Более крупные произведения детского фольклора — песня, былина, сказка

Русские народные песни играют большую роль в формировании у детей музыкального слуха, вкуса к поэзии, любви к природе, к родной земле. В детской среде песня бытует с незапамятных времен. В детский фольклор вошли и песни из взрослого народного творчества — обычно дети приноравливали их к своим играм. Есть песни обрядовые («А мы просо сеяли, сеяли...»), исторические (например, о Степане Разине и Пугачеве), лирические. В наше время ребята чаше распевают песни не столько фольклорные, сколько авторские. Есть в современном репертуаре и песни, давно свое авторство потерявшие и естественно втянутые в стихию устного народного творчества.

Былины. Это героический эпос народа. Он имеет огромное значение в воспитании любви к родной истории. В былинах всегда повествуется о борьбе двух начал — добра и зла — и о закономерной победе добра. Самые известные былинные герои — Илья Муромец. Добрыня Никитич и Алеша Попович — являются со­бирательными образами, в которых запечатлены черты реальных людей, чья жизнь и подвиги стали основой героических повествований — былин (от слова «быль») или старин. Былины — грандиозное создание народного искусства. Присущая им худо­жественная условность нередко выражается в фантастическом вымысле. Реалии древности переплетаются в них с мифологическими образами и мотивами. Гипербола — один из ведущих приемов в былинном повествовании. Она придает персонажам монументальность, а их фантастическим подвигам — художественную убедительность.

Сказки. Они возникли в незапамятные времена. Сказывание сказок было распространенным увлечением на Руси, их любили и дети, и взрослые. В сказке непременно торжествуют истина и добро. Сказка всегда на стороне обиженных и притесняемых, о чем бы она ни повествовала. Она наглядно показывает, где проходят правильные жизненные пути человека, в чем его счастье и несчастье, какова его расплата за ошибки и чем человек отличается от зверя и птицы.

В сказке для детей кроется особое очарование, открываются какие-то тайники древнего миропонимания. Они находят в ска­зочном повествовании самостоятельно, без объяснений, нечто очень ценное для себя, необходимое для роста их сознания. Воображаемый, фантастический мир оказывается отображением реального мира в главных его основах. Сказочная, непривычная картина жизни дает малышу и возможность сравнивать ее с реальностью, с окружением, в котором существуют он сам, его семья, близкие ему люди. Сказка приучает его к мысли, что зло в любом случае должно быть наказано.

Для детей вовсе не важно, кто герой сказки: человек, животное или дерево. Важно другое: как он себя ведет, каков он — красив и добр или уродлив и зол. Сказка старается научить ребенка оценивать главные качества героя и никогда не прибегает к пси­хологическому усложнению. Чаще всего персонаж воплощает какое-нибудь одно качество: лиса хитра, медведь силен, Иван в роли дурака удачлив, а в роли царевича бесстрашен. Персонажи в сказке контрастны, что и определяет сюжет: прилежную, разумную сестрицу Аленушку не послушался братец Иванушка, испил воды из козлиного копытца и стал козликом, — пришлось его выручать; злая мачеха строит козни против доброй падчерицы... Так возникает цепь действий и удивительных сказочных событий. Сказка строится по принципу цепной композиции, включающей в себя, как правило, троекратные повторы. Иногда повтор осуществляется в форме диалога; тогда детям, если они играют в сказку, легче перевоплощаться в ее героев. Часто сказка содержит песенки, прибаутки, и дети запоминают в первую очередь именно их.

Сказка имеет собственный язык — лаконичный, выразительный, ритмичный. Благодаря языку создается особый фантасти­ческий мир. По тематике и стилистике сказки можно разделить на несколько групп, но обычно исследователи выделяют три большие группы: сказки о животных, волшебные сказки и бытовые (сатирические).

№5

РАЗВИТИЕ ЖАНРА БАСНИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVIII – XIX веков.

Овладение басенным жанром в России начинается с усвоения традиций “учебной“ эзоповской басни. Знакомство русских читателей со сборниками басен Эзопа состоялось еще в ХVII веке, когда они начали регулярно переводиться. Характерно, что в числе первых светских книг, напечатанных по личному указанию Петра I, были “Эзоповы притчи” (1712). Понятно, что самые ранние попытки создания русской басни были связаны с переработкой сюжетов эзоповских произведений.

Первый серьезный опыт разработки национальных основ басенной стихотворной формы принадлежал А.Д. Кантемиру. После оды басня явилась одним из самых популярных жанров в русской поэзии ХVIII века. В это время наряду с “высокими“ жанрами классицизма важное место в литературе заняли жанры сатирические, в том числе басня. “Сатирическое направление,– по выражению Белинского,– сделалось живою струею всей русской литературы”1.

Кантемир, а вслед за ним и Тредиаковский, разрабатывали стихотворную форму басни, используя ее в целях политической (Кантемир) и литературной (Тредиаковский) полемики. Но подлинное раскрытие сатирических возможностей басни в русской литературе ХVIII столетия связано с деятельностью А.П. Сумарокова. Преобладавшие во второй половине века в России просветительские тенденции благоприятствовали разработке этого жанра, который был особенно пригоден для изобличения разнообразных “пороков“ общества и вместе с тем для утверждения идеала, представленного в виде “добродетелей“.

Сумароков назвал свои басни “притчами“. Этим термином он хотел, по-видимому, подчеркнуть поучительный смысл, напомнить о важном иносказательном подтексте. С другой стороны, этим названием поэт как бы отмежевывался от уже анахроничной, хотя и устойчивой традиции эзоповской “учебной“ басни.

В отличие от Кантемира и Тредиаковского, для которых басни были еще единичными опытами, Сумароков увидел в них большое самобытное искусство, близкое к народному творчеству. В шести книгах он поместил 378 “притч“, сюжеты которых были им взяты как из Лафонтена и других традиционных источников, так и из русской жизни. В жанре басни его привлекала широкая возможность сатирического и публицистического обличения, а вместе с тем и морализаторства. Используя фольклорные формы комизма – прибаутку, поговорку, – поэт преодолевал отвлеченность басенного повествования, а нравоучение сочетал с живыми зарисовками из быта и нравов.

“Живописность“ сумароковской манеры становится очевидной при анализе хорошо всем известного сюжета о легкомысленной стрекозе и трудолюбивом муравье, привлекшем впоследствии внимание Хемницера, Крылова и других баснописцев. У Сумарокова эта притча под названием “Стрекоза“ звучит так:

Продолжателем сумароковских басенных принципов стал один из наиболее известных поэтов середины ХVIII века В.А. Майков. Он широко обращался к народным сказкам, из которых черпал нередко свои сюжеты, живописность и меткость языка. Людские персонажи в баснях Майкова часто заменяли традиционные “звериные маски“.

Басенное творчество И.А.Крылова явилось вершиной развития жанра басни в русской литературе. Белинский, знакомый с опытами предшественников великого русского баснописца, тем не менее утверждал: “Крылов, как гениальный человек, инстинктивно угадал эстетические законы басни... он создал русскую басню“.11

Прежде всего басни Крылова стали принципиально новым явлением по отношению к обеим разновидностям этого жанра, утвердившимся в русской литературе ХУШ века,– классицистической и сентименталистской.

Сохраняя внешние традиционные признаки своей жанровой структуры (аллегоризм персонажей, смысловая двуплановость повествования, моралистический вывод, конфликтность сюжетной ситуации), басня под пером Крылова приобрела новую эстетическую функцию. Эта эстетическая функция состояла в иносказательном, но остро критическом изображении конкретных социальных пороков современной баснописцу русской действительности.

Конкретность изображения национально-исторической обстановки у Крылова и дала Белинскому все основания назвать его создателем “русской басни“. 205 басен, написанных в разное время на протяжении 46 лет (первые басни – в 1788г., последние – в 1834г.), вобрали в себя огромный

Крылов обратился к басне как к самому народному жанру. Когда, по свидетельству очевидца, его спросили, почему он пишет именно басни, Крылов ответил: “Этот род понятен каждому: его читают и слуги и дети.“15

Всегда, даже когда баснописец обрабатывал традиционные международные сюжеты (а по сведению биографа, само желание попробовать себя в жанре возникло у него после чтения Лафонтена),16 “в самом взгляде на вещи, в логике речей и поступков персонажей басен, в обстановке, их окружающей,– во всем запечатлена духовная атмосфера, порожденная национальным укладом русской жизни.“17 Большинство лафонтеновских сюжетов Крылов погружал в русский быт, русские нравы. Многие басенные образы и созданный им образ самого рассказчика выражали опыт не отдельного конкретного человека, а обобщенный взгляд на вещи,

Крылов сразу вводит читателя в атмосферу национального полуреального-полусказочного пейзажа, навеянного использованием фольклорной лексики и фразеологии: “лето красное“, “зима катит в глаза“, “помертвело чисто поле“. Одновременно найденное им лаконичное определение (“попрыгунья“) дает исчерпывающую характеристику изображаемого психологического типа. Примечательно, что он устранил упоминание о “процентах и основной сумме“, которые la cigale (кузнечик) обещает вернуть осенью в басне Лафонтена. У Крылова Стрекоза олицетворяет противоположный Муравью тип сознания, которому материальные расчеты и подсчеты органично чужды. Так возникает образ рассказчика, совмещающего в себе степенность стилизованного сказителя, проницательность мудреца и трезвый, даже банальный ум

В своей оценке явлений действительности Крылов руководствовался теми моральными критериями, которые выражали народное мнение. Поэтому “русской” басня его была не только по предмету, но и по способу его изображения.

Баснописец постоянно обращался к пословицам и поговоркам, в которых ярко отражены нравственные представления народа. Очень многие басни Крылова восходят к пословицам в своем замысле и сюжетном построении: “Бедный Богач”, “Скупой”, “Синица”. Народная пословица учила экономии средств, лаконизму, превращала басню в краткую запоминающуюся формулу. Этим и объясняется, что целые стихи крыловских басен, в свою очередь, становились пословицами и крылатыми словами.