Часть 7. Потеря бдительности, или отольются мышке кошкины слёзки

Летят кони Стрибога - ветер в гриву,
Перуна подкова - пропасть под молнией,
Кони Даждьбога дождем резвятся,
И конь коней - корона на небе.

Жаркой волной - в глаза жрице,
Железом каленым - жрице к запястьям,
Звездами за пояс золотыми,
Звоном зовущим - мое имя.
// "Мора" Мельница

 

- Шерион, подойди сюда, - негромко позвал я, и мальчишка, недавно обернувшийся в человеческий облик и одевавшийся за кустами чего-то, отдалённо напоминающего жасмин, бесшумно появился рядом.

Я стоял на одном колене, нависая над самым крайним разбойником, рассматривая его шею. Этот немытый верзила ровно и глубоко дышал, порою дрыгая во сне ногой, как собака. Его лицо, разгладившееся во сне и даже немного улыбающееся, одетое в давно нечёсаную бороду с остатками пищи, сейчас было почти иллюстрацией к слову «детская невинность», если бы не большой изогнутый ятаган с обтёртой ручкой в ножнах, притачанных к поясу.

- Посмотри-ка, что это у нас тут? – тихо сказал я, немного брезгливо поворачивая рожу, пускающую слюни и всхрапывающую во сне, на бок одним пальцем. В шее разбойника красовалась странная игла – в палец длинной, она ушла истончающейся острой частью под кожу почти на треть, оставляя снаружи скромно оперённое навершие. Никогда раньше не видел ничего подобного.

- Интересно, - подвёл итог Шерион, склоняясь поближе и рассматривая мою находку. – Это очень похоже на то, что в некоторых охотничьих племенах называют «дротиком».

- Дротик? Что это? – я был крайне далёк от всего, что касалось оружия и военных дел, самое главное, что мне требовалось от своего кинжала – это выводить красивые пентаграммы и не слишком больно вскрывать ладонь, когда это было нужно. Я не держал в руках ничего крупнее и страшнее своего ритуального ножа по той простой причине, что, по своей криворукости, боялся этим самым оружием себя же покалечить.

- Это то, что ты видишь, - сумничал мальчишка, тыкая пальчиком в шею мужику. – Что-то вроде миниатюрной стрелы, при должной сноровке может быть использовано в качестве оружия или вот так – как посредник для ядовитого вещества.

- Если я её вытащу, он не проснётся? – честно, я просто брезговал общаться с этими более чем достойными, где-то очень глубоко внутри, людьми. Я бы предпочёл, чтобы мы успели отойти от этого места подальше до того, как они начнут приходить в себя.

- Вряд ли, - успокоил меня Шерион. – Мне кажется, они проваляются тут до утра. Сон очень глубокий, - выдал он и с интересом стал наблюдать, как медленно я вытягиваю дротик из шеи.

Мужик громко всхрапнул, заставив меня этим подпрыгнуть на месте, и совершенно по-детски перевернулся на бок, подбирая колени ближе к животу и подкладывая под румяную щёку огромную ладонь.

«Деревенские мужики-то, - подумал я. – Работы, поди, нет никакой на селе, жатва ещё не началась, вот и маются идеей от безделья». Я вздохнул. Не то чтобы испытывал к ним жалость, просто поражался – насколько просто и быстро эти экземпляры со скуки превращались из добрых мужей и пахарей в «разбойников с большой дороги» и обратно.

Шерион хихикнул, явно читая меня – это чувствовалось как еле заметная щекотка где-то глубоко под черепной коробкой, и еcли не знать про такую способность мальчишки, то заметить его присутствие у себя в голове было почти невозможно.

- Переставай быстро, - строго сказал я ему, размахивая у его носа дротиком. На стальном кончике явно виднелось потемнение – то место, куда было нанесено ядовитое вещество.

- М-м-м, - втянул носом воздух мальчишка. – Топлянка лунная. У нас Келла такую по болотам собирает и зелья готовит страждущим - от бессонницы. А тут, судя по всему, хороший такой концентрат. Перестарался твой вор, хорошо хоть, что они вообще проснутся. Негоже людей из-за их глупости убивать.

Теперь всё сложилось в чёткую картину в моей голове. Фрэнк очень ловко бросил дротики, смазанные концентрированной вытяжкой из топлянки. Такой дозы хватило бы, чтоб свалить с ног медведя, но способ применения Фрэнка мне тоже нравился.

Дротики с ядовитыми наконечниками, мешочки с чихательной пылью, причём сам Шерион, обладающий по-звериному чутким нюхом, не решался точно определить все компоненты этой дьявольской смеси, сколько у тебя ещё припрятано сюрпризов, мой друг-вор?

Я на мгновение прикрыл глаза, чтобы пощупать нить связи, понимая, что мой мальчик так и несётся, не останавливаясь ни на секунду – вот как мы напугали его, вкупе с компанией этих милых мужичков. Меня не волновало это – сколько бы он ни проехал, я преодолею этот путь на Смолке в три раза быстрее, да и он не вампир – обычный человек с человеческой выносливостью и усталостью. Рано или поздно он сдастся и остановится, чтобы отдохнуть. Давая нам ещё больше времени для того, чтобы настигнуть себя.

Ты же хочешь этого, малыш? Я видел ответ в твоих глазах и, признаюсь, до сих пор не понимал до конца, почему он так упорствовал в своём желании сбежать. Он сам тяготился нашей связью, он чувствовал её так же сильно, как и я, ни на мгновение не выпуская мысли обо мне из головы. Ничего не поделаешь, Фрэнки, разорвать это заклятие я могу, только получив в своё распоряжение немного твоей крови. «И твоё тело целиком, пускай и ненадолго», - голодно вякнуло внутри. «Ладно, ладно, - бессильно согласилась с этим голосом более разумная часть меня. – Он и правда мне понравился. Ох, очень понравился. Он будил во мне любопытство и горячий охотничий азарт, и этих причин было уже более чем достаточно, чтобы гоняться за ним хоть всё лето. Мой Фрэнки – Ласка…»

Шерион кашлянул, а я, кинув в него шишкой, встал с колен и начал методично освобождать от оружия первого из неудачливой троицы разбойника. Оно портило весь их мило-добродушный вид, который так сполна раскрылся во сне.

Через какое-то время мы схоронили всё железо, что сняли с мужичков, в яме под слоем мха около большой старой сосны, а ещё я забрал в свою коллекцию «вещей вора» все три дротика. Они были пропитаны его аурой насквозь и почти источали тепло – чувствовалась ручная, любовная работа мастера, которым Фрэнк мог считать себя по праву. Дротики были изящны и красивы, но я не хотел бы почувствовать такой в своей шее в самый интересный момент.

Положив их в мешочек к сиротливо лежащим там прорезанным перчаткам, я убрал всё в походную сумку и подозвал гуляющего по кустам Шериона к себе.

- Будем ночевать в поле. Чуть подальше от кромки леса, устроимся под открытым небом во ржи, - сказал я.
Мальчик смотрел удивлённо.

- Разве в лесу не лучше? Под ёлочкой… - спросил он.

- Под ёлочкой разве что по нужде лучше, - ехидно сказал я. – А ночевать мы будем в поле, и никаких костров. Завтра поедим, если голоден, - в желудке у мальчишки грустно заурчало, но я был непреклонен. – Беглецов всегда ищут в лесу, под ёлочками. А в поле, где рожь по пояс, можно пройти рядом и не заметить, что в двух шагах от тебя кто-то спит. Да и кому придёт в голову искать нас в поле? – наставительно сказал я, с удовольствием получая в ответ понимание и согласие со своими словами. – А ещё я просто люблю смотреть на звёзды, засыпая, - тихо сказал я, повернувшись к Шериону спиной и, закинув сумку за плечо, направился к редеющему стволами концу леса.

К’ярды остались между деревьями, на «вольных хлебах», и я искренне опасался за сохранность подлеска, зная аппетиты вольхиной кобылы. Но желание спать было сильнее этого приступа природолюбия, поэтому я как можно аккуратнее, чтобы примятые стебли ржи не выдавали место, где мы зашли на поле, ступал по мягкой, пышной земле, увлекая Шериона за руку всё дальше. Наконец, удалённость мне показалась достаточной, и я, вытоптав небольшую поляну, уложив не вызревшие ещё хлеба в подобие перины, стал устраиваться на ночлег.

- Ох, Джи, - уныло сказал мальчишка, - я одеяло из дома не взял.

В это время я доставал скатанное в рулон тонкое походное одеяло из овечьей шерсти и раскладывал его на траве.

- Не моя печаль, малыш, - с нотками сарказма в голосе пропел я, поудобнее укладываясь на импровизированную постель и сладко растягиваясь на ней. – Можешь обернуться волком, будет теплее.

- Нельзя так часто перекидываться, - начал было Шерион, но я его остановил:

- Ох, перестань. Без сопливых знаем. Механику и физику перекидываний я получше тебя изучил, уж поверь мне. Но это не значит, что я перестану тебя доставать, маленькое чудовище. Помни, что ты навязался к злому дяде-некроманту, и теперь участь выслушивать мои длинные нудные лекции – это твоя прямая обязанность, и ты должен быть благодарен… - я замолчал только тогда, когда с удивлением обнаружил мальчика, нагло улёгшегося во время моего монолога под бок, мирно посапывающим. Не удержав улыбки, я накинул на него свободный край одеяла и, заложив руки под голову, принялся разглядывать небо.

Тёмное, глубоко-синего, почти чёрного цвета, оно было обсыпано звёздами, точно зёрнами проса. Слева виднелся ясный и богатый, будто туда кинули горсть из подола специально – млечный путь, или, как его называли в деревнях, «Пролитое молоко». Вокруг мерно шелестела рожь, и хоть воздух был ещё прогретым, а стебли, напитавшиеся за день теплом, будто источали его наружу сейчас, от земли отчётливо начинало тянуть свежестью. Ночи червня коварные – не успеешь заметить, как застудишь спину такими ночёвками в чистом поле. Поэтому шерстяное одеяло точно не было лишним.

Я дышал сладковатым, наполненным ночными шорохами и запахом иссушенной травы, воздухом и яростно желал, чтобы Фрэнк сейчас был рядом со мной, чтобы видел это небо, а не шею взмыленной лошади, чтобы расслабился, вдохнув ароматы ночных трав. Чтобы, улыбаясь, показывал пальцами на звёзды, а я бы, щеголяя учёностью, называл ему созвездия, в темноте будто случайно касаясь его руки своей. И он бы смущался – он ведь скромник, мой Фрэнки? – но не подавал вида, прижимаясь ко мне поближе, в надежде спастись от ночной свежести. А я бы, как самый настоящий взрослый мужчина, держал бы себя в руках, счастливо зная, что впереди у нас есть целая вечность, и нет никакого повода торопить события, разрушая зарождающееся между нами волшебство.

Я не заметил, в какой момент этой сладкой одури я уснул. Но мне снился огромный белый волк, жарко дышащий в лицо крайне зубастой раскрытой пастью. Розовый язык свисал на бок, а глаза флюоресцировали в темноте. Мне не было страшно – за сегодня эти волки мне жутко надоели, поэтому я просто перевернулся, прогоняя рукой досадное сновидение.

А ещё через какое-то время в голову мягко толкнулось: «Просыпайся уже, Джерард», - и я вскочил, как ошпаренный, скидывая с себя руку Шериона, распластавшего конечности во сне. Судя по смене положения звёзд, поспать мне удалось не больше двух часов. Да что же это такое?!

И тут, оглядевшись по сторонам, я увидел огонёк у ближнего края леса. Приглядевшись, я понял, что это небольшой костёр, а на поваленном рядом дереве спиной ко мне кто-то сидит. Сначала я не смог рассмотреть человека, но потом увидел контуры силуэта и, обречённо вздохнув, поднялся с одеяла и медленно пошёл к огню.

«Вправление мозгов Джерарду Уэю продолжается», - печально подумал я, пробираясь через рожь к костру и готовясь к тому, что доспать сегодня мне вряд ли придётся.

- Я не собираюсь заниматься вправкой твоих мозгов, - сказал мужчина, когда я сел рядом на поваленный ствол. – Если тебе интересно, я считаю, что с ними всё в порядке, - продолжил он, не мигая, глядя в костёр.

- Ох, спасибо, Арр’акктур. Это всё меняет. Тогда я пойду спать? – с надеждой в голосе спросил я.

- Как только поговорим, - клыкасто ухмыляясь, ответил он. – И называй меня Лён. Ты сумел стать другом Шериону, и это достаточный повод, чтобы уйти от официальности.

Я подумал о том, что Талене я стал другом раньше, но промолчал. Вампир рядом никак не отреагировал, хотя наверняка услышал мои мысли – это было для Повелителя так же естественно, как дышать.

- Просто хочу, чтобы ты знал – я не сержусь на сына и, тем более, на тебя. Я знаю, как горячо он хотел улизнуть из Догевы, и ты оказался прекрасной возможностью для него. Я бы разочаровался, не попробуй он сбежать сейчас, - мужчина мягко улыбался, так и не смотря мне в глаза. – Шерион должен стать хорошим правителем. Тогда, когда сам этого захочет. Но этого не произойдёт, если он не пройдёт через испытания бок о бок со своими друзьями так же, как и я когда-то. Я не собирался разрешать ему уехать, у меня нет ни сил, ни желания ссориться с Советом старейшин, они такие зануды, ты понимаешь?

Я усмехнулся в ответ. Мне были близки мысли Повелителя. В некоторых ситуациях проще делать вид, что ты со всем согласен, при этом не запрещая некоторые нарушения и вольности, а просто закрывая на них глаза, как в случае с побегом Шериона.

- Именно так. Убежал – и убежал. Я не могу наказать его за этот поступок, пока его нет в Догеве. Так что пусть не возвращается, пока не погуляет, как следует. Тем более, он не один, - мужчина наконец повернул ко мне голову и посмотрел серо-голубыми глазами, в которых плясали блики от костра. – Позаботься о моём сыне, Джерард. Он и сам на многое способен, но две головы – это однозначно лучше.

Если честно, я почти спал с открытыми глазами, поэтому просто ждал, когда эта ночная аудиенция в лесу подойдёт к концу. Я устал за день скачки и некоторых потрясений, мне хотелось просто вернуться под тёплый бок к мальчишке и уснуть без мохнатых зубастых сновидений до самого утра.

- Ох, чуть не забыл, - Лён задвигался, доставая что-то из-за пазухи. Это оказался небольшой пульсирующий мешочек, который он положил мне в руки. – Жена отнеслась к побегу Шериона более импульсивно, как ты понимаешь, - он улыбнулся краешком губ. – Кажется, мне придётся ставить на центральной площади новый фонтан, от старой статуи осталось что-то очень странное и довольно пугающее.

Я улыбнулся. Вольха в гневе была страшна. Я помнил это по тем моментам, когда, всю ночь выпивавший, наутро курс сдавал ей дисциплины по практической магии.

- Что это? – спросил я, осторожно держа в руках дёргающуюся теплоту под грубоватым сукном. Я разглядывал предмет с интересом, и очень хотелось распустить завязки и посмотреть внутрь.

- Так загляни, - сказал мужчина, и я смело дёрнул за верёвочки, открывая мешочек.

Поляна тут же огласилась громким отборным тролльим словарём в исполнении Вольхи Редной, и я поспешил стянуть горловину обратно, унимая испуганный стук сердца.

- Это что, магический вестник? – удивлённо спросил я. – В мешочке? Просто новое изобретение какое-то, надо его запатентовать в Ковене магов, пока кто другой не додумался.

- Вряд ли её волнуют такие мелочи, Джерард. Когда проспитесь с Шерионом, откроете. Я так понял, первая часть для вас обоих, а вторая – для сына, так что…

Я закатил глаза, вздыхая. Ну что это за жизнь? Окончить Школу магии, чтобы так же постоянно слушать ругательства своей учительницы… Это было несправедливо.

Лён встал и начал затаптывать догоревший уже костерок. А я с радостью понял, что скоро вернусь к Шериону и буду спать, спать, спать, пока мне не станет плохо от этого.

Мужчина собрался уходить, но потом вдруг обернулся и сказал.

- Джерард… насчёт инициации… - я сглотнул, потому что это была тайна всех вампиров. А я оказался в курсе. – Раз уж этот глупыш выболтал тебе всё… позаботься о нем, если вдруг он услышит зов крови.

- Позаботиться? – испугался я. Я никогда не видел, как вампиры кусают кого-то ради того, чтобы пить – кровь была им не нужна большую часть времени. Но инициация…

- В этом не будет ничего сложного. Когда он укусит, проследи, чтобы он не перестарался. А потом просто побудь рядом, защити, если понадобится. Ты справишься, - и мужчина, бесшумно скользнув между стволами, растворился в темноте.

«Я справлюсь, я справлюсь, - повторял я про себя, идя к месту нашей ночёвки, проскальзывая между стеблями ржи. – Конечно, я справлюсь, - малодушничал я, представляя, как буду отдирать неадекватного оголодавшего и впервые попробовавшего кровь вампира от его жертвы».

Так, ладно. Утро вечера мудренее, надо поспать.

Я улёгся на одеяло, пододвинув мальчика к краю – он спал, развалившись звездой посередине подстилки.

«Эх ты, чудовище. Мне надо Фрэнка догонять, а тут ты нарисовался. Вот я везунчик…»

Но несмотря ни на что, мне удалось поспать сегодня, как следует.

Из сна меня выдернул чрезвычайно громкий вопль, ругающийся отборными тролльими оборотами голосом Вольхи над самым моим ухом. Я подпрыгнул, раздирая заспанные глаза. Рядом сидел виновато потупившийся Шерион с развязанным мешочком в руках, а сам сгусток энергии, принявший вид небольшой светящейся птички, не замолкал ни на секунду, нервно летая над нами. Мы терпеливо ждали, когда краткий словарь тролльих ругательств сойдёт на нет, чтобы услышать более конструктивную часть, если она, конечно, была.

- Шерион. Ты дрянной, дрянной мальчишка! – вдруг изрёк вестник уставшим и немного севшим голосом рыжеволосой. – Знаешь, как твоё исчезновение напугало мамочку? Между прочим, я так разволновалась, что случайно разнесла фонтан на главной площади… (Случайно? – скептически подумал я. - Вольха, помилуйте, эта скульптурная композиция вам никогда не нравилась…) И теперь твой отец взял с меня слово, что я буду позировать для новой статуи, ты представляешь, что мне придётся вытерпеть? И всё из-за того, что тебе вдруг взбрело в голову проявить самостоятельность… - вестник устало вздохнул, умилительно склонив при этом голову набок. Шерион тихонько похихикивал, наверное, представляя маму, уныло позирующую для скульптора в обнимку с наспех наколдованным чудовищем. Через несколько мгновений голос продолжил, уже более спокойно и серьёзно. – Как бы то ни было, наверное, Лён прав. Давно пора признать, что ты вырос, мой милый, и отпустить тебя. Конечно, я не надеялась, что мои (это «мои» было особенно выделено интонацией, и Джерард улыбнулся) дети будут послушными домоседами, но я всё же верила, что ты останешься рядом со мной немного дольше… хотя бы, до инициации? Но как вышло – так вышло, желаю тебе удачи, мой мальчик, мой маленький вампирёныш. Веди себя хорошо и слушайся дядю некроманта.

Вестник замолчал, но не спешил рассеиваться искрами, как это бывало, если заложенная в него информация заканчивалась. Мы внимательно следили за светящейся птичкой (Вот же красота, - не уставал я удивляться волшебскому мастерству Редной. – Даже вестник у неё не просто шарик света, а чудесная миниатюрная птаха. Позёрша!)

- А ты! – вдруг совершенно неподобающе гаркнула птичка, явно вглядываясь в мою сторону, - а ты береги моего сына, Джи, - уже спокойно и с интонацией лёгкой улыбки продолжил голос. – Я доверяю тебе, мальчик, но будь осторожен. Моё сердце немного не на месте, но я верю, что моя лошадь и сын вернутся в долину целыми и невредимыми. Береги себя, - и птаха, взмахнув лёгонькими крыльями, подкинула своё тельце вверх, взмыла в ясное голубое небо и уже там рассыпалась мерцающими звёздочками над нашими головами.

«Позёрша…» - повторил я про себя, не переставая восхищаться этой красоте исполнения простого заклинания типа «Вестник». Она будто бы подарила нам немного сказки, которую мне рассказывала в детстве мама, когда я долго не мог заснуть. Про птицу Феникса, который светился в темноте огненными пёрышками и вселял веру в сердца всех, кто видел его хоть раз в своей жизни.

- Доброе утро? – заинтересованно спросил мальчик, вглядываясь в меня искрящимися аметистовыми глазами из-под свисающих в беспорядке пепельных волос.

Я вздохнул и улыбнулся.

- Можно сказать и так, Шери.

Фрэнк успел далеко забраться, но я чувствовал его, даже не закрывая глаз. Если выдвинуться сейчас, на к’ьярдах можно будет догнать его ещё до заката. Да и более-менее крупных поселений, куда он может направляться, в пределах дня пути не так уж много. Имея точное направление, мы вычислим его достаточно быстро.

Наспех перекусив остатками буженины, сыра и хлеба, мы свернулись и, запрыгнув на лошадей (честно, запрыгнул тут один Шерион, мне же пришлось уламывать обидевшуюся ещё с вечера Смолку, задабривая её хлебной краюхой, а потом осторожно заползать на её спину, опасаясь какого-либо подвоха), отправились вдоль одному мне ясно видной нити, трепетно натянутой между мной и Фрэнком.

****

Фрэнк болтался в седле из стороны в сторону, порой проваливаясь в беспамятство, опасно балансируя на грани усталого сна и реальности, в которой он был за полшага от того, чтобы свалиться со спотыкающейся лошади и сломать себе конечность.

Солнце стояло в зените, обжигая каштановые грязные волосы, словно ввинчиваясь в макушку. Он не спал уже больше суток и всю ночь гнал рыжую кобылу в том предельном ритме, при котором она бы не пала к утру, но двигалась всё же очень быстро. Чары гипноза постепенно сходили с животного, как старая шелуха с луковицы, и она всё больше и больше пыталась проявить свой нрав, с которым до безумия уставший вор уже не мог и не хотел бороться.

Его преследовал образ черноволосого мага, фигура которого, обтянутая дорожной одеждой, нависала над ним сверху, занимая все мысли до единой. Он не понимал, как такое могло произойти – чтобы человек, виденный им лишь однажды, так намертво въелся под кожу, не давая спокойно дышать? В районе солнечного сплетения, чуть ближе к сердцу, что-то тяжело пульсировало и еле уловимо тянуло, заставляя испытывать тревогу и желание обернуться, в надежде выискать на горизонте одинокую фигуру мужчины, преследующего его.

Зачем он ему сдался? Из-за плаща и кобылы? Из-за неудовлетворённого желания? Это смешно… Мало ли на свете красивых мальчиков и девочек, чтобы найти кого-то, себе по вкусу…

А может, у магов какой-то кодекс, и Фрэнк нанёс ему смертельное оскорбление, смыть которое можно только кровью? Но Джерард не собирался убивать его – вор, бесконечно чутко чувствуя малейшие изменения настроений и эмоций, мог в этом поклясться. Быть эмпатами детишек в их гильдии учили даже раньше, чем говорить. Воры были прекрасными актёрами и собеседниками, самыми желанными и понимающими слушателями. Они на раз вводили в заблуждение, а на два уже оставляли тебя с пустыми карманами, пока ты совершенно не понимал, куда же делась «эта худенькая голодная девочка, спрашивающая дорогу до…». И на этом месте ты осознавал, что толком не можешь вспомнить ни вашего разговора, ни чего-то особенного в её внешности, чтобы описать страже обокравшего тебя человека.

Воры жили за счёт невероятной ловкости, острого ума, артистичности, хитрых таинственных штучек, о которых не знал никто, кроме их гильдии, и эмпатии, доведённой до беспредельного максимума.

Поэтому Фрэнк был уверен, что маг не собирался его убивать. Он чувствовал от него только любопытство, граничащее с одержимостью, и неудовлетворённое, обиженное этим фактом желание. Зачем, ну зачем он ему сдался? Фрэнк так торопился, он невозможно опаздывал, слишком медленно продвигаясь к финишу своего забега. И ещё этот маг на хвосте…

Но самое непонятное – как? Ну как ему это удавалось? Как он не терял его след, как умудрялся оказываться там же, где был Фрэнк? О магах вор знал не много, и это было не смешно… В Догеве он чуть не попался, непонятным образом избежав поимки, спрятавшись в деревянном сарайчике отхожего места и просидев там полночи… Потом в лесу, когда его, уже уставшего, чуть не поймали эти деревенщины – а потом и сам Джерард… Ему пришлось использовать очень редкий и дорогостоящий приём из своего арсенала, и Фрэнк был крайне недоволен собой. Его свобода и продвижение к цели доставались слишком дорогой ценой, если так пойдёт и дальше, у него не останется ни единого козыря в рукаве…

И самое потаённое, о чём он боялся даже думать, - что просто сойдёт с ума, если Джерард вдруг перестанет преследовать его. Маг должен был догнать его… Догнать и что-то сделать с этой раздражающей пульсацией под рёбрами. Но не сейчас, Двуликий. Только не сейчас.

Снова вынырнув из полусна, свесившись с лошади почти наполовину, Фрэнк понял, что пора отдохнуть, или он закончит свой путь прямо здесь, в качестве бездыханной переломанной куклы.

Оглядевшись затуманенными, словно вымытыми мельчайшим песком, глазами, он с радостью увидел у кромки леса начинающиеся домишки поселения.

Зарницы он миновал ещё ночью, значит, было весьма вероятно, что эта деревенька – Опадищи. Чёрт, он слишком забрал к западу за ночь, придётся выправлять курс. Но сейчас самое главное – это доехать до поселения и молиться всем богам, чтобы в нём было, где отдохнуть.

Ни трактира, ни гостиницы в Опадищах не оказалось.

- Гхыр абазг! – выругался Фрэнк и поехал под недоверчивыми, опасливыми взглядами поселян в сторону окраины. Там, ещё издали, он заприметил покосившиеся стропила летнего сеновала, и мечтал о последнем сейчас больше, чем о дриадской искуснице в своей постели.

Кое-как добравшись до таких желанных стогов под навесом, он буквально сполз с лошади, блаженно разваливаясь на колючем душистом сене. Потом заставил себя собраться для последнего рывка, привязал уставшую запинающуюся кобылу к колесу перевёрнутой неподалёку телеги и тут же выключился.

Последнее, о чём он подумал, были губы на еле знакомом лице. Тонковатые и пересохшие… Он попробовал их лишь однажды, но, кажется, они были ядовиты и отравили его, потому что каждый раз, засыпая, мог думать только о них.

Видимо, дриадская искусница ему мало чем поможет…