Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. С этого момента, с возникновением персонажа вырод­ка, включенного в древо наследственности и являющегося носителем состояния

С этого момента, с возникновением персонажа вырод­ка, включенного в древо наследственности и являющегося носителем состояния, — не болезненного состояния, но со­стояния аномалии, — вырождение не просто делает рабо­тоспособной эту психиатрию, в которой отношение власти и объектное отношение не однонаправлены. Больше того, выродок обусловливает впечатляющее усиление психиатри­ческой власти. Ведь, в самом деле, вместе с возможностью соотносить любое отклонение, любое нарушение, любую задержку с состоянием вырождения психиатрия получила возможность неограниченного вмешательства в поведение людей. Но важно и другое: снабдив себя властью выхода за пределы болезни, властью безразличия к болезненному или патологическому и прямого соотнесения поведенческих от­клонений с наследственным и непоправимым состоянием, психиатрия приобрела возможность не заниматься лечени­ем. Да, ментальная медицина начала XIX века признавала значительную часть болезней неизлечимыми, однако не­излечимость как раз и определялась в качестве таковой с точки зрения лечения, считавшегося главнейшей функцией ментальной медицины. Она была всего-навсего нынешним пределом сущностной излечимости безумия. Но с тех пор как безумие предстало как технология ненормальности, не­нормальных состояний, наследственно предопределенных родословной индивида, сам проект лечения, как вы пони­маете, потерял смысл. Действительно, вместе с патологи­ческим содержанием из области, которую объяла психиат­рия, исчез и терапевтический смысл. Психиатрия больше не стремится лечить — или не стремится лечить прежде все­го. Она может предложить свои услуги (что и происходит в обсуждаемую эпоху) в области охраны общества от неот­вратимых опасностей со стороны людей в ненормальном состоянии. Исходя из этой медикализации ненормального, исходя из этого безразличия к болезненному и, следователь­но, терапевтическому, психиатрия получает реальную воз­можность облечь себя функцией, которая сводится к охране и поддержанию порядка. Психиатрия назначает себе роль

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

генерализованной социальной защиты и в то же время, за счет понятия наследственности, дает себе право вмешатель­ства в семейную сексуальность. Она становится техноло­гией научной охраны общества и наукой о биологической охране вида. Здесь-то я и хотел бы остановиться — в той точке, где психиатрия, сделавшись наукой об индивидуаль­ных аномалиях и приступив к руководству этими аномали­ями, получила свою наибольшую к тому времени власть. Она смогла с успехом претендовать (что и было сделано в конце XIX века) на то, чтобы занять место правосудия; и не только правосудия, но и гигиены; и не только гигиены, но в конечном счете и большей части распорядительных и конт­рольных инстанций общества; одним словом, на то, чтобы быть общей инстанцией охраны общества от опасностей, грозящих ему изнутри.

Это положение объясняет, почему психиатрия с этим ее понятием вырождения, с этим ее анализом наследствен­ности смогла фактически сомкнуться с расизмом, а точнее, предоставить почву расизму, который был в обсуждаемую эпоху значительно отличным от того, что можно было бы назвать традиционным, историческим, «этническим расиз­мом». Расизм, который рождается в психиатрии конца XIX века, — это расизм в отношении ненормального, в отно­шении индивидов, которые, будучи носителями состояния, особого рода отметины или недостатка, могут ни от чего не зависящим образом передать своим потомкам непредсказу­емые последствия болезни, которую они несут в себе, или, скорее, ненормальности, которую они несут в себе. Словом, это расизм, функцией которого является не столько предох­ранение или защита одной группы от другой, сколько выяв­ление внутри группы всех тех, кто может быть носителем действительной опасности. Это внутренний расизм, это ра­сизм, позволяющий подвергать обследованию всех инди­видов внутри данного общества. Разумеется, между ним и традиционным расизмом, который на Западе был, прежде всего, антисемитским, очень быстро возникли признаки взаимодействия, хотя сплоченной совместной организации