, что он в это время был с вами.

— А почему ему нужно алиби? — удивленно спросила Марайке.

— Потому что он подозревается, — пояснил Боденштайн. — Так же, как и вы. Где вы были в прошлый вторник с половины десятого до одиннадцати вечера?

— Около половины девятого я была у Ульриха, — ответила она не задумываясь, будто заранее ждала этого вопроса. — После того как мы подписали с ним соглашение, я поехала в гольф-клуб, президент которого праздновал свое шестидесятилетие.

— Как долго вы там пробыли?

— Когда господин Конради закончил с уборкой, мы поехали в нашу квартиру в Зульцбахе. — Она язвительно улыбнулась. — Штаркерадвег, дом 52, четвертый этаж.

— В котором часу точно это было?

— Боже мой! — Марайке закатила глаза. — Я не смотрю все время на часы! Около одиннадцати, наверное.

— Вы перед этим не заезжали еще раз к своему бывшему мужу?

— Нет! Зачем?

— Чтобы вернуть себе деньги с помощью господина Конради.

— Чепуха! — Марайке Граф тряхнула головой.

— Вам уже наверняка известно, что ваш дом на Рорвизенвег сгорел прошлой ночью, — сказала Пия. — Пожарная служба говорит, что имел место поджог. Если деньги все еще находились в доме, от них ничего уже не осталось.

Марайке удивленно уставилась на нее, а потом на ее лице появилась довольная улыбка.

— Ах вот как! — сказала она. — Дом сгорел. Как по заказу!

— Это вы сказали, — согласилась Пия. — Мы сразу подумали, что поджигатель оказал вам большую услугу.

— Вы хотите обвинить меня в том, что это я подожгла дом? — Марайке Граф возмущенно уперлась руками в бока. — Просто неслыханно! Мой муж забрал меня в половине двенадцатого из полицейского участка Келькхайма, после чего я была дома. Я была совершенно разбита.

— Это могло быть спланировано заранее. — Пия внимательно наблюдала за ее реакцией.

— Тогда зачем вообще мне давать деньги Ульриху? Это не имело никакого смысла!

— А вы действительно их ему давали? — усомнилась Пия. — Вы можете предъявить расписку?

Марайке Граф не дала сбить себя с толку.

— Конечно, могу! — ответила она с вызовом. — Разве не так? У меня есть еще копия.

— Да, — сказал Боденштайн. — Вы уже все предъявили в первый раз. Хороших вам выходных, фрау Граф.

 

— Я как раз получил все результаты экспертизы из лаборатории. — Такими словами встретил Остерман Пию и Боденштайна через полчаса в комнате для совещаний.

— Отлично. — Пия повесила свою сумку на спинку стула. — Новых следов на месте преступления нам уже не добыть. В эту ночь дом Паули сгорел.

Вошла Катрин Фахингер, а следом за ней Франк Бенке, старательно избегавший смотреть на Пию.

Когда все заняли места вокруг стола, Остерман начал зачитывать результаты экспертизы, пришедшие из центральной криминалистической лаборатории земли Гессен. Орудием убийства, вне всякого сомнения, была лошадиная подкова. На ней сохранились кровь и волосы жертвы, но никаких отпечатков пальцев убийцы. Ноутбук Паули был так поврежден, что специалистам пока не удалось извлечь из него никаких данных. Разбитое зеркало и осколки желтого пластика, найденные на дорожке во дворе дома Паули, принадлежат мокику марки «Хонда».

— У Патрика Вайсхаупта есть следы укусов собак на руке и ноге, но нет алиби, — подвела итог Пия. — Конради, Марайке Граф и Штефан Зибенлист имеют довольно серьезные мотивы и довольно сомнительное алиби. Под подозрение попадает и неизвестная девушка на желтом мокике. По всему дому обнаружены следы крови, идентичной той, что на отпечатке руки на воротах. Я думаю, если мы узнаем, чья это кровь, то установим убийцу Паули.

— Девушка отпадает, — возразил Остерман. — Она не могла увезти мертвое тело.

— У нее мог быть помощник, — предположила Катрин.

— Возможно, она потому и сбежала, как безумная, что увидела тело Паули, — подкинул мысль Боденштайн, — а возможно, видела и преступника. Значит, нам надо как можно быстрее найти эту девушку.

Зазвонил телефон на столе. Боденштайн сидел ближе всех и снял трубку. Минуту он слушал, потом кивнул и поблагодарил.

— Это был доктор Кирххоф, — сказал и обвел всех взглядом. — Кровь на отпечатке руки на воротах и в доме Паули принадлежит Патрику Вайсхаупту.

— Я так и знала! — Пия хлопнула ладонью по столу. — И теперь мне очень интересно, как этот немытый паршивец будет выкручиваться.

— Я займусь приказом об аресте, — сказал Остерман.

— Ладно. — Боденштайн встал. — Фрау Фахингер и Франк, опросите всех в Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне и соседей на Штаркерадвег в Зульцбахе. Я хочу знать, когда Конради и фрау Граф покинули гольф-клуб и появились в своей квартире.

— Прежде чем придет Патрик, я хотела бы еще раз переговорить с Лукасом. — Пия сняла свою сумку. — Кажется, он знает всех в «Грюнцойге», а может, и девушку на желтом мокике.

 

Парковка перед «Опель-Цоо» была забита до отказа. В хорошую погоду в зоопарке было полно посетителей. Пия шла в толпе людей к нижним кассам и прикидывала, где ей искать в этой сутолоке Лукаса. Она заплатила за билет и прихватила буклет о зоопарке. Минуту Кирххоф в растерянности оглядывалась, а потом подошла к щиту, на котором висел план зоопарка.

— Могу ли я вам чем-то помочь? — спросил вдруг кто-то у нее за спиной.

Пия обернулась, и ее сердце подскочило, когда она увидела темные глаза директора зоопарка Зандера.

— Здравствуйте, фрау Кирххоф! — Он протянул ей руку, приветствуя, в его взгляде читался вопрос. — Вы здесь по службе или как обычный посетитель?

— К сожалению, по службе, — ответила Пия. — Я ищу Лукаса, у меня к нему пара вопросов.

— Тогда вы напрасно пришли, у Лукаса сегодня выходной. Может, я могу чем-то помочь?

— Скорее всего, нет. Но это не так уж плохо.

Она улыбнулась. Зандер улыбнулся в ответ.

— Хотите кофе или мороженого? — предложил он.

На мгновение Пия подумала о Патрике Вайсхаупте, но решила, что, в конце концов, парень может и подождать.

— С удовольствием, — ответила она и отправилась вместе с директором в кафе «Замбези», где на террасе еще оставалось два свободных столика.

Вскоре они сидели напротив друг друга за столиком с кофе и эскимо «Магнум».

— Большое спасибо! — Пия, улыбаясь, сняла обертку с мороженого. — Приятное разнообразие.

— Да! — согласился Зандер и мельком взглянул на свою левую руку, рассеченную глубокой царапиной с запекшейся кровью.

— Выглядит так, будто болит, — сказала Пия. — Что случилось? Опять что-то с сенокосилкой?

Зандер криво ухмыльнулся.

— Пара сурикатов не хотела сидеть в вольере, — ответил он. — Они защищали свое право на свободу.

— Знакомая история. — Пия облизывала мороженое и мимоходом разглядывала Зандера. С самой первой встречи этот мужчина не шел у нее из головы. Что-то в нем понравилось ей с первой же минуты, и она хотела понять, что именно.

— Вы напали на след убийцы Паули? — Зандер спросил вроде бы мимоходом, но лицо его вдруг стало напряженным.

— Не одного, а уже с десяток, наверное. Между прочим, сожительница Паули твердо убеждена, что и вы в этом замешаны. Она заявила, что вы недавно угрожали его убить и скормить волкам.

Зандеру удалось улыбнуться, но глаза его оставались серьезными.

— Это я в сердцах сказал, — ответил он.

— Опасная формулировка, если учесть, что части тела Паули были найдены в корме для зверей. — Пия задумчиво наклонила голову набок. Нельзя допустить, чтобы ее симпатия к Зандеру помешала объективно оценивать обстоятельства. — Все указывает на состояние аффекта. Убийца Паули был вне себя от ярости.

Зандер смотрел на нее, наморщив лоб.

— Вы считаете, что я способен убить человека?

— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы судить об этом. — Пия положила палочку от эскимо в пепельницу. — Зато знаю, что в гневе люди способны делать то, о чем в нормальном состоянии и помыслить не могут.

Зандер задумчиво разглядывал царапину на руке, затем поднял взгляд. В глазах его не было обычной внешней невозмутимости.

— Возможно, я вспыльчив, но не настолько хладнокровен, чтобы убить кого-то и потом расчленить чуть ли не у себя под дверью. На это я точно не способен.

Пия поставила локти на стол и оперлась подбородком на руки. Зачем он пригласил ее выпить кофе и угостил мороженым? Просто из добрых побуждений или потому, что хотел узнать подробности о ходе следствия? Как бы Пия хотела на время забыть о профессиональной необходимости подозревать всех и каждого!

— О чем вы хотели поговорить с Лукасом? — спросил Зандер, поскольку она молчала.

— Соседка сказала, что в ночь убийства видела, как со двора Паули на желтом мокике выезжала светловолосая девушка. Мы разыскиваем эту девушку и думаем, что Лукас мог ее знать.

Пия надеялась увидеть в глазах Зандера хоть какой-то проблеск, но ошиблась.

— Девушка, возможно, видела труп. Или преступника. Она была так взволнована, что упала вместе с мокиком на улице. Мы нашли разбитое зеркало и осколки пластика.

Внезапно зазвонил телефон. Это Остерман сообщал, что явился Патрик Вайсхаупт вместе с разъяренным отцом и дотошным адвокатом.

— Мне пора. — Пия встала. — Долг зовет. Спасибо за кофе и мороженое. И за беседу. У вас случайно нет номера мобильника Лукаса?

— Конечно, есть. — Зандер тоже поднялся.

— Вы не могли бы мне его скинуть эсэмэской?

— Хорошо. — Директор зоопарка усмехнулся. — Эсэмэски благодаря своей дочери я писать научился.

 

Когда Пия приехала в Хофхайм, Патрик Вайсхаупт с надутой миной сидел в комнате для допросов. Обычно Кирххоф допрашивала подозреваемых и свидетелей в своем кабинете, но казенная атмосфера комнаты для допросов с зеркальным окном производила на большинство людей гнетущее впечатление и потому казалась Пии особенно подходящей для Патрика Вайсхаупта. К сожалению, у нее не было доказательств, что парня покусала одна из собак Паули, потому что криминалисты не смогли найти в куче мусора ни одного достаточно твердого доказательства.

— Я хочу поговорить с моим адвокатом, — вместо приветствия заявил парень.

— Это позже, — осадила его Пия. Они с Остерманом сидели за столом друг против друга.

— Сначала мы хотели бы услышать от тебя, как кровавый отпечаток твоей руки попал на ворота и почему повсюду в доме твоя кровь.

— Я не убивал Паули, — гнул свое парень.

— Но в данный момент все выглядит именно так, — сказала Пия. — И тебе совершенно невыгодно врать. Есть достаточно однозначные доказательства того, что в вечер убийства ты был в доме своего учителя. Если сможешь объяснить, что тебе там понадобилось, то, возможно, это поможет. В данный момент мы думаем, что ты как-то связан с убийством Паули.

Патрик сидел с абсолютно безучастным выражением лица, но в его глазах метался страх и беспокойство. Он был вовсе не так крут, как прикидывался.

— О’кей, — сказал он наконец и пожал плечами. — Я был у Паули. Хотел с ним поговорить, но его не было дома.

— Когда это было?

— Понятия не имею. После игры. Мы с ребятами смотрели матч в мороженице. Ну, выпили немного…

— Как зовут приятелей? — спросил Остерман. — А еще я хотел бы получить номера их телефонов.

— Зачем?

— Потому что я хочу проверить все, что ты говоришь. Итак?

Патрик назвал три имени и номера телефонов. Остерман кивнул и вышел.

— Что ты видел, когда был в доме Паули?

Пия глаз не спускала с мальчишки.

— Паули, во всяком случае, не видел. Я позвал его, но никто не ответил. Тогда я вошел в дом, все было открыто настежь.

— Дальше. — Пия забарабанила пальцами по столу. У Патрика был мотив для убийства, он был зол на Паули и к тому же выпил.

— Вот дерьмо! Я не убивал этого человека! — опять затянул свое парень. — Его там вообще не было. Я вошел в его кабинет. Ноутбук был включен, и я подумал, что этот трус где-то прячется от меня. Я ужасно разозлился и начал колотить все, что под руку попадало.

— Ты его по всему дому искал? Паули мог быть наверху, например, в ванной.

— Так далеко я не ходил, — Патрик почесал свой прыщавый лоб.

— Почему?

— Потому что откуда-то появились собаки. Я понятия не имею, где они были до того, но как раз тогда, когда я собирался пойти наверх, они вбежали через кухню. Одна прокусила мне ногу и руку. Я убежал, захлопнув дверь у нее перед носом.

— Попытайся вспомнить, когда ты был у Паули, — настаивала Пия.

— Я поехал к нему, когда закончился матч. Примерно в четверть или в половине двенадцатого.

— Ты уверен?

— Я уверен, что видел окончание матча.

Эльза Маттес видела девушку на желтом мокике, выезжающую со двора Паули, в половине одиннадцатого. Футбольный матч начался в девять и закончился не позднее одиннадцати. Согласно протоколу о вскрытии, смерть Паули наступила в промежутке от 22 до 23 часов. Пия начала сомневаться, стоит ли подозревать Патрика Вайсхаупта. То, что парень рассказывал, выглядело убедительно.

— Почему ты сразу все не рассказал? — спросила она.

— Так я же туда вломился, — объяснил парень, — и все там разнес от злости. Потому и соврал в первый раз. Кстати, после меня у Паули еще кое-кто был.

— Ага, и кто же?

— Какой-то старый хрыч. Я побежал к машине, чтобы перевязать руку. Потом хотел поехать, но заметил, что потерял ключ.

— И что? Что было дальше? — Пия пыталась обуздать нетерпение.

— Я уже был у ворот, и тут подъехал этот дед, — вспоминал Патрик. — Залаяли собаки. Я спрятался за воротами и чуть в штаны не наложил. Но дед наподдал одной из дворняг по заднице и шикнул на остальных. Он был зверски зол на Паули.

— Он позвал его? — спросила Пия.

— Да, пару раз, — подтвердил Патрик. — Потом вошел в дом. И как раз когда я хотел смыться, он снова вышел.

— И что ты сделал?

— Я подождал, пока он уйдет. В дом я больше не рискнул соваться. И тут до меня дошло, что ключ должен был быть у меня, когда я отпирал машину. Так и было. Он торчал снаружи.

Пия махнула сотруднику за зеркальным окном — мол, допрос остановлен — и вышла в коридор. Там ее ждали Боденштайн, Остерман и Бенке.

— Парень не имеет отношения к убийству, — сказала Пия. — Он был в доме, со злости все там разнес, но Паули там уже не было.

— Я дозвонился до одного из его приятелей, — сказал Остерман. — Он говорит, что Патрик уехал вечером в десять минут двенадцатого, сказав, что прихлопнет этого Паули.

— Звучит как заявление о намерении, — заметил Бенке.

— Он действительно собирался, — согласилась Пия. — Но его кто-то опередил. А после него еще кто-то был в доме. Я думаю, что Шварц.

— Отпустим его, — решил Боденштайн.

Пия кивнула и взглянула на мобильник: во время допроса Патрика все сигналы были выключены. Зандер, как и обещал, прислал сообщение с телефонным номером Лукаса. Она улыбалась, пока читала то, что он еще приписал: «Надеюсь, что вы все же не считаете меня убийцей. Вряд ли вы стали бы спокойно есть мороженое с подозреваемым. Или как?»

— Из России с любовью? — Бенке приподнял брови.

— Нет, — холодно возразила Пия. — Это номер мобильника Лукаса. Его не было в «Опель-Цоо», но я хочу сегодня с ним поговорить. Мы должны найти девушку на мокике.

— Да, — согласился Боденштайн. — Она действительно могла что-то видеть. Поедем вместе?

— Может, сначала я лучше поговорю с ним одна? — сказала Пия. — Чувствую, что он будет честнее в менее официальной беседе.

— Точно! — Бенке многозначительно ухмыльнулся. — Наверное, стоит встретиться на укромной аллее под покровом вечерней темноты.

Пия досчитала про себя до десяти и сдержала язвительный ответ.

— Позвоните ему, — Боденштайн пропустил слова Бенке мимо ушей. — Подождем, что расскажет нам мальчик. В любом случае сегодня вечером меня можно застать дома.

По дороге в кабинет Пия набрала номер Лукаса. Он ответил уже на третьем звонке. Она сообщила ему, что хотела бы поговорить, и предложила встретиться в «Грюнцойге».

— Сегодня вечером я в Кенигштайне, иду на рок-концерт в Бурге, — возразил Лукас.

— Тогда приятного вечера, — сказала она. — Может, увидимся завтра?

— А что вы делаете сегодня вечером? — спросил Лукас, к изумлению Пии.

— Да, в общем, ничего. А что?

— Пойдемте вместе, — предложил Лукас. — В Бурге сегодня средневековый фестиваль. Будет круто.

Пия подумала, что рок-концерт в развалинах замка — совсем неплохо. Когда-то она ходила на рок-концерт. На Тину Тернер, которая пела на старом франкфуртском стадионе «Вальдштадион». Это было лет семь или восемь назад.

— Вы пока обдумайте, — сказал Лукас. — Я буду ждать вас у кассы в восемь. О’кей?

А почему бы, собственно, и нет?

— О’кей, — согласилась Пия. — Увидимся в восемь в Бурге.

 

Стоял теплый летний вечер, нежный воздух пах лесом и травами. Пия нашла парковочное место на Ольмюльвег и слилась с потоком молодежи, по узким улочкам устремившимся в старый город, к Бургу. Так странно оказалось, что ничего не изменилось, — кривые мощенные булыжником переулки, маленькие магазинчики, затерянные дворики и спрятавшиеся проходы между домами, которые выручали ее столько раз, когда, прогуливая уроки, надо было спрятаться от случайно идущего навстречу учителя. Когда-то давно Пия сбегала с уроков из католической школы для девочек около автобусной станции, а позже они с подружками после школы или во время свободных уроков любили гулять в парке замка Люксембургов, где тогда находился участковый суд, сидеть на скамейках, курить тайком и шептаться, хихикая, о мальчишках и первых влюбленностях. Трехдневный летний фестиваль в Бурге был большим событием, которое будоражило молодежь всех кенигштайнских гимназий. И в этом приподнятом состоянии каждый день тут возникали и рушились дружеские привязанности и влюбленности. Пия подняла голову и посмотрела вверх на мощный, четко выделяющийся на фоне золотого закатного неба силуэт руин Бурга. После школы она перестала бывать в Кенигштайне, ее жизнь сосредоточилась в других местах, и она почти не вспоминала школьные годы.

Люди толпились в радостном ожидании концерта перед кассами прямо у ворот в Бург. Лукас в черной футболке и узких линялых джинсах, а вовсе не в мешковатых штанах, которые предпочитали многие из его сверстников, стоял, прислонясь к стене, скрестив на груди руки и отбросив назад волосы, и выглядывал ее в толпе. Пия улыбнулась, подумав, сколько бы отдала двадцать пять лет назад за то, чтобы поболтать с таким парнем. Увидев ее, он поднял руку. Вскоре она уже стояла рядом с ним, немного запыхавшись от крутого подъема.

— Привет, а вот и вы! — Он разглядывал ее со знакомой улыбкой, и ему определенно нравилось то, что он видел. — Вы круто выглядите.

— Спасибо.

Пия улыбнулась удивленно и несколько смущенно. Они прошли к кассам, а потом через контроль.

— Что это написано у тебя на футболке? — Пия прочла надпись и ухмыльнулась. — «Обольститель» — надо же!

— Это название стихотворения Гессе, — серьезно объяснил Лукас. — «Сальтацио Мортис» — группа, которая играет сегодня вечером, — положила на музыку его стихи. С другой стороны последняя строфа.

Он повернулся и показал свою спину, где действительно на футболке было написано окончание стихотворения.

— «Тот поцелуй, которого я жаждал, / И ночь, в предчувствии которой я сгорал, / Теперь мои… И сломан тот цветок», — прочла Пия. — Звучит довольно грустно.

— Так действительно иногда бывает? — сказал Лукас. — Что-то, к чему стремишься и чего давно ждешь, на самом деле оказывается не таким, как представлял?

— О да, — согласилась Пия. — Реальность по большей части разочаровывает.

— Не только в этом дело. — Лукас заговорил вдруг со страстью, почти с болью. — Когда чего-то добиваешься, предвкушаешь, это в сто раз прекраснее действительности. Когда цель достигнута, то ясно, что она совсем не так ценна, как стремление к ней. Остается только… пустота.

— Да ты настоящий философ, — улыбнулась Пия.

Лукас стоял совсем близко к ней и был мрачен.

— «Сгорая, я бежал от наслажденья, — произнес он, глядя Пии прямо в глаза, — в мой сон, тоску, туда, где я один. Я проклят, обладанье губит счастье, и, воплощаясь в жизнь, мечта лишь умирает».

— Какое обладание ты имеешь в виду? — спросила Пия. — Обладание чем-то материальным или любовь?

Лукас удивленно поднял брови и неуловимо улыбнулся.

— Обладание материальным не делает счастливым, — возразил он. — Я это вижу с тех пор, как научился думать. Мои родители и родители моих друзей в большинстве своем могут себе позволить все, что можно купить за деньги, но, несмотря на это, они несчастливы.

— Никто не может быть счастливым всегда, — сказала Пия. — Это было бы невыносимым.

Они медленно шли к стене разрушенного замка, людской поток обтекал и обгонял их. Пия оперлась руками на крошащуюся стену и посмотрела вниз на Кенигштайн, розовый в лучах заходящего солнца. Ласточки носились в солнечных лучах, охотясь в теплом воздухе за насекомыми, то и дело внезапно срываясь в пикирующий полет. Музыканты первой выступающей группы настраивали инструменты и аппаратуру, толпа восторженно ревела, но толстые стены приглушали шум.

— Я думаю, самая большая ошибка, которую можно сделать, это ждать слишком многого, — сказала она. — Большие ожидания ведут к очень большим разочарованиям.

— Но это же пошлость, — возразил Лукас. — Я предвкушаю многое, я хочу пережить все, а не только чуточку! И я хочу… сам определять игру.

Пара шедших мимо молодых людей засмеялись и что-то крикнули ему, здороваясь.

— Я задерживаю тебя. — Пия вдруг поняла, что они слишком отклонились от главной цели их встречи.

— Нет, нет, все хорошо, — запротестовал Лукас. — Вы не задерживаете меня, наоборот. Я думаю, что очень здорово вот так с вами поговорить. Последним, с кем я мог так разговаривать, был Улли. — Тень пробежала по его лицу, он тяжело вздохнул. — Все изменилось с тех пор, как его не стало. Без него кафе «Грюнцойг» превратится еще в одно бистро, каких тысячи. — Он взглянул на нее и расправил плечи. — Но вы хотели меня о чем-то спросить?

— Мы ищем девушку, которая ездит на желтом мокике, — перешла Пия к существу дела.

— Девушку на желтом мокике? — Лукас внимательно посмотрел на нее. — Я знаю многих девушек.

Он сказал это вовсе не для того, чтобы произвести впечатление на Пию, а просто констатировал факт.

— Тогда вспомни, пожалуйста, — попросила Пия. — Мокик должен быть побит.

— Ладно, — согласился Лукас.

— Ты знаешь Патрика Вайсхаупта? — спросила Пия. — Он считает Паули виноватым в том, что не сдал выпускного экзамена. Вероятно, Паули его терпеть не мог.

— Чушь! Патрик ленивый балбес, он сам виноват. — Лукас помрачнел. — Улли всегда справедлив. Он не дал бы себя запугать ни отцу Патрика, ни отцам Франьо или Йо.

— Что ты имеешь в виду?

— Улли принимал наше будущее близко к сердцу. Он хотел лучшего для каждого из нас. Нет, Улли не стал бы заваливать Патрика на экзамене специально.

 

В большом внутреннем дворе за стенами Бурга была сооружена большая сцена, перед которой толпился народ. Огромные колонки обеспечивали хороший звук, ряды прожекторов полыхали цветными огнями, метавшимися по темным стенам старинного разрушенного замка, создавая мистическое настроение. Поток посетителей поредел. Подходили отдельные группы опоздавших и тут же спешили занять места во дворе и поближе к сцене.

— Пойдемте вперед, — предложил Лукас.

Он взял Пию за руку, и они протиснулись почти к самой сцене. Их окружила колышущееся море молодых людей с восторженными лицами и сияющими глазами, обращенными к сцене. Размахивая руками, они покачивались в такт музыки. Музыка была ритмичная и жесткая, а тексты немного меланхоличными и почти философскими. Лукас знал все песни наизусть, пел, танцевал и хлопал вместе со всеми. Толпа подалась вперед, Пию оттеснили, но не по злому умыслу. Так всегда бывает на рок-концертах, когда находишься прямо перед сценой.

В перерыве, пока готовили сцену к выступлению следующей группы, Лукас снова взял Пию за руку. Он вел себя с ней запросто, и ей это даже нравилось. К ним присоединились несколько молодых людей. Они держались раскрепощенно, смеялись и обсуждали музыку. Пия узнала парня, который увез Эстер от развалин сгоревшего дома, и прыщавого блондина из подвала кафе.

— О, мистер Дин Корсо собственной персоной! — сказала она. — А где нынче твой друг Борис Балкан?

Смех мгновенно стих. Пия заметила повисшую напряженность и переглядывания.

— Я же не знаю твоего настоящего имени, — продолжила она.

— Ларс, — смущенно ответил парень.

Пия огляделась, но ребята отводили глаза. Еще двое парней протискивались к ним с целым подносом пивных стаканов. Все с облегчением разобрали их и принялись смаковать пиво. Пия, поблагодарив, отказалась.

— Не представишь мне своих друзей? — попросила она Лукаса.

— Конечно.

Он вытер пену с верхней губы и назвал каждого, указывая на них по очереди. Ларс, Кати, Тарек, Йенс-Уве, Анди, Серен, Франьо, Тони, Маркус.

— Там еще Йо и Свения.

Он указал на парочку, стоявшую на выступе стены Бурга и явно о чем-то спорившую. Пия узнала парня с курчавыми темными волосами, который назвался Борисом Балканом и открыл ей вчера двери в компьютерный зал в кафе. На сцене уже настраивала инструменты следующая группа; толпа радостно приветствовала музыкантов, скандируя их имена.

— Мне пора потихоньку уходить, — сказала Пия Лукасу. — У меня лошади все еще на выгоне, а им пора в стойла. Но вечер был чудесным, спасибо!

Лукас посмотрел на нее. Его лицо слегка блестело от пота, он не улыбался.

— У меня тоже нет особого желания тут оставаться, — небрежно произнес он. — Другие группы меня не очень-то интересуют.

В голове у Пии раздался тревожный звонок. Может, другим женщинам в ее возрасте и нравится пользоваться повышенным вниманием такого молодого и симпатичного парня, но ей было не по себе. Они вышли из Бурга и пошли через лес. Они шли молча, под ногами шуршал гравий. Пия невольно вспомнила язвительное замечание Бенке.

— Я люблю Бург, — сказал наконец Лукас. — И хотя нам строго запрещали, но мы устраивали тайные сборища в его подвалах или просто прятались здесь. А потому мы каждый угол здесь знаем лучше, чем люди из охраны памятников.

— Мы с друзьями раньше тоже так делали, — ответила Пия. — Именно из-за запрета это и доставляло столько удовольствия.

— Точно, — улыбнулся Лукас.

Они прошли мимо баптистской церкви. Внезапно юноша остановился.

— А если бы мне было тридцать пять, а не двадцать один, вы ведь не убегали бы сейчас, верно? — спросил он тихо.

— Ты о чем? — удивилась Пия. — Полагаешь, я убегаю?

— Да. — Он кивнул. — От меня. Почему?

Пия гадала, что она сказала и сделала такого, что разбудило в Лукасе ложные надежды и привело к подобной ситуации.

— Лукас, — сказала она мягко, — возвращайся, пожалуйста, в Бург, к своим друзьям. Я тебе в матери гожусь.

— Но вы ведь не мать.

В свете ближайшего фонаря она увидела, к своему ужасу, желание в его распахнутых глазах.

— Вы мне нравитесь. — Голос Лукаса стал хриплым. — Очень. Мне нравятся ваши глаза, губы, то, как вы улыбаетесь…

Пия отказывалась верить своим ушам. Что это? Уж не пытается ли он ее совратить? Лукас положил руки ей на плечи и притянул к себе, ее лицо было лишь в паре сантиметров. Она тут же ощутила опасную близость и угрозу, исходящую от его явно более сильного тела. Однажды она уже слышала подобные речи. Тогда ей не удалось вовремя остановить мужчину, и она получила свой самый жуткий жизненный опыт.

— Ты мне тоже нравишься, Лукас. — Она мягко отстранилась от его рук. — Но не так.

— Почему нет? — Он сунул руки в карманы джинсов и уставился на свои кроссовки. — Я слишком молод?

— Да, — ответила она наконец. — Кроме того, я замужем. Сколько, кстати, стоил мой билет? Надо отдать.

— Нет, не надо. Я вас пригласил. — Он отбросил волосы с лица. — Надеюсь, вам хоть немного понравилось.

Он был расстроен отказом, но сохранял самообладание.

— Понравилось, — ответила Пия.

Целую минуту Лукас смотрел прямо ей в глаза, а потом улыбнулся.

— Ну, тогда доброй ночи!

Он поднял руку и приветливо помахал, а потом развернулся, чтобы уйти.